Истина пули, вылетевшей из ружья

 

– Опять? – сказал Иван Андреевич со спокойствием и кротостью, не подававшими студенту никакой надежды. – Третий раз на этом месте. Скажу Анне Васильевне, чтобы не пускала тебя.

Василий быстро прошел через весь кабинет и остановился у стола.

– Иван Андреевич, вы были заняты тот раз, я не хотел мешать.

– А теперь ты захотел мешать или мне делать нечего?

– Только несколько минут! Я понимаю, что невозможно требовать скважину на пять тысяч метров при сегодняшней технике. Но, Иван Андреевич, – страстно воскликнул Василий, – Байкал ведь придавил самый край огромного кембрийского пласта, настилающего почти всю Якутию. Если этот пласт нефтеносен, то мы можем найти нефть и в других местах, где легче разведать и бурить! На правых притоках Лены кембрий лежит гораздо ближе к поверхности, не глубже полукилометра… Пусть там окажется самая незначительная, ничтожная залежь, даже одна жидкая капелька, только бы живая нефть, – и она докажет в натуре нефтеносность кембрия. Тогда можно будет потребовать и сверхглубокую скважину, Иван Андреевич!

Зырянов смотрел на академика с робостью студента и с требовательностью мальчика, с надеждой ребенка.

– Все такой же упрямый лоцманишка. Ты чуть не утопил мою экспедицию на порогах.

– Иван Андреевич! – Василий схватился обеими руками за край стола, готовый продолжать этот спор еще двенадцать лет. – Вы знаете, что этого никогда не было! Я могу провести плот через любые пороги! Где угодно!

– Знаю. Только ты это делаешь, когда тебя об этом не просят.

Василий опасливо взглянул и успокоился. Глаза учителя смеялись.

– А разве плохо я провел вас, Иван Андреевич? Вам тогда понравилось!

– И все‑таки я не люблю, чтобы меня провели. А ты упрямый мальчишка, тебе по‑прежнему пятнадцать лет. Небось женился уже у меня в институте?

– Не женился… Иван Андреевич! Пошлите меня в Якутию! Я найду кембрийскую нефть и разгадаю загадку Байкала!

Иван Андреевич углубился в лежавшие перед ним бумаги и в рассеянности сказал:

– Поезжай в Якутию, – как сказал бы «отвяжись».

– Спасибо, Иван Андреевич!

– Тебе только придется доказать в Главгеоразведке или в Главнефти, что на Лене они достанут нефть скорее, чем на Волге.

– Вам‑то они больше поверят…

– Мне? Почему же? Академику Архангельскому вот не поверили.

– Академик Архангельский высказался уж очень осторожно.

– Нет, уж ты сам докажи им… неосторожно.

Странную жизнь повел Василий Зырянов на третьем курсе: вечера – в библиотеке института, дни – на Деловом дворе, и только утра – в аудиториях.

Большой, солидно серый дом на нынешней площади Ногина, построенный русской буржуазией во славу свою, удерживал еще в памяти москвичей привычное первоначальное название – Деловой двор – в течение нескольких лет после революции. На торцовой серой стене со двора на высоте верхних этажей еще долго держалась видная с площади простая черная надпись громадными буквами: «Деловой двор». Дом по сегодняшний день удивляет своими окнами: каждое окно – ворота, свободно въедет современный грузовик. Этажи дворцовой высоты со множеством таких окон внушают почтение. А уж внутренняя отделка – коридоры, по которым тоже проедет автомобиль; дубовые высокие панели стен без всяких украшений, и воздушная высь над головой, – деловая атмосфера мощи и удобства больших денег.

В этом доме в 1933 году помещался Наркомтяжпром со своими главками: Главнефть, Главзолото и так далее.

Василий ходил в два главных управления: Главнефть и Главгеоразведку. Он не ленился повторять свои доводы всем, кто соглашался выслушать. Но на все доводы ему возражали начальники главков, директора трестов, геологи‑ученые, директора научно‑исследовательских институтов: «Надо прежде всего, молодой человек, добывать нефть. Для этого надо вести разведку там, где скорее возьмем, а не там, где потребуются сразу большие расходы и не предвидится промышленной нефти в течение ряда лет, во всяком случае как раз когда мы больше всего нуждаемся и в нефти и в средствах».

И все они были необходимо правы, возразить нечего. Василий сознавал это нехотя.

Почему же Зырянов не отложил на время свою идею, если, тем более, он сознавал и понимал необходимость и справедливость этого?.. Нелегко это объяснить, а впрочем, и нетрудно.

Вообразите человека на плоту, на реке. Остановиться ему, то есть прибиться к берегу, – это громадный труд, и если дело днем, то надо еще потом оторваться от берега, чтобы дальше плыть. Вечером, почти уже в темноте, – другое дело: ночью нельзя плыть, и для законного отдыха потрудиться последний раз – душа сама рукам помогает. Но когда только что отплыл, и не рано с утра – пустился ближе к полудню, – да вдруг и к берегу?!.. Тяжелее это любого труда для души человека. Он всячески старается двигаться вперед и находит отговорки, чтобы не прибиваться.

Люди пожившие, с присмиревшей душой, легко соглашаются задерживаться… хотя им бы спешить больше всех. Но они‑то и терпеливы, и ждут… благоприятного времени… Благоразумно уступают остаток своей жизни другим, высшим, общим соображениям.

А молодость эгоистична и неуступчива, неблагоразумна.

Вечером в библиотеке возмущенные студенты уносили последний стул от зыряновского стола, где не было места для других читателей. Василий раскрывал и раскладывал тома и журналы рядами и веерами… Волшебно откровенные карты, выбалтывающие прошлое и будущее; да, и будущее отчасти, если умело прочитать все разом, вместе…

Он даже не знал, что ему не на что было бы сесть.

Он стоял бдительный на помосте, пригнувшись над быстрой рябью страниц, чтобы не прозевать главную струю фактов, влекущую к истине.

Он зорко нырял в порожистых книгах и торопился на тихих плесах. А в чем заключалась его истина?.. То есть истина для него? Она заключалась в идее, способной мобилизовать все его способности. Это – истина его устремления, которое в течение лет, а особенно последние месяцы и даже дни все быстрее соединялось с его жизненной силой, становилось внутренней его истиной… Это – истина пули, вылетевшей из ружья.

Он заходил в исследовательские институты, занимающиеся различными отраслями горного дела. Однажды он зашел в Геологический институт и в кабинете директора встретил Порожина. Секунду раздумывал, говорить ли при нем.

Директор Антон Елисеевич Синицкий внимательно выслушал. Порожин не вмешивался и молчал. Синицкий взглянул на него.

– Александр Дмитрич, не попросить ли нам… – он деликатно покосился вопросительно.

– Василия Игнатьевича, – подсказал Зырянов сразу в должном падеже.

– …Василия Игнатьевича сделать у нас доклад о его работе на Байкале? Она как‑то связана с прогнозом Архангельского о нефти на Сибирской платформе…

– Это интересно, – сказал Порожин ледяным тоном.

Вошел Небель и с изумлением взглянул на Зырянова.

– Познакомьтесь. Мы только что просили Василия Игнатьевича Зырянова сделать у нас доклад о его интересных изысканиях по проблеме Байкала.

Небель поклонился и не подал руки. Синицкий взглянул на обоих и вспомнил:

– Вы ведь тоже были на Байкале в прошлом году, Бернард Егорович?

– Да, мы уже имели удовольствие слушать очень горячее выступление товарища на совещании в Танхое, – сказал Небель, пренебрегая именем товарища и с тонкой интонацией на словах «очень горячее».

– Вот как?.. – Директор, насторожась, взглянул на Порожина. – Так вот, Василий Игнатьевич, как только мы уточним срок, мы вам пришлем приглашение.

Зырянов не сомневался – Порожин уж постарается не уточнять срок приглашения.

В эти дни Василий получил письмо от Сени Тарутинова. Сеня спрашивал, куда поедет Зырянов летом и можно ли к нему присоединиться. Василий ответил, что поедет на реку Полную в Якутию, но условия пока еще не известны. На каком основании он так ответил? Его никто не посылает.

У него были некоторые успехи в Главнефти. Начальник главка согласился выслушать его. Василий заранее обдумал каждое слово, чтобы говорить не больше пяти минут. Но начальник главка сказал:

– Вы перейдите прямо к делу. Где вы предполагаете разведку?

– По правым притокам Лены, – сказал Василий.

– В Якутии? Так Геологический институт уже посылает туда.

– Геологический? – переспросил Василий и, поспешно простившись, помчался в Геологический институт.

Синицкого не было. На дверях заместителя директора Василий прочитал: «А. Д. Порожин».

У Порожина сидел аспирант Небель.

«Плохи мои дела!» Но вслух бодрым голосом:

– Здравствуйте! Товарищ Зарубин в Главнефти сказал мне, что вы решили организовать экспедицию по моей гипотезе.

Пока Порожин обдумывал ответ, Небель сказал:

– Сомневаюсь, чтобы вы это слышали от Зарубина. Мы посылаем экспедицию по гипотезе академика Архангельского, а не по вашей, разумеется.

Порожин продолжал молчать, полагая, очевидно, излишним повторять то, что и без него достаточно хорошо сказано.

– Когда выезжает экспедиция? – спросил Зырянов, обращаясь к Порожину.

– Послезавтра, – ответил Небель.

– До свиданья, – сказал Зырянов.

Порожин даже не кивнул.

– Что это? Опять пришел! – возмутился Иван Андреевич, но увидел, что лоцманок чуть не плачет. – Что с тобой, дружок?

– Я везде агитировал за Якутию, как вы советовали, и, кажется, сагитировал: Геологический институт посылает экспедицию послезавтра! Только без меня.

– Геологический? – переспросил Иван Андреевич. – Ну что ж, я попрошу, чтобы они взяли тебя.

– Они не захотят, – мрачно сказал Василий.

– Вот новости! – Иван Андреевич грозно взглянул: – Ты поругался и там?

– Нет.

– Готовься к поездке. Прощай.

 

Глава 7