Ливонская воина царя Ивана IV

(1558–1581 гг.)

 

Глава 1

ПРЕДЫСТОРИЯ ВОЙНЫ

 

В январе 1558 года началась Ливонская война. Она длилась 24 года и стала самой продолжительной, самой крупномасштабной из всех войн, которые вела Московская Русь в XVI и XVII столетиях, причем завершилась ее полным поражением.

В этой войне Великое княжество Литовское не сразу столкнулось с Москвой. Однако в ней переплелись интересы многих государств, а сама война сыграла столь огромную роль в их истории, что необходимо дать хотя бы краткое описание всех ее периодов и важнейших событий.[91]

 

Дипломатические баталии

В 1537–1556 гг.

 

Перемирие 1537 года обе стороны соблюдали около 25 лет. В Москве в тот период сначала шла борьба между боярскими группировками, потом укреплял свою власть Иван IV. Кроме того, досаждали набеги крымских и казанских татар. Великий князь Литвы Сигизмунд I Казимирович (по прозвищу «Старый») после трех неудачных войн с Москвой стремился избежать новой войны.[92]Любопытно в этой связи его обращение к Литовской Раде в сентябре 1538 года, где он сообщил, что до истечения срока перемирия с Москвой остается три года, а потому надо думать о возможности новой войны:

 

«Что касается до начатия войны с нашим неприятелем московским, то это дело важное, которое требует достаточного размышления. Не думаю, чтоб жители Великого княжества Литовского могли одни оборонить свою землю без помощи наемного войска. Вам, Раде нашей, известно, что первую войну начали мы скоро без приготовлений, и хотя земские поборы давались, но так как заранее казна не была снабжена деньгами, то к чему наконец привела эта война? Когда денег не стало, мы принуждены были мириться.

Какую же пользу мы от этого получили? Если теперь мы не позаботимся, то по истечении перемирия неприятель наш московский, видя наше нерадение, к войне неготовность, замки пограничные в опущении, может послать свое войско в наше государство и причинить ему вред.

Так, имея в виду войну с Москвою, объявляем вашей милости волю нашу, чтоб в остающиеся три года перемирных на каждый год был установлен побор на первый год серебщизна по 15 грошей с сохи, на второй — по 12,на третий — по 10; чтобы эти деньги были собираемы и складываемы в казну нашу и не могли быть употреблены ни на какое другое дело, кроме жалованья наемным войскам».

 

Итак, денег на войну у Литвы не было, особых надежд взять реванш — тоже. В итоге 25 марта 1542 года, точно в день завершения пятилетнего срока перемирия, послы ВКЛ подписали в Москве соглашение с правительством боярина Ивана Шуйского о продлении перемирия еще на семь лет.[93]

В 1548 году король польский и великий князь литовский Сигизмунд I «Старый» умер (ему был 81 год, по меркам XVI века он справедливо считался очень старым). На польский престол взошел его 28-летний сын Сигизмунд II Август (1520–1572), которого еще в 1529 году 9-летним ребенком провозгласили великим Князем литовским под именем Жигмонт II.

Хронисты писали, что Сигизмунд Август объединил в себе литовское упорство своего деда Казимира, итальянскую утонченность матери Боны, хозяйственность бабки и ягеллонскую щедрость. Более всего он прославился не государственными деяниями, а своим романом с красавицей Барбарой Радзивилл[94](1520–1551), дочерью великого гетмана ВКЛ Юрия Радзивилла, сестрой могущественных магнатов Николая Радзивилла «Рыжего» и Николая Радзивилла «Черного». Он женился на ней в 1547 году, а 7 декабря 1550 года, преодолев сильное сопротивление магнатов и шляхты, короновал ее в Кракове. Но вскоре (8 мая 1551 года) королева умерла. Современники были убеждены, что ее отравила свекровь, герцогиня Бона Сфорца. Эта романтическая история послужила сюжетом для многочисленных художественных произведений.

Здесь мы дадим слово Нечволодову:

 

«Ко времени смерти отца Сигизмунд-Август был сильно занят своим вторым браком. После смерти первой жены, австрийской принцессы, не оставившей ему детей (Елизавета Габсбург умерла 15 июня 1545 г.), он влюбился в молодую вдову Трокского воеводы Гаштольда, прекрасную Барбару, урожденную Радзивилл, обладавшую по единодушным отзывам современников и всеми душевными качествами, и тайно женился на ней.

Когда незадолго до смерти отца он объявил о своем браке, среди польской знати возникло сильное неудовольствие, что их будущая королева — родом литвинка… Сигизмунду-Августу, по занятии отцовского престола, пришлось вступить в упорную борьбу на защиту своего брака с Барбарой. Он успел, наконец, добиться признания ее королевой, но вслед за тем она умерла в начале 1551 года, говорят, отравленная своей злою свекровью».

Нечволодов А. Сказания о русской земле. Книга 4, с. 50

 

Итак, Сигизмунду II Августу было не до войны. В январе 1549 года он послал в Москву послов договариваться о «вечном мире». Уже 13 февраля они подписали документ о продлении перемирия еще на пять лет. Что же касается «вечного мира», то Литва ставила обязательным его условием возврат Смоленска. Но московские бояре отвечали: «ни одной драницы из Смоленска государь наш не уступит».

Впрочем, молодой государь Иван Васильевич (ему шел тогда 19-й год), не хотел «вечного мира» и со Смоленском. Он говорил боярам:

 

«За королем наша вотчина извечная, Киев, Волынская земля, Полоцк, Витебск и многие другие города русские, а Гомель отец его взял у нас во время нашего малолетства: так пригоже ли с королем теперь вечный мир заключать? Если теперь заключить мир вечный, то вперед уже через крестное целование своих вотчин искать нельзя, потому что крестного целования никак нигде нарушить не хочу».

 

Иван решил заключить лишь перемирие именно с той целью, чтобы иметь потом предлог для завоевания якобы своих «старинных вотчин». Если же послы спросят бояр, на каких условиях государь согласился бы заключить «вечный мир», то надо потребовать от Литвы уступки Гомеля, Полоцка и Витебска. При этом Полоцк и Витебск следует требовать специально для того, чтобы вечный мир не состоялся, потому что если послы согласятся уступить Гомель, Смоленск, Полоцк и Витебск, то вряд ли удастся отказаться от заключения «вечного мира».

При подписании соглашения о продлении перемирия возникли затруднения из-за титула Ивана, объявившего себя по примеру деда «царем всея Руси». Литовские послы (витебский воевода Станислав Кишка и маршалок Ян Камаевский) потребовали дать им грамоту для своего государя с объяснением того, каким образом Иван вдруг стал царем. Бояре ответили им устно, что прежде московских князей не величали царями потому, что никто из них на царство не венчался, а вот Иван венчался по примеру Владимира Мономаха.[95]

Этот аргумент послов не убедил, они отказались подписывать договор. Послы уже сели в возок, чтобы ехать домой, но тут их вернули и позволили написать грамоту от королевского имени без упоминания царского титула Ивана Васильевича.

Для взятия клятвы с короля о соблюдении перемирия в Вильно отправился окольничий Михаил Яковлевич Морозов. Кроме того, ему поручили добиваться от Сигизмунда-Августа признания царского титула Ивана. Но литовский властитель велел ответить Морозову, что отец Ивана (Василий III) царем себя не называл. Что же касается Владимира Мономаха, то, во-первых, это дело давнее, а во-вторых, Клев сейчас принадлежит ему, Сигизмунду-Августу, так что у него больше оснований, чем у великого князя московского, называть себя царем киевским. Все христианские государи величают титулом «царь» («кесарь», искаженное «цезарь») только римско-германского императора.[96]Когда же великий князь литовский и великий князь московский называют «царями» хана Крыма и других «поганских» господарей, то это делается лишь по старому обычаю, давно их славяне так называют, сами себя «поганские цари» величают ханами либо султанами.

Разумеется, Сигизмунд-Август не стал величать Ивана царем в своих грамотах. Злобствуя по этому поводу, Иван велел в ответных грамотах не употреблять по отношению к Сигизмунду II титул «король польский». Литовские гонцы не взяли такой грамоты и уехали с пустыми руками.

Лишь 12 сентября 1552 года в Москве было подписано перемирие на два года, со вступлением в силу с 25 марта 1554 года, а 7 февраля 1556 года обе стороны подписали соглашение, по которому перемирие продлевалось с 25 марта 1556 года еще на семь лет.

При этом титул «царь всея Руси» за Иваном IV литвины и поляки не признали. Московским послам и боярам не помогли ни ссылки на римского «царя» Августа, якобы предка Ивана, ни то, что «Казанского и Астраханского государств титулы царские Бог на нас положил».[97]

 

Подготовка Ивана IV к завоеваниям

 

Готовясь к будущим завоеваниям на Востоке (Казань, Астрахань) и на Западе (Ливония, Литва), Иван IV в 1550-е годы осуществил крупные преобразования в вооруженных силах Московской Руси.

В основу его военной реформы легли идеи литвинского шляхтича Ивана Семеновича Пересветова. Пересветов прежде был на военной службе в Литве (в частной армии Ф. Сапеги), затем у короля Венгрии Яна Запальни и короля Чехии Фердинанда I, у господаря Молдавии.

В 1539 году Пересветов приехал в Москву, где тоже, поступил на военную службу. Осенью 1549 года Пересветов передал Ивану семь своих сочинений («книжек») — «Сказание о Магмет-султане», «Сказание про царя Константина», «Малая челобитная» и другие. В них он изложил проект государственных, военных и судебных реформ.

Его главные мысли сводились к следующим тезисам. Стране нужна сильная самодержавная власть, опирающаяся на постоянное войско, отлично обученное и вооруженное, с постоянными начальниками. Командиров надо назначать по их способностям, а не степени знатности. Все доходы следует собирать в государеву казну; за счет казны платить жалованье служилым людям и производить оружие, в первую очередь огнестрельное, особенно артиллерию.

Отметим также, что Пересветов советовал Ивану быть беспощадным и самым жестоким образом подавлять любые попытки противодействия государевой воле: «не мочно царю без грозы быти; как конь под царем без узды, тако и царство без грозы». Людей, особенно вельмож, посмевших перечить самодержцу, надо «огнем жещи и иные лютые смерти им давати, чтобы зла не множилось».[98]

Иван не мог не прислушаться к этим советам, ибо они пришлись и к времени, и к месту, и к его характеру. В 1550 году он учредил «стрелецкое войско», т. е. подразделения стрелков («пищальников») из числа вольных людей. Они получали земельные участки и жалованье, за что обязывались служить царю пожизненно и наследственно. Стрельцы поначалу были только пешие. Впрочем, создание стрелецких пехотных полков шло туго. Царю Ивану удалось создать всего 6 полков общей численностью три тысячи человек. А к концу века стрельцов было лишь 12 тысяч.

Значительно более успешно шли дела в артиллерии, сыгравшей важную роль во всех завоевательских походах Москвы. К началу Ливонской войны ее численность составила примерно 200 стволов разного калибра, что для того времени было очень хорошим показателем.

В том же 1550 году Иван IV издал указ о самом крупном в русской истории наделении служилых людей землей. Он приказал раздать «детям боярскими сразу тысячу поместий в ближайших окрестностях Москвы, причем поместья выделялись исключительно по заслугам, а не по знатности происхождения. Эта тысяча (точная цифра — 1078 человек) составила конный полк личной охраны царя, названный Стремянным.

Формирование поместного ополчения регулировало Уложение 1556 года. Согласно ему, служба боярских и дворянских сыновей должна была начинаться по достижении ими 15-летнего возраста. Для учета таких «новиков» в различные районы страны выезжали бояре и думные дьяки. Каждому вновь принимаемому на службу юноше они определяли поместный и денежный оклад. Поместный оклад составлял от 150 до 450 десятин земли. Деньгами платили 4–7 рублей в год. Каждый дворянин являлся в ополчение верхом на коне, причем не один, а с несколькими «боевыми холопами» — своего рода безземельными шляхтичами.

Что касается «смертей лютых», то речь о них пойдет дальше.

 

Причины и повод для войны

 

В 1948 году, в связи с обсуждением второй серии кинофильма «Иван Грозный», так и не выпущенной в прокат, ЦК ВКП(б) принял специальное постановление о том, как надо трактовать личность царя Ивана IV и его политику.

По предложению Сталина, единогласно одобренному членами ЦК, опричнину предписали отныне считать «прогрессивным» общественным явлением, а бояр — «реакционерами». Ничего не поделаешь, душегубу и садисту Иосифу Виссарионовичу, страдавшему манией преследования, очень нравился душегуб и садист Иван Васильевич, подозревавший в измене абсолютно всех. С тех пор в советской историографии утвердилась следующая концепция:

 

«Ливонская война для России была поставлена в повестку дня самой историей — выхода к Балтийскому морю требовали ее экономические и военные интересы, а также необходимость культурного обмена с более развитыми странами Запада. Иван Васильевич, следуя по стопам своего знаменитого деда — Ивана III, решил прорвать блокаду, которой фактически отгородили от Запада Россию враждебные ей Польша, Литва и Ливонский орден».

Заичкин И. А., Почкаев И. Н. Русская история. Популярный очерк. М., 1992, с. 295

 

Как мы уже знаем из предыдущих глав, именно «знаменитый дед» самолично «закрыл окно в Европу», обрушившись на Новгород в 1477 году. А что касается Ивана IV, то в нынешние времена уже далеко не все историки разделяют взгляды И. В. Сталина и его идейных преемников. Так, современный российский историк А. М. Буровский пишет:

 

«Иван IV и его эпоха — это какой-то сплошной провал в истории… Провалы возникают всякий раз, когда факты опровергают исторические стереотипы или могут показать московский тип государства с невыгодной стороны. Очередным стереотипом стало утверждение «прогрессивного характера» Ливонской войны. Мол, необходимо было выйти к Балтийскому морю, и это оправдывает все потери и все усилия.

Но вот первый провал: никакой необходимости двигать армии не было и в помине, потому что древний Новгород давно и успешно вы активную морскую торговлю на Балтике. Вмешательство Москвы отнюдь не создало чего-то нового, а напротив, уничтожило уже давно достигнутое».

Бушков А. А., Буровский А. М. Россия, которой не было. Москва, 2000, с. 8–9

 

Читаешь эти слова и в очередной раз убеждаешься, что новым является хорошо забытое старое. Например, такой авторитет, как Н. И. Костомаров, еще в 70-е годы XIX века назвал Ливонскую войну проявлением стремления Ивана Грозного к захвату и ограблению все новых и новых территорий.[99]

В самом деле, был ведь у Московской Руси и выход к морю, и возможность торговли со странами Западной Европы, и канал для культурного обмена. Речь идет о Новгороде. Но царь Иван IV сам все это уничтожил, полностью и окончательно разгромив Новгород, едва начавший приходить в себя после того погрома, что учинил в нем его дед — Иван III.

Главной причиной Ливонской войны стала жажда грабежа, снедавшая московского тирана. Это были богатые земли. Еще в 1437 году ливонские города поразили роскошью зданий и богатством жителей суздальского священника Симеона и его спутников, которые ехали через Дерпт в Ригу, чтобы отправиться морем на восьмой Вселенский собор во Флоренции. За последующие 130 лет они стали еще богаче. Зная об этом, Иван IV решил ограбить богатую Ливонию, а затем присоединить ее к своему государству. Но для успеха в этом замысле требовалась гибкая и разумная внешняя политика. Между тем, с гибкостью у Ивана Васильевича всегда были большие проблемы.

Помимо причины, обычно нужен еще и предлог для войны. Этот вопрос в Москве решили просто. Там нашли даже два предлога.

Первым из них стало требование Ивана к Ливонскому ордену в 1554 году, чтобы тот уплатил дань за 50 лет (считая от 1503 года) с Юрьевской (Дерптской) волости, якобы установленной в давние времена договором между Москвой и Орденом. Между тем, вот что пишут об этой дани современные российские историки:

 

«Происхождение «юрьевской дани» неизвестно… Упоминание о «юрьевской дани» содержалось в договорах Пскова и Дерптского епископа с 60-х гг. XV века: она выплачивалась епископом в пользу Псковской республики».

История России с древнейших времен…, с. 371

 

Как видим, Москва здесь абсолютно не при чем. Это царские чиновники (дьяки) Иван Висковатый и Алексей Адашев сочинили, будто бы немцы должны платить ее за разрешение прежних московских государей (Псков они вообще не упоминали) селиться в Юрьеве (Дерпте). Как бы там ни было, Иван установил срок для уплаты дани (по гривне с каждого жителя волости, деньги для тех времен большие) в три года. Ливонские посольства дважды в течение 1557 года пытались добиться отмены пресловутой дани, или хотя бы снижения ее размеров и отсрочки выплаты, но безуспешно.

В качестве второго предлога решили использовать весть о закрытии нескольких православных храмов в Ревеле, Риге и Дерите ввиду отсутствия прихожан. «Православно озабоченный» дореволюционный историк Нечволодов утверждал, что Иван пошел войной на ливонских немцев в первую очередь ради защиты православной веры. В качестве доказательства он цитировал письмо Ивана Васильевича, отправленное им в 1553 году капитулу (руководству) Ливонского ордена;

 

«Необузданные ливонцы, противящиеся Богу и законному правительству! Вы переменили веру, свергнули иго императора и папы Римского: если они могут сносить от вас презрение и спокойно видеть свои храмы разграбленными, то я не могу и не хочу сносить обиду, нанесенную мне и моему Богу. Бог посылает во мне вам мстителя, который приведет вас в послушание».

Нечволодов А. Сказания о русской земле. Книга 4, с. 101

 

Понятно, что при такой постановке вопроса практически полное отсутствие православных в Ливонии не имело никакого значения.