Ведические» мотивы в тексте «Влесовой книги»

Пожалуй, мало особенностей текста ВК привлекало столько внимания исследователей, как наличие в нём имён ведийских и, шире, индуистских богов и сюжетов. При этом защитники источника, преимущественно энтузиасты-непрофессионалы, как правило, поддаются увлечению «арийской» романтикой и отыскивают эти сюжеты даже там, где их, возможно, никогда и не было. Для критиков-профессионалов же «ведические» мотивы – несомненное свидетельство позднего происхождения источника, создания его дилетантом, отождествлявшим древних славян и индоариев. С точки зрения современного учёного такое отождествление – совершеннейший нонсенс, поскольку, как бы этого кому-то ни хотелось, древние славяне – не индоарии, а древнеславянское язычество – не «испорченный» ведизм.

Попытаемся разобраться в этой загадочной проблеме.

Индоарийскими, как правило, признаются следующие имена ВК: Валу (вол; 6г), Вышень/Вышний/Всевышний (во i шень; 6д(?), 11а, 15б, 24в, 30), дасы/дасу (см. выше, гл. III параграф 4 п. 5), Исварог (i сьвра; 36б), Индра (i ндра, i нтра и т. п.; 6г, 7в, 8(27), 8(3), 30, 31), Крышень (кро i шень; 11б), Матерь Сва (см. выше), Патар/Питар Дий/Дый (патаре дя i е, пытаре д i ае и т. п.; 19, 29, 30), Протева (прот i еве; 30), Сварга (сврга, сверга и т. п. на многих дощечках), Сива/Сивый (сы i вый; 11б), Сурья (имя бога/богини и соответствующего хмельного напитка; сура, суре и т. п. на многих дощечках), Твастырь (твастере, твасто i рь; 6в, 22), Яма (i ама; 22, 28). Несколько раз упомянуты сами Веды (вѣде, тр i в i еде (три веды), веди; 6д, 25, 31).

Поскольку, как уже было сказано, слявянское язычество и ведизм – религии, имеющие общий индоевропейский исток, но далеко не тождественные, наличие в славяноязычном памятнике имён индоарийских богов, причём довольно многочисленных, должно означать наличие заимствований из ведизма. Вопрос, по большому счёту, заключается в том, восходят ли эти заимствования к древним временам или появились благодаря деятельности поддельщика-дилетанта.

Правда, вначале следует отметить, что, возможно, не все названные персонажи совсем уж неизвестны по славянским источникам.

Действительно, сохранились следы почитания восточными славянами бога Дыя. Например, в «Беседе св. Григория Феолога об избиении града» (XI в.) о язычниках сказано: «Тот реку богиней называет и зверя, живущего в ней, как бога нарицая, требу творит. Один Дыю поклоняется, а другой – Дивии»[887]. На амулете XIV в. из Новгорода нанесено слово «Δαηος»; на одном из оберегов-змеевиков – «Δοηος». Это записанное греческими буквами славянское имя «Дый»[888].

Индриком-зверем в русских духовных стихах именуется мамонт, что, по мнению Д. М. Дудко, напоминает Айравату – слона Индры[889]. В «Стихе о Голубиной книге» о нём говорится:

«У нас Индра-зверь всем зверям отец:

Была на сём свети засушейца,

Ня было добрым людям воспитанийца,

Воспитанийца, обмыванийца;

Ион копал рогом сыру мать-землю,

Выкопал ключи все глыбокие,

Доставал воды все кипучие;

Ион пускал по быстрым рякам

И по малиньким ручьявиночкам,

По глубоким, по большим озярам;

Ион давал людям воспитанийца,

Воспитанийца, обмыванийца»[890].

Правда, этимологическая связь Индрика и Индры не является доказанной. А. Н. Афанасьев вслед за рядом предшественников склонен был возводить имя первого к древнему индоевропейскому корню, от которого происходит, в частности, славянское «вода», считая, что звук н в слове «Индра-зверь» - вставной[891]. Но и он признавал, что «сходство русского предания с ведическим – в высшей степени поразительное!»[892]. Согласно священным песням Вед, бог Индра низводит из облачных гор стремительные потоки дождя и, собирая в особые вместилища, творит земные источники, ручьи и реки, умножает их воды, роет для них широкие русла и направляет их бег[893]. Д.М. Дудко связывает имя славянского Индрика/Белояндриха/Единорога именно с ведийским Индрой. Он отмечает, в частности, что Единорог (Индрик) в апокрифической «Беседе Иерусалимской» (позднем письменном пересказе «Стиха о Голубиной книге») в точности повторяет змееборческий подвиг Индры[894]. В ней говорится: «А зверь зверям мать Единорог. Когда на земле была засуха, и в те поры дождя на земле не было, только в одном озере вода была, и лежал великий змей, и не давал людям воды пить, и никакому бегущему зверю, ни птице летящей. А когда побежит Единорог воды пить, и змей лютый заслышит, и побежит от зверя того за три дня, и в ту пору запасаются водою люди»[895].

Выше уже говорилось и о параллелях в славянских верованиях образу Матери Сва.

Вообще, следует признать, что взятые по отдельности многие из перечисленных «ведийских» имён ВК, скорее всего, не вызвали бы подозрений у исследователей. Такие теонимы, как Вышний или Сивый, сами по себе вполне могли бы быть объяснены, исходя из чисто славянских реалий. «Патар Дый» «Книги» может быть с одинаковой степенью вероятности увязан не только с индоарийским Dyaus pitar, но и с лат. Di ē spiter или иллир. Δειπάτυρος.

Но в комплексе все эти имена представляют собой несомненный индоарийский пласт, наличие которого в славянском источнике нельзя игнорировать.

В главе III уже достаточно говорилось о вероятном существовании в Северном Причерноморье устойчивого индоарийского реликтового субстрата и его роли в генезисе Руси – как народа, так и государства. Это позволяет предположить, что некоторые черты ведийских верований могли проникнуть, по крайней мере, на часть территории восточнославянского ареала. Но при этом требуется разделять архаические мотивы, сформировавшиеся ещё до заселения индоевропейцами Индии, и позднейшие черты вероучения индоариев. Нет никаких данных о наличии устойчивых культурных связей между Северным Причерноморьем и Индией во второй половине II тыс. до н. э. – конце I тыс. н. э., и поэтому развитие религии индоариев из этих оторванных друг от друга регионов в одинаковом направлении едва ли возможно.

Глубокая древность таких образов как, например, Дьяус-Питар (Небо-Отец) и Притхиви-Матар (Земля-Мать), которым в «Книге» соответствуют Патар Дый и Матерь Протева, не вызывает сомнения. Они восходят ещё к временам индоевропейской общности и имеют соответствия в религиях всех её потомков. То же, видимо, относится к Тваштару (Твастырь в ВК) и Матаришвану (Матерь Сва). Тваштар, согласно «Ригведе», выковал для Индры палицу-ваджру и колесницу, что сближает его со славянским богом-кузнецом Сварогом[896]. Матаришван, иногда полностью сливающийся в гимнах «Ригведы» с богом огня Агни, будучи посланцем Вивасвата – солярного божества, олицетворяющего свет на небе и на земле, родоначальника людей, приносит с неба на землю огонь для того, чтобы мудрецы из рода бхигу научили людей обращаться с ним[897]. Как мы видели в предыдущем параграфе, Матерь Сва «Книги» соответствует этому образу лишь отчасти. Она происходит от «Солнце-Царя» (7э) и приносит людям огонь, но, в то же время, оказывается связанной и с грозным Перуном.

Весьма архаичны образы Индры, Вала, Сурьи, Ямы, название «Сварга» (о котором уже упоминалось в предыдущем параграфе).

Индра – бог-громовник, победитель демонов – центральный персонаж «Ригведы». Тесно связан (иногда прямо отождествляем) с ним был бог Парджанья (Parj á nya, собств. «дождевая туча»), давно и прочно увязанный исследователями со славянским Перуном[898]. Вала – один из демонических противников Индры, скрывающий в пещере небесных коров. В то же время, его образ этимологически и семантически близок славянскому Велесу/Волосу, литов. Велнясу и т. д.[899]

Сурья (др.-инд. Surya, муж. род, букв. «солнце») – солнечное божество в Ведах. Его дочь также носит имя Сурья (с некоторой разницей в произношении). Он исцеляет людей при помощи «медовой» терапии – «мадхувидья». Кроме того, он тесно связан с Сомой – богом священного напитка сомы и иногда называется его сыном[900]. В ВК священным напитком является сурица/сурыня (соур i ца, соурыня и т. п.). На дощечке 22 Ладо учит предка русов готовить этот напиток: «И вот ведь тот Ладо, к нему прийдя, и говорит ему бросить мёды в воду и осуривать их на Солнце. Тут ведь сура сделается, потому что они [будут] бродить и претворяться в сурицу. И её [мы] пьём во славу Божескую» («а тобото ладо доне прихозящ а рцѣму вързете медыводоу а усо i рете е осуне себто суре утвържисящ а че оно i брендете i сен претвърящете до соур i ц i i тоу пыймо во слвоу бозькоу»). Интересно, что в старину у славян существовали близкие по смыслу выражения: «зорить ягоды» - выставлять их на солнце, чтоб доспели; «зорнить пряжу» - выставлять её в весеннее время по утрам, чтоб она побелела; июль – месяц сушения скошенной травы был известен в народе под именем сенозорника[901].

На дощечке 24в о приготовлении священного напитка говорится: «Се, жертва наша – мёд-сура, на девясиле и “щале” (у Д. М. Дудко – «с девясилом и щавелем». – Д. Л.) укреплённая и на [солнце-]Сурье ставленная [на] три дня, а по тем [трём дням] сквозь шерсть цеженая» («се жртьва наш i а i е мед? (так в Мир. – Д. Л.) суре о девенте сылы i щале уд i яня i на сур i став i ена тр i е дн i а по т i ех скренз вълну циждена»). Девясил (inula helenium) в старину наделялся чудесными свойствами. Так, корень «девясильный» фигурирует в качестве вещественного доказательства в одном из дел о колдовстве (1680), приведённых в труде А. Н. Афанасьева[902]. В Литве листья этого растения (debesi ł as; ср. с debesis – «облако, туча») употреблялись для разогнания грозовых туч[903]. Кроме того, литовцы до XIX в. сохраняли память о девяти силах Перкуна и тридевяти его названиях[904]. Очень вероятно, таким образом, что в представлениях авторов «Книги» сурица связывалась уже не только с солнцем, но и с богом грозы – Перуном[905].

Яма – «царь мёртвых» в ведийской мифологии. В результате его суда душа умершего поселяется в раю предков, либо попадает в одну из адских обителей, либо возрождается на земле в другой телесной оболочке[906]. По сравнению с ведизмом, в ВК его образ более демонизирован. Если у древних индийцев, будучи судьёй мёртвых, он отождествляется с богом справедливости Дхармой, то в «Книге» Яма – алчный пожиратель грешников, символ тления. 22: «А как станет Грецколан бо агць (боязливо?) вынимать мечик свой, и он  будет быстро в Нави Ямы, которая ждёт жертву свою в земле, чтобы пить кровь его и жизнь его умертвить, и тем жить-то там» («якоста грецьколан боагць i зн i ежде мещце сва атый бенде брз i е унав i ен одяме як i е ждещеть жртву сву доземе абыте п i те кревго i жывотьго умерщвляте i тыем жыте отам»). 28: «И вот, в тот день Яма примет в жертву убитых. И вот, вороны съедят глаза их. И вот, трава прорастёт сквозь черепа их» («i се огьден яма жереть оуб i ене i се вран i е ядьщуть ощесо i i ех i се трва растнеть скрезь щелепень i у»).

Вышня/Вышнего ВК, как правило, отождествляют с индийским Вишну. Хотя возвышение последнего в пантеоне восходит к временам индуизма, впервые он появляется уже в «Ригведе». В ведах он выступает как младший партнёр Индры[907]. С этим можно сопоставить сведения дощечки 15б, где Вышень – посланец Сварога: «Се, Вышень грядёт на облаках к нам и речёт: “Дети, стройте град ваш и укрепляйте его, скоро будете окружены по весне иными врагами, и борьба ваша будет суровой и быстрой. И вот Сварог Меня пошлёт к вам. Вот ведь, эти имеете силы небесные слева и справа от вас. И также [Я] сказал вам, [что если] пренебрегаете Богами, таково [вы] одни пред врагами”» («себьте во i шень гр i адеть на облц i ех до но i i рщеть д i те гр i адетесе градь вашь i кр i еп i есте i е аб i е бенд i те отц i ено i ов i есма i ньа врзе i борба ваше бенд i е зура i кр i пка i то сварг мене посшлеть довы се ботье i мат i е сылы небесн i а ошо i е i од i есны ваш i а i такожде рц i ех о во i небржещете о бз i ех i такьво есте саме пред врзема»). Это один из двух случаев, когда Вышень/Вышний в источнике чётко выступает как самостоятельный персонаж. Другой случай – его упоминание в перечне богов на дощечке 11а-б в одном «триглаве» с Лелей и Летницей. Во всех прочих текстах это имя может быть истрактовано как один из эпитетов верховного бога (того же Сварога).

Более «молодыми», сформировавшимися в целом уже в Индии, считают образы Шивы (Сивый в ВК), Исвары (один из эпитетов Шивы; Исварог в ВК) и, в особенности, Кришны (Крышень в ВК). Их наличие в «Книге» действительно может трактоваться как анахронизм, свидетельство позднего происхождения источника.

Но, прежде всего, нужно иметь в виду, что каждый из этих персонажей: Сивый, Исварог и Крышень упоминается в документе лишь по одному разу. Имена Крышня и Сивы встречаются в перечне богов на дощечке 11б: первый – в одном «триглаве» с Радогостом и Колядой, второй – с Ярилой и Даждьбогом. О Исвароге/Исьваре говорится на дощечке 36б: «Вот ведь, мы славны (у Д. М. Дудко – «мы – славяне». – Д. Л.), потому как славим Богов. И мы – Богов внуки, Исьвара нашего и Дажбо» («себосехомь слвене якожде слв i хомь бозе i семо i обзех внуще i сьвра наш i е а дажбо»). Эти свидетельства, по нашему мнению, не позволяют уверенно связывать названных богов с древнеиндийскими. Вполне возможно и простое созвучие имён. Наличие же в оригинальном тексте имени «Исварог»/«Исьвара» и вовсе сомнительно, так как может объясняться простой ошибкой в разбивке сплошняка: союз i, равнозначный в тексте 36а с союзом а, не обязательно соединять с именем «Сварог», приводящимся в обычной для ВК сокращённой форме.

В то же время, соответствие указанных персонажей ВК индийским всё-таки может иметь и архаическое происхождение.

Шива (др.-инд. Çiva «благой», «приносящий счастье») был включён в пантеон в качестве самостоятельного божества ок. 200 г. до н. э. Но в значительно более древние времена это имя было одним из эвфемистических эпитетов Рудры – одного из самых архаических богов «Ригведы», которого можно в какой-то степени сопоставить и со славянским Родом[908]. Имя «Сива»/«Сивый» созвучно также имени хеттского бога Сивата (ср. с урартским Шивани)[909].

Кришна – аватара Вишну - впервые упоминается только в упанишадах, складывавшихся уже на территории Индостана[910]. Однако в «Ригведе» упоминается некий «крестоподобный» стрелок Кришану (др.-инд. Krs ā nu -)[911]. Этому имени созвучны многие славянские слова, так или иначе связанные с понятием креста: согласно словарю Даля, «крыж» - это крест, перекрестие; польск. «krzyz», чешск. «kriz» - крест[912]. Автор ВК, говоря о распятии Буса с семьюдесятью антскими князьями, употребляет слово «крыженше». Возможно, именно с Кришану должен был сопоставлен Крышень ВК. Заметим, что значение имени «Кришна» (др.-инд. krsna) - «чёрный», «тёмный», «тёмно-синий»[913]. Между тем, как уже говорилось, на дощечке 11б Крышень составляет своеобразную «троицу» с Радогостом и Колядой, солярный характер которых в славянских верованиях не вызывает сомнений. С «тёмным» Кришной это не слишком вяжется. В то же время, в формировании сложной символики креста, по мнению специалистов, могли участвовать солярные мотивы[914]. Правда, справедливости ради надо признать, что принцип расположения имён богов на дощечке 11а-б не во всех случаях очевиден.

Во многих случаях индоарийские боги в ВК не играют самостоятельной роли, отличающей их от славянских аналогов. Патар Дый, Твастырь, не говоря уже об Исвароге, упоминание которого в тексте вообще весьма спорно, практически сливаются с образом Сварога. Пожалуй, наиболее насыщенным собственно ведическими мотивами следует признать текст дощечки 30, где, помимо упоминаний Индры, описан и брак Патара Дыя (который, впрочем, даже здесь сливается со Сварогом) и Матери Протевы, практически тождественный описываемому в ведах: «Се, храним Пытара Дия, потому как Он особо стоит возле Матери Протеве.

Се, ведь то бывает при совступлении в источники, и Она идёт, руки воздымая ко хлябям. И это даёт дождь, который идёт и насыщает Её. И имеем [мы] жито наше и жатву жнём во славу Её. Вот ведь Протева есть Земля наша, и Её храним, как [и] Отцы наши.

И вот венчаем Сваргу и Землю. И справляем свадьбу Их, как [мы] ждём [того]. Се, Твариць (у Д. М. Дудко – «Творец». – Д. Л.) есть Сварежь, а Протева есть Жена Его. И вот, праздник должны устроить, как для Мужа и Жены. И [мы] есьмы дети Их. И так речём: “[Да] быть Тебе здоровой и счастливой, и иметь детей многих! И вот ведь Ты прославишься!”

И так, зря Тебя [вступающей] в воды, будь многоплодной, и даёшься Ты мужу своему Питару. И дай обещание Твоим, [что] будешь полна плодов, фруктов и зерна. И вот, радуемся о Тебе, и огураздь (у Д. М. Дудко – «счастье»; «грузность», «беременность»? – Д. Л.) охватывает Тебя, и это будет так до конечного дня. Вот, верные Твои молят о благах и добре, чтобы была им жизнь снабжена потребным, и жертвы приносить ради того и уповать на руководство Твоё» («себо хрн i ащехомь пытаре д i а i е i акожде то i е особень i е стащеть оматр i прот i еве се боте беньще о совстенплен i а до кро i нь i та i д i ашеть ренцемо i взд i а до хленбь i се дащеть даже i акожде i де и насицеть i то i мяхомь жо i тень наш i у i жн i у в i енхомь о славе i е се бо прот i еве i е земе наш i а i ту хранихомь i акожде оцо i наш i е i се пов i енцехомь сварзе i зем i е i правихомь свад i ебь оты i акожде хомь се твариць i е сварежь i прот i еве i е жена i е i се празденсто i i мяхомь д i еяте якожде о муже i жен i е i сьме д i це i е i тако рец i ехомь бендещете те здрав i е бо i те i ащстене i i мате дето i многа i се боу хвалищете се i тако зряте до вод боуде велеплодьн i а i се да i ащете менже осве п i таре i да обенщете тв i ем буд i еше плн i а плд i е i овощь i зрно i i се рад i ехомь ото i i огураздь ящеть т i е i то бящете тако до конещень ден се бо в i ерно i тв i е омолящуть о блаз i ех и доб i ех да бендещете i хма жывоть уснцень о птр i ебно i i о жряте се т i е о тому i дрзещете сен о воладносще тв i а»).

Индра иногда дублирует функции Перуна, являясь богом войны и грозы. 8(3): «И тогда Интра придёт к нам, чтобы [мы] сохраняли силу длительно и стояли крепко за поле своё» («i та i нтра пр i де до ны або сен храняле сме сылу до трвьѣ а стал i хом тврз (слово напечатано со сбоем букв, и после него в скобках указано: “последнее слов(о) – тврз. – О. Т.”) о кменты сва»).

Иногда он выступает как помощник Перуна или, фактически, отождествляется с ним. 6г: «…Интра был и пребудет Интрой только, Который даёт Паруне все брани, чтобы Тот поверг их, чтобы пришёл Ярый наш в лунче (у Д. М. Дудко: «который дал Перуну всё оружие, чтобы тот метнул его, дабы настала весна и шла на луга». – Д. Л.)» («н i тро бя а пребенде до вѣк i нтра само к i е да паруне все бране абысте тые да вржешет ю да прибде яро вен ашедолунче»). 30: «А вот ведь Ондер есть у нас, Который есть по-другому Перунец (у Д. М. Дудко – «иной Перун». – Д. Л.). И вот, повергает [Он] врагов на хребтища, а также отрывает головы их, и говорит с неба, и кидает их на море и пущи» («се бо ондере i м i яхомь якевь i е i нь парунець i се вержде врзе на хрбетеще i такожде отрще главо i i е i жещеть о небо i i к i дьн i е о мор i а i пуще»). В то же время, на дощечке 31 (рукопись) Индре даётся эпитет «Бог мечей, Богов и Веды знающий» («бга меше, бг i а вед i знашт i»).

Скорее всего, можно говорить об отражённом в «Книге» постепенном слиянии двух изначально самостоятельных образов, а не о распадении одного образа на две составляющие. При этом слияние, несомненно, идёт путём поглощения фигурой славянского Перуна фигуры ведийского Индры (то же самое, очевидно, можно говорить и о соотношении Сварога и Патара Дыя/Твастыря в «Книге»). Это, несомненно, - свидетельство в пользу слияния двух первоначально самостоятельных мифологических систем. Притом славянский компонент в этом процессе явно превалировал. Факт того же порядка – определённая деградация и забвение, например, образа Вишну, получавшего теперь лингвистическое объяснение из славянского языка (Вышний).

Весьма показательным может являться и то, что в ВК, в отличие от «Ригведы», сложно определить первенство мужской или женской ипостаси Сурьи. Например, на дощечке 30 о божестве говорится: «И се, видите Сурью; вот ведь, Сурья живит ниву и полнит силою зелёные кусты и злаки. И сие от Её рук оживает и зеленеет, и то жнивьё вырастает, и собираем его в житницы наши» («i сен зр i ацете суре о се бо суре жив i ащете оньву i плияцете сылоу зелене хкр i а i злаще i се сеереньце ож i еть i зеленесеть i та в i ены ращ i е i оберехомь ов i а до житенець наш i ех»). Вообще, из всех 12 дощечек, содержащих упоминания Сурьи, в мужском роде этот персонаж вполне достоверно выступает лишь на одной (4г): «Суря светит на нас и к нам, и видим всё… Во-первых же слава Суре, Светлому Деду, который нам изгоняет злую…» («сур i а свѣт i наньадоньав i д i мовсящская..первѣбо / слвасур i у стлуд i ду етень иждене злая…»). Причём в этом случае совершенно очевидно происходит слияние с образом Сварога. Возможно, факт выхода на первый план женской ипостаси божества объясняется той особенностью древних славянских языков, по которой «солнце» в первоначальной своей форме было женского рода. В «Остромировом евангелии» оно пишется «слъньце» и «сълъньце», в которых «-це» есть окончание ласкательных и уменьшительных существительных. Отбрасывая его, получаем первообразные женские формы «слънь» и «сълънь», или, по современному выговору, «слонь» и «солонь» (сл. «долонь, длань»), сохранившиеся в выражениях «посолонь» (по солнцу), «солоноворот» (поворот солнца) и чешск. «слунь»[915].

Интересно, что в «Книге» говорится о трёх «Ведах»: «Память наша это удерживает, потому должны [мы] их славить всякий Тризень [как] Три Веды и почтить память их, сынов наших…» («паменте наш i е то удржещеть якожде i мяхомь i е славете всак тр i зень трив i еде i потщитесе о паменть i ех на сыны наш i е») (25). Если верить этому указанию, взаимовлияние славянского язычества велось с ведизмом на той стадии его развития, когда сложились (или складывались) лишь три из четырёх его главных книг – «Ригведа» (сборник гимнов), «Самаведа» (сборник напевов) и «Яджурведа» (сборник жертвенных формул). Это согласуется с тем фактом, что четвёртая книга – «Атхарваведа» (сборник заклятий) – действительно имеет более позднее происхождение, и её содержание, можно полагать, в целом формировалось уже после заселения индоарийцами северо-запада Индостана[916].

Вообще, и помимо ВК некоторые исследователи допускали наличие у славян некоторых черт индоарийских верований. Так, А. Г. Кузьмин отмечает, что божество Хорс, имя которого традиционно рассматривается как иранизм, может восходить и к индийскому языку, где до сих пор восклицание «о, хара!» значит «о, боже!»[917]. Можно согласиться с исследователем, что отделение собственно иранизмов от индоаризмов является перспективной задачей славянской филологии.

Учёными уже давно было подмечено, что среди слов, заимствованных в общеславянский язык из иранских языков или общих для них, особое место занимает религиозно-культовая лексика. По мнению Ф. П. Филина, наличие общности не в тематически разрозненных словах, а в большой семантически связанной группе лексики говорит о многом. Общность большой группы культовых терминов вряд ли может рассматриваться как случайное совпадение или как результат независимого развития в обеих группах языков[918]. Помимо уже упоминавшихся в данной главе нашего исследования примеров учёный приводит следующие.

Общеславянский язык унаследовал от индоевропейского состояния корень * bh ǎ g - >* bog - с комплексом значений, отразившихся в словах богатый, убогий и т. д. Этот корень широко представлен в индоиранских языках в сходных значениях (др.инд. bh á jati «наделяет», bh á ga - s «благосостояние», «счастье» и т. п.). Говорить о заимствовании корня * bog - славянами у индоиранцев не представляется возможным. Однако только на славяно-индоиранской почве у этого корня развивается новое значение «бог»: др.инд. bh á ha - - эпитет некоторых богов «дающий», «наделяющий», «владыка», «господин», далее авест., др.перс. baga - - «господин», «бог», общеслав. * bog ъ «бог» (впоследствии давшее множество производных). Точное соответствие общеслав * sv ę t ъ «свят», «святой» имеет в авест. sp ə nta - (авест. sp - из sv -) «святой». Культовое осмысление имело общеслав. * slovo - s «слово» (индоевропейский корень * k ’ leu - os, широко представленный в различных индоевропейских языках, ср. также слыти, слава и др.), авест. sravo «слово» имело также сакральный характер. Я. Розвадовский относит к этой же группе слов, имевших культовое употребление, общеслав. * z ъ l ъ «злой», * kajati «проклинать», «порицать», * v ъ piti «вопить» и ряд других. Только в общеславянском и индоиранских языках слово * rota и соответствующие ему слова имеют значение «клятва». У древних славян и индоиранцев (как, впрочем, и у других племён и народов) обряд клятвы был одновременно одним из религиозных обрядов. Ср. алан. άρδ «бог», др.перс. arta - «божество Арта», др.инд. rt á- «священный» и т. д. Общеслав. * bolg ъ- «добрый», «богатый» и т. п., bolgosloviti «благословить» и пр. имеют соответствия только в индоиранских языках: авест. b ə r ə jayeiti «приветствие», «восхваление», b ə r ə g - «религиозный обряд», «ритуал», др.инд. b ŕ has - p á tih «господин молящихся». Возможно, что общеслав. * kumir «идол» заимствовано у иранцев, как это предполагал В. И. Абаев. Ср. осет. gymiry, gumeri, g æ meri «великан», «дубина», «идол», которое через груз. gmiri «герой», «богатырь», «исполин» восходит к племенному названию древнего народа киммерийцев: греч. κιμμέριοι «киммерийцы», аккад. Gimirri, др.евр. Gomer. Отсюда, по-видимому, и ст.слав. кумиръ, русск. кумир[919]. По мнению А. И. Абаева, украинский Вий этимологически и семантически восходит к иранскому богу ветра, войны, мести и смерти (скифский Vauhka - s ū ra, названный Геродотом). Обнаруживаются также семантические и этимологические параллели между восточнославянским Родом и осетинским Naf (Род)[920]. Интересно также то, что восточнославянское ирий (вир i й, вирай и т. п.) – «южная тёплая страна», многократно упоминаемое в тексте ВК в значении «рай» (с этим названием можно сопоставить также земе арст ii а (31), i рон i (4а), i ронст i (4а) и т. п.), судя по всему, представляет собой раннее заимствование из древнеосетинского: осет. ir, ir æ «осетины», «осетинский народ», iron «осетинский», «осетин», Iryston, Iriston «Осетия»[921].

Следует вместе с тем подчеркнуть, что славяно-арийские языковые связи, по выражению О. Н. Трубачёва, «как бы постэтногоничны»[922], то есть восходят к периоду, когда соответствующие этнические группы уже вполне обрели самостоятельность после обособления из индоевропейской языковой общности (при всей условности последнего термина). Этот факт в очередной раз опровергает все домыслы о некоем «арийском» происхождении славян.     

В «Книге» иранские элементы несомненны. К ним, в частности, можно отнести отрицательную окраску термина «дивы»: «А ни Мару, ни Морока не смеем славить, ибо эти дивы – наше несчастье» (5б(осколки)). Произношение имени небесной коровы как «Замунь» также, видимо, восходит к авестийскому «zam» - «земля». Как уже упоминалось, определённое сходство с иранскими преданиями о первопредке Йиме обнаруживают рассказы ВК о Богумире. Но соотношение иранских и индоарийских элементов в источнике требует в будущем специального рассмотрения.

В целом же, по нашему мнению, следует признать, что наличие в «Книге» неславянских мифологических образов и сюжетов не может само по себе считаться доводом в пользу поддельности документа.