События весны — лета 1609 г.

 

А в районе Москвы, говоря современным языком, тем временем шла позиционная война. У «царя Дмитрия» не было сил штурмовать столицу, у «царя Василия» — сжечь Тушино. На северо-западных окраинах Москвы постоянно происходили стычки московских войск с тушинцами.

 

Бой на Ходынке

 

5 июня 1609 года очередная стычка переросла в большое сражение. Польско-литовский отрад Николая Мархоцкого отогнал дозор московитов и раскинул бивак на берегу реки Ходынки. Но испуганные воеводы доложили царю Василию, что на Москву пошла вся тушинская рать.

Тогда по царскому приказу против Мархоцкого выступило большое войско. На его флангах была конница, в центре двигался Гуляй-город, то есть несколько десятков возов, защищенных толстыми дубовыми щитами. На возах сидели стрельцы и вели огонь через бойницы.

Между тем к коннице Мархоцкого тоже подошло подкрепление — три хоругви казаков и 400 польских пехотинцев с несколькими пушками. Позже это сражение хорошо описал сам Мархоцкий:

 

«Тут со своими гуляй-городами подошли москвитяне. Наши не знали о гуляй — городах; завидев неприятеля, они решили, что наступает только московская конница, и поскакали к ней через речку. Три казацкие хоругви встали во главе и пошли вперед, за ними поскакала гусарская хоругвь (тому, кто ее вел, не стоит этим хвалиться). Когда казацкие хоругви оказались на поле, из гуляй-городов стали палить, и казаки повернули назад. А гусарская хоругвь пошла вперед и направилась прямо на конницу, надеясь, что если удастся ее смять, гуляй-городы будут нашими. В ответ открылась пальба, в хоругви пало несколько лошадей, но, несмотря на это, отряд налетел на конницу. Москвитяне же, в расчете на прикрытие из гуляй-города, держались так, что приняли на себя удар копий. Затем пошли и другие хоругви, но они уже ничего не изменили. Первая хоругвь, сколько смогла охватить своими рядами, гнала москвитян в спину, другие хоругви пошли в свой черед следом, остальные обратились на гуляй-городы: отбили ружья, посекли пехоту, в пушки впрягли лошадей, чтобы отвезти в обоз. Если бы мы проследили за московской конницей, победа была бы в наших руках.

Московская конница, которую оттеснила первая хоругвь, быстро уходила и, чтобы не было сумятицы, шла почти рядом с нашими. Если бы наши хоругви, не вмешиваясь не в свое дело, обратились на левое крыло, то мы бы одержали большую победу. Но произошла ошибка: хорунжий первой хоругви, который должен был следовать за своим предводителем, увидев сбоку москвитян, присоединился к тем, кто их преследовал. Хоругви, следовавшие за первой, решили, что она уже смята, и ни с того ни с сего показали спину.

Москвитяне опомнились, насели на нас и погнали, разя, прямо в Ходынку. Свои гуляй-городы они отбили, потому что наши хоругви все до единой вынуждены были спасаться бегством (тогда-то мне ногу и прострелили). Но это было еще не все, чем Бог нас наказал. На реке Ходынке у нас было несколько сотен пехоты, — с ее помощью мы могли бы поправить дело. Но пехотные ротмистры, похватав хоругви, побежали первыми; так что, когда дойдет до битвы, плохо, если у пеших ротмистров будут кони.

Тем временем наше войско удирало к обозу. Хорошо, что там оказался Заруцкий с несколькими сотнями донцов. У речки Химки, где мы поставили укрепления для защиты обоза, он повел ответную стрельбу из ручного оружия. Иначе неприятель ворвался б на наших плечах прямо в обоз. Хотя победа была рядом, мы лишились тогда всей пехоты, потеряли убитыми несколько ротмистров; немало было убито и ранено товарищей, челяди, лошадей, множество важных персон попали в плен и были увезены в Москву».

Мархоцкий Н. «История Московской войны», М., 2000, с. 52–53

 

Несмотря на эту победу, власть в столице буквально висела на волоске.

Во-первых, группы дворян-заговорщиков несколько раз приходили в Кремль свергать Шуйского, хотя каждый раздело кончалось словесной перебранкой с царем и его окружением.

Во-вторых, весной и летом 1609 года произошло очередное нашествие татар на Московскую Русь. Татары разорили Тарусу, заходили за Оку, в район Серпухов — Боровск — Коломна. Это был не просто набег, а настоящая война, длившаяся все лето и захватившая огромную территорию, почти до самой Москвы. Буссов так писал об этих событиях:

 

«Татары… увели за рубеж бесчисленное множество захваченных людей и скота, не считая того, сколько они поубивали и побросали старых и малых, не имевших сил идти с ними, да и скота тоже. А об том ужас и ом вреде, который они причинили стране поджогами, и говорить не приходится. В это время раздавались горестные стенания жителей, потерявших не только скот, но и людей, ибо многие жены лишились мужей, мужья — жен и детей, так что даже камень — и тот разжалобился бы».

Буссов К. Цит. Соч., с. 157

 

Но и у Самозванца в Тушино тоже хватало проблем. С поздней осени 1608 года в северо-западных областях Московской Руси началось и с каждым месяцем усиливалось сопротивление его войскам. Начало положил Галич. Этот город последним (в начале ноября) признал Лже-Дмитрия, и первым (уже 20 ноября) выступил против него. Жители Галича собрали ратников не только из своего уезда, но и соседних.

Вслед за Галичем произошли выступления против представителей администрации «царя Дмитрия» в городах Белоозеро, Вологда, Городец, Гороховец, Кашин, Кострома, Луха, Молога, Романов, Рыбинск, Суздаль, Тотьма, Углич, Шуя, Ярославль.

3 марта 1609 года в сражении под Романовым повстанцы разбили отряд Лже-Дмитрия, который возглавляли Петр Голович и мурза Юсупов. После этого город Романов стал средоточием повстанческих сил, отсюда 14 марта они двинулись к Ярославлю. На пути повстанцы встретили отряд Самуила Тышкевича, посланный для усмирения бунта, и разбили его 7 апреля. 8 апреля они заняли Ярославль.

О событиях, разыгравшихся в Ярославле после этого, Конрад Буссов пишет следующее:

 

«Иоахим Шмидт (немецкий купец)… был воеводой в отпавшем городе Ярославле, а во время отпадения (в начале 1609 года) бежал оттуда вместе с бывшими у него поляками. Этого самого Шмидта поляки послали назад к городу для переговоров…

Шмидта заманили хитрыми речами поближе к городским воротам, и не успел он опомниться, как его окружили и насильно утащили беднягу в город. Там они разыграли с ним ужасающее действо о муках страстных: вскипятив большой котел меду, они сняли со Шмидта одежды, бросили его в мед и варили до тех пор, пока не осталось совсем мяса на костях… Когда Шмидт достаточно долго поварился, они вынули скелет из котла и выбросили его на городской вал — так, чтобы свиньи и собаки порастаскали его, и даже не разрешили его вдове и друзьям собрать и похоронить кости…

За ужасную смерть этого честного человека впоследствии хорошо отомстил пан Лисовский. Он превратил в пепел весь Ярославский посад, потом пошел дальше в глубь страны, убивая и истребляя все, что попадалось на пути: мужчин, женщин, детей, дворян, горожан и крестьян. Он сжег дотла большие селения, Кинешму и Юрьевец-Подольский и возвратился в лагерь (Лже-Дмитрия II) под Троицу с большой добычей».

Буссов К. Цит. Соч., с. 158

 

К началу лета 1609 года край, где население активно сопротивлялось войскам и посланцам Самозванца, занимал (по свидетельству Карамзина) пространство по обеим сторонам верхнего течения Волги вплоть до Нижнего Новгорода, а по ее притокам на север до Белоозера и на юг до Оки. Это было самое сердце Московского государства. Сопротивление народа очень красочно описал Буссов:

 

«Во всех углах толпами собирались тысячи крестьян. С теми немцами и поляками (так он называл и литвинов, и украинских казаков — А. Т.), которых они заставали в загоне, т. е. в поисках провианта или в разведке, они поступали во много раз грубее и беспощаднее, чем поступали с ними прежде поляки. Если крестьяне приходят в ярость, они обычно ведут себя как обезумевшие, помешанные и, как дикие свиньи, не щадят ничего, разрывают и раздирают, что только могут…

Единственной причиной их отпадения от Димитрия были несправедливости и большие бесчинства поляков, которые не могли отказаться от грабежей и насилия, пока их не стали спускать под лед, перерезать им горло или даже вздергивать на виселицу. Они отнимали силою у бедняков, невзирая на то, что те присягнули Димитрию, все, что у них было, как если бы это были злейшие враги, а ведь эти бедные люди много отдавали в лагерь на содержание войска».

Буссов К. Цит. Соч., с. 157

 

Соответственно, в Тушино все более усиливались раздоры.