Встреча с администрацией тюрьмы и подвиг Фэнтези

 

– Здравствуйте, заключенная Бутина, – встал из-за стола пожилой крепкий мордатый мужик, одетый в грубую фланелевую рубаху и потертые джинсы в сочетании с тяжелыми армейскими ботинками и бейсболкой, которая, правда, лежала в стороне, а не покоилась на его растрепанной седой шевелюре.

Людей такого склада я повстречала немало, в основном на аграрных просторах Среднего Запада США: в Южной и Северной Дакоте, Небраске, Висконсине и Миннесоте, а в самой концентрированной массе, конечно же, на съездах Национальной стрелковой ассоциации США. Их называют «реднеки» или, в переводе на русский, «красношеие» – это насмешливое прозвище жителей американской глубинки. Происходит это прозвище от того, что много работающие под открытым небом люди получают характерный загар шеи и плеч. Они любят пить пиво и не любят геев, они пахнут машинным маслом, а под кроватью у них собран целый арсенал различного вооружения, начиная от небольших пистолетов и ножей и заканчивая противотанковыми гранатами. Каждый реднек очень ждет того несчастного домушника, который отважится забраться к нему в дом.

Рабочий кабинет начальника тюрьмы был завален всякой всячиной: на полках, столе и этажерках громоздились какие-то книги, картины, разные шкатулочки, пустые коробки, деревянные статуэтки, кошачьи миски, дротики для дартса и еще куча хлама. Позади мужчины во всю стену растянулся огромный тряпичный желтый флаг с изображением гремучей змеи, свернутой в клубок и готовой нанести удар. Под изображением змеи имелась надпись: «Не наступай на меня». Я знала, что это гадсденовский флаг – исторический флаг США и один из символов либертарианства. Он стал символом американского патриотизма, несогласия с правительством и поддержки гражданских свобод.

– Меня зовут мистер Купер. Я директор этой тюрьмы, – представился мужчина.

– Здравствуйте, – испуганным голосом ответила я, – меня зовут Мария Бутина. Извините, руку я вам пожать не могу.

– Мне известно, кто вы, – ответил мистер Купер, – присаживайтесь, пожалуйста.

«Я так и знала, они подняли мои документы и обнаружили, что меня никогда не должно было быть в общем отделении. Шпионы, пусть и только на бумаге, заслуживают карцера. Но «пожалуйста?! присаживайтесь?!», – подумала про себя я, – что-то новенькое».

Я тихонько прошла между грудами вещей и присела на краешек мягкого кожаного кресла в углу кабинета. Это было очень необычное ощущение после бетонных и железных кроватей. Я молча внимательно смотрела на директора тюрьмы, ожидая, что же будет дальше.

– Шоколадку будете?

– Что, простите?

– Шоколадку будете? Вы же без завтрака, – он со скрипом выдвинул нижний ящик стола и протянул мне маленькую плитку шоколада в обертке с изображением американской стодолларовой банкноты. – Ешьте, ешьте, – добавил он. – Только пусть это останется между нами. Мне не положено давать шоколад заключенным.

– Спасибо, – я протянула закованные руки и взяла маленькую плитку. Не зная, что означает эта странная доброта, я предпочла просто держать ее в руках, пока ситуация не прояснится, хоть есть и хотелось невероятно.

– Мария, – неожиданно он назвал меня по имени. – Ваши адвокаты обратились ко мне с прошением перевода вас из изолятора в общий режим. Я хотел бы поговорить с вами об этом лично. Я сам не вижу препятствий вашему нахождению с другими заключенными и понимаю, как это страшно быть запертой в отделении административной сегрегации в одиночной камере, но я не могу этого сделать. Вы на днях записали видеообращение, которое теперь крутят по телеканалам всего мира. Посмотрели его также и в службе маршалов. Так они узнали, что мы определили вас на общий режим, где вас, учитывая вашу статью обвинения, быть не должно. В моей тюрьме вы по запросу службы маршалов, они платят за пребывание здесь, они же определяют условия, в которых заключенные должны находиться. Я не могу вернуть вас обратно, на общий режим. Маршалы полагают, что для вашей безопасности вы должны быть изолированы. У них есть основания полагать, что КГБ, ну, знаете, российская спецслужба, попытается вас убить.

– Извините, – тихо сказала я, собравшись с силами, – но КГБ больше нет.

Не заметив моего комментария, мистер Купер продолжил:

– Если честно, я считаю, что вы ни в чем не виноваты. Это все эти игрища вашингтонских политиков. Они просто сделали из вас козла отпущения за собственные просчеты во внутренней политике. Они думают: мы, реднеки, тупые фермеры и ничего не видим, но это далеко не так.

– Спасибо, – прошептала я.

– Так вот, я почитал про вас, вы молодец с вашей оружейной организацией, смелая вы девушка, что сказать. Знаете, я тоже член НСА, и на всех съездах был. Но, Мария, не в моих полномочиях перевести вас в общий барак к другим заключенным. Вы должны быть в сегрегации.

Я смотрела на него безучастным, лишенным надежды взглядом. «Понятно, – думала я. – Но сколько же еще издевательств мне предстоит вынести?»

– Но вы мне нравитесь. Я думаю, что все это нечестно, Мария, – продолжил он. – Давайте так, я вам намекну: скажем, если бы этот разговор состоялся через неделю, вас бы тут уже и не было, – улыбнулся он.

– Меня заберут во вторник? – догадалась я. Директор, как я поняла, намекал на перевод в колонию, место, где мне предстояло пробыть все оставшееся время до выдворения из США.

– Я вам этого не говорил, но повторюсь, через неделю вас тут бы уже не было, – снова приветливо улыбнулся мистер Купер.

– Скажите мне одно: супермакс?[25] – я смотрела ему прямо в глаза.

– Нет, побойтесь Бога, Мария, зачем вас в супермакс? – удивился он.

– Мистер Купер, они же держали меня как террориста почти четыре месяца в одиночной камере, – тихо ответила я.

– Нет, нет, вас не отправят в супермакс. Это другая тюрьма, практически минимальный уровень безопасности. Больше я ничего не могу вам сказать, простите, – грустно закончил он.

– Понятно, мистер Купер. Пожалуйста, только не оставляйте меня одну. Верните мне хоть соседку. Я не смогу больше одна. Я сойду с ума, – просила я директора тюрьмы.

– Я не могу, Мария. Я правда не могу. Вам положено быть в изоляции. Пожалуйста, не смотрите так на меня, я не могу. Это не мое решение, – оправдывался он.

– Понятно, мистер Купер, – безучастно сказала я.

– Тьфу ты, – тяжело выдохнул он и пожал плечами. – Бутина, что же мне с тобой делать-то?! Бедная девушка. Вот сволочи. Давай так. Мне все равно на пенсию скоро, так что я сделаю для тебя то, что я никогда не делал в своей жизни. Я разрешу тебе соседку, но при одном условии: только если кто-нибудь из женщин на общем режиме добровольно согласится разделить с тобой эту печальную участь, не задавая вопросов и потом не болтая о том, что произошло. Тогда я поселю вас вместе. Есть у тебя такой человек на примете?

– Фэнтези, – моментально выпалила я, сама удивившись своей реакции.

– Кто?

– Простите, это ее прозвище, имени я не знаю, – и я описала мою тюремную подругу.

– Судя по описанию, это заключенная Блэк, – нахмурился он, – но этого просто не может быть. У вас не может быть ничего общего. Вы точно уверены, что это она? Вот посмотрите, – он развернул ко мне монитор. На экране была фотография злобно скалившейся Фэнтези на фоне полосок тюремной линейки, которой замеряют рост заключенного.

– Да, это именно она, мистер Купер, – кивнула я. – Попросите Фэнтези, то есть мисс Блэк, – поправилась я, – ближе ее у меня никого нет.

– Чертовщина какая! Она же прожженная наркоманка, 22 года в тюрьме, тут сплошные статьи за распространение метамфетамина в том числе контрабандой в самой тюрьме, а еще драки! Боже мой, она же монстр!

– Она мой друг, – твердо сказала я. – Она не монстр.

– Хорошо, Мария, как скажете. Но учтите, она не будет знать, почему и насколько она останется с вами в изоляторе. Не думаю, впрочем, что она согласится. Кто в здравом уме пойдет на такое? – он поднял трубку телефона и приказал кому-то связаться с общим отделением.

Через пару минут ему перезвонили.

– Она уже собирает вещи, – недоуменно сказал он, повесив трубку. – И даже ничего не спросила. Услышав, что это вы, сразу пошла собирать манатки. Удивительно: от нее я этого ожидал меньше всего на свете. Ну что ж… Ешьте шоколадку скорей, я не могу разрешить вам взять ее с собой. Можно вопрос? – добавил мистер Купер, пока я быстро поглощала шоколадку. – А вы ненавидите Америку, да? Ну, после всего, что с вами произошло?

Я внимательно посмотрела на директора тюрьмы:

– Нет, мистер Купер. Пока есть такие люди, как Фэнтези, как я могу ненавидеть вашу страну? Мне вас искренне жаль. Видите ли, в чем дело, я, пускай, потеряла свободу, а вы, увы, потеряли страну. Американский народ должен срочно вернуть себе власть, пока не стало слишком поздно, иначе завтра на моем месте окажетесь вы.

Через пару минут меня забрали обратно в карцер, предварительно снабдив тремя любимыми книгами-вестернами из директорской библиотеки о героических подвигах ковбоев Дикого Запада, где главными героями становятся брутальные мужчины, вооруженные пистолетами марки Colt или Smith & Wesson, с помощью которых они сами вершат правосудие, наказывая плохих парней, или спасают мирных жителей и прелестных женщин, попавших в руки негодяев, параллельно пытаясь заработать пару лишних долларов.

Малькевич

 

К моменту моего возвращения в одиночку Фейт уже перевели в соседнюю камеру. Железная дверь захлопнулась, и я снова осталась одна, без окон, без часов, без настоящего и без будущего. Несмотря на приветливое общение с директором тюрьмы, гарантий того, что он сдержит свое слово и мне на подселение пришлют Фэнтези, не было.

Пребывание в карцере чем-то похоже на залипание в бесконечности – ты вроде жив для себя и вроде одновременно мертв для всего мира, от которого ты отрезан множеством железных и бетонных стен. В Александрийской тюрьме, тоже в одиночной камере, в мои руки попала интересная книжка, основные положения которой навсегда врезались в мою память и множество раз помогали справиться с ощущением потерянности и давящего одиночества. Пытаясь взять себя в руки и хоть чуть-чуть согреться от леденящего то ли ужаса, то ли просто холода камеры, я свернулась в клубочек в углу нижней койки железных нар и снова обратилась к когда-то прочитанным мыслям.

Идея единства или взаимозависимости мира означает, что все во вселенной тесно сплетено воедино. Наше представление, будто мы независимы от других людей и от окружающего нас мира, – иллюзия. Мы – часть природы, а потому, как бы ни казалось, что в каком-то месте или в какой-то момент времени мы отделены от нее, на самом деле мы суть часть вечно текущей субстанции – океана энергии, соединяющего все живое и неживое в единую сеть. Поле, из которого появляются атомы, распространено по всему пространству и времени, подобно паутине. Квантовое поле – это паутина, соединяющая жизнь, энергию, вещество и существование в единую систему. Все, что мы ощущаем, имеет единый взаимосвязанный источник. Таким образом, думала я, они не могут оторвать меня от семьи, от моих друзей, от моего народа и страны. Я всегда буду его частью. Мы связаны невидимыми глазу крепкими нитями, которые никогда не разорвать ни бетонным стенам, ни железным дверям, ибо что могут сделать люди против замысла Творца?! И вообще все это не зря. В этих страданиях должен быть какой-то смысл, план Всевышнего, просто пока сокрытый для ограниченного измерением времени человеческого сознания…

Дверь в камеру отворил надзиратель:

– Твое свободное время, – заявил он, – у тебя есть час.

Я смогу позвонить домой! – обрадовалась я и, как только надзиратель исчез, вылетела в приоткрытую дверь, бросилась к телефону на стене и набрала заветный папин номер.

Автоответчик, предваряющий гудки вызова, проговорил уже знакомые слова, что все мои разговоры будут записаны и отслежены тюремным начальством.

– Алло, пап? Привет, – дрожащим голосом начала я.

– Маша, господи! Что случилось?! Мы тебя потеряли! От тебя несколько дней не было вестей. Адвокаты сказали, что тебя куда-то перевели, – тревожно заговорил папа.

– Пап, у меня все хорошо. Тут просто вышла одна маленькая неприятность, но это временно. Скоро они все решат, – соврала я. Иногда ложь бывает во благо. Конечно же, я понятия не имела, сколько мне еще предстоит пробыть в изоляции и уж точно часть моей фразы про «все хорошо» была откровенным враньем.

– Маш, тут твое видеообращение показывают по всем каналам. Ты знаешь, это вызвало огромный резонанс. Ты молодец, держишься! Знаешь, на меня вышла одна организация. Они пообещали помочь оплатить услуги твоих адвокатов по подаче апелляции по делу.

Я выдохнула: значит, я была права, все действительно не зря. Радость папы, казалось, передавалась и мне.

– Пап, а что за организация? Они меня знают? Зачем им помогать нам?

– Нет, Маша, ее руководитель, Александр Малькевич, говорит, что никогда не был с тобой знаком. Но они все равно решили поддержать тебя, потому что ты наша, россиянка. Он и сам был в подобной ситуации в прошлом году, – ответил папа. – Просто позвонил и сказал, что подключится к сбору средств, чтобы ты смогла продолжить борьбу за свою невиновность.

– Он тоже сидел в Штатах? – удивилась я.

Александр Малькевич, глава Фонда защиты национальных ценностей, российский журналист и член Общественной палаты России, действительно на себе проверил знаменитую открытость и демократизм американского общества. В начале ноября 2018 года он прилетел в США, штат Мэриленд, для наблюдения за проведением промежуточных выборов в конгресс. Через несколько дней, когда Малькевич стоял в очереди на регистрацию на обратный рейс в Москву, к нему подошли люди в черном – несколько агентов Федерального бюро расследований – и сделали ему предложение, от которого, как говорил Майкл Корлеоне в фильме «Крестный отец», он не сможет отказаться – пройти с агентами в комнату для допроса. Там ему сообщили, что его деятельность в качестве наблюдателя на выборах, оказывается, направлена против США. У них был ордер, подписанный судьей штата Виргиния, который предусматривал задержание на предмет тщательного анализа всех электронных устройств российского гражданина.

Малькевич пытался возражать, поясняя, что он участвовал всего лишь «в нескольких мероприятиях научно-политического профиля» на территории США, а «выборы освещал как журналист», причем стал свидетелем «массы нарушений». В подтверждение своих слов он привел факты, что машины для голосования часто выходили из строя, а избирательная система не справлялась с большим потоком людей на участках. Малькевич также упомянул и о «моральном банкротстве» мейнстримовых американских СМИ, которым «в общем-то, уже никто и не верит», а делать собственные фоторепортажи с мест голосования людям запрещено. Такое заявление разозлило агентов еще больше. Они принялись яро защищать систему выборов самой демократической страны в истории человечества, а лучшая защита, как известно, нападение: «А почему вас так интересует наша американская жизнь, а что, мало у вас в России происходит?» – быстро перевели стрелки агенты.

Но по факту никаких обвинений Малькевичу так и не предъявили – связываться с новым международным скандалом, когда повсюду уже гремели российские СМИ о неправомерности моего ареста, а затем и приговора, им не хотелось. А потому они ограничились вручением ему уведомления о необходимости регистрации иностранным агентом (оказывается, так тоже можно по американскому закону, хотя мне даже и уведомления не дали, просто заперли в карцер на долгие месяцы) и проводили до самолета, чтобы убедиться, что страшный субъект покинет страну. Заверив, правда, что визу ему закрывать не собираются и он всегда «велком ту зе Юнайтед Стейтс», желанный гость, как говорится.

Организация, которую представлял Александр Малькевич, Фонд защиты национальных ценностей, стоит надежным форпостом на защите России от иностранного влияния, развенчивает дезинформацию, которую Запад льет как из рога изобилия в неокрепшие мозги нашей молодежи (я много лет была среди таких потребителей этой информации), а также помогает соотечественникам, оказавшимся в беде за рубежом. Причем помогают они не словом, а конкретными делами – кроме моего случая они вели, например, тяжелейшее дело российских социологов, уже больше двух лет находящихся в заключении в тюрьмах Ливии.

– Передай ему спасибо, пап. Я не знаю этого человека, но очень надеюсь, что однажды я смогу пожать ему руку… – прошептала я в телефонную трубку.

Дверь в отделение открылась. Охранник приказал мне вернуться в одиночный карцер – мое время истекло. Я покорно поплелась в бетонный мешок и села в углу железных нар, уткнувшись носом в коленки.

– Халоу, Барби, – в дверях камеры стояла и улыбалась своим почти полностью беззубым ртом моя Фэнтези. – Вот мы и снова встретились. Ну, как ты тут?