Л. И. Брежнев и Г. Киссинджер в Завидово

Май 1973 года

 

 

 

А. Ф. Добрынин, Л. И. Брежнев, В. М. Суходрев, Г. Киссинджер, А. А. Громыко в Завидово

Май 1973 года

 

После такой преамбулы, понятно, никто за столом о спиртном не заикался.

Обслуживали нас официантки из спецподразделения, входившего в состав 9-го управления КГБ. Их старшая иногда «выручала» нас. Вместо кофе приносила по нашей просьбе коньяк. Все выглядело невинно: рядом с чашечкой на блюдце лежали ложка и два кусочка сахара.

Брежнев с первого же дня переговоров вел себя после дневных обедов довольно странно. Мог, например, условиться с Киссинджером о том, что переговоры будут продолжены, скажем, в половине четвертого, а потом к этому времени не появиться. Мне в таких случаях поручали сообщать американцам, что Брежнев задерживается. Задерживался Леонид Ильич иногда на час, а то и больше, а когда он наконец приходил, вид у него был явно заспанный. Сегодня, согласно многочисленным устным и письменным свидетельствам окружавших Генсека людей, в том числе и врачей, известно, что у него к тому моменту развилась неодолимая наркотическая зависимость от снотворных лекарственных средств, и он подчас отключался в самые неподходящие для сна часы. Но тогда мы этого не знали. Киссинджера такое загадочное поведение Брежнева сильно раздражало. В своих мемуарах он даже высказал предположение, что Брежнев специально хотел вывести его из себя, чтобы заставить пойти на какие-то уступки в переговорах.

Не менее Киссинджера нервничали и Громыко с Добрыниным, да и все мы.

 

На бешеных скоростях

 

В один из дней, после очередной послеобеденной задержки Генсека, Киссинджеру сообщили, что Брежнев готов к встрече. Американец поспешно прибыл в «казарму». Брежнев вышел к нему с помятым после сна лицом. Голосом человека с похмелья он предложил покататься на катере по водохранилищу. Киссинджер был ошарашен, но согласился.

Брежнев приказал своему адъютанту подать к подъезду машину. Тот спросил, какую именно: «мерседес» или «роллс-ройс»? Леонид Ильич потребовал «роллс-ройс». Из этого обмена репликами я понял, что часть солидной коллекции иномарок, накопленной Брежневым, находится здесь, в Завидове.

Через несколько минут сверкающий на солнце автомобиль стоял у подъезда. Брежнев сел за руль, Киссинджер — рядом, я — на заднее сиденье, и машина рванула вперед. На одном из поворотов переднее колесо «перешагнуло» через бордюр, нас тряхануло, но Брежнев скорости не сбросил. Еще минут десять такой гонки — и мы оказались на берегу обширного водохранилища.

Надо сказать, что Брежнев не очень рисковал, мчась на большой скорости по довольно узкой дороге: охотничье хозяйство было закрытой зоной и никакие случайные встречные автомашины появиться там не могли.

К причалу был пришвартован небольшой катер. За руль уверенно сел Брежнев. Рядом с собой усадил Киссинджера. Механик-водитель и я устроились на заднем сиденье.

С первых секунд плавания мне стало ясно, что этот катер — очередное чудо советской конструкторской мысли. На подводных крыльях, оснащенный мощнейшим двигателем. Брежнев вел его лихо: гнал на максимальной скорости, закладывал резкие виражи, от которых фонтаны брызг почему-то обдавали именно меня. Несколько раз, не снижая скорости, проносился сквозь заросли камыша. Словом, ощущения были не для слабонервных. Продолжалось это минут тридцать, после чего мы все-таки благополучно вернулись к причалу.

Теперь, обращаясь к прошлому и уже зная, чем был вызван тот заспанный, словно с похмелья, вид Брежнева, я понимаю, почему он так рискованно управлял сначала автомобилем, а потом катером. Ему необходима была встряска. Острые ощущения, похоже, приводили его в норму. Видимо, таким образом он избавлялся от воздействия лекарств. Во всяком случае, после возвращения с прогулки Брежнев, когда возобновились переговоры, снова был собран и вполне владел собой.

 

Идет охота…

 

На следующий день во время утренних переговоров Брежнев предложил Киссинджеру отправиться после обеда на охоту. Киссинджер удивленно поднял брови и ответил, что он не охотник — никогда в жизни ни одну земную тварь не убил. На это Брежнев заметил, что в таком случае можно просто поехать и понаблюдать за тем, как охотятся другие.

После обеда Киссинджер обнаружил у себя в комнате соответствующую экипировку: защитного цвета галифе, куртку полувоенного образца и сапоги. Мне кто-то из охраны одолжил спортивную куртку, а Брежнев появился в офицерских брюках, защитного цвета рубашке и ботинках на толстой подошве. У подъезда уже стояло несколько газиков.

Мы свернули на грунтовую дорогу и, проехав немного по ней, остановились. Дальше надо было идти пешком. Охрана осталась у машин, а мы тронулись в путь вчетвером: Брежнев, Киссинджер, старший егерь и я. У егеря за плечом висела винтовка с оптическим прицелом, а я нес увесистую сумку, которую вручил мне кто-то из охраны, сказав, что в ней есть все, что понадобится после охоты.