Официальная» история находки

Прежде чем приступать к дальнейшему анализу документа, напомним читателю основные моменты, связанные с его находкой и первыми шагами по изучению. Под «официальной» здесь подразумевается версия Ю. П. Миролюбова и его последователей.

Итак, в ноябре 1953 года в журнале «Жар-птица», издававшемся русскими эмигрантами в Сан-Франциско, была опубликована заметка следующего содержания:

«Колоссальнейшая историческая сенсация

При некотором нашем содействии – воззвании к читателям журнала в сентябрьском номере журнала – и журналиста Юрия Миролюбова отыскались в Европе древние деревянные “дощьки” V века с ценнейшими на них историческими письменами о Древней Руси.

Мы получили из Бельгии фотографические снимки с некоторых из “дощьек”, и часть строчек с этих старинных уник уже переведена на современный литературный русский язык известным учёным-этимологом Александром А. Куром и будет напечатана в следующем, декабрьском номере нашего журнала.

Редакция»[50].

Таким образом, общественность впервые узнала о документе, названном с лёгкой руки С. Лесного «Велесовой (или «Влесовой»; второй вариант предпочтительнее, поскольку полногласный вариант «Велес» в источнике отсутствует) книгой». Из Главы II будет ясно, что такое название не вполне корректно, применительно ко всему памятнику, но поскольку оно стало в историографии традиционным, то будет использоваться и нами. После первой заметки в «Жар-птице» шли публикации сначала отдельных отрывков (в статьях А. Куренкова (Кура)), а с 1957 г. – целых дощечек, вплоть до прекращения существования журнала в 1959 г.

История находки ВК была изложена Ю. П. Миролюбовым (1892 – 1970), в архивах которого долгое время хранилась копия документа. Согласно ей во время Гражданской войны, в 1919 г., дощечки были найдены офицером Белой армии полковником артиллерии, командиром Марковского дивизиона Али Изенбеком (в крещении Фёдор Артурович) (1890 – 1941) в некоем разграбленном и опустевшем имении недалеко от станции Великий Бурлюк близ Харькова. Точной фамилии хозяев Изенбек не помнил (то ли Донские, то ли Задонские).

Полковник интересовался историей. Известно, например, что, будучи художником, он участвовал в путешествии по Туркестану с археологической экспедицией профессора Фетисова. Он осознал ценность находки и приказал своему вестовому Игнатию Кошелеву собрать в мешок беспорядочно разбросанные по полу усадебной библиотеки ветхие и уже потоптанные солдатами дощечки. Осознал настолько, что при бегстве из страны забрал их с собой.

Далее «Книга» оказалась в Брюсселе. В 1924 г. произошло знакомство Изенбека с Миролюбовым – другим бывшим офицером Белой армии. Узнав о том, что последний мечтает сочинить поэму о Святославе Игоревиче, Изенбек указал на лежащий в углу мешок и сказал, что содержимое может заинтересовать литератора. В течение ряда последующих лет Миролюбов работал с «Дощечками Изенбека», приходя в его мастерскую по росписи тканей и оставаясь там запертым на ключ. Он переписывал текст, занимаясь параллельно реставрацией памятника («стал приводить в порядок, склеивать…»). Затем исследователь сделал по разным сведениям от трёх до десяти «светокопий» (в том числе аверса и реверса дощечки 16). Сфотографировать же все «листы» деревянной книги он не мог, так как являлся безработным эмигрантом, жившим на средства жены-иностранки, которая работала медсестрой. Миролюбов вспоминал: «Я смутно чувствовал, что я их (то есть дощечек. – Д. Л.) как-то лишусь, больше не увижу, что тексты могут потеряться, а это будет урон для истории». И, что характерно для всех остающихся в памяти предчувствий, опасения Ю. П. Миролюбова сбылись.

13 августа 1941 г. с Ф. А. Изенбеком случился удар, и он скончался. Бельгия была оккупирована нацистами, а оригинал ВК бесследно исчез. Его изъятие сторонники подлинности памятника обычно приписывают гестапо, точнее, оккультной организации «Аненербе» (Ahnenerbe – нем. «Наследие предков»). Дело в том, что, по воспоминаниям Ю. П. Миролюбова, в Брюсселе в конце 1930-х гг. «Дощечками» интересовался (и признал подделкой) ассистент профессора местного университета А. Экка, русский немец Марк Шефтель (открыватель «Книги» позднее долгое время не мог точно вспомнить его фамилию, называя то Пфайфером, то Шеффелом). В 80-х гг. XX в. сербский учёный Р. Пешич, побывав в Бельгии, выяснил (документальные подтверждения, однако, отсутствуют), что Марк Шефтель ещё до войны возглавялял в Брюссельской университете отдел Берлинского института «Аненербе». Во время немецкой оккупации он якобы участвовал в изъятии ценностей, исторических реликвий. Этот рассказ, приведённый А. И. Асовым в работе «Тайны “Книги Велеса”»[51], несомненно, интересен. Спецкоманды «Наследия предков» весьма активно грабили музеи и хранилища оккупированных стран. Как отмечает Г. Козлов, «по договоренности с Гитлером и Герингом они оставляли лидерам рейха произведения изобразительного искусства, но зато целиком распоряжались этнографическими и особенно археологическими материалами»[52]. Мимо такого документа как ВК сотрудники «Наследия предков» пройти просто не могли, если действительно имели о нём информацию: история обнаружения «Книги», некоторые особенности памятника имеют много общего с так называемой «Хроникой Ура-Линда», которую поднимал на щит основатель и первый руководитель «Аненербе» (в 1935 – 1937 гг.) – Герман Вирт (подробнее см.: Глава III, § 2 настоящего исследования; здесь отметим лишь, что сам Г. Вирт, видимо, имел хорошие связи с Брюссельским университетом, поскольку преподавал в нём нидерландскую филологию в 1917 – 1918 гг.[53]). Но в отсутствие документальных подтверждений вышеупомянутые данные Р. Пешича, к сожалению, не могут иметь силы исторического факта.

По другой, менее романтической, но, увы, вполне правдоподобной, версии исчезновения ВК хозяин дома, имевший ключи от квартиры Изенбека, использовал дощечки для растопки плиты[54]. В архиве Ю. П. Миролюбова остались только сделанные им копии текста (причём работа по переписыванию не была завершена)[55]. Такая вкратце картина вырисовывается на основе свидетельств человека, открывшего источник.

А. И. Асов отважился забраться гораздо глубже в дебри минувших веков с целью приоткрыть завесу таинственности над судьбой дощечек. Впрочем, его попытку нельзя назвать очень убедительной. Асов считает, что ВК среди прочих «рунических» книг находилась в составе библиотеки дочери Ярослава Мудрого – Анны, ставшей, как известно, королевой Франции (XI в.) и перевёзшей библиотеку на новую родину. Затем книги Анны Ярославны якобы хранились почти 800 лет до начала Великой французской революции в основанном королевой аббатстве Санлис. В конце XVIII в., воспользовавшись сложной обстановкой во Франции, книги скупил за бесценок среди многих прочих древностей сотрудник российского посольства в Париже П. П. Дубровский.

В 1800 г. Дубровский вернулся в Россию. Потом, видимо вследствие тяжёлого материального положения, он продал часть своей коллекции (с ВК) А. И. Сулакадзеву (его Асов величает не иначе как «крупнейшим коллекционером начала XIX века, учёным-архиографом»). Асов даже находит ВК в каталоге рукописей библиотеки Сулакадзева, т. н. «Книгореке», под заглавием «Патриарси. Вся вырезана на буковых досках числом 45. Ягипа Гана Смерда в Ладоге IX века, о переселениях варяжских, жрецах и письменах, в Моравию увезено». Далее, очевидно, дощечки ВК приобрели Неклюдовы, а через Е. В. Задонскую (в девичестве Неклюдову) они попали в библиотеку усадьбы близ Харькова, где их и обнаружил Изенбек[56].

Конечно, в чём-в чём, а в смелости ума А. И. Асову отказать нельзя. Но нельзя также не заметить, что все заключения исследователя совершенно априорны и умозрительны, не опираются ни на какие сколько-нибудь надёжные факты и не могут быть определены иначе как домыслы. Сама «руническая» библиотека Анны Ярославны представляется историческим мифом в ещё большей степени, чем пресловутая «библиотека Ивана Грозного» (о последней сохранились хотя бы какие-то источники, некоторые данные о возможном составе книжного собрания). По сей день не найдена ни одна древнерусская книга, достоверно созданная ранее середины XI столетия (исключение – «Новгородский кодекс» рубежа X – XI в.в., найденный недавно при раскопках в древнем городе и в состав библиотеки королевы Франции явно не входивший). 

Определённый интерес представляет, пожалуй, предположение о нахождении ВК в составе коллекции Сулакадзева. До Асова оно уже высказывалось и критиками ВК (А. Л. Монгайт, Л. П. Жуковская), и её защитниками (о. Стефан (Ляшевский))[57]. Разберём её несколько более подробно.

Сходство между ВК и книгой «Ягипа Гана Смерда» (А. И. Асов считает, что следует читать: «Ягила Гана Смерда»[58]) действительно есть: обе претендуют на то, что были созданы в IX в., очевидно, совпадает тематика, обе написаны на дощечках, причём обычно число дощечек ВК признаётся равным 44 (правда, Миролюбов считал «Книгу» берёзовой, но, если учитывать её плохую сохранность, он мог и ошибаться). Асов, кроме того, обратил внимание на надстрочную надпись на дощечке 12 – «i аг» (яг), не понятую первыми исследователями ВК[59].

В действительности дело обстоит несколько сложнее, чем представляет Асов. Во-первых, ВК содержит не менее 50 дощечек (путаница происходит от того, что некоторые из них объединялись Миролюбовым и Куренковым «по связкам» под общими порядковыми номерами). Во-вторых, приписку «i аг» над текстом дощечки 12 всё-таки трудно рассматривать как точное указание на автора «Книги». Наконец, в-третьих, в ходе дальнейшего исследования мы покажем, что ВК состоит из нескольких слоёв, часто противоречащих друг другу, и, если является подлинным документом, то создавалась в разное время и разными людьми.

А. И. Асов исходит из того, что «собрание А. И. Сулакадзева представляло из себя целую библиотеку славянских ведических книг, лишь некоторые из них могут быть с той или иной степенью уверенности отождествлены с ныне известными… Но иные названия “отречённых” книг, либо заметки, толкующие их содержание, ничего не говорят современным исследователям»[60]. Среди таких непонятных произведений исследователь называет: «Лобъ Адамль, X века, рукоп. смерда Внездилища, о холмах новгородскихъ, тризнахъ Злогора, Коляде вандаловой и окруте Буривоя и Владимiра, на коже белой», «Коледникъ V века дунайца Яловца, писан. въ Кiеве, о поклоненiях Тройским горамъ, о гаданияхъ въ печерахъ и Днепровскихъ порогахъ русалами и кикиморами», «Волховникъ… рукопись VI века Колота Путисила, жившаго в Русе граде, въ печере», «Поточникъ 8 века, жреца Солнцеслава», «Путник IV века», некая рукопись «Перуна и Велеса вещания в киевских капищах жрецам Мовеславу, Древославу и прочим…», относящаяся к V либо VI веку[61].

На самом деле почти все названные произведения известны источниковедам: «Лоб Адамль» - ветхозаветный апокриф; «Колядник», «Волховник» и «Путник» - гадательные книги и сборники примет, преимущественно греческого происхождения[62] (возможно, сюда же может быть отнесён и «Поточник»). При этом пояснительные заметки не имеют к реальному содержанию этих памятников никакого отношения. А. И. Сулакадзев, подобно современнику В. Ганке, подделавшему вместе с Й. Линдой т. н. «Краледворскую рукопись»[63], делал на подлинных старинных рукописях «сенсационные» приписки. На древнерусском молитвеннике, например, он сделал дарственную надпись Владимира Святого его дяде Добрыне и благословение того племяннику. Но сам молитвенник, всплывший в 1920-х гг. на Украине и попавший за океан к епископу Украинской автокефальной церкви И. Теодоровичу, оказался не X, а XIV в.[64] Вполне вероятно, что плодом воображения Сулакадзева является и «Ягип Ган смерд», поскольку «Патриарси» («Заветы 12 патриархов») – тоже библейский апокриф, никак не связанный с рассказами о «переселенцах варяжских и жрецах и письменах»[65].

Действительно оригинальными произведениями являлись «Боянов гимн Славену» и «Перуна и Велеса вещания в Киевских капищах». Поддельность первого из них достаточно очевидна. А. И. Асов, правда, берётся и за реабилитацию «Гимна», но для этого ему приходится исказить его содержание до неузнаваемости, создать самостоятельное произведение (причём тоже более чем сомнительное с научной точки зрения)[66]. От «Вещаний» до нас дошёл лишь небольшой отрывок в переводе Г. Р. Державина, и с полной определённостью судить по нему о времени его создания трудно. Однако нет и особых оснований сомневаться, что это произведение того же ряда, что и «Боянов гимн Славену».

Впрочем, полностью исключать возможность связи между ВК и книгами из библиотеки Сулакадзева мы не можем, как не можем игнорировать и тот факт, что в ней наряду с несомненными подделками были представлены и подлинные документы.

В заключение нужно отметить, что при теперешнем состоянии источников по ВК вопрос о её появлении в усадьбе, обследованной Изенбеком (если допустить само её присутствие там), не может быть решён бесспорно. Очень интересное и перспективное предположение было сделано М. А. Пономарёвой и В. В. Цибулькиным в статье 1989 г. «”Берёзовые книги” дохристианской Руси: миф или реальность?» (в то время авторы ещё стояли на позиции поддельности источника). Учёные рассмотрели различные варианты появления книги подобной ВК в усадьбе Задонских. В частности, была исследована возможность западноукраинского происхождения письменного памятника на дереве (откуда теоретически мог привезти книгу основатель библиотеки Задонских – Г. Е. Донец-Захаржевский, живший в XVII в.). Была организована экспедиция на территорию Галиции и Гетманщины, а также Гомельской области Белоруссии с целью посещения местных православных религиозных центров и билокриницких старообрядческих поповских общин. Однако исследователи отметили отсутствие здесь традиций использования берёзовой коры или дерева в качестве материала для письма, а также нехарактерность берёзы для состава местной флоры[67]. Таким образом, версия западноукраинского происхождения памятника не нашла подтверждения.

Вместе с тем, М. А. Пономарёва и В. В. Цибулькин сообщают, что в библиотеке АН СССР в отделе рукописей хранится «берёзовый сборник» (281 лист из берёзовой коры, датированный первой половиной XIX века, в который входит псалтырь, две молитвы, канон, полуночница и помянник. Сборник был найден вологодским купцом А. Е. Бурцевым в конце XIX – начале XX века. Подобные «берёзовые книги» хранятся в древлехранилище Пушкинского Дома, в Публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, а также в отделе рукописей Государственного Исторического музея. О наличии «берёзовых книг» у старообрядцев поморского толка прямо сообщал известный этнограф С. В. Максимов, посетивший в середине XIX века их общину на реке Мезень.

В непосредственном окружении Задонских были старообрядцы поморского толка, что доказывает находка жителем Великого Бурлука В. Н. Марченко на территории усадьбы медного старообрядческого медальона кустарной работы, предварительно датированного второй половиной XVIII века – временем, когда на Харьковщину пришли гонимые поморцы.

Известно, что старообрядцы собирали различные культовые предметы, созданные «до Никона» (то есть до середины XVII века). Одним из их обычаев является дарение книг и культовых предметов «надёжным людям», чтобы святыни «не теряли силы». К числу таких «надёжных людей» могли принадлежать Задонские[68]. Конечно, ВК – совсем не христианское произведение, но содержание его мало понятно даже для многих современных исследователей, так что старообрядцы, культура которых сохранила много пережитков дохристианской древности, вполне могли хранить и оберегать эту реликвию, не отдавая себе полного отчёта в её содержании. Можно высказать мнение, что деревянные книги из собрания Сулакадзева имели схожее происхождение. В любом случае предположения М. А. Пономарёвой и В. В. Цибулькина о судьбе источника представляются на данный момент наиболее правдоподобными.

Сомнения «критиков»

С истории находки ВК начинается, как правило, и критика этого источника. Что ж, история на самом деле подозрительная. Посмотрим, какие моменты вызывают сомнения учёных, и насколько эти подозрения обоснованы.

Нельзя отрицать, что многие критические претензии к рассказу Ю. П. Миролюбова обнаруживают только слабое знакомство их авторов с проблемой и их тенденциозность. Так, Г. С. Белякова заявила, что Изенбек в 1919 году не выезжал из Бухары и потому не мог быть полковником артиллерии Марковского дивизиона в армии Деникина, а значит, он не посещал Великий Бурлук. Между тем, в Центральном Государственном Архиве Советской Армии в фонде № 3699, опись 1, дело 5, лист 317б, точно зафиксировано имя А. Изенбека – полковника артиллерии Марковского дивизиона[69]. Нет больше никаких сомнений и в существовании имения (князей Донских-Захаржевских), где якобы хранилась ВК[70]. Лишь недоумение вызывает и сопоставление И. Н. Данилевским рассказа Ю. П. Миролюбова о его первом знакомстве с «дощечками» с отрывком из романа Дж. Лондона «Сердца трёх» (sic!), в котором описывается, как старый индеец-майя показывает главным героям образец древнего узелкового письма своего народа (воистину, вот где широта анализа!)[71].

Но, конечно, подобными образчиками не ограничиваются претензии к версии Ю. П. Миролюбова. Среди них есть и весьма серьёзные.

Прежде всего, согласимся, что немного найдётся людей, способных подобно Изенбеку (и его вестовому И. Кошелеву) сквозь тяготы войны, поспешного бегства с Родины и жизни в иммиграции пронести как одну из самых дорогих вещей какие-то полусгнившие доски, найденные в чужом доме. Но судить о чужих поступках трудно. Так что этот довод весомым признан быть не может.

Обратимся к внешнему виду дощечек. Миролюбов писал: «Дощьки были приблизительно одинакового размера, тридцать восемь сантиметров на двадцать два, толщиной в полсантиметра. Поверхность была исцарапана от долгого хранения. Местами они были совсем испорчены какими-то пятнами, местами покоробились, надулись, точно отсырели. Лак, их покрывавший, или же масло, поотстало, сошло. Под ним была древесина тёмного дерева. Изенбек думал, что “дощьки” берёзового дерева. Я этого не знаю, так как не специалист по дереву»[72]. Итак, Миролюбов свидетельствует, что «Книга» была сильно попорчена. Но, как мы ещё увидим, содержание ВК относится к концу VIII – середине IX в. н. э. Таким образом, на момент знакомства с ней литератора её возраст должен был колебаться примерно между 1050 – 1150 годами (возможен, правда, ещё вариант, что исследователь имел дело с более поздней копией, неизвестно кем и с какой целью выполненной на дереве, или с деревянной же, но довольно старинной подделкой; но об этом ниже). Нельзя не согласиться с О. В. Твороговым в том, что «толщина в 5 миллиметров в сочетании с размерами 38 на 22 сантиметра придали бы им (дощечкам IX века. – Д. Л.) необычайную хрупкость»[73]. К габаритам и преклонному возрасту нужно приплюсовать ещё и то, что едва ли условия хранения «Книги» в течение 10.5 – 11.5 в.в. могли быть идеальными. Логично было бы ожидать её полной гибели. Довод этот кажется довольно серьёзным, но никак не решающим. Во-первых, нам не известны перипетии истории ВК до 1919 г. (если эта история вообще была). Во-вторых, древним мастерам могла быть известна какая-то технология сбережения древесины. В чём она примерно заключалась, дают представление опыты столяра А. Бикмуллина, который пришёл к заключению, что после написания текстов при помощи острого стержня (писала) дощечки подвергались горячему вощению. Это необходимо, чтобы подчеркнуть оптические свойства древесины и сделать буквы более заметными. Также горячее вощение многократно увеличивает долголетие дерева. С его помощью достигается закрепление прорезанных писалом капилляров древесины, а также дезинфекция и консервация. Жидкий воск глубоко проникает во все поры и трещины[74].

Существенно возражение Л. П. Жуковской, считавшей подделкой саму фотографию дощечки 16а (единственную известную на тот момент советским исследователям). Вот что она пишет в одной из своих статей: «Фотография, опубликованная С. Лесным, не является снимком с доски. В ней на расстоянии 2 – 2,5 см, 6,5 см, 10,5 – 11 см, 15,5 см от любого края прослеживаются тени, образовавшиеся, по-видимому, от сгибов материала, с которого производилось фотографирование. С доской этого произойти не могло. В правой половине снимка начертания многих букв расплылись, следовательно, фотографировался не твёрдый материал с начертаниями, выполненными посредством прорезывания и выщербления его, а письмо, расположенное в одной плоскости, нанесённое красящим веществом. Всё это говорит о том, что фотографировалась не сама “дощечка”, а бумажная копия с неё или прорись. Есть основания полагать, что при изготовлении снимка была произведена ретушировка. Всё это совершенно недопустимо при научном воспроизведении текста»[75]. Насколько нам известно, после Л. П. Жуковской нового исследования фотографий на предмет их подлинности никто не проводил, а значит, её вывод до сих пор научно не опровергнут. Означает ли это, что дощечек, как их описывал Миролюбов, не существовало? Видимо, нет. Говоря о поддельности фотографии дощечки 16а, присланной С. Лесным в Советский славянский комитет в 1960 г. и использованной Л. П. Жуковской, «критики» проходят мимо простого соображения С. Ляшевского, что она сделана не с оригинала, а только с другого фото[76]. Действительно, едва ли С. Лесной располагал возможностью переслать оригинал единственного качественного снимка ВК. Между тем, логичное заключение, что Л. П. Жуковская анализировала снимок со снимка (может быть, действительно отретушированный) способно объяснить ряд особенностей фотографии, расцененных как свидетельства её поддельности, например, признаки сгиба, который был бы невозможен, если бы снималась сама дощечка.

Впрочем, «прорись или копия», увиденные Л. П. Жуковской на фотографии, всё-таки тоже подразумевают наличие оригинала, с которого они были сделаны. Можно допустить, что и оригинал снимка был сделан с прориси. Не совсем понятно, что подразумевает Ю. П. Миролюбов под словом «светокопия». Чтобы получить качественную фотографию с деревянной дощечки, да ещё и более чем тысячелетнего возраста, серьёзно испорченной временем, нужно сделать минимум несколько снимков в разных ракурсах и при разном освещении, что полунищий литератор в 30-е годы вряд ли мог себе позволить. Возможно, он решил пойти по более лёгкому пути: создал на бумаге максимально точную копию с дощечки и сделал снимок с неё, назвав это светокопией[77]. Конечно, это «совершенно недопустимо при научном воспроизведении текста», но нам предстоит ещё не раз убедиться, что открыватели документа имели довольно своеобразное представление о научных принципах работы с источником (как, впрочем, и многие их нынешние эпигоны).

Во всяком случае, этот вопрос не может считаться окончательно раскрытым до тех пор, пока не будут проанализированы оригиналы всех фотографий, сделанных Ю. П. Миролюбовым с «Дощечек Изенбека». Кроме того, необходимо произвести графологическое сравнение письмён на дощечках, известных по снимкам, с образцами несомненно миролюбовских опытов написания «влесовицей» (небольшой образец есть, например, в рукописной копии дощечки 33).

Но существовала ли всё-таки деревянная книга, или всю полудетективную историю с её находкой придумал ловкий фальсификатор Ю. П. Миролюбов? Здесь мы впервые в ходе исследования подступаем к вопросу о том, был ли этот человек автором подделки.