Лидия заказывает именинный пирог

 

На сухих осыпях тлел сухой и теплый рассвет. Солнце где‑то уже взошло, но в ущелье Полной небо было серое, пепельное.

– Алексей Никифорович, посмотрите, какое небо! – воскликнула Лидия. – Это не от пожара в тайге?

– Само небо дымит, – сказал старик, – солнце нажгло.

«Как поэтично!» – подумала она. Не могла же она принять его слова буквально. Она взглянула на часы – было шесть часов – и тут же увидела темную полоску в низком обрыве берега. В это время она шла левым берегом.

Лидия бросилась к ней, отбила кусок породы, понюхала. Сделала вытяжку. Битуминозный слой известняков вышел на дневную поверхность!

Она стала кричать Василию.

Он шел в реке ближе к правому берегу. Клекот переката заглушал голос Лидии, но, может быть, Василий слышал и не хотел оставлять след, которым шел? Она продолжала кричать. Наконец‑то!

Он посмотрел на Лидию, потом разглядел темную полоску породы в обрыве берега у ее ног, над самым урезом воды, и побежал к ней.

Он оступался, дно завалено было колкими, валкими обломками. Поток на перекате схватил его за ноги и два раза повалил. Он весь вымок. Лидия ждала. Василий поднимался и смотрел на темную полоску доломита, устремляясь к ней. Несомненно, он огорчался. Да что огорчался – он прямо горевал, что не сам первый увидел выход породы на дневную поверхность. Он сразу жгуче приревновал к Лидии кембрийскую нефтеносную породу – за первый взгляд.

Но больше не надо было «пахать реку ногами». Они следили за обнажением доломитов, работая теперь молотком, а не пальцами. Оба добывали интересные обломки прямо из пласта, молотком, – и тут же бросали, не жалея.

Можно было идти очень быстро, но двигаться стало трудно и становилось все трудней. Это казалось необъяснимым, так как быстрый поток холодной воды смягчал жару и облегчал дыхание.

Лидия с любопытством наблюдала за поведением доломитов: битуминозная полоска в бровке берега явственно затлела, зашевелилась меж соседних слоев и поплыла – Лидия это видела. Кроме того, порода уже не была серо‑коричневой. Не то она была коричневая, не то лиловая, но скорее сине‑багровая. Лидия почувствовала усталость в глазах от этого неспокойного поведения породы и отвернулась к реке.

В реке текла фиолетовая вода.

У Лидии защемило сердце от мелькания аметистовых бликов на фиолетовой воде. Она подняла глаза на приподнятую тайгу и ощутила облегчение. Багровые стволы лиственниц объяты были спокойным коричневым излучением хвои. Это было тоже странно, а все же лучше. Но только и эта краска была какая‑то неверная, сомнительная под саваном мертвенного света, одевшего долину.

Сожженное небо опустилось в долину пепельно‑бледным шелком и почти касалось лиственниц. За серебристыми шелками – малиновый крохотный уголек солнца. И Лидия поняла, что солнце умирает. Но все же они прошли до вечера двадцать пять километров и разбили палатки на острове Повешенного Зайца, в излучине реки.

Отец Жени надеялся, что в излучине удержался хоть какой‑нибудь ночной ветерок, отгоняющий комаров.

Мальчики пустили лошадей в глубину островка. Островок имел форму речной раковины‑двустворки. Середину раковины занимало мховое болото, подсохшее по краям. Ели окружали болото.

Утром Василий осмотрелся. Правый берег стоял крутой осыпью метров на двести пятьдесят, если не триста. Залегание пород под осыпью невозможно будет проследить без специальной расчистки. На левом берегу, более низком и затаеженном, едва заметно выделялся в обрыве берега над водой незначительный изгиб слоев, складка доломита, но без малейших признаков битуминозности.

Василий подошел к палатке Лидии:

– Ты не спишь?

– Я уже оделась.

– Не выходи без накомарника. Проклятое болото! Проклятые ели вокруг болота!

– А вечный ветер в этой излучине? – тотчас съехидничала Лидия.

– Он тоже подыхает от зноя. Петров говорит, что останутся живы одни комары и рыбы. Я начинаю расчистку осыпи.

– Нет уж, сначала позавтракаем. – Она вышла из палатки.

К завтраку Савватей не пришел из очередного ночного похождения, поэтому Василий хмурился, и все молча и как‑то скучно жевали, сидя на земле. Говорить не хотелось из‑за духоты, ничего не приходило в голову, не думалось… Но нельзя поддаваться, надо преодолеть – как бывает надо проснуться, вырваться из кошмара. Лидия заговорила о жаре и о том, как удивительно Алексей Никифорович предсказал наступившую погоду.

Василий тоже рассказал о подвигах Петрова, и только эвенки молчали: мальчики – ввиду молодости, Женя – из скромности, потому что люди восхваляли его отца. Старый охотник был польщен, как никогда за всю свою жизнь. Ему хотелось тут же подтвердить уверенность в нем этих молодых московских людей.

– Здесь рябчики есть.

– О! – воскликнула Лидия. – К именинам мне чтоб был вкусный пирог с рябчиками. Слышишь, Петя?

– Когда именины? – спросил Алексей Никифорович.

– Послезавтра. – Лидия пристально смотрела по деревьям: – Где же рябчики?

Но старик не взглянул на деревья.

– В августе их будет видно. Теперь они в гнездах сидят.

– Алексей Никифорович, голубчик! Как же вы узнаёте?

– Место такое. Вижу, для рябчиков хорошо здесь.

Женя тихо разговаривал с Петей‑поваром. Когда старшие замолчали, Петя спросил, что такое вкусный пирог.

– Научить тебя, Петя?.. Превкусный пирог на шесть человек требует всего шестьсот граммов муки крупитчатой, а воды меньше полутора стаканов. Полагается полторы чайных ложечки соли и до тридцати шести граммов сухих дрожжей. Форма пирога должна быть продолговатая. Величина его должна быть в пол‑листа писчей бумаги, чуть‑чуть покороче, – Лидия декламировала, как стихотворение в прозе, на память из поваренной книги, со вкусом, с увлечением.

Петя смотрел на нее во все глаза.

– Когда тесто будет раскатано, осыпать слегка мукою, сложить вчетверо, переложить на салфетку, развернуть тесто, положить на тесто приготовленный фарш, загнуть все четыре края, красиво защипать посередине, вдоль и с концов. И вставить в горячую печь. Ну, ты все понял, Петя?

– Все понял, – ответил за Петю Женя.

– Не все, – сказал Петя.

– А для начинки ты же ничего не найдешь в тайге. Ну, возьми масло… – Лидия продолжала забавляться.

– Масло ара или хаяк? – внимательно спросил Петя‑повар.

– Хаяк! – поспешно подсказал Василий и шутливо добавил: – Тас‑хаяк! Для меня это было бы вкуснее всего.

– И непременно корицу или кардамон, бадьян, шафран, мускатный орех, ваниль, какао «Золотой ярлык», сахар и много изюма, можно черного.

Петя‑повар со вниманием кивал головой, но спросил только об одном предмете из названных.

– Сколько класть черного тас‑хаяк? – и засмеялся.

– Побольше! – крикнул Василий из лодки.

Он отправился на осыпь.

– Почему черного? Черного масла не бывает, – сказала Лидия.

– Ты это ела? – спросил Петя‑повар.

Он боялся, чтобы над ним не посмеялись. Он очень удивлялся пирогу.

– Ну конечно, ела… Сказать тебе, о чем я все время думаю? – Она повернулась к Жене: – Что означали слова Сени: «Василий Игнатьевич, это он!»?

– О ком это Сеня сказал?

– В том‑то и дело – о ком!.. Сеня крикнул эти слова из самолета, из багажника.

– Значит, он не видел людей на берегу?

– Не видел, но услышать мог.

– Кого он мог услышать?

– Конечно, Савва орал, как всегда.

Женя задумался.

 

Глава 21