Графиня Мария Дмитриевна Нессельроде

(1786–1849)

 

Жена предыдущего, дочь министра финансов при Александре I Д. А. Гурьева, прославившегося колоссальным даже для того времени взяточничеством. О Гурьеве строчка в эпиграмме, неправильно приписываемой Пушкину:

 

Встарь Голицын мудрость весил,

Гурьев грабил весь народ,

Аракчеев куралесил,

Царь же ездил на развод.

 

Была одной из влиятельнейших дам в царствование Николая, салон ее был первым в Петербурге, попасть в него, при его исключительности, представляло трудную задачу; но кто водворился в нем, – рассказывает современник, – тому это служило открытым пропуском в весь высший круг. Как и муж, она всей душой была предана началам Священного союза, преклонялась перед монархом, была врагом всякого оппозиционного движения. Ее почитатель барон М. А. Корф пишет: «Сколько вражда ее была ужасна и опасна, столько дружба неизменна и заботлива. Совершенный мужчина по характеру и вкусу, частью и по занятиям, почти и по наружности, она, казалось, преднамеренно отклоняла от себя все, имевшее вид женственности». Графиня Нессельроде была в самых дружественных отношениях с Геккереном, горой стояла за него в его истории с Пушкиным, была посаженной матерью на свадьбе Дантеса, вечер после дуэли вместе с мужем провела у Геккеренов и не покидала Геккерена до самого его вынужденного отъезда из Петербурга, когда, ввиду царской немилости, все поспешили от него отвернуться. Сомнительно, чтобы к Пушкину она специально питала какую‑либо особенную ненависть, якобы за эпиграмму на ее отца. Для нее он был просто либеральный «сочинитель», которого она навряд ли даже и читала, ничтожный камер‑юнкер, который мог ее только возмутить своим вмешательством в жизнь милой ей семьи Геккеренов. Об отношении Пушкина к графине Нессельроде рассказывает Павел Вяземский: «Ненависть Пушкина к этой последней представительнице космополитного олигархического ареопага едва ли не превышала ненависть его к Булгарину. Он не пропускал случая клеймить эпиграмматическими выходками и анекдотами свою надменную антагонистку, едва умевшую говорить по‑русски». В общем, взаимоотношения Пушкина и четы Нессельроде остаются для нас очень неясными. Недавно опубликовано было сообщение одного придворного, что однажды за обедом в Зимнем дворце император Александр II сказал: «Ну, вот теперь известен автор анонимных писем, которые были причиной смерти Пушкина; это Нессельроде».

 

Клементий Осипович Россет

(1810–1866)

 

Брат А. О. Россет‑Смирновой. Воспитание получил в Пажеском корпусе, служил на военной службе в пехоте, в 1846 г. вышел в отставку майором. Был человек остроумный. В ноябре 1836 г. он был одним из лиц, получивших анонимный пасквиль для передачи Пушкину. На первом конверте стоял адрес Россета с подробным указанием, куда повернуть, войдя во двор, по какой идти лестнице и какая дверь его квартиры. По вскрытии конверта в нем оказался другой, адресованный Пушкину. Подробный адрес свидетельствовал, что письмо послано лицами, бывавшими у Россета, а вид бумаги и почерк навели Россета на подозрение, что письмо писано князем П. В. Долгоруковым или князем И. С. Гагариным, жившими вместе. Россет заподозрил какую‑то гадость и не передал Пушкину ни письма, ни своих подозрений. Недели через две к нему пришел Пушкин, сказал, что вызвал на дуэль Дантеса, и просил быть его секундантом. Россет отказывался, говоря, что дело секундантов стараться вначале о примирении противников, а он этого не может сделать, потому что не терпит Дантеса и будет рад, если Пушкин избавит от него петербургское общество; потом он недостаточно хорошо пишет по‑французски, чтобы вести переписку, а в этом случае ее нужно вести очень осмотрительно, но быть секундантом на самом месте поединка, когда уже все будет условлено, он не отказывается. После этого Пушкин обратился к графу В. А. Сологубу.

 

Аркадий Осипович Россет

(1812–1881)

 

Брат предыдущего. Воспитывался в Пажеском корпусе, служил в гвардейской артиллерии. Впоследствии был виленским губернатором, товарищем министра государственных имуществ и сенатором.

24 января 1837 г., за три дня до поединка Пушкина, Россет пришел в гости к князю П. И. Мещерскому, женатому на дочери Карамзина. Дантес, уже женившийся на Екатерине Гончаровой, подчеркнуто ухаживал за женой Пушкина. Россет вошел в кабинет. Пушкин играл в шахматы с хозяином.

– Ну что? – обратился он к Россету. – Вы были в гостиной. Он уже там, возле моей жены?

Даже не назвал Дантеса по имени. Вопрос смутил молодого офицера. Он, заминаясь, ответил, что Дантеса видел. Пушкин стал глядеть на Россета, наблюдал выражение его лица и что‑то сказал ему лестное. Тот весь покраснел, и Пушкин стал громко хохотать над его смущением.

Через пять дней А. О. Россет переносил тело Пушкина с дивана, на котором он умер, на стол. Вспоминая об этом, Россет рассказывал:

– Как он был легок!

 

Виконт Д’аршиак

(1811 – в конце 40‑х)

 

Француз, атташе при французском посольстве в Петербурге, двоюродный брат Дантеса. По отзыву Сологуба, статный молодой человек, необыкновенно симпатичный. 2 февраля 1837 г., за участие в качестве секунданта в дуэли Дантеса с Пушкиным, принужден был уехать из России.

В 1847 г. Дантес Геккерен писал князю И. С. Гагарину:

«Жизнь д’Аршиака во многом сходна с моей. Как и я, он был женат и счастлив, и, как я, был поражен в самой дорогой для него привязанности. Его жена была дочь маршала Жерара. Его первый ребенок стоил жизни матери. С того времени он живет очень уединенно со своим тестем. Я с ним видаюсь, когда бываю в Париже».

Вскоре д’Аршиак умер, – как сообщает Сологуб, погиб трагической смертью на охоте.

 

Николай Федорович Арендт

(1786–1859)

 

Знаменитый хирург. Блестяще окончив петербургскую медико‑хирургическую академию, поступил на службу военным врачом и принимал участие во всех кампаниях эпохи наших войн с Наполеоном. Славился как необыкновенно искусный и смелый хирург, совершавший с успехом самые рискованные операции. В большой степени успех этот обусловливался щепетильной чистотой и тщательностью ухода за оперированным. С 1829 г. – лейб‑медик. По поручению императора Николая руководил лечением смертельно раненного Пушкина. С точки зрения современной медицины лечение Пушкина было совершенно неправильно и только без нужды увеличило страдания умирающего.

 

Владимир Иванович Даль

(1801–1872)

 

Беллетрист (псевдоним – казак Луганский), фольклорист, лексикограф. Сын датчанина и немки, родился в Луганске Екатеринославской губернии. Окончил курс в морском корпусе, несколько лет служил во флоте, но моря не выносил, вышел в отставку и поступил в Дерпт на медицинский факультет. В 1829 г. выпущен был врачом, участвовал в качестве врача в турецкой и польской войнах. В Польше отличился при переправе русских войск через Вислу: за неимением инженера навел понтонный мост, защищал его при переправе, а когда польская кавалерия прорвалась к мосту и передовые были уже на мосту, Даль собственноручно перерубил канат и развел мост. От начальства он получил выговор за неисполнение своих прямых обязанностей, но Николай наградил его орденом. По окончании войны Даль поступил ординатором в петербургский военно‑сухопутный госпиталь, занялся и литературой, познакомился с лучшими тогдашними писателями – Пушкиным, Жуковским, Крыловым, Одоевским. В 1832 г. выпустил книжку «Русские сказки казака Луганского». По доносу Булгарина книжка была запрещена, а сам Даль взят в Третье отделение, однако в тот же день освобожден: царь вспомнил о его подвиге в Польше. Арест книжки сразу сделал Даля популярным. Около этого времени Даль познакомился с Пушкиным, очень заинтересовавшимся стилем его сказок. «Пушкин, – рассказывает он, – по обыкновению своему, засыпал меня множеством отрывчатых замечаний, которые все шли к делу, показывали глубокое чувство истины и выражали то, что, казалось, у всякого из нас на уме вертится, только что с языка не срывается. «Сказка сказкой, – говорил он, – а язык наш сам по себе, и ему‑то нигде нельзя дать этого русского раздолья, как в сказке. А как это сделать? Надо бы сделать, чтобы выучиться говорить по‑русски и не в сказке. Да нет, трудно, нельзя еще! А что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей! Что за золото! А не дается в руки, нет!» По рассказу Мельникова‑Печерского, Пушкин свою сказку «О рыбаке и рыбке» написал под влиянием «Сказок» Даля и подарил ее Далю в рукописи с надписью: «Твоя от твоих! Сказочнику казаку Луганскому сказочник Александр Пушкин».

В 1833 г. Даль поступил чиновником особых поручений к оренбургскому генерал‑губернатору В. А. Перовскому, помогал приехавшему Пушкину собирать материалы для истории пугачевского бунта, ездил с ним в село Берды, бывшую столицу Пугачева. В 1836г. Даль приехал в отпуск в Петербург. 28 января следующего года он узнал от знакомого, что Пушкин смертельно ранен на дуэли, и сейчас же поехал к нему. Пушкин велел его впустить, подал руку, улыбнулся и сказал:

– Плохо, брат!

Раньше они были на «вы», – теперь Пушкин стал ему говорить «ты». Даль как врач принял участие в уходе за Пушкиным и не отходил от него до его смерти. Всю последнюю ночь, мучаясь тоской и болью, Пушкин крепко держал в руке руку Даля, послушливо, как ребенок, исполнял все его предписания. На утешения его отвечал:

– Нет, мне здесь не житье. Я умру, да, видно, уж так и надо!

На следующий день, в предсмертном бреду, Пушкин все время сжимал руку Даля, говорил ему:

– Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, – пойдем!

Очнулся, поглядел на Даля:

– Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу вверх по этим книгам и полкам, высоко, – и голова закружилась.

Опять впал в забытье, стал искать руку Даля, потянул ее и сказал:

– Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе!

По просьбе Пушкина Даль взял его под мышки и приподнял выше. Вдруг Пушкин, будто проснувшись, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал:

– Кончена жизнь.

Даль недослышал и спросил тихо:

– Что кончено?

– Жизнь кончена, – внятно и уверенно ответил Пушкин.

Впоследствии Даль был директором канцелярии министра внутренних дел, управляющим нижегородской удельной конторой, в 1859 г. вышел в отставку и до смерти жил в Москве.

Даль был плодовитый беллетрист, но рассказы его имеют более этнографический, чем художественный, интерес; писаны они подчеркнуто народным языком, в тщательной нарочитости своей выдающим нерусское происхождение автора. Главный его труд и главная заслуга «Толковый словарь живого великорусского языка» Академия наук, несмотря на крупные недостатки словаря в научном смысле, все‑таки признала его, ввиду собранного в нем громадного материала, достойным ломоносовской премии, выдававшейся за труды, пролагающие новые пути в области знания. Даль был монархист и ярый русско‑православный патриот, хотя сам был лютеранином и принял православие только под конец жизни. Увлекался гомеопатией, спиритизмом. Был высок ростом, худощав; лицо очень худое, со впалыми щеками, с длинным, заостренным носом; брови очень выгнутые, щетинистые; небольшие, быстрые, пронзительные глаза со стальным отливом. Характер его был несколько жесткий, педантический, малообщительный. В семействе его побаивались, боялись и вообще все находившиеся в зависимости от него.