Р. Никсон, В. М. Суходрев, Н. В. Подгорный, Л. И. Брежнев после подписания Договора по ПРО

Москва, Кремль, 1972 год

 

Сложнейшие переговоры по ограничению вооружений вел лично Брежнев, причем один, без Громыко, проявляя при этом повышенную работоспособность. Переговоры шли плодотворно, в хорошем темпе — с четырех до шести, а затем, после небольшого перерыва, с семи до десяти часов вечера. Отдельные детали уже ночью дорабатывали Киссинджер с Громыко. Столь же активно Брежнев работал на протяжении всего визита Никсона. Только один раунд проходил без его участия — это была дискуссия по торгово-экономическим вопросам, которую с нашей стороны вел Косыгин.

Помимо документов, касающихся ограничения стратегических вооружений, подписывались и другие соглашения — об охране окружающей среды, о здравоохранении, сотрудничестве в области космических программ, предотвращении инцидентов в открытом море и в воздухе. Все это, несомненно, содействовало улучшению взаимоотношений двух сверхдержав.

 

Добрый ужин и ссору скрасит…

 

В среду по программе предстоял вечерний отдых за городом. Утром и после обеда в тот день состоялись два официальных раунда переговоров, а также был подписан очередной совместный документ. По присказке Брежнева, все участники «заработали свой ужин». И тут вдруг Леонид Ильич предложил высокому гостю отправиться за город раньше остальных, чтобы успеть прогуляться на свежем воздухе.

Среди сотрудников служб безопасности обеих сторон началась легкая паника, так как отъезд первоначально планировался на более позднее время. Надо было срочно подготовить машины, «расчистить» трассу и так далее. «Победителями» здесь оказались хозяева, то есть наша «девятка». В рекордно короткий срок к подъезду Большого Кремлевского дворца были поданы автомашины, переданы команды во все нужные точки маршрута, и лидеры тронулись в путь.

И Никсон, и Киссинджер в своих мемуарах потом писали об этой поездке, как о чем-то для них неожиданном. Действительно, так оно и было. Киссинджер вспоминает, что он буквально в последний момент вскочил в какую-то из советских машин, а другие сотрудники американской делегации, обязанные участвовать в загородных мероприятиях, вынуждены были приехать позже. У меня никаких проблем не возникло, поскольку я ни на минуту не отходил от Брежнева и уехал вместе с ним и Никсоном.

Эта встреча происходила в Новом Огареве, на правительственной даче. В то время там никто не жил, но, как и другие подобные точки, она находилась в постоянной «боевой» готовности — в любой момент обслуживающий персонал мог принять гостей.

Мы быстро домчались до места. Сразу же за нами прибыли Косыгин и Подгорный, а затем и другие участники встречи. Брежнев предложил прогуляться, и мы медленно пошли в сторону Москвы-реки. К Никсону пристроились Косыгин с Подгорным, им переводил мой коллега Андрей Вавилов. Брежнев же несколько поотстал, я шел рядом. Вдруг он обратился ко мне:

— Витя, ты много раз участвовал в таких встречах. Как, по-твоему, прошла моя первая беседа с Никсоном? Я думаю, он оценил мое откровение?..

Я едва сдержал улыбку: получилось прямо-таки по-библейски — откровение Леонида! Разумеется, он имел в виду откровенность. Ответил предельно серьезно и значительно:

— Я уверен, что ваша беседа прошла очень хорошо и явилась достойным началом визита американского президента в нашу страну.

Брежнев просиял так, будто ему орден вручили.

И тут он вдруг вспомнил о «представителе старой гвардии большевиков», о котором рассказывал Никсону, том самом, что дал совет устанавливать доверительные личные отношения с людьми:

— Знаешь, Витя, я не хотел Никсону говорить, но это был Вячеслав Михайлович Молотов…

Спускаемся к реке. Бросив взгляд на идущих впереди Никсона, Подгорного и Косыгина, Леонид Ильич продолжил:

— Знаешь, Витя, ну и коллеги у меня! Пригласили человека в гости, так хоть улыбайтесь, проявляйте гостеприимство, как всегда бывало на Руси. Так нет же, идут с каменными лицами. Ну да ладно, пойдем к ним.

Брежнев ускорил шаг. Поравнявшись с президентом, предложил ему совершить прогулку на катере.

Как всегда, в хозяйстве «девятки» все было готово: у причала я увидел несколько катеров, среди которых один выделялся ослепительной белизной, да и размерами он был побольше остальных. Брежнев жестом пригласил гостя к этому катеру. Я заметил, что Подгорный стал отставать. Мы вышли из тени деревьев и ощутили на себе теплые лучи заходящего майского солнца. Подгорный надел на голову темно-серую соломенную шляпу, и я, обгоняя его в этот момент, услышал, как он тихо, почти шепотом, пробормотал:

— Ну и пусть едут, а я не поеду…

Остановился и побрел обратно, в сторону дачи. Было видно, что все эти развлечения ему порядком надоели.

Брежнев и Никсон забрались в белый катер, я присоединился к ним, и мы помчались по реке. За нами, на других катерах, отправились Киссинджер, Косыгин, мой коллега Вавилов и остальные.

Прогулка длилась минут сорок.

Потом Брежнев показывал Никсону дачу, очень похожую на все правительственные дачи в Подмосковье: одинаковая казенная мебель, ковры, бильярд, кинозал, спальни, кабинет, столовая на втором этаже… Все это я много раз видел.

Перед ужином Никсону предложили провести еще один тур переговоров. Расположились за столом в большом кабинете. Брежнев объявил, что темой беседы будет Вьетнам. Он и начал этот разговор, как обычно, заглядывая в лежащую перед ним памятку, на сей раз с информацией о развитии событий во Вьетнаме, об эскалации американской агрессии, «особенно в последнее время». За ним держал речь Косыгин и тоже высказался крайне жестко. Когда, казалось, все уже было сказано, все «происки американских империалистов» разоблачены и осуждены, слово взял Подгорный. Он не добавил ничего нового, его выступление более всего походило на зубодробительную передовицу «Правды».

Никаких конструктивных предложений о путях прекращения войны в этих выступлениях не было, но тональность их была предельно резкой, и прозвучала даже скрытая угроза: дальнейшим усилением своей агрессии американцы вынудят Северный Вьетнам призвать на помощь китайские войска. Никсон слушал, стиснув зубы, затем спокойно, но жестко отверг то, что расценил как необоснованные обвинения, а также сказал о тех конкретных усилиях, которые предпринимают США, и в частности Генри Киссинджер, в стремлении наладить конструктивные переговоры с Северным Вьетнамом. Он подчеркнул свое твердое намерение положить конец кровопролитию во Вьетнаме. Отсутствие прогресса в этом деле объяснял неуступчивостью вьетнамцев и призвал оказать воздействие на наших друзей и союзников.

Этот тяжелый разговор, едва не закончившийся ссорой, завершился без принятия каких-либо конкретных совместных решений по столь сложному вопросу.

Я почему-то почувствовал, что Брежневу все это порядком надоело, и, чтобы как-то завершить трехчасовой разговор, он сказал:

— Ну что же, время позднее, пора и на ужин.

А время действительно было позднее: часы показывали 11 вечера.

Всю напряженность и усталость как рукой сняло после слов Брежнева. Присутствующие заулыбались и дружно направились в столовую. Сели за стол, зазвучали тосты, шутки, смех, хорошо пошла русская закуска. Помню, Брежнев, повернувшись ко мне, сказал:

— Витя, выпей-ка рюмку побольше, и перевод лучше пойдет…

На этой веселой ноте и закончился тот вечер на правительственной даче. Кстати, катер на подводных крыльях, на котором катали Никсона с Брежневым, подарили американскому президенту после завершения визита.

 

Арестованный город

 

Последующие дни также были насыщены переговорами, но их конфронтационный накал намного снизился. Особенно это стало ощутимо к вечеру пятницы, когда были подписаны Временное соглашение о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений и бессрочный Договор об ограничении систем противоракетной обороны.

В субботу Никсон с женой отправились с однодневным визитом в Ленинград. Программа пребывания там была крайне напряженной. Посетили Пискаревское кладбище, где с большим волнением президент слушал рассказ гида о тяжелой участи ленинградцев во время блокады. Побывали в мемориальном музее. А далее последовали «галоп» по Эрмитажу и торжественный обед, данный ленинградским руководством.