Похождения атамана Ивана Заруцкого

(1612–1614 гг.)

 

Как мы помним, Иван (точнее, Ян) Заруцкий в 1612 году ушел от Москвы на юг с радикально настроенной частью казаков. Пока первое ополчение находилось под Москвой, он содержал Марину Мнишек в Коломне, под защитой верных ему казаков. Атаман периодически наведывался в Коломну, до которой было в хорошую погоду два дня пути верхом от Тушино.

По утверждению Пискаревского летописца, ранее Заруцкий постриг свою жену в монахини, а своего сына отослал в Коломну «к ней, Марине, в стольники, а хотел на ней женитца и сести на Московское государство». Последнее обвинение вряд ли справедливо, хотя кто знает, какие мысли могли одолевать человека, уже совершившего головокружительное восхождение от мелкого казацкого предводителя (сотника) до боярина и одного из вождей Первого ополчения. Кстати говоря, Заруцкий не был православным. Князь И. Н. Одоевский, сражавшийся с ним под Воронежом, называл Иван Мартыновича «черкашениным люторские веры», т. е. казаком лютеранского вероисповедания.

На протяжении всей Смуты повстанцы выступали под лозунгом «законного царя». В этом смысле цели Заруцкого и его сподвижников являлись традиционными для антиправительственных сил начала XVII века. После неудачи с «Псковским вором», Заруцкий вознамерился посадить на московский престол Ивана Дмитриевича, сына «настоящего царя» Дмитрия (т. е. Лже-Дмитрия II) и «настоящей царицы» Марины.

Был ли подлинным отцом ребенка он сам, или же «Тушинский вор», в данном контексте не имеет никакого значения. Гораздо важнее другое. Во-первых, при малолетнем царе Иван Мартынович несомненно играл бы роль регента. Во-вторых, у него была любовь и полная совместимость с царицей Мариной Юрьевной. В-третьих, кандидатуру «царевича» Ивана Дмитриевича казаки уже не раз обсуждали под Москвой.

Как сказано выше, 28 июля 1612 года Заруцкий с 2,5 тысячами верных ему казаков ушел от Москвы в Коломну. Там жила Марина, при ней находились двое мальчиков — ее полутарогодовалый сын и сын Заруцкого. Заруцкий забрал их с собой, разграбил Коломну (точнее, дворы коломенских дворян) и двинулся к Переяславлю-Рязанскому.

Однако воевода Мирон Вельяминов, предупрежденный сыном Прокофия Ляпунова Владимиром, опередил его на два дня, с отрядом ратников пришел из Шацка «и Заруцкому сесть в Переяславле не дал». Это произошло в сентябре. В 16-и верстах от Рязани, возле села Киструс, Вельяминов нанес поражение казакам, после чего Заруцкий ушел на юго-восток Рязанской земли и остановился в городке Сапожок. В городке проживали тогда до 200 взрослых мужчин, в том числе 135 казаков.

Отброшенный на окраину Рязанщины, Заруцкий попытался поднять против «московских бояр и воевод» Мещерский край вместе с примыкавшим к нему Арзамасским уездом. На этот район традиционно опирались противники московского правительства. Города Арзамас, Темников, Шацк ранее поддержали Ивана Болотникова, Лже-Дмитрия II, Лже-Дмитрия III. Однако в этот раз бывшие сторонники Лже-Дмитрия не стали присягать его сыну — ни местные князья, ни стрельцы, ни посадские люди, ни служилые татары.

Положение Заруцкого осенью, после отказа мещерских и поволжских городов признать царем малютку Ивана Дмитриевича (т. е. перейти на сторону атамана), стало критическим. Но как раз в это время в ряде рязанских и пограничных с Рязанской землей городов произошли перевороты в его пользу:

 

«Михайлов город, и Пронеск (Пронск) и Донков (Данков), и Епифанв своровали, призвали Заруцкого на Михайлов».

 

Из других источников известно, что власть Заруцкого признали также Венев, Песочня, Печерники, Ряжск. Своей резиденций атаман сделал Михайлов, куда он пришел в ноябре или начале декабря 1612 года. К концу года во всей Рязанской земле только Зарайск и острог в Серебряных Прудах оставались под контролем Временного земского правительства Минина и Пожарского.

За счет стрельцов, казаков и пушкарей рязанских городов силы Заруцкого увеличились еще примерно на 2500 человек. К ним надо прибавить какую-то часть мелкого рязанского дворянства и довольно крупный нерусский отряд Ядкаря Рындина (татары и мордвины). Всего у него было 6–7 тысяч человек, с которыми он приступил к осаде Серебряных Прудов, где находился со своим войском сторонник земского правительства князь Г. В. Волконский.

Вскоре к Волконскому пришло на помощь войско из Казани во главе с воеводой Никанором Михайловичем Шульгиным. А еще до выступления основной части его армии, казанские дьяки прислали в «Рязань 4600 свияжских татар. То и другое резко изменило соотношение сил. Заруцкому пришлось снять осаду с острога в Серебряных Прудах. Какой-то его отряд потерпел поражение в бою у села Долгина. Посланный им к Переяславлю-Рязанскому отряд Ядкаря Рындина тоже был разбит под Мервиным острогом рязанским воеводой М. М. Бутурлиным. Рындин потерял только пленными 727 человек, а также пушки и весь обоз.

Впрочем, воевода Н. М. Шульгин не горел желанием сражаться с Заруцким. Дойдя до Арзамаса, он стоял здесь в полном бездействии три месяца, а 7 марта 1613 года пошел обратно в Казань, объяснив это тем, что взятые на три месяца запасы продовольствия подошли к концу. Правительство в Москве приняло это объяснение и даже обратилось к нему с новой просьбой — отобрать 600 лучших ратников и послать их в Рязань. Но тут в Москву поступили сообщения от тайных доброхотов, что Шульгин, являвшийся на тот момент одним из самых могущественных людей Руси, замышляет сепаратистский мятеж. Вскоре его арестовали и учинили «розыск» по делу об очередном «воровстве».

Опасаясь окружения, Заруцкий перешел из Михайлова в Епифань. Тем временем, в связи с избранием царя Михаила Романова, в рядах его сторонников начался раскол. Одни города (например, Михайлов) восставали, брали под арест казаков и воевод Заруцкого. Другие сдавались войскам М. А. Вельяминова. На казачьем круге, который состоялся в Епифани, многие высказались за службу Михаилу Романову. Более 200 казаков и детей боярских бежали от Заруцкого из Епифани. Все они получили прощение и поступили на царскую службу.

Силы Заруцкого в это время составляли около 3000 человек. 10 апреля он выступил из Епифани к Дедилову. Здесь казаки провели всего один день. Они отразили атаку тульского воеводы князя Е. В. Тюфякина, а затем, «выграбя» Дедилов, двинулись к Крапивне, где появились 13 апреля.

Несмотря на малочисленность гарнизона (не более 250 человек), крапивенский воевода дворянин Максим Денисович Ивашкин оказал яростное сопротивление. Лишь после того, как острог был подожжен «со все стороны», а сам Ивашкин, раненный во время вылазки, попал в плен, Заруцкий овладел Крапивной и жестоко расправился с ее защитниками. В приходно-расходной книге Владимирской четверти записано: «Кропивну Ивашка Зарутцкой с казаки выжгли и высекли». В числе других был убит дворянин А. Лопатин, который привез в город грамоту об избрании Михаила Романова.

19 апреля 1613 года из Москвы против Заруцкого выступило войско одного из участников Второго ополчения, князя Ивана Никитича Одоевского. Между тем, 21 апреля казаки ушли из Крапивны и направились на юг, где еще не было войск царя Михаила. В Черни Заруцкий провел неделю, здесь он казнил (четвертовал) крапивенского воеводу Ивашкина. Затем казаки прошли через Мценский и Новосильский уезды, оставляя за собой опустошенные и сожженные дворянские поместья.

В мае они попытались овладеть Ливнами, но дважды были отбиты. Царские воеводы далеко отстали от казаков. Вельяминов перешел в Дамков, Одоевский остановился в Туле, ожидая обещанное подкрепление. Воспользовавшись их нерасторопностью, Заруцкий еще раз попытался перейти в наступление. От Ливен он повернул на северо-восток, пересек Елецкий уезд и в конце мая (или в начале июня) занял Лебедянь. Небольшой гарнизон, состоявший из стрельцов и казаков, не оказал сопротивления, так как имя «царя Дмитрия» было здесь популярно.

Но уже шло к Лебедяни войско князя И. Н. Одоевского, в подчинении которому находился М. А. Вельяминов, а также ряд других воевод. Перед лицом превосходящих сил Заруцкий отступил к Воронежу (от Лебедяни до Воронежа 180 верст). Дождавшись новых подкреплений, за ним двинулось и войско Одоевского. Между тем, отряд Заруцкого тоже пополнился за счет нескольких сотен казаков из самого Воронежа, из окрестных сел Боровое, Излегощи, Ступино, Усмань. Все они были конные, вооружены пищалями и рогатинами.

Решающее сражение между казаками Заруцкого и войском Одоевского произошло под Русским Рогом, в 4-х верстах от Воронежа. Первые два дня (29–30 июня 1613 г.) бой шел там; 1 июля значительных столкновений не было; 2 июля бой возобновился у переправы через Дон, а 3 июля оно завершилось тем, что Заруцкий благополучно переправился через реку и ушел еще дальше на юг.

Разумеется, в своих реляциях в Москву князь Одоевский и пятеро «меньших воевод» (М. А. Вельяминов, И. В. Измайлов, Р. П. Пожарский, Ф. Т. Соковнин, Г. В. Тюфякин) изобразили эти события как одержанную ими крупную победу. Однако «Новый летописец» дает совершенно иную картину:

 

«И бысть под Воронежем бой, и ничево же ему (Заруцкому) не зделаша. Он же многих воронежцев побил и перелезе через Дон и с Маринкою и поиде к Астрахани степью».

 

Историк ХVIII века В. М. Татищев приводит больше деталей этого сражения. Согласно его рассказу, Заруцкий занял выгодную позицию на возвышенности, где построил полевые укрепления; двухдневные попытки Одоевского «сбить» его не имели успеха, и «бояре отступили недалеко». После этого Заруцкий 1 июля захватил, ограбил и сжег Воронеж. Но когда он намеревался обрушиться на войско Одоевского, «многие» казаки перешли на сторону царских воевод. По официальным данным — 2250 человек.

Измена казаков была связана с тем, что к тому времени московские агенты сообщили им о фактах переписки Заруцкого с литовским гетманом Яном Карлом Ходкевичем. Конечно, являясь формально главой правительства «царевича» Ивана Дмитриевича, он имел право осуществлять дипломатические функции. Но казаки привыкли все важные решения принимать сообща, тогда как Заруцкий действовал тайно, за их спиной, чем и воспользовалось московское правительство. Оно направило казакам перехваченные письма атамана. Эти документы вызвали возмущение в лагере Заруцкого, которого обвинили в поддержке короля Сигизмунда, а не «царевича» Ивана. Именно поэтому Заруцкому с самыми верными ему людьми (максимум 400 человек) пришлось срочно спасаться бегством. В степи за Доном дворянские конники пять дней преследовали Заруцкого, но так и не смогли догнать его.

Атаман на какое-то время утвердился в Астрахани, где пытался создать самостоятельное государство из волжских казаков и ногайских татар, под покровительством иранского шаха. Однако казаки, астраханские стрельцы и посадские люди, уставшие от Смуты, а главное — привлеченные обещаниями новой московской власти принять их на службу за жалованье, не поддержали атамана. Жители Астрахани относились к Заруцкому с открытой враждебностью. Отказал в помощи даже иранский шах, не желавший ссориться с Москвой.

Не имея никакой серьезной поддержки, Заруцкий с Мариной Мнишек и несколькими сотнями казаков бежал из Астрахани при известии о приближении к городу (в 1614 году) правительственных войск. Отряд грозного в прошлом атамана (примерно тысяча человек) вскоре разбил царский воевода Василия Хохлова, имевший меньше воинов (до 700 человек).

Заруцкий вместе с Мариной и ее сыном бежал тогда на реку Яик (Урал), но 24 июня 1614 года их схватили на Медвежьем острове и выдали Хохлову местные казаки. Пленников привезли в Москву. Заруцкого посадили на кол (по другой версии колесовали), а царевича Ивана, которому было три с половиной года, повесили.[215]Марину сослали в Коломну и заточили в башню, где в конце зимы — начале весны 1615 года задушили (по другой версии — утопили в бочке с водой).

 

«Частная война» Александра Лисовского

(1613–1615 гг.)

 

В 1613–1614 гг. военные действия на территории Московской Руси вели исключительно отряды различных «полевых командиров». Наибольших успехов среди них добился полковник Александр Лисовский, речь о котором уже шла выше.

В начале лета 1613 года он пересек границу и со своими людьми изрядно пограбил московские земли. Лисовский прошел в районе городов Суздаль, Ярославль, Кострома, Переяславль-Рязанский, между Тулой и Серпуховым, возле Алексина и беспрепятственно вернулся назад в Красное.

Летом 1614 года Лисовский повторил поход за «зипунами», но какие-либо подробности второго рейда, а также его маршрут источники не приводят.

Лисовский был энергичен, смел, хитер и удачлив. В мае 1615 года отряд 35-летнего полковника насчитывал около 600 всадников. Но вскоре к нему присоединились столько же, а потом отряд получал пополнение еще несколько раз.

Так, белевский дворянин В. Лодыженский, выкупленный родственниками у Лисовского 5 сентября (выкуп включал кунью шубу, «платье», два жемчужных ожерелья, женскую шапку), сообщил, что только за август и первые дни сентября к Лисовскому присоединились 60 казаков из Заволжья во главе с атаманом Лядом, отряд атамана Якова Шишова, «человек сто черкас», убежавших от Пожарского, несколько десятков «воровских казаков» из «иных мест». К сентябрю у Лисовского было уже до двух тысяч всадников — «черкасы» (казаки), литвины, поляки, московиты, немцы и прочие.

Рейд 1615 года Лисовский начал в мае в районе Брянска. Оттуда он пришел к Карачеву взял город и оставался там несколько недель. Когда сообщение о новом походе опасного предводителя пришло в Москву, против него послали лучшего из имевшихся воевод — Дмитрия Пожарского.

29 июня 1615 года князь с отрядом конных дворян и иностранных наемников (690 человек) выступил из Москвы.

Лисовский в это время по-прежнему сидел в Карачеве. Узнав о быстром продвижении Пожарского через Белев и Волхов, Лисовский сжег Карачев и отправился «верхней дорогой» к Орлу.

Разведчики донесли об этом воеводе, тот двинулся наперерез Лисовскому. По пути к Пожарскому присоединился отряд казаков (1260 человек). Теперь он имел под своим началом до двух тысяч человек. У Лисовского людей было меньше, тысячи полторы, но это его не смущало.

Рано утром 22 или 23 августа на Орловской дороге «лисовчики» внезапно встретились с головным отрядом Пожарского, которым командовал воевода Иван Пушкин. Отряд Пушкина не выдержал лихой встречной атаки и отступил. Вслед за ним отступил и отряд воеводы Степана Исленьева. На поле боя остался лишь Пожарский с 600 ратниками. Пожарский долго отбивал атаки противника, а потом приказал сделать укрепление из сцепленных обозных телег (табор) и засел там.

Лисовский не атаковал табор, поскольку стремился избежать лишних потерь. Он стал лагерем в двух верстах от него, надеясь, что московиты сами уйдут. Но Пожарский не хотел отступать и говорил своим ратникам, уговаривавшим его отойти к Волхову: «Всем нам помереть на этом месте».

К вечеру вернулся воевода Исленьев, ночью подошли остальные беглецы. Утром Пожарский, увидев вокруг себя достаточно людей, пошел в атаку на бивак Лисовского. Тот мгновенно снялся с места и ускакал под Кромы. Оттуда, поскольку Пожарский шел следом, он за сутки проделал около 180 верст («перебежаша днем да ночью полтораста поприщ») и 31 августа неожиданно появился под стенами Волхова. Но здешний воевода Федор Волынский отбил все три попытки взять город штурмом.

На следующий день Лисовский «посетил» Лихвин, где сжег посад, а 4 сентября взял Перемышль Рязанский, воевода которого оставил город без боя и сбежал со своими ратниками на Калугу. 5 сентября он взял Белев. В тот же день Пожарский пришел в Лихвин, где к нему присоединились две тысячи конных татар из Казани. Тогда «лисовчики» сожгли Перемышль и прошли на север «меж Вязьмы и Можайска».

Пожарский после двух месяцев невероятно быстрой погони (для войск того времени) тяжело заболел. Он передал командование вторым воеводам, а сам на телеге уехал в Калугу. Да и вообще вряд ли мог прославленный воевода справиться с Лисовским. Князь был почти того же возраста (37 лет), но многократно ранен, что не позволяло ему, подобно Лисовскому, сутки и более непрерывно скакать, меняя лошадей. А как без этого ловить конных бандитов?

Без Пожарского войско быстро утратило боеспособность. Татарский отряд самовольно ушел назад в Казань, а воеводы с оставшимися ратниками не смогли (точнее побоялись) преследовать «лисовчиков». И Лисовский свободно прошел под Ржев Владимирский, который с трудом удержал воевода боярин Федор Иванович Шереметев, шедший на помощь Пскову, оборонявшемуся в это время от шведов. Отступив от Ржева, Лисовский пытался занять Кашин и Углич, но и там воеводам удалось удержать свои города.

В первой половине ноября Лисовский направился под Торжок. После этого он прошел через Кашинский, Угличский и Суздальский уезды, опустошая все на своем пути. Вот свидетельство старосты села Алексино Суздальского уезда: «Как шел пан Лисовский с литовскими людьми… и крестьян многих секли, а иных жгли и мучили, и грабили»… Он шел между Ярославлем и Костромой, потом между Владимиром и Муромом (пытался взять Муром), между Коломной и Переяславлем Рязанским, между Тулой и Серпуховом до города Алексина.

Еще несколько воевод отправились в погоню за Лисовским, но они лишь бесплодно кружили между городами, не находя «лисовчиков». Только в Алексинском уезде князь Куракин один раз сошелся с Лисовским, но тот ушел без существенных потерь.

Наконец через Рязанский, Тульский и Алексинский уезды он вывел свой отряд сначала на Северщину, а затем в Литву, завершив свой редкий в военной истории и надолго запомнившийся в Московском государстве рейд.

Молниеносные переходы, требовавшие от Лисовского и его сподвижников чрезвычайных физических усилий, не прошли без последствий. 11 октября 1616 года, при подготовке нового похода в Московию, Лисовский внезапно упал с коня и вскоре умер. Был ли это обширный инфаркт или инсульт, установить тогда не могли. Так в 36 лет оборвалась жизнь этого удивительного воина и бандита.

В Москве весьма радовались сему событию. Царская грамота властям Троице-Сергиева монастыря сообщала:

 

«И как будет от Стародуба двадцать верст, и Лисовскому учинилась смерть вскоре, свал с коня и издох».

 

Соратники легендарного предводителя еще долго искали удачи на полях сражений. В 1619 году они поступили на службу к императору Фердинанду III, под его знаменами участвовали в подавлении чешского восстания (1620 г.), в Хотинской битве с турками (1621 г.), в Тридцатилетней войне. Повсюду эти отчаянные рубаки называли себя «лисовчиками», по имени своего первого командира. Их отряды были расформированы лишь после 1636 года. Облик «лисовчиков» запечатлела кисть великого Рембрандта.