Правление Елены Глинской и Василия Шуйского

(1533-1538 гг.)

 

Следует сказать несколько слов о судьбе одного из важных персонажей русско-литовских войн — князе Михаиле Елинском. Как уже говорилось, после неудачного побега в Литву Елинского отправили в заточение. Из тюрьмы его вызволил случай.

В 1525 году великому князю московскому исполнилось уже 46 лет, а детей у него не было. Тем временем ему приглянулась юная красавица (13 лет!), княжна Елена Васильевна Глинская (1512–1538). И тогда Василий III решил развестись со своей женой, великой княгиней Соломонией (или Соломонидой) Юрьевной, урожденной княжной Сабуровой, с которой состоял в браке с 1505 года. Официальной причиной для развода послужило бесплодие Соломонии, хотя, если судить по дальнейшим событиям, бесплодным скорее всего был Василий.

Возникла достаточно щепетильная ситуация. Церковь в те времена, как правило, выступала против разводов. Но московский митрополит Даниил оказался человеком понятливым. Он стал вести речи о том, что бесплодную смоковницу следует исторгнуть из сада. После нескольких месяцев демагогии и лицемерия 29 ноября 1525 года несчастную женщину увезли в женский Рождественский монастырь на Трубе, где насильно постригли в монахини под именем Софии.

Соломония не хотела в монахини. Она билась, кричала, плакала, сорвала с себя монашеский куколь и топтала его ногами. Тогда дворецкий, тверской боярин Иван Шигона прямо в церкви отстегал княгиню плетью, чем сломил ее сопротивление. Затем свежеиспеченную «сестру Софию» посадили в возок и под крепким караулом отвезли в Суздаль, в женский Покровский монастырь.

Ну, а Василий Иванович вскоре (21 января 1526 года) женился на Елене Глинской. Бояре не возражали, ибо она идеально им подходила: отец в могиле, дядя в опале, братья почти дети. Все были уверены, что этот брак сохранит «статус-кво» при дворе. Все же бояре Захарьины, Шуйские и Горбатые попросили, дабы угодить новой великой княгине, выпустить из темницы ее дядю Михаила Львовича Глинского. Василий Иванович согласился. В феврале 1527 года Михаил вышел на свободу и получил «в кормление» город Стародуб Ряполовский. Позже, в 1530 году, он успешно командовал конным войском в сражении с татарами за Казань.

Ради молодой жены Василий III отступил от старых русских обычаев и первым из московских князей сбрил бороду, хотя московиты считали ее (бороду) «образом, человеку от Бога дарованным». Летописец сообщает, что великий князь «возлюбил» Елену «лепоты ради лица и благообразна возраста, наипаче ж целомудрия ради». Но прошел год после свадьбы, затем второй, а у Елены признаков беременности не появлялось. Великокняжеская чета зачастила по монастырям.

И вот 25 августа 1530 года, то есть спустя четыре с лишним года после замужества, Елена родила сына Ивана. Появление долгожданного наследника престола Василий III встретил с огромной радостью. Еще через два года, 30 октября 1532 года, родился второй сын — Юрий.[90]Возможно, помогли молитвы монахов. Однако у современников на этот счет было иное мнение. Пошли разговоры о молодом воеводе Иване Федоровиче Овчине-Телепнёве-Оболенском. Ивана свела с Еленой родная сестра Ивана, Аграфена (в замужестве Челяднина), приближенная («мамка») великой княгини.

В сентябре 1533 года на левом бедре князя Василия, поехавшего на охоту к Волоку Ламскому появился фурункул. Методы лечения оказались неверными, в ночь с 3 на 4 декабря 1533 года великий князь Василий III скончался в муках, видимо, от заражения крови. Не прошло и 40 дней после его смерти, как у великой княгини появился фаворит — Иван Овчина. В начале января 1534 года Овчина по указу Елены стал боярином.

Молодая вдова и ее любовник стали единолично править страной. Главным методом управления у них были репрессии. Уже 11 декабря, т. е. спустя неделю, после смерти Василия III, его брат Юрий, князь Дмитровский, был арестован вместе со своими боярами в Москве, куда приехал на похороны брата. Князя Юрия заключили в тот же подвал, где уморили несчастного внука Ивана III — Дмитрия. Юрий провел здесь два с половиной года и умер от голода в августе 1536 года.

Возвышение Овчины сильно огорчило дядю великой княгини Михаила Львовича Глинского, которого Василий III назначил главным опекуном при младенце Иване, и который надеялся править от его имени. Однако Елена предпочла фаворита дяде. По ее повелению в августе 1534 года Михаила Глинского схватили, ослепили, заковали в цепи и заключили в ту же темницу, где он находился в 1514–1527 гг. Спустя несколько недель князь умер от голода: по приказу любящей племянницы его не кормили.

Был взят под стражу и сподвижник князя Михаила, боярин Михаил Воронцов. Сразу же после ареста Глинского и Воронцова, их друзья и сторонники, князья Семен Вельский и Иван Ляцкий, опасаясь за свою жизнь, бежали в Литву. Тогда Елена приказала схватить и заточить князя Ивана Вельского, брата Семена, а также князя Ивана Воротынского, вместе с их детьми.

Напуганный судьбой старшего брата, князь Андрей Иванович Старицкий решил бежать в Литву. Весной 1537 года он со своей семьей и всем двором отправился в путь. Но дорогу ему преградили московские полки под командованием Ивана Телепнева-Овчины. Не имея достаточных сил для сражения, Андрей понадеялся на обещание Овчины, что Елена опалы на него не наложит и с повинной поехал в Москву. Увы! Он сразу же оказался за решеткой. При этом его не только заковали в цепи, но и одели на него какую-то «тяжелую шляпу железную». Эта «шляпа» оказалась более смертоносной, чем знаменитая французская «железная маска» времен Людовика XIV. В ней узник прожил менее полугода.

Его бояр — князя Пронского, двоих князей Оболенских-Пенинских, князя Палецкого и других подвергли пыткам и тоже заключили в оковы. Тридцать новгородских помещиков, сторонников князя Андрея, избили кнутами в Москве, а затем повесили по дороге на Новгород. По этому поводу Карамзин писал:

 

«Таким образом в четыре года Еленина правления именем юного великого князя умертвили двух единоутробных братьев его отца и дядю матери, брата внучатного ввергнули в темницу, обесчестили множество знатных родов торгового казнию Андреевых бояр»…

 

Но 3 апреля 1538 года великая княгиня Елена Глинская внезапно умерла. В тот же день ее похоронили в Вознесенском монастыре. Ее правление длилось всего три года и три месяца. Барон Сигизмунд Герберштейн, все еще находившийся тогда в Москве, утверждал в своих записках, что княгиню отравили. В самом деле, Елене было только 25 лет, она не жаловалась на здоровье, эпидемий в то время не наблюдалось. Историки считают, что отравление Елены Глинской было делом рук князя Василия Васильевича Шуйского, прозванного «Немым», «первого боярина» в Государевой Думе.

На седьмой день после смерти Елены в Москве произошел государственный переворот, во главе которого стоял князь В. В. Шуйский. Ивана Овчину и его сестру Аграфену арестовали. На Овчину наложили «тяжелые железа», те самые, что в 1534 году на Михаила Глинского. Вскоре и его уморили голодом (по другой версии — убили в темнице). Сестру Аграфену сослали в Каргополь, где насильно постригли в монахини. Заключенных в правление Елены князей Ивана Вельского, Андрея Шуйского и прочих бояр освободили.

Устранив княгиню Елену и ее фаворита Овчину, Шуйский попытался взять в свои руки как можно больше власти. Ради этого он даже породнился с малолетним великим князем: в свои 60 лет женился на юной Анастасии Петровне, двоюродной сестре Ивана IV, дочери Евдокии Ивановны — сестры Василия III и крещеного татарского «царевича» Петра Ибрагимовича..

Василий Шуйский получил от боярской думы титул «наместника московского», переехал в кремлевский дворец покойного князя Андрея Старицкого. Однако «Немой» прожил всего несколько месяцев после переворота. Шансы на долгое правление у него отсутствовали: он отличался неимоверной спесью, был очень грубым и алчным человеком даже по меркам того времени, а главное, не имел способностей к разумному управлению государством. По мнению большинства историков, его отравили, как он отравил княгиню Елену.

Как уже сказано, к моменту смерти Василия III между Москвой и Вильно действовало очередное перемирие сроком на один год. Поэтому Сигизмунд направил посланника Клиновского к великому князю, но тот уже не застал Василия в живых. Великая княгиня Елена и ее фаворит Овчина заключать «вечный мир» не пожелали, однако и войну тоже не объявили, то есть действовали по формуле «ни мира, ни войны», изобретенной, как мы видим, вовсе не Троцким.

 

Война Литвы с Москвой

(1534–1537 гг.)

 

После смерти Василия III к великому князю Литвы, королю Польши Сигизмунду I прибыл из Москвы посол Заболоцкий, сообщивший о восшествии на престол малолетнего Ивана IV, о регентстве великой княгини Елены и предложивший от имени Ивана «вечный мир». Узнав новости, Сигизмунд передал в Москву:

 

«Могу согласиться на мир, если юный великий князь уважит мою старость и пришлет своих великих послов ко мне или на границу».

 

Однако спесивые московские князья и бояре, считавшие, что это им все должны кланяться, ответили, что «такого прежде не водилось» (чтобы Москва первая посылала послов). Впрочем, более существенной причиной отказа стало требование Сигизмунда о возвращении Литве всех городов и земель, захваченных Иваном III.

Между тем, Сигизмунд к тому времени собрал неплохую армию и решил попытаться вернуть силой земли ВКЛ, ранее захваченные московитами. Чтобы усилить натиск на Москву, он в 1533 году заключил союз с новым крымским ханом Сагип-Гиреем (правил в 1532–1551 гг.). Виленский вальный сейм тогда же принял решение о введении трехлетнего военного налога.

Согласно универсалу Сигизмунда, посполитое рушение (до 24-х тысяч человек) должно было собраться в апреле 1534 года под Минском. Большие надежды возлагались на помощь крымских татар и на бунты в самой Москве. Однако большой поход татар на Москву сорвала борьба между политическими группировками в Крыму. В Москве же утвердила свою власть Елена Глинская, ее правительство успело хорошо подготовиться к войне.

Когда срок перемирия истек, в начале августа 1534 года гетман Юрий Радзивилл (прежний виленский каштелян) привел 20-тысячную армию к Могилеву. Оттуда он послал войско князей Ивана и Александра Вишневецких к Смоленску, а войско киевского воеводы Андрея Немировича (или Немиры) и «конюшего дворного» Василия Чижа — в Северскую землю.

Последние вместе с татарскими загонами опустошили окрестности Чернигова, Новгорода-Северского, Почепа и Брянска. Затем они осадили Стародуб и сожгли его предместья. Но в ответ гарнизон крепости под командованием храброго воеводы Андрея Левина совершил удачную вылазку и захватил несколько пушек вместе с прислугой. Литвины в беспорядке отступили. Наместник Стародубский, князь Александр Кашин, отослал в Москву 40 пленных пушкарей сих орудиями и знатного шляхтича Суходольского.

Чтобы загладить эту неудачу, Немирович и Чиж осадили Радогощ. Воевода Матвей Лыков отверг предложение о сдаче. Он погиб в пожаре вместе с большинством своих воинов. Остальные сдались.

Спалив Радогощ, литвинское войско осадило Чернигов и стало обстреливать его из пушек. Однако воевода, князь Федор Мезецкий, не пал духом. Орудийным огнем он не позволил противнику подойти вплотную к городским стенам, а ночью вышел из крепости и внезапно атаковал врага. Литвины, утомленные походом и дневной баталией, спали крепким сном. Застигнутые врасплох, они в панике разбежались, оставив московитам все свои пушки и весь обоз. Немировичу и Чижу пришлось вернуться в Киев «с отчаянием и стыдом», по выражению Карамзина.

В рязанских землях несколько отрядов татар разбили московские воеводы, князья Пунков и Татев. После этого татары ушли в Крым.

Воеводы Александр и Иван Вишневецкие, посланные Сигизмундом под Смоленск, тоже потерпели неудачу. Смоленский наместник, князь Никита Оболенский, вышел из города навстречу, разбил литвинов и преследовал их на протяжении нескольких верст. Таким образом, вопреки надеждам Сигизмунда, война не давала желаемых результатов. И это несмотря на то, что главные силы Москвы стояли в то время под Серпуховом, чтобы дать отпор крымским татарам.

Лишь в конце октября 1534 года московская рать двинулась на Литву. Большой полк вели князья Михаил Горбатый-Суздальский и Никита Оболенский; передовой полк — свежеиспеченный боярин, любовник великой княгини, князь Иван Овчина-Телепнев-Оболенский. Из Новгорода князь Борис Горбатый шел на соединение с братом Михаилом. По пути Борис Горбатый с новгородско-псковской ратью, опустошил окрестности Витебска, но город взять не смог.

А его брат Михаил Горбатый и Никита Оболенский из Борисова «чрез Менеск (Минск) с огнем и мечом дошли до Молодечны». В конце 1534 года царские воеводы осадили Полоцк. Но и этот город они не взяли. Впрочем, цель похода заключалась в ином — в ограблении и опустошении вражеской территории. Карамзин писал:

 

«От границ Смоленска запылали села и предместий городов литовских: Дубровны, Орщи, Друцка, Борисова. Не встречая неприятеля в поле и не занимаясь осадою крепостей, воеводы московские чрез Менеск (Минск) с огнем и мечем дошли до Молодечны, где присоединился к ним, с новгородцами и псковитянами, наместник князь Борис Горбатый, опустошив все места вокруг Полоцка, Витебска, Бряславля. Несмотря на глубокие снега и жестокие морозы, они пошли к Вильне: там находился сам король, встревоженный близостию врагов… Легкие отряды их жгли и грабили в пятнадцати верстах от Вильны…

Но воеводы наши, довольные его ужасом и разорением Литвы, истребив в ней жилища и жителей, скот и хлеб, до пределов Ливонии, не потеряв ни одного человека в битве, с пленниками и добычею возвратились в Россию, чрез область Псковскую, в начале марта…

Неличная слабость престарелого Сигизмунда, но государственная слабость Литвы объясняет для нас возможность таких истребительных воинских прогулок. Не было устроенного всегдашнего (постоянного) войска; надлежало собирать его долго».

 

По тому же поводу Нечволодов сообщает:

 

«Не встречая нигде войск противника, которых, как мы знаем, было всегда весьма трудно собрать вовремя литовским великим князьям, наша рать, разорив неприятельские области, подошла, невзирая на страшные снега и жестокие морозы, почти к самой Вильне, где сидел встревоженный Сигизмунд, и затем, не предполагая осаждать этот сильно укрепленный город, она торжественно вернулась назад. В то же время воеводы, князья Федор Телепнев и Тростенские ходили с таким же успехом от Стародуба к Мозырю, Турову и Могилеву, — тоже нигде не встречая неприятельских войск и всюду внося ужас и опустошение».

Нечволодов А. Сказания о русской земле. Книга 4, с. 7

 

На следующий год (1535) власти ВКЛ в дополнение к своему шляхетскому ополчению наняли 5 тысяч польских жолнеров, а король дал им одну тысячу конников и 500 пехотинцев из своего войска. Поляки соединились с литвинами в конце мая под Речицей.

Первоначально это войско должно было идти к Смоленску. Но в Москву явились перебежчики, слуги князей Семена Вельского и Ляцкого, предупредившие московские власти о направлении главного удара и его сроках. Навстречу литовцам из Москвы в мае вышли крупные силы: большой полк князя Василия Васильевича Шуйского, передовой полк князя Ивана Овчины-Телепнева-Оболенского. Они наносили удар в направлении Кричев — Могилев, сжигая все селения на своем пути.

С северного направления в Литву должны были вторгнуться отряды новгородцев и псковитян под предводительством князей Бориса Горбатого и Михаила Воронцова. Им предписывалось быстро построить крепость на берегу Себежского озера, сделать ее своим опорным пунктом, а затем идти на соединение с Шуйским и Телепневым-Оболенским. Но эти воеводы только отчасти исполнили указание: послали воеводу Бутурлина строить Себежскую крепость, сами же разместились в Опочке и дальше не шли вплоть до осени.

Войсками Литвы командовали великий гетман Литвы Юрий Радзивилл, великий гетман Короны Ян Тарновский, киевский воевода Андрей Немирович (Немира), князь Илья Острожский, а также московский беглец, князь Семен Вельский. Избегая решительного сражения с высланной против них ратью, они двинулись в сторону Северской земли, на 200 верст южнее направления главного удара московитов. В июне 1535 года их войска осадили Гомель и начали артиллерийский обстрел гомельского замка:

 

«А так в середу весь день на замок стрелба била, а потом с середы на четверг всю ночь и в четверг мало не весь день с наших дел (орудий) стрелбу чинили»…

 

Наместник Гомеля, князь Дмитрий Щепин-Оболенский оказался трусом. С гарнизоном и частью артиллерии он ушел в Москву, где его немедленно бросили в темницу за «измену»:

 

«Не храбр и страшлив, видев люди многие и убоявся, из града побежал, дети боярские з ним же и пищалники»… «Тутошние люди немногие, видя воеводское нехрабрство и страхование, здаша град» (16 июля).

 

В отличие от Гомеля, город Стародуб, где воеводой был князь Федор Телепнев-Овчина-Оболенский (родной брат Ивана), сопротивлялся отчаянно. Тогда немецкие инженеры прорыли подкоп под стены города и одновременно взорвали сразу несколько фугасов. В образовавшийся пролом ворвались литовские воины:

 

«Ужасный гром потряс город; домы запылали; неприятель сквозь дым ворвался в улицы. Князь Телепнев с своею дружиною оказал геройство; топтал, гнал литовцев; два раза пробивался до их стана: но, стесненный густыми толпами пехоты и конницы, в изнеможении сил, был взят в полон вместе с князем Ситцким. Знатный муж, князь Петр Ромодановский, пал в битве; Никита Колычев умер от раны чрез два дни. 13 000 граждан обоего пола изгибло от пламени или меча; спаслися немногие и своими рассказами навели ужас на всю землю Северскую».

(Карамзин).

 

В связи с этим рассказом следует пояснить, что в Стародубе, кроме гарнизона и горожан, собрались жители окрестных сел.

Город Почеп был укреплен очень слабо. Поэтому воевода Федор Сукин сжег его дотла, а сам ушел с жителями и гарнизоном. От Почепа литвины повернули назад. Карамзин писал:

 

«Литовцы, завоевав единственно кучи пепла, ушли восвояси».

 

Московские полки, которым предписывалось прийти на выручку в Северские земли, не успели этого сделать, так как им пришлось отражать набег крымских татар орды Ислам-Гирея (примерно 15 тысяч конников) в Рязанскую землю:

 

(Московские бояре) «немедленно возвратили шедшее к Стародубу войско; собрали в Коломне несколько тысяч людей. Князья Димитрий Вельский и Мстиславский отразили хищников от берегов Оки, гнались за ними, принудили их бежать в степи».

(Карамзин).

 

Основная московская рать Шуйского — Телепнева осадила Мстиславль. Между тем, осенью 1534 года здесь разместился гарнизон в составе 600 конников и 300 пехотинцев. Вместе с ополчением мещан и селян, это была внушительная сила. Поэтому, когда в ноябре 1535 года войско Василия Шуйского и 10 подчиненных ему воевод пришло «з пушками и пищалями… Мстиславля добывати», оно столкнулось с упорным сопротивлением. Король Сигизмунд писал в этой связи в одном из своих писем:

 

«Замок наш Мстиславский моцне облегли и здел (орудий) его добывають немалый час з великим штурмом… И за тым добыванием жадного звытяжства (никакой победы) не одержали, одно вежу (башню) над вороты и неколко городен з дел побили»… (Московиты) «посад изгонили и на посаде многих людей поймали в полон, а иных секли, посад сожгли, а град отстоялся»…

 

Иначе говоря, московиты взяли и сожгли посад, но замок (цитадель) остался в руках литвинов. Постояв несколько недель у Мстиславля, опустошив окрестности, захватив в плен много местных жителей, московиты пошли дальше.

Шуйский сжег деревни в окрестностях Кричева, Дубровно, Княжичей, Шклова, Копыси и Орши, а затем отступил назад к Смоленску.

Федор Телепнев-Овчина в ноябре добрался до Новогрудка, но взять не смог. Это не удивительно. К тому времени замок представлял собой мощное каменное сооружение с семью башнями, окруженное рвом шириной 30 и глубиной 4 метра. После непродолжительной осады он вслед за Шуйским вернулся в Смоленск. Тогда же (в конце ноября 1535 года) войско князя Б. И. Горбатого, прибывшее из Опочки, снова осаждало Полоцк, опять без успеха, хотя ни снега, ни морозов не было.

 

* * *

 

Тем временем Бутурлин с частью новгородцев и псковичей быстро построил новый укрепленный городок, получивший название Себеж. Сигизмунду появление крепости у него под носом очень не понравилось. Дальнейшие события хорошо изложил Карамзин:

 

«Сигизмунд не мог равнодушно видеть сию крепость в своих пределах: он велел киевскому наместнику Немирову взять ее, чего бы то ни стоило. Войско его, составленное из 10 000 литовцев и поляков, обступило (27 Февраля) город. Началась ужасная пальба; земля дрожала, но стены были невредимы: худые пушкари литовские, вместо неприятелей, били своих; ядра летели вправо и влево: ни одно не упало в крепость. Россияне же стреляли метко и сделали удачную вылазку. Осаждающие пятились к озеру, коего лед с треском обломился под ними. Тут воеводы Себежские, князь Засекин и Тушин, не дали им опомниться: ударили, смяли, топили несчастных литовцев; взяли их знамена, пушки и едва не всех истребили. Немиров на борзом коне ускакал от плена, чтобы донести старцу Сигизмунду о гибели его войска — и как сетовали в Киеве, в Вильне, в Кракове, так веселились в Москве; показывали народу трофеи, честили, славили мужественных воевод».

 

Весной и летом 1536 года, московские воеводы, князья Горенский и Барабашев, ходили к Любечу и сожгли посад Витебска, изрядно ограбили окрестные селения, увели в плен много жителей города и окрестных сел. Тем же летом московский отряд был разбит под Кричевом.

На этом военные действия прекратились. Москва, занятая борьбой с татарами, хотела мира. Литва, от которой война потребовала больших затрат — тоже.

Таким образом, планы Сигизмунда I на возвращение земель ВКЛ, захваченных Иваном III и Василием III, увенчались лишь частичным успехом.

В начале 1537 года в Москву приехал посол Ян Глебович, полоцкий воевода, с четырьмястами знатных шляхтичей и слуг. Правительница, великая княгиня Елена Глинская, поручила ведение переговоров боярину Михаилу Юрьевичу Захарьину-Кошкину.

Переговоры шли долго и трудно. Сначала стороны выясняли, кто первым начал войну. Потом, следуя обычаю, выставляли друг другу нереальные территориальные претензии. Москва требовала отдать ей Киев и Полоцк, Литва ставила условием заключения «вечного мира» возврат Смоленска, передачу Пскова либо Новгорода. Послы ВКЛ домогались возврата всей Северской земли и ликвидации новопостроенных замков — Себежа, Велижа, Заволочья. Московская сторона настаивала на сохранений предвоенных границ и полном возврат всех пленных. Вильно соглашалось вернуть пленников лишь в обмен на Чернигов.

Наконец, 18 февраля 1537 года в Москве стороны подписали перемирие сроком на пять лет, считая с 25 марта. По нему Гомель, Стародуб и Мстиславль остались за Литвой, а ряд городов на левой стороне Днепра — Кричев, Рославль, Чернигов, новопостроенные крепости Себеж, Заволочье (в Ржевском уезде) и Велиж (в Торопецком уезде) — за Москвой.

 

ЧАСТЬ II