У рыбного фонтана в ущелье Догдо Женя рассказывает Ване и Савве легенду о настойчивом ученике

 

 

Глава 1

В РАЮ ТАЛАЯ ЗЕМЛЯ СКВОЗЬ

 

Один из них отдыхал врастяжку на собачьих мехах. Откинул с глаз черную волосяную сетку, поднял взгляд и заострившийся нос к высоко бегущему небу, голубому и бело‑разодранному о белую гору.

Другой упрямо и гордо сидел на своих нартах – а все же погнулась отвесная могучая линия спины, и глаза, светлые, голубые на почерневшем лице в пушистой округлой каштановой бородке, открывались изредка под волосяной сеткой, чтобы взглянуть на собак.

Отощавшие собаки лежали у проруби, спрятав головы, прижавшись ко льду, чтобы ветер не сдул. Ветер со свистом причесывал длинную шерсть и заглушал слабое постукивание в проруби, и оно прекратилось. Из проруби высунулся желтый шар. Меховой шар заключал в себе голову человека. Ветер ухватился за него, чтобы сразу укатить, – напрасно. Черные меховые лапы легли на края проруби. Неторопливый человек вылез из ледяного колодца и пал на колени перед ветром. Пополз, и его сносило по гладкому льду быстрым течением ветра. На берегу он поднялся с четверенек и попятился к нартам, под укрытие скалы. Лежавший на нартах спросил высоким голосом:

– Еще далеко?..

– Близко.

Бородач поднялся, но и лежавший вскочил.

– Моя очередь!

Бородач не обратил внимания на его право очереди и слабый голосишко. Оба поползли к проруби. Бородач заглянул и разочарованно прогудел в колодец:

– Промерзло до дна. А рыбка в омут ушла.

– Здесь этот омут.

– Ты погляди, лед какой.

– Ваня сказал: все озеро промерзло, вся рыба в омуте.

Савва спустился, упираясь ногами и руками в узкие выемки. Женя вернулся к нартам.

Ваня вслушивался в короткие мертвые звуки откалываемого льда. Через недолгое время сказал:

– Пора.

Женя пополз к проруби.

– Вылезай. Ваня велит.

– Помолимся Ване, а?.. – Савва поднял смеющееся лицо, ударяя с силой топориком под ноги, и топорик пробил тесное горлышко и выскочил, но Савва удержал его, а сам не удержался в свисте и шипении удавленной воды. Одно мгновение он видел множество рыб, взлетевших вереницей в белой струе воды, выжимаемой тяжестью льда.

Женя завертелся в радуге брызг и рыб. Мощный толчок вышвырнул Савву с хлопаньем битого льда и шлепаньем рыбьих тел и воды, с громогласным бульканьем и клекотом и с такой быстротой, что он не успел восчувствовать ледяное купание.

Он тяжело шлепнулся в лужу на льду и в шуме разнозвучья услышал смех, возглас Жени: «Рыбина какая летит!» – и деловую команду Вани: «Подхватывай, уплывет!»

Савва хотел бы и сам посмеяться, но масса воды мокро обняла его, рыбьи тела плотно и вертко толкали в лицо и со всех сторон. Убоялся открыть глаза. Вслепую выхватывал бешено отбивающуюся добычу и отбрасывал подальше от расшумевшегося разлива.

Он выполз из‑под фонтана и пощечин и увидел диво: бугор воды, битком набитый рыбой, и под ветром очумелые хариусы вертелись на льду и скакали встречь ветра, к водомету, что изверг их с плеском из родного переполненного омута.

Трое, вымокшие, хватали чиров, муксунов, хариусов – отбрасывали подальше к берегу. Собаки носились ошалело с рыбой в зубах.

К вечеру масса рыбы уложена была удобно на нартах и на льду для замораживания ночемёржем – ночным морозом.

Собаки храпели во сне, они объелись, раздутые собачьи пуза открыты были для холода – не позволяли свернуться теплым калачом. Псы разместились на сухом снегу, на большом пространстве берега, соблюдая приличную дистанцию взаимной безопасности от всех друзей.

Усталые рыбари расстелили мокрую одежду по камням для просушки на ветру, а сами довольствовались паркой собачьего меха.

Теперь была их очередь покормиться, и они соревновались в разнообразных способах поедания сырой рыбы без хлеба и соли. Ваня успел подморозить чира во льду и угощал строганиной. Но все признали даже над строганиной превосходство блюд, предложенных Саввой, и без счета портили чиров: вырезывали лентой жирные горбы из живых рыб, трепещущих и вырывающихся, и смаковали тающее во рту, подобное русскому маслу по вкусу.

– А в Русском жиле об эту пору щавель нажарят, красной ягодки поедят, – Савва причмокнул.

– Клюквы, – подсказал Женя.

– Земляники. Да какой же сладкой!.. Я по глазам вижу, не веришь, – сердито сказал Савва.

– В раю земля талая насквозь, – Женя сказал насмешливо.

– У нас и есть рай. У нас не докопаешься до мерзлоты, нету ее. – Савва вздохнул и тихо добавил: – А она не восхотела жить в раю.

– Про землянику говорил? – спросил Ваня.

– Не… А надо было?

– Поехала бы, – твердо сказал Ваня.

– В Москве, поди, талая земля сквозь, – предположил Савва.

– Этого нет нигде на свете, даже в Москве. Только глубоко, – сказал Женя.

– Ладно. Чужая шуба – не одежа, и чужая жена – не надежа.

– Лидия Максимовна вовсе не жена Василию Игнатьевичу, – сказал Женя со смехом.

Савва вскочил и уставился на него.

Ваня отбросил изуродованного чира и сытым голосом запел:

 

Стоят железные деревья,

растет железная трава…

 

– Нету деревьев, на тысячу километров кругом. Нет горячего чаю, – сказал Женя жалобно. – Нету травы в ущелье Догдо, не захотели олени везти нас. На камнях Догдо растут безгорбые чиры!.. Скажи, куда пойдем из Русского жила?

– Дам чаю, рассказывай, – сказал Ваня.

 

Глава 2

О‑О? СЕГОДНЯ ТВОЙ ДЕНЬ ВРАТЬ?

 

Женя с подозрением осмотрелся. Нигде не видно было даже мшинки на топливо.

– Чай будет горячий? – спросил недоверчиво.

Ваня коротко кивнул.

– Чай будет сегодня? Раньше, чем мы ляжем спать?

– Да, – сухо сказал Ваня.

Женя вытянулся на нартах и вдохновенно начал говорить:

– Из Русского жила мы пойдем в Москву!

– О‑о? Сегодня твой день врать?

– Мы пойдем в Москву, бригада Верных: Сеня, Женя, Ваня! Мы будем в Москве учиться!

– О‑о? – сказал Савва, а Женя продолжал вдохновенно говорить и неотрывно наблюдал за действиями Вани: Ваня складывал на щербатом камне обезгорбленных чиров. Из огромных ран капал жир. Некоторые рыбы проявляли еще признаки жизни.

– Мы будем в Москве учиться у московских учителей. Я научусь лечить, и буду лечить московских людей, и стану жить в Москве!

– Неладно так. Ты вернись в Алексеевку, к своим.

– В Алексеевке никто не болеет. Я один в Алексеевке заболею. Я отвыкну от хорошей жизни, таежной, морозной. Я отвыкну от хорошей охотничьей пищи и заболею. Я буду тяжело болеть в Алексеевке, у меня не станет силы вылечить самого себя – надо мной посмеются охотники, посмеются и над отцом дурака… Нет, лучше я останусь жить в Москве! – И он зорко следил за действиями Вани.

Ваня сложил поленницу из чиров, резаными спинами внутрь, и капельки жира стекали и накапливались в углублениях камня.

– Наш Ваня станет знаменитым песенником. Его лучшие песни захочет послушать вся Москва. Лучшие люди будут звать Ваню в свой дом, угощать Ваню русским маслом и удивительными вкусными шишками, которые растут на русских деревьях и называются яблоками, грушами и другими русскими словами. Я видел в огромных магазинах большущего города Новосибирска.

– Это не дело – песни петь, – сказал Савва. – А вот я видел бойцов в Якутске, называются не по‑русски: боксеры. Богато живут ребята. Пускай Ваня становится боксером. Всех побьет и все денежки отберет… Только не будет этого, братцы! Не дойдете до Москвы.

Над рыбной поленницей Ваня устроил треногу и подвесил ведерко с водой.

– Докажи, – сказал Ваня Жене.

Потом он опустил в колодец поленницы немного сухого мха из своего запаса и, напоив его рыбьим жиром, поджег. Пламя охватило вонючей копотью все ведерко с дужкой, обвило копотью вихор треноги. Женя в восторге сразу посвежевшим голосом воскликнул:

– Сейчас я докажу тебе, Савватей Иванович, про одного парня! Он жил в тайге до семнадцати лет, и даже старше меня, и хотел учиться. Один раз он ушел учиться, но еще мал был и обмерз. Его принесли домой дорожные люди. Другой раз убежал, опять обмерз и долго болел. Третий раз – ушел.

Ваня выбрасывал из костра черные скелеты и подкладывал свежее топливо. Жирный костер жарко пылал, и запах от него был как от горящей шерсти. Женя с удовлетворением взирал на обнадеживающую картину. Ваня бросил чай в бурлящую воду и снял ведерко. Он налил первую кружку Савве, вторую – Жене, третью – себе. Все чуть не залпом пили кипяток, после трех дней без горячего, – да и холодной пищи не хватало.

Но когда Женя в который раз протянул пустую кружку, Ваня кратко сказал:

– Рассказывай.

Женя заговорил мечтательно:

– Хорошо! Сторожа ночью девки сторожили!

– Какого сторожа?

– Васю. А платил сторожу совет. А Вася увлекался ученьем так, что «предела и края не было его силам», сам сказал. Он хотел бы учиться все сутки без отдыха.

И все говорили ему: «Умрешь. Что же, ты пришел – был здоровым парнем, а теперь одни кости у тебя остаются».

За восемь месяцев ученья он потерял тридцать фунтов и не испытал удовольствия выспаться ни в одну ночь. Ему страшно было уходить в сон и переставать учиться.

Окончилась школа – поехали праздновать. Поплыли на большой реке, перевалили на другую реку. С той реки на третью реку, после – на четвертую, свою родную реку. Поплыли до большого села, от села – на пароходе. Но денег мало было у всех учеников, скоро сошли с парохода в тайге.

Утро было, солнце было, весело. Дождик весенний полил.

Ночью прохладно было. Нашли охотничью избушку. Знаете: посидеть, а выпрямиться нельзя. Влезли в избушку четверо, сумели улечься на полу. Тогда другие четверо легли поперек и другие четверо – сверху, под самый потолок втиснулись два ученика – и спали. Было тепло и весело.

Еще двое провели где ночь, не знаю. Но им тоже весело было.

Я также не знаю, как эти четырнадцать вылезли, не разорвали избушку и сами не удушились.

Женя протянул кружку, получил желанный чай и объявил:

– Я спать буду.

– Говори, что сталось с Васей, – потребовал Савва.

Женя выпил пятую кружку и блаженно вытянулся на нартах.

– Говори, глаголь, – сказал Савва. – Еще до Москвы далеко.

– Далеко до Москвы, – сказал Женя. – Слишком много он еще мучился до Москвы, я не могу сразу так много.

Женя повернулся на правый бок. Все трое мгновенно уснули.

Ваня разбудил товарищей в темноте, когда ветер попритих. Им надо было проскочить против ветра не более четырех километров. Но даже ослабевшее движение воздуха ночью сдувало собак и нарты по ледяному ошлифованному зеркалу. Летели хвостами вперед комочки шерсти, и лодки‑нарты под парусом‑седоком догоняли собак.

Потащили люди свои нарты и собак, отталкиваясь остолом. До утра отпихнули эти четыре километра и достигли приверха озера.

Не дожидаясь чаю, стружили дрожащими руками, ели тонкую стружку мороженины, утоляя разом и жажду и голод, а холода не чувствовали после горячей дороги.

Скалы впереди выпрямились и встали во весь рост по реке тесным коридором. Под сумерками стен засверкали алмазные курганы при взошедшем солнце. Путешественники вошли в ущелье реки Догдо.

Они с неудовольствием взглядывали под ноги и вдаль. Освободившаяся вода в широких трещинах бурно текла под огромные опрокинутые противни – горбы ледяных накипней. В противнях накоплялся солнечный свет искрящимися радугами.

Путники цеплялись по осыпи скал около трех километров, а дальше и осыпей не стало, стеновидные скалы столкнули собак, и нарты, и людей, и они пошли через накипни.

Здесь река замерзала по крайней мере десять раз. И каждый раз быстрота течения не давала льду нарастить больше десяти сантиметров. Каждый раз река взламывала свои горбы‑гробы и вырывалась поверх крышек; но и мороз поспевал закрыть их десять раз; и река строила многоэтажные домовины вверх. В десяти этажах между десяти непрочных перекрытий текла расслоенная Догдо.

Верхний лед, подтаявший под майским солнцем, на середине реки не выдержал тяжелого Савву, когда он спрыгнул с нарт. Вода брызнула фонтаном. Савва отскочил и проломил сразу два слоя. В третьем подвале понесло его быстриной под сияющий купол накипня, а там вода клокотала, и на полированном подводном льду никак невозможно было удержаться. Но тут Ваня настиг – и успел воткнуть нож в легкий подводный лед.

С чрезвычайной быстротой боксер перехватывал ножом по нескольку сантиметров и подтянул Савву до края верхнего крепкого льда, где обоих выловил Женя.

Голый Савва под берегом обтирал мокрое тело и смеялся глазами.

– Воздух там?

– Мало, – пробормотал Ваня, тоже голый, энергично работая всеми мышцами и полотенцем.

– А не лучше пройти зимой?.. – Женя огорчался за обоих, но и сам подмок.

Потом поспел чай, и после первой кружки Ваня ответил:

– Зимой лучше. Но вода бежит по льду, по всему озеру. Идти в воде по колена.

Савва отогрелся и произнес первые слова:

– Про Василия Игнатьевича глаголил вчера?

– Про него.

– Вза́боль пойдете в Москву?

– Пойдем.

– А я?.. – сказал Савва с сомнением и повернулся к Ване: – В Москве будешь песни петь?

– Нет, – сказал Ваня.

– Не будешь? – строго спросил Женя. – А что будешь?

– Тракторы. Большие. Больше американских.

– Такого нет завода в СССР.

– Будет.

– Для тебя построят! – закричал Женя.

– Сам, – сказал Ваня и по собственной инициативе добавил еще одно слово: – Всем.

– Всем? – спросил Савва.

– Каждому якуту трактор.