Действия Самозванца в Речи Посполитой

 

Итак, чернец Григорий в сопровождение двух нищенствующих монахов в 1602 году бежал из Москвы в Литву. После нескольких недель странствий он оказался в городе Брагин на Днепре, у православного литвинского князя Адама Александровича Вишневецкого, к которому нанялся слугой. Вскоре Отрепьев открылся князю.

По версии Конрада Буссова, Отрепьев помогал князю мыться в бане, принес не то, что нужно и получил от него затрещину. Тогда «оскорбленный царевич» воскликнул: «Знал бы ты князь Адам, кто я такой, так не обзывал бы меня сукиным сыном, а тем более не бил бы меня по шеям из-за такой малости!» Князь, естественно, тут же спросил: «А кто ты такой?» И тут Григорий «во всем признался», а также показал золотой крест, усыпанный каменьями, якобы подаренный ему крестным отцом, князем Мстиславским.

Адам Вишневецкий немедленно признал Отрепьева царевичем. Надо полагать, что главную роль в этом сыграла не доверчивость князя, а его территориальные споры с Московским государством. В конце XVI века Вишневецкие захватили довольно большой кусок земли в Заднепровье. В 1590 году сейм Речи Посполитой признал эту землю их законным владением, но московское правительство часть ее считало своей, конкретно, городки Прилуки и Сиетино. Оно утверждало, что «Вишневецкие воровством своим в нашем господарстве в Северской земли Прилуцкое и Сиетино городище освоивают». В 1603 году царь Борис Годунов велел сжечь спорные городки.

Люди Адама Вишневецкого оказали сопротивление. С обеих сторон были убитые и раненые.

Вооруженные стычки из-за спорной территории могли вызвать и более крупное военное столкновение. Видимо, именно эта перспектива привела Отрепьева в Брагин.

Не исключено, что согласно первоначальному плану, разработанному его вдохновителями в Москве, он должен был втянуть, с помощью Вишневецкого, в войну против Московского государства татар и запорожцев.

Царь Борис посулил князю Вишневецкому щедрую награду за выдачу «вора», но получил отказ. Затем Вишневецкий, опасаясь силового захвата Григория «государевыми людьми», увез Отрепьева подальше от границы с Московией, в городок Вишневец, что на реке Горынь в Волыни. Там он передал «царевича» своему двоюродному брату, князю Константину Константиновичу Вишневецкому.

7 октября 1603 года Адам Вишневецкий сообщил коронному гетману и великому канцлеру Польши Яну Замойскому о появле нии «царевича Димитрия». Узнав об этом, Замойский посоветовал Вишневецкому известить короля, а московского беглеца отправить либо к королю, либо к нему (Замойскому), либо к гетману Литвы (Льву Сапеге).

1 ноября 1603 года король Сигизмунд III приказал князю Адаму привезти Отрепьева в Краков и представить подробное донесение об его личности. Адам Вишневецкий немедленно исполнил приказ короля относительно доклада, прислав в Краков подробную запись рассказов Отрепьева. Но переписка с Замойским убедила его в том, что король не склонен поддерживать эту интригу, поэтому Вишневецкий не спешил передавать самозванца королю.

Несомненно, что королю Сигизмунду III и канцлеру Яну Замойскому пришлось выбрать своего рода «среднюю» линию поведения. С одной стороны, им не хотелось затевать войну с Москвой. Во-первых, для этого требовались значительные средства, которых у них не было. Во-вторых, шла война с Карлом Зюдерманландским из-за шведского престола и Ливонии. Но с другой стороны, королю и канцлеру, как разумным политикам, была симпатична перспектива грандиозных потрясений в Московской Руси, ибо слабый сосед всегда лучше сильного.

Адам Вишневецкий предпочел бы действовать с согласия короля и канцлера, но был готов затеять войну и без них. Адам публично, в присутствии послов крымского хана заявил, что в отличие от короля он не связан мирным договором с царем Борисом и может действовать так, как хочет. В январе 1604 года Вишневецкий начал собирать частную армию в своей вотчине, в городе — Лубны на реке Суле.

Однако вскоре возникли серьезные разногласия между Лже-Дмитрием и Адамом Вишневецким. Вишневецкий вовсе не собирался идти походом на Москву, для этого у него было слишком мало сил. Целью его «частной» войны являлся захват нескольких городков на территории, контролируемой Москвой, а затем — заключение мира с царем Борисом на выгодных условиях.

Не исключено, что в ходе мирных переговоров голова Отрепьева стала бы разменной монетой. Самозванца, естественно, такие планы князя А дама не устраивали, к тому же у него к началу 1604 года появились другие покровители.

Дело в том, что Константин Вишневецкий познакомил «Дмитрия» со своим родственником, сандомирским воеводой Юрием Мнишеком.

Вот как он сам рассказывал думным боярам в Москве об этом знакомстве:

 

«Случайно ехал князь Вишневецкий, зять мой, с Дмитрием через Самбор к королю его милости, с которым и заехал ко мне. Я, имея дело к королю его милости, поехал также вместе с ними»

Дневник Марины Мнишек

 

Сей предприимчивый человек, можно сказать — личность авантюрного склада, буквально ухватился за Самозванца. Важную роль в таком повороте событий сыграла его дочь Марина (1588–1614).

О пылкой взаимной страсти Лже-Дмитрия и Марины писали многие, от Шиллера до Пушкина. Видимо, юная шляхетка произвела сильное впечатление на беглого монаха, который раньше близко не видал знатных девиц. Ведь не только боярыни, но даже московские царицы никогда не бывали на торжественных церемониях и на пирах вместе с мужчинами. Не случайно через сто лет молодой царь Петр увлекся чуть ли не первой встречной девушкой в Немецкой слободе — Анной Моне.

Но не следует забывать и другое. Марине в момент знакомства было всего 15 лет. Какая девушка даже сегодня не мечтает о «принце»? И вот он появился: молодой, неженатый, вполне симпатичный, образованный, весьма неглупый царевич. Мало кто устоял бы и среди наших современниц, не то, что тогдашняя девушка из тогдашней провинции. Другое дело, что отец Марины быстро понял, какие выгоды он может извлечь при таком раскладе.

В феврале 1604 года король официально обратился к сейму, прося его высказаться о претенденте на московский престол. По вопросам о подлинности «царевича» Дмитрия и о возможности участия Речи Посполитой в его предприятии, он получил почти единогласный отрицательный ответ. «За» выступили только краковский воевода Николай Зебжидовский и Гнезненский архиепископ Ян Тарковский. Кроме них, Самозванца неофициально поддерживал литовский гетман Лев Сапега.

Все же в первых числах марта 1604 года Мнишек привез «царевича» в Краков. Пан Юрий действовал грамотно. Он начал с того, что устроил большой пир для местной знати, куда пригласил также и членов сейма. Естественно, что центральное место на пиру занял «царевич», прибывший со свитой в составе нескольких «знатных московитов». На самом деле все они являлись безродными беглецами из Московской Руси. Но их прекрасно одели, они оказывали Дмитрию-Григорию-Юрию царские почести.

15 марта состоялась аудиенция претендента у короля. Представ перед ним, Лже-Дмитрий произнес речь, пестрившую многочисленными латинскими изречениями, риторическими оборотами, а также сравнениями, в которых приводились подобные случаи из истории. Это выступление произвело самое благоприятное впечатление на присутствующих: все убедились, что «царевич» умен и достаточно образован.

Тем не менее, в своем ответе Сигизмунд, подчиняясь мнению сейма, заявил, что не может признать Дмитрия царем, не даст ему ни одного солдата и не нарушит мира с Москвой. Однако все это мог беспрепятственно делать частным образом Юрий Мнишек, так как король не имел права запрещать магнатам влезать в любые авантюры, какие им захочется.

Годунов пытался противостоять завязавшейся интриге. Он отправил в Краков Н. Е. Отрепьева-Смирного, двоюродного брата Григория, чтобы тот встретился с Лже-Дмитрием, публично разоблачил его и потребовал выдачи. Но паны не допустили этой встречи. Неудача постигла и стрелецкого голову П. Огарева, посланного с аналогичной миссией. Позже Вацлав Диаментовский отметил:

 

«Тогда, из-за столь неприязненного отношения к нему со стороны Бориса (Годунова), соблаговолил король его милость решить, что из-за Бориса, человека неискреннего и не считающегося с расположением короля его милости и всей Речи Посполитой нашей, не должен он того Дмитрия сдерживать, ни в тюрьму заключать, ни приказывать его отослать к Борису, что могло быть проявлением доброй и искренней дружбы… Пустил он все это на саму волю Божью, считая, что если он настоящий царевич и Господь Бог его чудесно от смерти сохранил, то он легко в столицу своих предков с помощью самого Бога может вступить.

Ни гетманов своих коронных и Великого княжества Литовского, великих и польных, через которых есть обычай у короля его милости, пана нашего, и у Речи Посполитой с неприятелем войны вести, ни войск своих с ним король не посылал»…

Дневник Марины Мнишек, год 1606. Раздел 8. Июнь

 

Некоторые историки утверждают, что для того, чтобы попасть в краковскую королевскую резиденцию Вавель, Дмитрию пришлось кое-что обещать. Якобы он сказал, что когда взойдет на трон, вернет Речи Посполитой половину Смоленской земли и часть Северской земли; заключит «вечный мир» между обоими государствами; позволит строить католические церкви в Московии и, наконец, поможет королю Сигизмунду вернуть шведский престол. Очень может быть, только по этому поводу польский историк Казимир Валишевский писал:

 

«Обещания ничего не стоят тому, кто не намерен их сдержать; и, здраво рассуждая, невозможно приписать такой невероятной наивности Сигизмунду и его советчикам, уверенности, что он сдержит свое обещание, когда у него явится желание и он получит власть исполнить то, что теперь обещал. Для московского царя это равнялось бы самоуничтожению!»

Валишевский К. Смутное время. М., 1993, с. 104

 

Итак, оказать реальную помощь Самозванцу брался только Юрий Мнишек. Некоторые русские историки утверждают, что в начале лета 1604 года Дмитрий заключил с ним договор. Текста этого договора никто никогда не видел. Дмитрий якобы обязался передать своему благодетелю — после восшествия на престол и вступления в брак с Мариной — княжества Смоленское и Северское в потомственное владение.

Забегая вперед, скажем, что ни одного обещания королю и Мнишеку (если он их давал) Дмитрий не исполнил, хотя являлся царем более года.

 

* * *

 

Итак, царь Борис надеялся разрешить ситуацию с «воскресшим царевичем» дипломатическим путем, но он жестоко ошибался. А. С. Пушкин очень хорошо сформулировал роль Самозванца в следующих словах, якобы обращенных к Марине Мнишек:

 

«Но знай,

Что ни король, ни папа, ни вельможи —

Не думают о правде слов моих.

Димитрий я иль нет — что им за дело?

Йо я предлог раздоров и войны.

Им это лишь и нужно»…

 

Действительно, польско-литовских участников той драмы, что вскоре развернулась в московских пределах, мало волновала подлинность личности «царя Димитрия Ивановича». Вокруг него вскоре объединились самые разные люди, выступавшие против — Годунова. Это и московские политические эмигранты; и казаки — северские и украинские, и всякого рода авантюристы, жаждавшие легкой наживы. Все они видели в «царевиче» олицетворение предоставившегося им «счастливого случая».

 

Начало похода Самозванца

 

Как писал С. М. Соловьев, «Мнишек собрал для будущего зятя 1600 человек всякого сброда в польских владениях, но подобных людей было много в степях и украйнах».[164]

Среди них преобладали православные литвины, украинские казаки и беглые московиты. Поляков представляли в основном протестанты — ариане и кальвинисты. Католиками являлись Мнишек и представители его клана.

Первоначально местом сбора этой частной армии Мнишека был Самбор. 12 июня 1604 года войско выступило оттуда в направлении Львова. Естественно, что по дороге нищие «рыцари», не имея достаточных средств на провиант, грабили местных обывателей, даже убили несколько человек. В Краков посыпались жалобы на бесчинства. Но король Сигизмунд не обращал внимания на эти жалобы, отделываясь общими словами и благими пожеланиями.

Наконец, армия Самозванца начала медленно двигаться в сторону московских границ. Войско проходило вдень две-три мили, иногда стояло на одном месте несколько дней. К концу первых двух недель похода Лже-Дмитрий все еще оставался в пределах львовщины. Во время остановки в Глинянах в начале сентября «рыцарство» собралось в коло и выбрало командиров.[165]

Мнишека, по его собственному желанию, избрали главнокомандующим, Адама Жулицкого и Адама Дворжецкого — полковниками. Сын Мнишека Станислав стал командиром гусарской роты. Таким образом, Мнишек, его друзья и родственники сосредоточили в своих руках все командование войском Самозванца.

Как уже сказано, армия Мнишека, двигаясь по территории Речи Посполитой, безнаказанно грабила местное население. В связи с этим князь Константин Острожский и черкасский староста Ян Острожский мобилизовали свои частные армии и разместили на границах собственных владений, чтобы не допустить туда «рыцарство».

Лишь 13 октября 1604 года войско переправилось через Днепр, служивший тогда границей. К тому моменту в нем было около 1000 польских и литовских гусар (пять рот по 200 сабель в каждой), около 400 человек польско-литовской пехоты, примерно две тысячи украинских казаков («черкас») и до 200 беглых «москалей». Всего около 3600 человек. В целом, сил у Самозванца было крайне мало. Но вскоре выяснилось, что крепости сдаются ему без боя.

Так, отряд казачьего атамана Белешко через густой лес вышел к малой пограничной крепости Моравск (Монастырский острог). Один казак подъехал к стене крепости и на конце сабли передал жителям письмо «царевича». От себя он сказал, что идет царевич Дмитрий с огромными силами. Застигнутый врасплох воевода Б. Лодыгин попытался организовать сопротивление. Однако «служилые люди» взбунтовались, связали воеводу Лодыгина и стрелецкого голову Толочанова. Сам же «царевич Дмитрий» с основными силами прибыл к Моравску только 21 октября.

Чернигов поначалу встретил Самозванца выстрелами пушек (в крепости было 27 орудий). Но вскоре и там произошел бунт, воеводу князя И. А. Татева схватили и передали самозванцу. И в Чернигове, и в Моравске бунтовали простые жители, мечтавшие о «добром царе».[166]В «Сказании о Гришке Отрепьеве» (XVII век) прямо указано: «смутишася черные люди и перевязаша воевод». И в «Дневнике Марины Мнишек» тоже есть запись о том, что «восстала чернь».[167]

В Чернигове знатный дворянин Н. С. Воронцов-Вельяминов наотрез отказался признать Самозванца своим государем. Тогда он приказал отрубить упрямому аристократу голову. Эта казнь испугала пленных дворян и бояр. Воевода Б. П. Татев, князь Г. П. Шаховской, другие здешние аристократы поспешно присягнули «царю Дмитрию». Позже Юрий Мнишек вспоминал:

 

«Крепости ему добровольно сдавались, а именно Моравск, Чернигов, Путивль, еще на границе государства короля его милости выходили с хлебом и солью, поступая к нему в подданство, и принимали с благодарностью как государя».

 

На помощь Чернигову прибыл отряд царских войск (около 540 человек) под командованием воеводы Петра Федоровича Басманова. В пятнадцати верстах от Чернигова воевода Басманов узнал об его сдаче, после чего отступил в Новгород-Северский. Неделю Басманов готовил крепость к обороне. Местных служилых людей в городе было 302 человека: 104 сына боярских, 103 казака, 95 стрельцов и пушкарей. Озабоченный слухами о том, что «воров идет множество», Басманов потребовал срочно прислать подкрепление. Вскоре к нему прибыли 59 дворян из Брянска, 363 стрельца из Москвы, 237 казаков из Кром, Белева, Трубчевска. Всего в Новгороде-Северском собралось до 1500 воинов.

11 ноября 1604 года войско Лже-Дмитрия подошло к Новгороду-Северскому. Самозванец послал литвинов-парламентеров с предложением сдаться. В ответ им со стен кричали: «А, блядские дети! Приехали на наши деньги с вором!» Как видим, местные ратники имели вполне адекватное представление о качественном составе и целях «рыцарства».

13 ноября Самозванец попытался захватить крепость, но штурм был отбит, потери составили около 50 человек. В ночь с 17 на 18 ноября последовал новый штурм. Осаждавшие безуспешно пытались поджечь деревянные стены крепости. Штурм был снова отбит, с еще большими потерями. Наступление «рыцарства» в направлении Брянск — Карачев — Кромы остановилось.

Но, пока Самозванец возился с Новгородом-Северским, мелкие отряды и разъезды из его войска двигались по другим направлениям, занимая города «на имя царя Димитрия». Одному из таких отрядов воевода, князь Василий Рубец-Мосальский, сдал Путивль. Между тем, Путивль являлся ключевым пунктом обороны Черниговской земли и единственный среди северских городов имел каменную крепость. Однако гарнизон Путивля не захотел воевать.

Князь Рубец-Мосальский быстро оценил ситуацию, при встрече сразу «узнал» царевича и присягнул ему. Впоследствии он стал одним из приближенных Самозванца. В Путивле сторонники Самозванца захватили значительные средства (казну), отпущенные Москвой на строительство крепостей и на жалованье служилым людям всей Черниговской земли.[168]

За Путивлем последовал Рыльск. 23 ноября здешние служилые люди взбунтовались и арестовали воеводу А. Загряжского. Одновременно восстал Курск, где были арестованы воевода князь Г. Б. Роща-Долгоруков и стрелецкий голова Змеев. Обоих доставили к Самозванцу, они «признали» его и вскоре были назначены воеводами в Рыльск.

Советские историки старательно подгоняли действия служилых людей в этих городах под классовую борьбу. Так, историк И. М. Скляр писал, что «уже осенью 1604 года лозунг борьбы «за царя Дмитрия» оказался тесно связанным с призывами к истреблению бояр и дворян». Но факты не подтверждают данный тезис. Бунтовщики нападали на воевод, московских стрельцов и всех тех, кто выступал против «царя Дмитрия», однако как только конкретные бояре и дворяне переходили на его сторону, бунтовщики безропотно повиновались им.

1 декабря на сторону Самозванца перешла маленькая, зато имевшая стратегическое значение крепость (замок) Кромы, расположенная в 40 верстах от Орла на дороге из Москвы.[169]

В Орле находился небольшой гарнизон во главе с Петром Крюковым. По его просьбе в Орел были присланы дворяне и «дети боярские» из Козельска, Белева и Мещёвска, несшие годовую службу в Белгороде. Командование над отрядом, собравшимся в Орле, принял стрелецкий голова Григорий Иванович Микулин. Отряд сторонников Самозванца приблизился к Орлу, но высланная оттуда дворянская сотня наголову разгромила «воров».

28 ноября в Новгороде-Северском часть служилых людей, прельщенных посулами Самозванца, попыталась устроить мятеж. Воевода Басманов сумел подавить его, после чего 80 человек убежали из крепости к осаждавшим. Междутем, последние привезли из Путивля несколько крепостных пушек и начали бомбардировку крепости, не прекращавшуюся ни днем, ни ночью, и за неделю обстрела «разбиша град до обвалу земного».

Тогда, чтобы выиграть время, Басманов вступил в переговоры с Лже-Дмитрием и попросил двухнедельное перемирие, будто бы необходимое для принятия решения о сдаче крепости. Мнишек и Отрепьев согласились на это. Но Басманов использовал перемирие для того, чтобы исправить повреждения крепости. 14 декабря в крепость прорвалось небольшое подкрепление — сотня стрельцов.

 

Попытки отпора

Правительственных войск

 

Как только в Москву пришли первые сообщения о вторжении Самозванца, царь Борис приказал собрать в течение двух недель (к 28 октября) дворянское ополчение. Приказ был повторен трижды, но выполнить его не удалось. Основными причинами тому стали осенняя распутица и нежелание дворян ехать на службу. Борису пришлось применить строгие меры к дворянам, уклонявшимся от службы. Некоторых доставили под стражей, у других описали поместья, третьих наказали батогами. Наконец, к 12 ноября дворянское ополчение собралось в Москве.

Впрочем, дело было не только в погоде и, тем более, не в оппозиции дворянства царю Борису. При сборах дворянского ополчения идо, и после 1604 года «отказчиков» всегда хватало. Разве что массовую неявку в призыв 1604 года дополнительно обусловила еще и специфика предстоявшего похода. Конечно, не то, что дворяне не хотели воевать с «настоящим царевичем», большинство плевать на него хотело. Но вот сражаться с нищими шляхтичами, служилыми людьми из пограничных городков и казаками им явно было ни к чему. Ни славы, ни добычи!

Командование армией царь доверил князю Дмитрию Ивановичу Шуйскому, одному из самых бездарных московских воевод. Войско двинулось к Брянску, где стояло около трех недель. Брянское стояние надоело Борису, и он назначил главнокомандующим князя Федора Ивановича Мстиславского (ок. 1550–1622), столь же знатного и столь же бестолкового воеводу.

18 декабря армия Мстиславского подошла к Новгороду-Северскому, где стояла в полном бездействии еще три дня. Воспользовавшись этим, солдаты Мнишека напали на татарский отряд из состава сторожевого полка и разбили его.

20 декабря противники вы строились в поле друг против друга, но в сражение не вступили, обошлись мелкими стычками. Лже-Дмитрий старался оттянуть начало решительной битвы переговорами, и это ему удавалось, так как Мстиславский тоже не торопился, он ждал подкреплений, хотя у Мстиславского было от 20 до 30 тысяч человек, а у Самозванца в это время — не более 10 тысяч.

Наконец, 21 декабря Лже-Дмитрий атаковал царское войско. Сражение началось стремительной атакой польских гусар на правом фланге войск Мстиславского. Полк правой руки, не получив помощи от других полков, в беспорядке отступил. Одна из польских гусарских рот, преследуя отступавших, оказалась в расположении «большого полка», возле ставки Мстиславского. Там находился стяг, вышитый золотом и установленный на повозке. Гусары подрубили древко, захватили стяг, сбросили с коня Мстиславского, ранив его при этом в голову: «сечен по голове во многих местах».

На выручку воеводе кинулись дворяне и стрельцы. Часть гусар погибла, остальные, во главе с капитаном Домарацким, попали в плен. После ранения Мстиславского командование московским войском взяли на себя воеводы Д. И. Шуйский, В. В. Голицын и А. А. Телятевский. Но они не сумели использовать численное преимущество и приказали войску отойти.

Лже-Дмитрий мог праздновать победу. Его армия потеряла убитыми и пленными не более 120 человек, московиты — до 2 тысяч человек. Однако до Москвы было по-прежнему очень далеко, а успех всей этой затеи казался весьма сомнительным. Трофеев тоже практически не было, как и денег. В это время пришло требование от короля к полякам, состоявшим в войске Самозванца, вернуться домой.

Диаментовский изложил этот поворот в развитии событий так:

 

«Когда в Новгородке Северском часть «Москвы» оказала сопротивление, а Борис прислал к королю, его милости, постельничего Огарева, называя этого человека, как вы его теперь зовете, Отрепьевым, а не Дмитрием и вспоминая о договорах, тогда король его милость, пан наш, мира утвержденного не нарушил и, по требованию Бориса, суровые универсалы свои клану воевбдесандомирскому (Мнишеку) и к другим людям, которые под Новгородком были, приказал послать, чтобы прекратили поддерживать того человека и сейчас же выехали от московских границ. По этой причине пан воевода и находившиеся с ним польские люди сразу оттуда уехали. Он один с казаками вашими донскими, отчасти с запорожскими и с другими людьми из народа вашего московского, которые его за государя приняли, там остался».

Дневник Марины Мнишек, год 1606. Раздел 8. Июнь

 

4 января «гетман» Юрий Мнишек покинул лагерь Самозванца с большей частью поляков. Формально Мнишек заявил, что едет на заседание сейма в Краков. С Лже-Дмитрием остались только полторы тысячи поляков и литвинов, которые вместо Мнишека выбрали гетманом Адама Дворжецкого. Но вскоре в войско Самозванца пришло очень большое пополнение — свыше десяти тысяч украинских казаков («черкас»), большей частью конных.[170]После этого он снял осаду с Новгорода-Северского и двинулся к Севску который сдался ему без боя.

Несмотря на бездарные действия воевод под Новгородом-Северским, царь Борис щедро их наградил. Впрочем, по-своему он был прав. Ведь Самозванец не извлек никакой выгоды из победы, напротив, снял осаду и отошел к Севску. Другое дело, что ошибкой Годунова стал отзыв в Москву энергичного волевого воеводы Басманова. Басманов получил от царя «за крепкое стояние» титул боярин», большое поместье, две тысячи рублей и ценные подарки.

На помощь страдавшему от ран Мстиславскому царь послал князя Василия Ивановича Шуйского — старшего брата Дмитрия. Кстати, после получения первых сообщений о появлении Самозванца в пределах московского государства, Василий Шуйский вышел на Лобное место в Москве и торжественно свидетельствовал, что истинный царевич закололся и был лично им погребен в Угличе.

 

Сражение под Добрыничами

(21 января 1605 г.)

 

20 января 1605 года московское войско стало лагерем в большом селе Добрыничи (в Комарицкой волости), неподалеку от Чемлыжского острога (что на реке Сева, в Севском уезде), где находился Дмитрий. Узнав о подходе московитов, он решил немедленно атаковать их. Однако попытка ворваться в деревню ночью не удалась.

На рассвете Самозванец построил свое войско в боевой порядок: пехоту в центре, конницу на флангах. Он хотел отбросить царские войска к реке Севе ударом по их правому флангу. У него было от 15 до 18 тысяч человек, царских войск — примерно 23 тысячи. Обе стороны имели орудия различной мощности, преимущественно легкие. Мстиславский и Шуйский тоже расположили свою пехоту (около 17 тысяч человек) в центре, перед деревней Добрыничи, конницу (примерно 6 тысяч всадников) они поставили двумя равными отрядами по обеим сторонам деревни.

Пехота, вооруженная пищалями, составляла основу боевого порядка царских войск. Она была построена в линию, имея в глубину 4–6 шеренг. В таком строю пищальники вели огонь следующим образом: две первые шеренги опускались на колено, в это время давали залп 3-я и 4-я шеренги и сразу тоже опускались на колено, после чего давали залп 5-я и 6-я шеренги. 1-я и 2-я шеренги должны были стрелять в конницу противника в упор. При построении в шесть шеренг могли одновременно дать залп первые четыре шеренги (1-я и 2-я с колена, 3-я и 4-я стоя). Конница прикрывала фланги пехоты, а также составляла резерв.

Сражение можно условно разделить на два этапа. Первый этап — бой конницы. После завязки сражения небольшими передовыми отрядами и артиллерийской перестрелки Самозванец бросил в атаку конницу своего левого фланга, состоявшую из поляков и литвинов под командованием Дворжецкого. На подступах к расположению московских войск ее встретила конница правого фланга. Встречный конный бой продолжался недолго. Находившиеся здесь же два пеших отряда иностранных наемников (одним из них командовал француз Яков (Жак) Маржерет, другим — немец Розен) вскоре начали отступать. Вслед за ними повернула назад конница правого фланга и начал отступление весь правый фланг царских войск, которым командовал князь Шуйский. Тогда конница Дворжецкого повернула вправо, к центру войск противника.

Второй этап боя — разгром царским войском конницы Самозванца, окружение и уничтожение его пехоты. Московские пехотные полки, подпустив польско-литовскую конницу на близкое расстояние, дали залп из нескольких десятков пушек и 10–12 тысяч пищалей (позже Дворжецкий утверждал, что по этому отряду был дан залп из 18 тысяч пищалей чуть ли не в упор, что является большим преувеличением). Внезапный массированный огонь заставил кавалеристов повернуть назад. Одновременно обратился в бегство наступавший справа конный отряд Лже-Дмитрия, состоявший из запорожцев. И справа, и слева московские всадники преследовали конницу противника на расстоянии до 8 верст. Пехота Самозванца, оставленная конницей, была окружена и разгромлена.

По свидетельству Маржерета, войско Самозванца потеряло убитыми почти всех пехотинцев (около 5,5 тысяч человек). В основном это были «черкасы», то есть украинские казаки. Царское войско потеряло не более 500 человек убитыми и ранеными. Московские воеводы захватили более тысячи пленных, 15 знамен и 13 пушек. Пленных поляков и литвинов они отправили в Москву, украинских казаков и «московских воров» повесили на месте.

Это сражение может служить примером большого тактического успеха, не использованного, однако, стратегически. Тактическое преследование не переросло в стратегическое, что дало возможность Лже-Дмитрию вскоре возобновить военные действия.

 

Бои за Рыльск и Кромы

 

После сражения Дмитрий ускакал сначала в Рыльск, а оттуда перебрался в Путивль. Как уже сказано, благодаря каменной крепости этот город являлся надежным убежищем. Для защиты Рыльска Самозванец оставил местному воеводе князю Г. Б. Долгорукову несколько казачьих и стрелецких сотен.

Правительственные войска имели многократный перевес над защитниками Рыльска, но взять город они не смогли. Две недели царские воеводы бомбардировали город, пытаясь поджечь деревянные стены крепости. Пушкари на городских стенах не дремали, они не позволили осаждавшим подойти близко к крепости. Штурм тоже не удался, и на следующий день после него Мстиславский велел своему войску уйти в Комарицкую волость.

Историк С. Ф. Платонов считал, что после успешной битвы при Добрыничах царские войска не могли двигаться на Путивль по двум причинам. Во-первых, у них в тылу действовали разрозненные казацкие отряды, приводившие к присяге Самозванцу город за городом (Белгород, Валуйки, Воронеж, Елец, Ливны, Оскол, Царев-Борисов) и грозившие отрезать их от центра. Во-вторых, армия царя Бориса была лишена продовольствия. Именно поэтому она подвергла жестокому разорению Комарицкую волость в попытках обеспечить себя провиантом и фуражом.[171]

Как только главные силы московитов отошли от Рыльска, воины Долгорукова сделали вылазку и разгромили арьергард. Им досталось много разного имущества, которое Мстиславский не успел вывезти из лагеря.

Эта война зимой, среди заснеженных лесов и полей, была непривычна для дворянского ополчения. Оно действовало в местности, охваченной восстанием, среди враждебно настроенного населения, которое отбивало обозы с конфискованным продовольствием, чинило всяческие препоны. Все это усугубляло и без того трудное положение армии, которая после трехмесячной кампании стала быстро «таять». Дворяне дезертировали, разъезжаясь по своим поместьям.

Московская армия, лишенная надежных коммуникаций, оказалась в полукольце крепостей, занятых неприятелем. На севере сторонники Самозванца удерживали Кромы, на юге — Путивль, на западе — Чернигов. В таких условиях воеводы Мстиславский, Шуйские и Голицын решили вывести армию из охваченной восстанием местности и распустить ратных людей на отдых до начала летней кампании.

Но царь Борис, согласно свидетельству «Нового летописца», был разгневан отступлением армии от Рыльска: «раскручинился на бояр и на воевод, что не поимаше тово Гришки». Он послал к войскам окольничего П. Н. Шереметева и думного дьяка Афанасия Власьева с наказом: «пенять и распрашивать, для чего от Рыльска отошли». Царь строжайше запретил воеводам распускать армию на отдых, что вызвало сильное недовольство в полках.

В такой ситуации еще большее стратегическое значение приобрела крепость Кромы, оказавшаяся в тылу правительственной армии. Царские воеводы не могли вести военные действия вдоль реки Сейм, имея за собой Кромы, через которые могли подойти казацкие войска с «Поля».

В свою очередь, Самозванец стремился удержать Кромы за собой, чтобы под их защитой готовить армию в Путивле и, опираясь на Кромы, развернуть наступление в центр по самому выгодному пути — на Калугу.

Эту крепость построили московские воеводы в 1595 году на левом берегу одноименной реки. Ее окружали болота, через которые проходила всего одна дорога. Устройство крепости было типичным: снаружи высокий и широкий земляной вал, внутри бревенчатый «острог» с башнями и стеной с бойницами. Гарнизон состоял из двухсот стрельцов и небольшого отряда казаков. Командовал крепостью Григорий Ананфиев.

Однако уже после начала осады (в конце февраля) в Кромы прорвался атаман Корела (или Карела) с четырьмя сотнями донских казаков на ста санях.[172]А. С. Пушкин вложил в его уста следующие слова:

 

Самозванец: … Ты кто?

Карела: Казак. К тебе я с Дона послан

От вольных войск, от храбрых атаманов,

От казаков верховых и низовых,

Узреть твои царевы ясны очи

И кланяться тебе их головами.

 

Бои под Кромы приняли упорный характер и растянулись на всю весну 1605 года. Шереметеву не помогли несколько осадных орудий, доставленных сюда в конце февраля.

 

Царь Федор Годунов

И переворот в Москве

 

Развязка конфликта наступила внезапно: 13 апреля 1605 года умер царь Борис. У него вдруг хлынула кровь изо рта, носа и ушей, после чего царь прожил всего два часа. За это время он успел заставить бояр присягнуть своему сыну Федору.

С 1602 года Борис часто хворал, а в 1604 году перенес «удар» (инсульт), в результате которого волочил одну ногу. Тем не менее, неожиданная смерть 53-летнего царя вызвала различные толки. Немцы-врачи тут же сказали, что его отравили, но их мнение никого не интересовало. Официально было объявлено о втором «ударе».

После смерти Бориса именно борьба за власть между различными боярскими и церковными группировками (а не какие-то интервенты) постепенно ввергла Московское царство в ту пучину хаоса, которая известна как Смута.

19 апреля под Кромы прибыл новый второй воевода «большого полка» Петр Федорович Басманов. Он привел войско к присяге царю Федору Борисовичу Годунову.

О смерти царя Самозванец узнал в конце апреля. После этого он предпочел активным боевым действиям психологическую войну. В лагерь осаждавших под Кромами его агенты забрасывали десятки «прелестных» писем с призывами переходить на сторону «царевича Димитрия».

Кроме того, царских воевод ввели в заблуждение дезинформацией. Их ратники перехватили гонца Лже-Дмитрия, спешившего в осажденные Кромы с письмом. Там было сказано, что король Сигизмунд III послал в помощь Дмитрию воеводу Станислава Жолкевского с 40-тысячным войском.

На самом деле сейм Речи Посполитой, открывшийся 10 января 1605 года, высказался за сохранение мира с Москвой. После выступления Юрия Мнишека с сообщением о перепетиях похода, канцлер Ян Замойский осудил эту авантюру. Он сказал, что враждебный набег на Московию не принесет ничего хорошего Речи Посполитой. Канцлер выразился изящно:

 

«Кости в игре падают иногда и счастливо, но обыкновенно не советуют ставить на кон дорогие и важные предметы. Дело это такого свойства, что может нанести и вред нашему государству».

 

Самого же Самозванца канцлер осыпал язвительными насмешками:

 

«Тот, кто выдает себя за сына царя Ивана, говорит, что вместо него погубили кого-то другого. Помилуй Бог, это комедия Плавта или Теренция, что ли? Вероятное ли дело, велеть кого-то убить, а потом не посмотреть, тот ли убит… Если так, то можно было подготовить для этого козла или барана».

 

Но пока поляки и литвины заседали в сейме, ситуация в районе боевых действий радикально изменилась в пользу «вора Гришки». Смена власти в Москве, «прелестные письма», угроза подхода регулярных войс