Концепция историцизма и ее критика Карлом Поппером

Тема историцизма является одной из ключевых в творчестве Карла Поппера – видного представителя постпозитивистской традиции в философии науки. Как правило, в данной связи исследователи упоминают две ключевых работы Поппера: «Нищета историцизма»[201], а также «Открытое общество и его враги»[202]. В данных работах автор подвергает решительной критике представление о человеческой истории как о не зависящем от воли и сознания людей процессе, познание закономерностей которого способно сделать успешной социально-политическую практику тех или иных социумов и всего человечества в целом.

Действительно, естественные науки, например физика, имеют дело с объектами и процессами, бытие которых явно не зависит от наших познавательных усилий. По этой причине можно выявить некоторые закономерности, присущие данным процессам и, тем самым, предсказать их дальнейший ход. Как известно, одними из первых подобного рода деятельностью занялись астрологи, на ранних стадиях истории являвшиеся по совместительству жрецами, удобно устроившимися в своих храмах-обсерваториях. Они изучали движения планет с целью предсказания их будущих конфигураций в зодиакальных созвездиях. Знание последнего, в свою очередь, было необходимо для предсказания судеб людей, государств и народов, поскольку звезды считались богами, держащими в своих руках будущее человечества.

По ходу подобной, странной по современным понятиям деятельности жрецы-астрологи получили вполне рациональные результаты, например, египетские служители культа научились предсказывать разливы Нила и создали работающий лунно-солнечный календарь, обнаружив повторяемость гелиакических восхождений Сириуса на египетском небе. Парадоксально, но в современной методологии естественных наук с тех пор мало что изменилось. Произошла только некоторая внутренняя дифференциация. Согласно Попперу, представители т.н. обобщающих или теоретических наук, в числе которых он упоминает физику, биологию и социологию[203], пытаются обнаружить некоторые устойчивые закономерности в своей предметной области, что позволяет делать определенные предсказания, но уже представителям других наук, которые Поппер именует прикладными. Например, инженера интересует вопрос, какой максимальный груз выдержит построенный им мост, и он пытается предсказать это, опираясь на универсальные законы, открытые в теоретических науках[204].

На первый взгляд, ситуация в исторической науке должна быть аналогичной. С одной стороны, историки пытаются обобщить предшествующий социальный опыт человечества, по большей части негативный, т.е. выявить некоторые устойчивые закономерности, присущие историческому процессу, иначе говоря, некие универсальные законы истории. С другой стороны, в контексте исторического познания мы обнаруживаем дополнительный к теоретико-познавательному подход, который Поппер именует социальной инженерией [205].

В отличие от «историка-теоретика», «историк-инженер» пытается проанализировать имеющийся исторический опыт с целью улучшения наличного социума, т.е. реформирования его в соответствии с неким проектом, созданным на основе теоретических результатов, полученных в ходе исследования предшествующих социально-исторических форм общежития людей. Иными словами, вместо того, чтобы строить «мост» методом проб и ошибок, т.е. стихийно, социальный инженер пытается построить его, подражая рациональной стратегии инженера-строителя.

Один из первых, в историко-культурном плане исходных проектов подобного рода – «Государство» Платона[206]. С тех пор кто только не критиковал означенный проект, включая видного отечественного литературного критика Д.И. Писарева, которого Л.Я. Подвойский относит к представителям антиплатонизма в русской философии[207]. Действительно, в работе «Идеализм Платона»[208] выдающийся русский критик высказывает философские соображения, во многом предвосхищающие то, что впоследствии говорил Поппер о «чарах Платона».

Чего стоит, например, следующий критический пассаж: «Трактат Платона о государстве не есть произведение свободной фантазии, не есть красивая игрушка, которой житейскую бесполезность и неприменимость сознавал бы сам творец. Это почти проект, и любимой мыслью Платона было привести его в исполнение. Перестроить общество на новый лад, заставить целый народ жить не так, как он привык и как самому хочется, а так, как, по моему убеждению, ему должно быть полезно, - это, конечно, такая задача, за которую теперь не взялся бы ни один здравомыслящий человек» [209]. Так и хочется добавить: а чуть более чем через полвека после написания этих строк в России произошла Октябрьская революция и началась реализация одного из самых масштабных проектов подобного рода.

Критики социального учения Платона, рассматривавшегося на Западе в 40-е – 50-е годы ХХ века как идейное основание т.н. тоталитаризма, причем, не только марксистского, но и фашистского образца, что потребовало в послевоенные годы даже своеобразной «денацификации» учения Платона[210]. Нечто подобное, кстати, осуществлял и Писарев, разводя в своей критике Платона-поэта и Платона-доктринера[211]. При этом как-то забывается о том, что Платон действовал в полном соответствии с методологией современной научно-технической деятельности, поскольку сначала он анализирует известные ему существующие формы социальной организации, опираясь на накопленные исторические знания, а затем, выявив негативные стороны означенных форм, структурирует собственный проект идеального государства, в рамках которого многочисленные несовершенства реальных государств могут быть успешно преодолены.

Аналогичным образом действовал Маркс, сначала изучивший современное ему капиталистическое общество, попытавшись суммировать полученные результаты в работе «Капитал», причем, это делалось столь тщательно, что на проект альтернативного общества у него просто не осталось времени жизни, да и в подробном прописывании подобного проекта он не видел особого смысла, по-видимому, полагая, что потомки с этим успешно разберутся. И, тем не менее, Поппер решительно отвергает концепцию, именуемую им историцизмом, причем в самом жестком ключе. Рассмотрим суть его доводов.

Здесь, прежде всего, надо определиться в том, что же следует понимать под историцизмом. По мнению Н.Г. Бондаренко, различным вариантам историцизма, возникшим по ходу развития человеческой цивилизации, присущи следующие характерные признаки: «1) телеология (учение о цели истории, об историческом предназначении или о предопределенности исторического развития); 2) понятие о разумной действительности: «все разумное действительно, все действительное разумно»; 3) утилитаристское оправдание зла и несправедливости как неизбежных элементов прогрессивного развития общества; 4) понимание настоящего как неизбежного результата естественного хода истории» [212].

То есть последовательное отрицание историцизма предполагает принятие следующих тезисов: 1) история человечества – абсолютно бесцельный процесс, подобный хаотическим движениям стаи птиц или косяка рыб; 2) историческая действительность сугубо иррациональна, в ней нет ничего разумного; 3) нет никакого прогрессивного развития общества, ибо прогресс в одних сферах всегда сопровождается упадком и деградацией в других сферах; соответственно не имеет смысла чем-либо жертвовать во имя такого прогресса, особенно человеческими жизнями, да и просто комфортом отдельных людей; 4) нет никакой причинной связи между настоящим положением дел и событиями прошлого; все это – игра случая.

Поскольку последовательный историцизм – весьма спорная концепция, обратимся к аргументам самого Поппера, направленным против историцизма.

«(1) Значительное воздействие на человеческую историю оказывает развитие человеческого знания. [...]

(2) Рациональные или научные способы не позволяют нам предсказать развитие научного знания. Это утверждение доказывается логическим путем [...].

(3) Таким образом, ход человеческой истории предсказать невозможно.

(4) Это означает, что теоретическая история невозможна; иначе говоря, невозможна историческая социальная наука, похожая на теоретическую физику. Невозможна теория исторического развития, основываясь на которой можно было бы заниматься историческим предсказанием.

(5) Таким образом, свою главную задачу историцизм формулирует неправильно [...] и поэтому он несостоятелен»[213].

Обоснование этих положений и составляет суть попперовской работы «Нищета историцизма». В более поздней работе «Открытое общество и его враги» Поппер также излагает свое понимание специфики исторического познания как такового. Из этого двухтомного труда мы узнаем, что « с нашей точки зрения действительно не может быть никаких исторических законов»[214]. Однако если все так плохо, имеет ли смысл само существование истории как науки?

С одной стороны, теоретическая история принципиально невозможна по причине отсутствия каких-либо устойчивых закономерностей в историческом процессе. С другой стороны, социальная инженерия на базе накопленного исторического опыта также невозможна в силу отсутствия теоретической базы, необходимой для научного анализа подобного опыта. То есть попперовская интерпретация исторического процесса закрывает перед историком перспективы рациональной деятельности как в сфере фундаментальных, так и в сфере прикладных наук. Историк не может быть «теоретиком», но в то же самое время он не может быть «социальным инженером». Что же тогда остается? По-видимому, механическое коллекционирование историографических фактов. Но почему данное интересное занятие должно называться наукой? Разве люди, составляющие иногда поистине уникальные коллекции монет, марок, бутылок, автомобилей, лошадей, картин и т.п. – ученые? Да, в этом есть определенный познавательный интерес, иногда весьма существенный, но отсутствует общественная значимость, пресловутая польза. Без коллекций самоваров Россия как-нибудь проживет, а без космических кораблей, компьютеров и нанотехнологий, не говоря уже о ядерном оружии – никак. Аналогично любая страна вполне могла бы прожить без архивов и музеев, если они ничего реально не дают в плане понимания прошлого и улучшения, на основе этого понимания, нашего положения в настоящем.

Понимая все это, Поппер завершает свой труд «Открытое общество и его враги» заключением с характерным подзаголовком: «Имеет ли история какой-нибудь смысл?». Ответ на данный вопрос вполне однозначен: «История смысла не имеет»[215]. Примечательно, что данный ответ сам по себе историчен, поскольку отсылает нас к «Логико-философскому трактату» старшего современника Поппера Людвига Витгенштейна, успешно доказавшего в этой работе бессмысленность этики и философии[216].

Пытаясь завершить свое исследование в позитивном ключе, Поппер констатирует, что «сама по себе история [...] не имеет цели, не имеет смысла, но в наших силах придать ей и то, и другое. Мы можем сделать это, вступив в борьбу за открытое общество с его противниками. [...] Соответственно, мы можем интерпретировать историю как процесс такой борьбы»[217]. Вот. Объективно у истории нет ни цели, ни смысла. Но если мы будем верить, например, в то, что смыслом и целью истории является построение «открытого общества» и будем бороться с его противниками, т.е. агрессивно насаждать тот тип социальной организации, в который мы верим, это и станет смыслом и целью истории, причем не только для нас, но и для всех людей, если нам удастся навязать этот смысл всему человечеству.

Спрашивается, чем подобная тактика отличается от тактики первых мусульманских халифов, распространивших ислам от Индии до Пиренеев, от тактики участников крестовых походов, от тех же коммунистов и фашистов, также усиленно боровшихся за то, во что они веровали: одни – за мировой коммунизм, другие – за мировое господство? Ответ на этот вопрос чисто попперовский: ничем. Но это только в первом приближении.

Присмотримся внимательнее, что особенно раздражает Поппера в историцистах с их потугами на выявление в истории каких-то закономерностей с целью применения полученных знаний для успешной социальной инженерии. Уже первая страница трактата «Открытое общество и его враги» недвусмысленно на это указывает, начинаясь со следующей цитаты из сочинений Платона: «надо жить с постоянной оглядкой на начальника и следовать его указаниям. Даже в самых незначительных мелочах надо ими руководствоваться»[218]. Между тем высшей ценностью для либерала является, как известно, личная свобода, борьба за которую и есть борьба за «открытое общество». Здесь снова можно привести весьма точную характеристику Д.И. Писарева, проясняющее неприятие утопии Платона либеральной интеллигенцией задолго до Поппера с его опытом столкновения с тоталитарными идеологиями двадцатого столетия: «В государстве Платона есть чиновники, воины, ремесленники, торговцы, рабы и самки, но людей нет и не должно быть. Каждая отдельная личность есть известной формы и величины винт, шестерня или колесо в государственном механизме; кроме этой служебной должности, он ни в каком кругу не имеет никакого значения; он не сын, не брат, не муж, не отец, не друг и не любовник»[219].

Действительно, когда инженер, используя знания, полученные физикой в результате открытия универсальных законов природы, конструирует, а затем и создает, например, паровоз, детали этого механизма не сопротивляются активно подобному конструированию, потому что не обладают ни разумом, ни свободой воли. Люди же, обладающие своекорыстием, постоянно стремятся занять более выгодное положение, ломая устоявшийся механизм в процессе движения наверх всеми правдами и неправдами, а другие, не имеющие подобных амбиций, по большей части имитируют функционирование, т.е. аналогичны испорченным деталям. Рабский труд оказался весьма непроизводительным по сравнению с трудом свободных людей, потому что рабы были совершенно не заинтересованы в своем труде, прекрасно понимая, что хозяин в любом случае не даст им умереть с голоду и не будет их сознательно уродовать, поэтому главное – его не бесить, чтобы он случайно тебя не прибил, будучи в большом гневе.

Так или иначе, социумы все равно организовывались в разнообразные механизмы, способные не только успешно воевать с численно превосходящим тебя противником, но и строить циклопические сооружения типа египетских пирамид и видной из космоса Великой китайской стены. И, конечно же, в этих, используя терминологию Л. Мэмфорда, машинах[220] были свои винтики и шестеренки. Более того, в «открытых обществах» они тоже есть, были и будут до тех пор, пока сохраняется государство. Оно может быть очень сильным (тоталитарным), сильным (авторитарным), слабым (либерально-демократическим) и даже очень слабым (конфедеративным), но его суть от этого не меняется. Всегда будет сохраняться иерархия и практически у каждого работающего человека будет свой начальник.

По настоящему свободным обществом является только общество анархическое, где интеллектуальный уровень масс вырастает настолько, что они более не нуждаются ни в каких начальниках и способны к самоорганизации на всех уровнях социума – от отдельной семьи до народа и человечества. Либеральная демократия не дает никакой реальной свободы. Она дает лишь иллюзорную свободу в головах людей, которые ошибочно считают, что они свободны, но при этом продолжают аккуратно выполнять свои служебные обязанности и распоряжения своего начальника.

Конечно, следует признать, что исторически либерально-демократическая машина принуждения к труду оказалась одной из наиболее эффективных в истории человечества. Действительно, «винтик» способен функционировать с наибольшей отдачей только в том случае, если он верит в то, что свободен, занимаясь своим «любимым делом». Насилие или угроза его применения, как это практиковалось в эпоху рабовладения, либо договоренности вышестоящих с нижестоящими, как показала историческая практика, далеко не столь эффективны.

Однако успешной работе данной машины активно мешает историцизм, подрывающий веру в либеральные ценности, подобно тому как развитие нововременной науки постепенно полностью подорвало веру в библейскую картину мироздания с ее «небесной твердью» и гелиоцентризмом, потому что у образованных людей естественным образом возникал вопрос: если мы не можем верить тому, что в Библии написано о мире, то почему мы должны верить тому, что там написано о Боге? И подобного рода сомнение вовсе не привело Запад к массовому атеизму, т.е. к распаду соответствующей машины. Большинство жителей Европы и США по-прежнему считают себя религиозными, но их функционирование в религии по большей части происходит чисто формально и без усилий, т.е. на холостом ходу.

Аналогичные процессы происходили в СССР в 70-е – 90-е годы, когда люди поняли что никакое «светлое будущее» им не светит, а вот у начальников реально имеется «светлое настоящее». В результате распространения подобного понимания соответствующая машина сначала стала работать на холостом ходу, а потом и вовсе развалилась. Остановятся и либерально-демократические машины, когда, например, те же японцы поймут, что работать круглые сутки, засыпая на той же работе, чтобы потом на ней же с большой вероятностью умереть, это не та судьба, которую свободный вменяемый человек способен выбрать себе добровольно.

Вопреки мнению Поппера, исторический процесс, несмотря на всю свою безмерную сложность, столь же закономерен, как и более простые физические или биологические процессы.

И тот факт, что законы истории до сих пор, по существу, еще не открыты, вовсе не повод утверждать, что они не будут открыты никогда. Соответственно никогда не пресечется и утопическое мышление, т.е. социальная инженерия, направленная на конструирование более эффективных, нежели существующие, форм социальной организации с их последующей исторической проверкой.

Приложение 4