Александра Григорьевна Муравьева

(?–1832)

 

Рожденная графиня Чернышева, жена декабриста Никиты Мих. Муравьева, сестра декабриста графа З. Г. Чернышева. Поехала вслед за мужем в Сибирь, оставив у свекрови двух своих детей, которых ей не позволено было взять с собой. В Москву она приехала вскоре после княгини М. Н. Волконской, в первых числах января 1827 г. Пушкин, вероятно, был знаком с Муравьевой в Петербурге еще до ее замужества. Он зашел к ней в Москве проститься и передать ей свое «Послание в Сибирь», которое не успела взять с собой Волконская. Вот это знаменитое послание:

 

Во глубине сибирских руд

Храните гордое терпенье,

Не пропадет ваш скорбный труд

И дум высокое стремленье.

 

Несчастью верная сестра,

Надежда в мрачном подземелье

Разбудит бодрость и веселье,

Придет желанная пора:

 

Любовь и дружество до вас

Дойдут сквозь мрачные затворы,

Как в ваши каторжные норы

Доходит мой свободный глас.

 

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут – и свобода

Вас примет радостно у входа,

И братья меч вам отдадут.

 

Пушкин взволнованно говорил Муравьевой:

– Я очень понимаю, почему эти господа не хотели принять меня в свое общество: я не стоил этой чести.

Среди упоенного наслаждения свободой, славой, балами, улыбками красавиц перед Пушкиным в лице Волконской и Муравьевой прошла другая жизнь – строгая, серьезная, полная сурового самоотвержения. Пушкин был в восхищении от подвига этих женщин. Прощаясь, он так крепко сжал руку Муравьевой, что она не могла продолжать письмо, которое писала, когда он к ней вошел.

Вяземский, тогда же видевший Волконскую и Муравьеву, писал А. Тургеневу: «Что за трогательное и возвышенное обречение! Спасибо женщинам: они дадут несколько прекрасных строк нашей истории. В них была видна не экзальтация фанатизма, а какая‑то чистая, безмятежная покорность мученичества, которое не думает о славе, а поглощается одним чувством тихим, но все одолевающим».

Все, знавшие Муравьеву в Сибири, отзываются о ней с единодушным восторгом. Декабрист А. Е. Розен вспоминает: «Александра Григорьевна, с добрейшим сердцем, юная, кроткая, гибкая станом, единственно белокурая из всех смуглых Чернышевых, разрывала жизнь свою сожигающими чувствами любви к мужу, заключенному в остроге, и к отсутствующим детям. Мужу своему показывала себя спокойною, довольною, даже радостною, чтобы не опечалить его, а наедине предавалась чувствам матери самой нежной». Она болела душой и за брата, делала все, что могла, и для других товарищей, была всеобщим «ангелом‑утешителем». В 1832 г. Муравьева простудилась и умерла. Перед смертью, не желая будить свою четырехлетнюю дочку Ноно, она попросила принести ее куклу и поцеловала куклу вместо дочери.

 

Урусовы

 

Во второй половине двадцатых годов в Москве славился радушием и гостеприимством дом Урусовых. Глава семьи, князь Александр Михайлович Урусов (1766–1853), служил в качестве члена в мастерской Оружейной палаты в Москве, впоследствии был обер‑гофмейстером, сенатором и членом государственного совета. Его жена Екатерина Павловна, рожденная Татищева, сестра дипломата Д. П. Татищева. Три их дочери‑княжны считались украшением московского общества. Старшая, Мария (1801–1853), с 1822 г. была замужем за графом И. А. Мусиным‑Пушкиным; овдовев в 1836 г., она в 1838 г. вторично вышла замуж за князя А. М. Горчакова, лицейского товарища Пушкина, будущего государственного канцлера. Вторая дочь, Софья (1806–1889), «царица московских красавиц». Однако насмешники называли ее еще «богиней глупости». Однажды во время танцев кавалер спросил ее, что она читает. Княжна ответила:

– Розовенькую книжку, а сестра моя голубенькую.

Другой раз влюбленный в нее молодой человек с увлечением говорил с ней о литературе. Она долго слушала и вдруг перебила его вопросом:

– Скажите, князь, какое вы употребляете мыло, когда бреетесь?

С 1826 г. она была фрейлиной. Император Николай вступил с ней в связь. «Обыкновенно порядок был такой, – пишет Н. А. Добролюбов, – брали девушку знатной фамилии во фрейлины, употребляли ее для услуг благочестивейшего, самодержавнейшего государя нашего, и затем императрица Александра начинала сватать обесчещенную девушку за кого‑нибудь из придворных женихов». Урусову в 1833 г. выдали замуж за князя Л. Л. Радзивила. Француз А. Галле‑де‑Кюльтюр, долго живший в России, сообщает, что, благодаря своей женитьбе и своим услугам, князь Радзивил пользовался большим расположением двора. Услуги были такого рода: после подавления польского восстания Радзивил, сам поляк, ездил, по поручению царя, к турецкому султану, чтоб добиться выдачи своих побежденных соотечественников, бежавших в Турцию.

Третья княжна Урусова, Наталья, впоследствии была замужем за графом Кутайсовым.

Почти каждый день у Урусовых собирался тесный кружок друзей и знакомых, преимущественно молодых людей. Весной 1827 г. часто появлялся и Пушкин. Почти каждый вечер он проводил у Урусовых, был весьма весел, остер и словоохотлив. В рассказах, импровизациях и шутках бывал в это время неистощимым. Между прочим, он увлекал присутствующих прелестной передачей русских сказок. Все общество соберется вечером вокруг большого круглого стола, и Пушкин поразительно увлекательно переносит слушателей в фантастический мир, населенный ведьмами, домовыми, лешими и пр. Материал, добытый им в долговременное пребывание в деревне, разукрашивался вымыслами его неистощимой фантазии, причем Пушкин искусно подделывался под колорит народных сказаний. Он увлекался одной из княжен Урусовых. Дошло его четырехстишие, обращенное к Софье Урусовой:

 

Не веровал я троице доныне,

Мне Бог тройной казался все мудрен;

Но вижу вас и, верой одарен,

Молюсь трем грациям в одной богине.

 

Князь Вяземский сомневался в принадлежности этих стихов Пушкину и утверждал, что во всяком случае обращены они не к Софье; по его словам, Пушкин был влюблен в сестру ее Марию. Однако Мария уже с 1822 г. была замужем за Мусиным‑Пушкиным и навряд ли жила в доме родителей.