Человек должен знать себе цену

 

В первое воскресенье после окончания анализа полнинских образцов Василий отправился к Лидии Цветаевой.

Он сразу, лоцманским взглядом окинул светлую комнатку с кружевной белой занавесью на маленьком окне и белым убранством постели и приветливым зимним солнцем на свежести дешевеньких обоев, отразивших мартовский снег. Сделал шаг от порога и вдруг сослался на приглашение. Он явно выглядел оробевшим.

– Без письменного приглашения вы бы не пришли? – насмешливо спросила Лидия. – Вы вообще не хотите быть знакомы?

– Вы интересуетесь Сеней… Я принес его письмо… Переслал Женя из Алексеевки.

– Дайте скорее!

Теперь она взглянула более пристально.

– Вы опять успели похудеть… И побледнели. Вы не больны?

– Я здоров. – Первый раз в жизни кто‑то говорил ему, что он «похудел» и даже «побледнел». Он уточнил: – Я выздоровел.

– Значит, вы все‑таки болели! Что у вас было?

– Воспаление легких… сначала. Потом плеврит с сильным жаром, сказала няня.

– «Сказала няня»! Вы были в больнице! И вы не дали знать!.. – Она помолчала от обиды, но рассердилась на себя: «Это все я!.. Какой отвратительный характер! От кого это у меня?..»

За портьерой звонкий, чистый голос сказал:

– Лида, к тебе можно?

Василий насторожился: какой милый голос. Лидия не говорила, что у нее есть младшая сестра.

– Войди, мама.

– Открой мне, пожалуйста.

Лидия вскочила и откинула портьеру. Василий огорченно подумал, что это следовало сделать ему.

Мать, в темном просторном домашнем платье, вошла с белым подносиком, с двумя белыми чашками, вазочками и крохотными блюдцами под варенье.

– Ах, мама!.. Я же сама могла!.. Мама, это и есть знаменитый Василий Игнатьевич Зырянов!

Она с опасением взглянула – она еще не знала, как он себя поведет. Зырянов пошел навстречу полной, расплывшейся женщине лет шестидесяти, с удивлением, с нетерпением желая услышать ее голос. Старушка села и музыкальным, юным голосом спросила о его успехах.

– Можете говорить со мной как со специалистом.

Зырянов, улыбаясь, сказал, смущенный, сбитый с толку противоречием голоса и внешнего вида мамы:

– Неужели Лидия Максимовна заставляла вас пройти вместе с нею всю геологию?..

– Я ее заставляла, а не она меня, – строго сказала старушка. – А как вы думаете? Нам, родителям, нельзя иначе никак. Вот будет у вас свое высшее образование и даже докторское, как Лида говорит… – Ее речь была полна лукавства.

– Мама! – Лидия покраснела.

– И вы думаете – уже обеспечены у детей? Тогда я вас пожалею. Они вам ответят очень скоро: «Ах, мама, тебе это неинтересно! Ты не поймешь!..» Или так вот, вежливо: «Неужели дочь заставила вас пройти геологию?» – Глаза у мамы, молодые, насмешливые, согласны были с голосом и коварными, переменчивыми интонациями в решимости задразнить Зырянова.

– Извините! – воскликнул Василий. – Спасибо вам! Теперь я буду действовать по вашему способу!.. А много у вас детей?

– Не жалуюсь, слава богу. Второй вуз кончаю, не считая своего. С аспирантурой плохо у меня: не допускают по возрасту.

– Ну, конечно! – с жаром воскликнул Василий, но уже с почтением к учености, а не только к старости.

– Так и ожидала эту любезность, – мелодично сказала старушка. – Но вы ошиблись, намекая на мой возраст. Я имела в виду возраст Лиды.

– Замечательно! – пролепетал Василий, глядя на старушку со страхом и восторгом. – Разрешите ответить на ваш вопрос. Я заложил два анализа на одинаковом материале, составленном из полнинских асфальтов и битумов. Я сам делал контранализ…

Мама внимательно выслушала задумчивую паузу Зырянова и осторожно спросила:

– Какой же результат?

– Целых два результата: один анализ положительно указывает на нефть, а другой очень далек от нефти.

Мать и дочь рассмеялись. И Василий увидел, что они очень похожи друг на друга.

– В Институте горючих ископаемых тоже закончили анализы и решительно отвергли возможность нефти в полнинском кембрии.

– Вот как, – сочувственно сказала мать.

– У профессора Каслина в Ленинграде получились противоречивые данные, сходные с моими собственными результатами: и за и против нефти.

– Как интересно! Следовательно, вы можете продолжать бороться.

– Мама, – взволнованно сказала Лидия, – ну зачем же ты поощряешь его! Ведь он уже три года борется и два года ведет разведку в Якутии, а кембрийскую нефть хотя бы в лаборатории нашел. – У Лидии горели щеки, и она не смотрела на Зырянова.

– В таком случае пейте чай! – сказала быстроглазая мать и вышла из комнаты.

– В таком случае будем пить чай, – сказала Лидия. Она не смотрела на Василия.

– В таком случае пьем чай! – сказал Василий с внезапным весельем.

Лидия положила на кукольные блюдца прозрачные ягоды в изумрудном густом сиропе. Василий посмотрел на свое блюдце с искренним интересом. Тотчас Лидия отзывчиво подложила еще ягод и взглянула с ласковым сочувствием к его детской радости.

– Рассказывайте ваши дальнейшие планы.

– Я был у начальника Главгеоразведки. Он сказал: «Если Академия наук заслушает ваш доклад, я уделю вам десять минут».

– Грубиян! Что вы ему ответили?

– Я сказал: хорошо. – Василий встал и прошелся по комнате.

Лидия покраснела от гнева.

– Вы должны были обрезать эту свинью! А вы проглотили оскорбление с покорным «хорошо»!

– Что же другое я мог ответить ему с достоинством?

– С достоинством?.. Его высмеяли, а он с достоинством ответил: «Хорошо»!

– Он хотел выразить ту мысль, что, может быть, я и заработаю доклад в Академии через десять лет, но и тогда кембрийская нефть, да еще в Якутии, не будет стоить больше десяти минут делового времени…

– Вы полагаете, что я сама не в состоянии понять?..

Василий остановился у книжной полочки и рассматривал книги в смущении.

– Ну, а я ответил: хорошо.

– Боже, какая угроза! – Лидия тоже подошла к полочке и встала рядом с Василием. – Я действительно не поняла вас. Вы ответили в том смысле, что принимаете его условие!..

– Конечно! – Ему хотелось взять в руки какую‑то книгу, но он не решался.

– Будто бы вы придете к нему после доклада в Академии наук?..

– Да.

– Вы действительно уверены, что Академия наук будет слушать ваш доклад?.. И не дальше как через десять лет?

– Зачем? Через две недели.

Она взглянула почти испуганно.

– Иван Андреевич уже внес предложение на Геологическое отделение Академии заслушать мой доклад о разведке на кембрийскую нефть.

– Извините, Василий… Вам это не приснилось?

– Вы опять забыли, что мне никогда не снится.

Она продолжала смотреть недоверчиво, не желая верить, что этот человек способен на такое дерзкое бахвальство. Он был очень бледен и худ. Он взял наконец эту книгу, которую ему хотелось раскрыть.

– Тринадцать лет назад вы были неграмотны, – напомнила, чтобы заставить его одуматься.

– Верно! – воскликнул он с гордостью. – А нынче я буду докладывать в Академии наук!

– Больше всего мне не нравится у вас нескромность.

– Лидия Максимовна! Объясните мне, что такое скромность? Может быть, я не понимаю: разве я должен прикидываться, будто бы не замечаю, насколько я успел больше многих других?

Она не нашла прямых слов для возражения и сказала:

– За тринадцать лет каждый ребенок доходит до четвертого курса. Мартин Иден успел больше вашего в три года.

– Кто это? – живо спросил он.

– Вы попросту не сознаете своего невежества и воображаете, что это и есть сознание своей ценности.

Василий сильно покраснел.

– Человек должен знать себе цену. Образование не мешает мне понимать, что есть люди не менее умные и более знающие.

«Это и есть скромность», – подумала Лидия и сказала:

– Простите, если я обидела вас. Я не хочу обижать вас!..

Василий угрюмо попросил рассказать биографию Мартина Идена. Он слушал с жадностью и оживился.

– Мартин Иден удовольствовался тем, что узнал за три года, и тем, что сделал за три года, потому что у него была слишком маленькая личная цель. Я вовсе не довольствуюсь собой. У меня другая цель. Почему я не должен радоваться тому, что успел узнать и сделать?

– Какая у вас цель?

– Облегчить труд человека!.. – сказал он с неожиданной жесткостью в голосе, отвернувшись и хмурясь. Да, пафос простой задачи, но великой – суровый и стыдливый пафос посвящения жизни одной службе. – Да. Я горжусь тем, что успел за тринадцать лет получить некоторое образование, применяя его к жизни все время. Каждую крупицу моего знания я разделил среди большой массы людей.

 

Глава 3