О сообщении между королем Артуром и сэром Ланселотом, и как король Артур укорял его

Но вот в один прекрасный день сэр Ланселот выглянул через стену и громким голосом обратился к королю Артуру и к сэру Гавейну:

– Любезные мои два господина, знайте, понапрасну вы ведете эту осаду, ибо здесь не завоюете вы чести, но лишь горе себе и позор. Ведь если я пожелаю выйти за стены с моими добрыми рыцарями, то я в краткий срок положу конец этой войне.

– Выходи же, – отвечал сэру Ланселоту король Артур, – если смеешь, и я обещаю встретиться с тобою посреди этого поля.

– Господь меня упаси, – отвечал сэр Ланселот, – когда‑либо встретиться в бою с благороднейшим из королей, посвятившим меня в рыцари.

– Позор тебе! Не желаю я слушать твои сладкие речи! – отвечал король, – ибо знай и не сомневайся, я твой смертный враг и останусь им до последнего дня моей жизни. Ибо ты убил моих добрых рыцарей, мужей славных и моих сородичей, и этой потери мне ничем не возместить. Кроме того, ты возлежал с моей королевой и был ее возлюбленным много лет, а потом еще, как настоящий изменник, похитил ее у меня силою.

– Благороднейший мой господин и король, – молвил сэр Ланселот, – вы можете говорить все, что пожелаете, ибо вам отлично известно, что на вас я зла держать не стану. А что вы говорите, что я убил ваших добрых рыцарей, то это я и сам знаю и горько об этом скорблю; но я вынужден был вести с ними бой ради спасения моей жизни, иначе оставалось мне допустить, чтобы они убили меня. Что же до госпожи моей королевы Гвиневеры, то, кроме вашего величества и еще господина моего сэра Гавейна, ни один рыцарь на свете не посмел бы в лицо обвинить меня в измене вашей особе. А что вы изволите говорить, что я долгие годы был возлюбленным госпожи моей, вашей королевы, на это я всегда готов дать ответ и доказать с оружием в руках против любого рыцаря на земле, кроме вас и сэра Гавейна, что госпожа моя королева Гвиневера – верная супруга вашему величеству, и нет на свете другой дамы, которая тверже бы хранила верность своему супругу; и это я готов подтвердить с оружием в руках. И если ей угодно было в милости своей оказывать мне ласку и предпочтение перед всеми рыцарями, то по мере сил моих я заслужил ее любовь, ибо много раз, господин мой, вы соглашались в гневе предать ее сожжению и гибели, и всякий раз мне выпадала честь за нее сразиться, и прежде чем я расставался с моим противником, он всегда признавался в своей неправоте и честь королевы бывала восстановлена. И в такие минуты, господин мой Артур, – сказал сэр Ланселот, – вы тоже ласкали и благодарили меня за то, что я спас от костра вашу королеву, и вы клялись навеки быть мне благосклонным сюзереном. Теперь же, сдается мне, вы платите мне злом за мою добрую службу. Ибо, думается мне, господин мой, я утратил бы едва что не всю мою рыцарскую честь, когда бы потерпел, чтобы госпожу мою, вашу королеву, сожгли на костре, тем паче если это случилось бы из‑за меня. Ведь если прежде я сражался за вашу королеву и спасал ее из беды, что навлекли на нее другие, то тем более я должен был спасти ее от облыжного обвинения на этот раз. И потому, мой добрый и милостивый господин, – сказал сэр Ланселот, – примите милостиво назад вашу королеву, ибо она верна вам и добродетельна.

– Тьфу на тебя, трусливый рыцарь‑изменник! – воскликнул тогда сэр Гавейн. – Ибо да будет ведомо тебе: что бы ты ни говорил, мой господин и родной дядя король Артур все равно получит назад свою королеву и тебя тоже и убьет вас обоих или помилует, как ему заблагорассудится.

– Возможно, что и так, – отвечал сэр Ланселот, – но знай и ты, господин мой сэр Гавейн, что если мне вздумается выйти за городские стены, то, чтобы захватить меня и королеву, вам придется выиграть нелегкий бой, какого жесточе еще не случалось вам выигрывать.

– Тьфу на твои хвастливые речи! – сказал сэр Гавейн. – Что до госпожи моей королевы, то знай: я никогда не скажу про нее худого слова. Но ты, коварный и трусливый рыцарь, – сказал сэр Гавейн, – за что было тебе убивать моего доброго брата сэра Гарета, который любил тебя сильнее, нежели меня и весь род наш? И ведь ты, увы, своей рукою посвятил его в рыцари! Почему же убил ты его, который так тебя любил?

– Извинения мне в этом нет, – отвечал сэр Ланселот, – но клянусь Иисусом и моей верностью высокому Ордену Рыцарства, для меня это было все равно что убить моего собственного племянника сэра Борса Ганского. Увы мне, почему случилось со мною такое злосчастье, – сказал сэр Ланселот, – что я не заметил сэра Гарета и сэра Гахериса!

– Ты лжешь, трусливый рыцарь! – воскликнул сэр Гавейн. – Ты убил их из ненависти ко мне. И потому знай, о сэр Ланселот, я буду вести войну против тебя, и покуда я жив, я – твой враг!

– Мне прискорбно это, – отвечал сэр Ланселот, – ибо я понимаю, что напрасно буду искать примирения, пока вы, сэр Гавейн, настроены так злобно. А когда бы не вы, я не сомневаюсь, что возвратил бы себе милость господина моего короля Артура.

– Охотно верю этому, коварный, трусливый рыцарь, ибо ты долгое время высокомерно помыкал нами и погубил немало наших добрых рыцарей.

– Сэр, говорите, как вам будет угодно, – отвечал сэр Ланселот, – и все же никто не может обвинить меня и доказать перед всеми, что я когда‑либо убил рыцаря коварными ухищрениями, как это сделали некогда вы, господин мой сэр Гавейн. Я же убивал, только защищаясь, понужденный к этому ради спасения моей собственной жизни.

– А, лживый рыцарь! – сказал сэр Гавейн. – Ты намекаешь на сэра Ламорака[125]? Но знай же, я убил его моею рукою!

– Сэр, вы убили его не один на один, – отвечал сэр Ланселот, – это было бы вам не под силу, ибо он почитался среди сверстников своих одним из лучших рыцарей в христианском мире. И это великой жалости достойно, что он погиб.

XII