Джим и странное письмо от Патрика

В тюрьме разрешались посещения родственников и друзей по выходным дням и праздникам. Этому предшествовал процесс оформления документов, занимавший около месяца-двух. Моих родителей в США я бы не пустила ни за что на свете, я уже достаточно хорошо знала, на что способны американские власти, а друзей в Штатах у меня можно было посчитать по пальцам одной руки. Первым разрешение удалось оформить, конечно же, моему лучшему и верному другу Джиму – Джеймсу Бэмфорду.

Посещения в тюрьме проходили в специальной зоне, которая состояла из небольшого дворика с тремя круглыми железными столами с приваренными к ним лавками и холла для посещений, он представлял из себя просторное прямоугольное помещение с тусклыми серо-бежевыми стенами и большими грязными окнами, которые прикрывали когда-то очень давно бывшие белыми деревянные жалюзи. В зале стояло около пяти оранжевых железных столов с пластиковыми столешницами и приваренными к ним четырьмя железными стульями. У одной из стен зала возвышался на постаменте стол надзирателя, чтобы от его зоркого взгляда не скрылось ни одно лишнее прикосновение людей друг другу. Касаться заключенного разрешалось только для дружеского объятья и рукопожатия при встрече и при прощании. Каждое посещение начиналось с 8 утра и заканчивалось в 15:30 перед пересчетом заключенных в 16 часов, когда надзирателей меняли на ночных дежурных.

На одной из стен висели два холста с весьма причудливым и явно не очень уместным здесь творчеством: на одном – какие-то аллюзии на тему «Алисы в Стране чудес» или сцены из любимого американцами рождественского фильма «Чарли и шоколадная фабрика» – деревья-леденцы, радужная дорожка и голубые облачка. А на втором – совершенно странное кривое деревце с летающими бабочками и прыгающими нездорово веселыми зверушками на ярко-зеленой травке. Но эти холсты были там не просто так. Это «потемкинские холсты», использующиеся как фон для фотографий с посетителями, чтобы, так сказать, внешнему миру казалось, что тюрьма – это, как там говорят, college campus, или университетский городок.

Проход в зону встреч осуществлялся через небольшой домик, где размещался только стол надзирателя и три комнаты – туалет для заключенных, туалет для охранника и комната для обысков с полным раздеванием после окончания визита. В маленьком дворике под бетонным навесом имелось несколько автоматов для покупки чипсов, печенья и газировки. Деньги для покупки посетители приносили в пластиковом прозрачном мешочке – не больше 30 долларов на человека.

Мой верный друг приехал издалека, чтобы увидеть меня. От Вашингтона до ближайшего к тюрьме крупного аэропорта было 2 с небольшим часа летного времени, а потом еще три часа на машине до тюрьмы. Джим приезжал ко мне раз в месяц на выходные и на это время снимал гостиницу неподалеку.

В первый раз мы встретились утром в пятницу еще до 8 утра. Он никогда не опаздывал и в очереди на проход в тюрьму – посетителей сперва досматривали, а потом заставляли заполнять специальные формы-заявления – тоже оказывался первым. Как только все процедуры им были пройдены, меня вызвали на свидание по громкоговорителю. Я быстро пересекла двор, меня зарегистрировал и обыскал надзиратель, и я влетела в зал, где у одного из столиков уже ждал меня Джим.

Он было поднялся поприветствовать меня, но я знаком показала, что сперва должна отметиться у надзирателя на постаменте в центре зала и отдать ему свою тюремную карточку. Нарушение этого порядка было чревато для меня строгими санкциями вплоть до отмены визита. Получив добро охранника, я, наконец, подошла к Джиму, и мы на секунду, как было положено, обнялись.

– Мария, – начал беседу он, – я так переживал. Тебе столько пришлось пройти! Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, Джим, – ответила я, стараясь сдержать слезы радости от возможности увидеть дорогого мне человека вживую, а не через стекло. – Тут намного лучше, чем во всех прошлых тюрьмах, где меня держали. Я – обычная заключенная, и это единственное, чего я сейчас хочу.

Мы проговорили без остановки все положенные нам семь с половиной часов. Джим принес с собой пакетик с монетками и купил нам по упаковке печенья вместо обеда. Они показались мне самой вкусной едой на свете, ведь воистину сказано, что «лучше есть суп там, где любовь, чем есть нежное мясо там, где ненависть».

Я рассказала ему о том, как организован мой новый быт, а также о моей странной переписке с моим американским товарищем, бизнесменом Патриком Бирном, с которым я познакомилась на Фестивале свободы в Лас-Вегасе в 2015 году и периодически общалась вплоть до моего ареста. Тем самым человеком, благодаря которому я когда-то увидела символ Америки, статую Свободы, с высоты птичьего полета.

– Джим, он просил меня поговорить с ним по видеосвязи, я согласилась, но предупредила его, что это может быть не очень правильное решение. Ему незачем светиться в моем деле. Я очень благодарна судьбе, что наши взаимоотношения не попали в прессу, ведь он – публичный человек, у него крупная акционерная компания. Это могло бы серьезно навредить его бизнесу, – сказала я. – Я написала ему в ответ, что очень рада, что у него все благополучно, и вся эта ситуация так и осталась незамеченной по сей день.

– Мария, ты неисправима, – улыбнулся Джим, – впрочем, это мне в тебе так нравится. Но подумай сама, ведь он очень состоятельный человек, он мог помочь тебе хоть немножко, пожертвовав денег в твой фонд на оплату адвокатов. Он в день тратит больше, чем твои адвокаты в месяц.

– Он мне ничем не обязан, – ответила я, немного опечалившись, поскольку понимала, что Джим, как всегда, прав, – но сам подумай, если бы это стало известно, это бы ему обязательно навредило. И в любом случае, мы так и не поговорили. Патрик почему-то в последний момент решил, что нам пока не стоит общаться. Он написал, что скоро в прессе появится какая-то информация, до выхода которой у нас не должно быть контактов. Ну, нет так нет, – пожала плечами я, – все к лучшему.

Джим почему-то нахмурился:

– Странно все это, Мария, – продолжил он после продолжительной паузы, – мой опыт ведения расследований подсказывает мне, что здесь что-то нечисто. Назовем это писательской интуицией.

Все три дня общения с Джимом пролетели как несколько минут. Мне очень не хотелось, чтобы он уезжал, но, храня в сердце надежду, что уже через месяц мы снова встретимся, я обняла его на прощание и покинула зал, чтобы вернуться к тюремной жизни.