Литургия Слова (Оглашенных).

Одним из ключевых акцентов Литургии Слова выступает собрание общины в целом и слушание Слова Божия. Чтения из Писания, совершаемые в древности в центре храма, со специальной платформы, именуемой «бе v ма», вокруг которой стояли молящиеся, способствовало созиданию единства между клиром и верными. «Все нуждаются в слышании Слова Божиего и очищении им. Литургия, кажется, хочет дать нам важный урок в своей начальной части, и, независимо от достоинства или полученного рукоположения, все равны в своей потребности быть наученными Словом Божиим и в очищении, перед тем, как начнётся страшная тайна Евхаристической Жертвы. Вот почему некоторые древние тексты указывают, что епископ должен одевать литургические облачения только в начале приношения даров, когда клирики приступают к престолу, как избранные служители, получив очищение Словом Божиим». [133] Эта часть Литургии по своей форме весьма сходна с древним синагогальным богослужением, здесь преобладает дидактический (научительный) характер над сакраментально-мистическим.

В начале своего развития Литургия христианской традиции не имела обширного последования проскомидии и Литургии Слова. Богослужение начиналось с приветствия предстоятеля и чтений Священного Писания, которых было три: из Ветхого Завета, Евангелия и апостольских Посланий. После этого следовала проповедь, диаконы отбирали из приношений лучшие хлеб и вино, совершалась Евхаристическая молитва (Анафора) и приобщение Святых Христовых Таин. Таков был общий порядок Литургии во II-III в.

Известно, что на заре христианства, в Римской Церкви папа Телесфор около 130г. ввёл в употребление к началу литургии утреннее славословие "Слава в вышних Богу..." – (лат.) "Gloria". В начале, на Западе его пели только в день Богоявления, а в V веке оно стало звучать во все воскресные и праздничные дни.[134] Причём в древних латинских рукописях оно именуется как гимн для Воскресной утрени. В Православной Церкви это, так называемое "Великое славословие", поется в завершении Утрени, а непосредственно в последовании Литургии не используется, в отличие от католической традиции, где его до сих пор исполняют в начальной части Мессы. Памятуя о традиции возможности совершения Утрени в соединении с Литургией, пение этого гимна в конце Утрени предстает, в таком случае, предваряющим к служению Литургии.

Благодаря развитию определенной церковной дисциплины в III веке в последовании Литургии Слова после чтения Писания и проповеди добавляются моления об оглашенных, бесноватых и кающихся. Первые из которых, в редакциях, сохраняются в чине Литургии до сего дня. Перед началом Евхаристического моления добавились молитвы верных и о предложенных честных дарах (по сути это молитва в завершении проскомидии, являющаяся как бы предварительной к Евхаристии). Примерно такой порядок Литургии сохранялся до первой половины V века.

Великая (мирная) ектения, именуемая в греческой практике sinavpth [синапти], в V-VI веках помещалась после чтения Писания и проповеди. Это была пространная ектения по содержанию представляющая собой что-то среднее между современной мирной и сугубой ектенией, которая могла насчитывать до нескольких десятков прошений. Сегодня у нас мирная ектения звучит в начале Литургии Слова, перед первым антифоном а Сугубая - после чтения Писания. Приблизительно в VIII веке, великая ектения была перенесена на новое место, перед «Трисвятым», а с конца XI века, когда в Литургии закрепляются антифоны, помещена на место, которое она занимает сегодня.[135]

Имперский византийский обряд Константинополя постепенно усваивал в церковный обряд Литургии нововведения. Так «Трисвятое» пение впервые появляется в константинопольских богослужебных шествиях, но постоянно входит и в практику литургического обряда. По своему происхождению «Трисвятое»является древним тропарем, который пелся во время покаянных процессий, которые были достаточно распространены в Константинополе в V веке. Целью этих процессий были прошения Бога о защите города от землетрясений, эпидемий и других бедствий. «Легенда о происхождении Трисвятого действительно связывает откровение об этом гимне с землетрясением, сотрясшим столицу. Согласно этой легенде, землетрясение было катастрофическим, и люди собрались на молитву за пределами города, прося Бога о милости… Внезапно некий мальчик был взят на Небеса, где он слышал пение ангелов: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас!» Вернувшись на землю, мальчик рассказал собравшимся об этом ангельском пении. Люди сами запели эту песнь… и землетрясение прекратилось». [136] Вскоре «Трисвятое» прочно вошло в состав Литургии и стало служить тропарем-припевом, повторяемым к стихам избранных псалмов. И в наше время епископ благословляя народ, во время пения Трисвятого, произносит стихи 14-15 из псалма 79: «Призри с небесе, Боже, и виждь, и посети виноград сей и утверди и, егоже насади десница Твоя». Итак, «Трисвятое» стало использоваться и вне процессий, заняв сначала место входного песнопения при вхождении служащих в храм. Непосредственно перед входом в основное помещение храма пение приостанавливалось, и читалась входная молитва (сегодня, как правило, звучащая очень тихо во время малого входа с Евангелием). Когда процессия входа была уже внутри храма, Литургия начиналась с приветствия «Мир всем» и чтения Писаний.

Таким образом, первоначальные обряды вхождения в церковь извне и внесение из хранилища в собрание молящихся Евангелия для чтения (сегодня оно хранится на престоле), превратились в византийском обряде Литургии в некие рудементы, в скором времени облеченные новыми оттенками смысла. Эти, некогда функциональные процессии превратились в символический выход священнослужителей из алтаря и вход обратно через «царские врата» иконостаса. Следует сказать, что в ранневизантийском богослужении «царскими» именовались врата, ведущие из притвора в основное помещение храма, и вход этими вратами был функционально необходимым входом. Этот вход в византийской традиции был облечен символической типологией, в которой «земная церковь видится как подобие небесного святилища, где обитает Бог, а земная литургия является совместным торжеством почитания, которое агнец небесный и хоры ангелов совершают перед троном Бога», - и прежде входа в храм предстоятель совершал молитву входа, поистине космического содержания: «Владыко Господи Боже наш, уставивый на небесах чины и воинства ангел и архангел, в служение Твоея славы, сотвори со входом нашим входу святых ангелов бытии, сослужащих нам и сословословящих Твою благость…». [137]В последствии процессия «малого входа» с Евангелием получила переосмысление как символ явления Христа в образе Слова.

Вокруг пения «Трисвятого» в VI веке развернулись доктринальные споры, связанные с антиохийским добавлением в текст этого гимна фразы: «распныйся за нас», что указывало адресатом этой молитвы Иисуса Христа. Византийское толкование относило «Трисвятое» ко всей Святой Троице: «Святый Боже» - к Отцу, «Святый Крепкий» - к Сыну, «Святый Бессмертный» - к Святому Духу. Спор этот был, соответственно, между монофизитами и православными. При этом вполне вероятно, что изначально смысловая направленность этого гимна устремлена к Богу-Отцу, подобно серафимской песни «Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф…» (Ис. 6:3), входящей в состав Евхаристической молитвы, о чем имеются свидетельства того же времени.[138] Реконструкция Литургии по свидетельствам сирийских отцов этого времени указывает на следующий текст Трисвятого пения: «Святый Боже и Отче, Святый Крепкий, Сын Божий, воплощенный и распятый плотию ради нас, Святый Безсмертный, Дух Святый, единый господь саваоф, помилуй нас». [139] Как бы то ни было, спорам не суждено было остро разгореться, а написанный в этот же период времени гимн «Единородный Сыне» указал в своем тексте все те аспекты в отношении Иисуса Христа, которые монофизиты пытались подчеркнуть в пении Трисвятого.Текст этого гимна по преданию был написан императором Юстинианом в 30-х гг. VI столетия и стал новым входным песнопением, входящим в состав литургии и поныне, - «Единородный Сыне и Слове Божий, Бессмертен Сый, и изволивый спасения нашего ради воплотитися от Святыя Богородицы и Приснодевы Марии, неприложно вочеловечивыйся; распныйся же Христе Боже, смертию смерть поправый, един сый Святыя Троицы, спрословляемый Отцу и Сныну и Святому Духу, спаси нас». Изначально это песнопение исполнялось также со стихами избранных псалмов, и, в частности, псалма 94, использовавшегося для воскресных дней. «После X века под палестинским влиянием было введено 8 специальных воскресных тропарей, являвшихся Входными для последовательно восьми воскресений <…> обычно, тропарь пелся полностью в начале и конце псалма, а после каждого стиха повторялась последняя фраза... Введение новых воскресных тропарей заставило переместить прежний тропарь «Единородный Сыне» ко второму антифону, где он сейчас и располагается». [140]А между литургийным «входом с Евангелием» и пением «Трисвятого» стали пропевать дневные тропари.

В дни, когда перед Литургией совершались крещения оглашенных, «Трисвятое» заменялось на гимн «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся», пение которого сохранено поныне в последовании Таинства крещения и в Литургии дней некоторых праздников, когда в древности совершались крещения оглашенных, - Рождество Христово, Болгоявление, Воскрешение Лазаря, Пасха (Великая Суббота), Пятидесятница. В современном чинопоследовании крещальной Литургии, согласно служебнику, также указано вместо «Трисвятого» петь это песнопение. А в дни воспоминаний Креста Господня, - 3-я неделя Великого поста, праздник «Водвижение», - вместо «Трисвятого» на Литургии предписывается петь: «Кресту Твоему покланяемся Владыко и святое Воскресение твое славим».

Пение антифонов в начале Литургии было закреплено в VIII веке (по типу современных будничных), но ещё не воспринималось как её неотъемлемая часть, патриарх в Константинополе входил в храм только при пении 3-го антифона. В это время приготовление хлеба и вина (проскомидия), совершавшееся до этого после чтения Писаний и ектении, т.е. в начале Литургии верных, переносится к началу Литургии Слова, и во время совершения проскомидии поются антифоны. Кроме этого, приготовление веществ на проскомидии, бывшее прерогативой служения диакона, стало совершаться священником. [141] В последствии проскомидия была вынесена в самое начало богослужения за пределы Литургии. Существующие входные гимны «Единородный сыне» и «Трисвятое», утратив свое функциональное значение, заняли в конечном итоге место между вторым и третьим антифонами, и после «входа с Евангелием» и дневных тропарей, соответственно.

Такой порядок с литургийными антифонами и ектениями, как мы привыкли видеть сегодня, оформился в практике Церкви к XII веку. В это время стали использоваться так называемые изобразительные антифоны, заимствованные из последований, служащих некогда подготовительными ко причастию в палестинских монастырях. Их стали употреблять и в Константинопольской практике. При этом традиции пения антифонов в разных поместных церквях могут и ныне иметь некоторые различия. В современной практике различают три вида литургийных антифонов:

1. Изобразительные (обычные) – пс. 102, 145 и евангельские «блаженства»;

2. Вседневные (будничные) – стихи из псалмов 91, 92, 94 с припевами;

3. Праздничные (в дни Господских двунадесятых праздников).

К каждому из 3-х антифонов Литургии предписана молитва, читаемая священником. В молитве 1-го антифона имеет место быть различение между клиром и народом, - «с нами и молящимися с нами», - хотя и те и другие объединены в общей молитве (по всей вероятности, это добавка, которой не было в древнейших текстах этой молитвы). Молитва 2-го антифона странным образом очень сходна в своей начальной части с текстом «заамвонной молитвы», читаемой в конце Литургии. Молитва 3-го антифона имеет явные черты общей молитвы, предписанной изначально, по всей видимости, после прошений sinavpth [синапти]. Каждая из этих молитв в современном последовании завершает прошения Ектиний, соответственно, - мирной и двух малых, произносимых между антифонами. «Ектения всегда сопровождалась одной или несколькими молитвами; в этой связи мы обнаруживаем две различные традиции: антиохийскую, где была одна молитва, сопровождавшая ектению, и малоазийскую …, имевшую две молитвы, одну перед или во время ектении и одну после, плюс заключительную молитву благословения. <…> Мы можем рассматривать молитвы антифонов как древнюю триаду «молитв верных» (молитва во время ектении, молитва после ектении, молитва благословения), принадлежащую к старому Константинопольскому чину». [142]

Сегодня после пения трех антифонов с ектениями и гимном «Единородный Сыне» следует «вход с Евангелием» и поются дневные тропари. Далее Литургия византийского обряда содержит два чтения Писаний (из Апостола и Евангелия), предваряемых пением «Трисвятого», благословением предстоятеля «Мир всем», прокименом (пред Апостолом) и аллилуарием (пред Евангелием).Но до VII века чтений было три – добавлялся отрывок из ветхозаветных пророков; таковой же была практика чтений и других литургических традиций. И по сей день в последовании Литургии апостола Иакова значится указание на чтение из Ветхого Завета, при этом последовательность чтений указывается в хронологическом порядке, т.е. первым следует чтение из Пророков, после этого – Евангелие, затем - Апостол, и далее должна быть проповедь предстоятеля. Три литургических чтения всё ещё присутствуют на великих всенощных бдениях в канун Рождества Христова, Богоявления и Пасхи. К примеру, - «в канун Рождества, когда Литургия совершается после вечерни, мы находим сейчас восемь чтений из Ветхого Завета и, после пения Трисвятого, Апостол и Евангелие. Но если мы обратимся к старым Типиконам, мы обнаружим, что Трисвятое пелось между седьмым и восьмым пророчествами. Таким образом, вечерня имела семь чтений, а Литургия три: пророчество, Апостол, Евангелие». [143]

Перед чтением Евангелия в византийской литургии священник всегда читает молитву, которая была в XII веке заимствована из Иерусалимского последования литургии апостола Иакова. После завершения чтений Писания и проповеди (которая по смыслу должна быть здесь), следует сугубая ектенья и моление об оглашенных, которые далее отпускаются из храма, - «елицы оглашенные изыдите…». И с диаконского возглашения: «Да никто от оглашенных, елицы верни: Паки и паки миром Господу помолимся», начинается следующая часть богослужения - «Литургия верных».

 

9.4.3. Литургия Верных.

После того как оглашенные и прочие лица не допускаемые к евхаристическому общению покинули храм в завершении Литургии Слова, следует краткая ектения и священник читает 2 молитвы верных к началу Евхаристической части литургии. Хор запевает песнопение, именуемое «Херувимская песнь». Следует отметить, что одним из древнейших песнопений этого момента богослужения была песнь «Да молчит всякая плоть человеча…», звучащая сегодня лишь на литургии Великой Субботы и в последовании Литургии ап. Иакова. Пение во время перенесения приготовленных даров хлеба и вина с жертвенника на престол стало общепринятым в V веке. По имеющимся сведениям одной из принятых тогда форм пения были стихи псалмов с каким-либо привычным рефреном (припевом), в частности, 7-10 стихов псалма 23 (о «Царе славы») возможно с «Алиллуия» в качестве рефрена.[144]

«Херувимская песнь» была введена в состав византийской Литургии при имп. Юстине II в 573-574гг. [145] Во время пения Херувимскойсвященник читает молитву о себе, в которой исповедует своё недостоинство к совершению Евхаристии. Эта молитва впервые появилась в литургии Василия Великого. По своему характеру это оправдательная молитва священника, который собирается совершать Евхаристическую Бескровную Жертву. После чего совершается так называемый «великий вход», сущность которого заключается в функциональном действии: перенесении приготовленных на проскомидии Даров с жертвенника на престол. Вход этот совершается через царские врата иконостаса с формулой поминаний правящих иерархов и всех молящихся.

Далее после поставления Даров на Престол следуетектения и священник читает молитву, текст которой «предполагает, что это первое приближение служащих к престолу, следовательно, вся Литургия Слова совершалась вне алтаря, в соответствии с антиохийской и старой константинопольской традицией. Прочтение данной молитвы происходило непосредственно во время процессии, когда служащие приближались к престолу и полагали на него дары. Название «Молитва приношения» здесь должно означать «молитва возношения, анафоры»...; эта молитва, таким образом, является молитвой, открывающей Евхаристическую Литургию». [146] Но имеется и молитва приношения, - «Боже, Боже наш, Небесный Хлеб, Пищу всему міру…», - находящаяся ныне в конце проскомидии. О ней сегодня напоминает лишь соответствующее возглашение диакона в ектении: «О предложенных (т.е. предложенных нами, принесенных) честных дарех, Господу помолимся», после которого и следовала эта молитва, сохраняющая в чинопоследовании литургии апостола Иакова свое историческое место до сего дня. Прошения ектении, которые далее произносит диакон, раньше читались в качестве добавления к sinavpth [синапти] через прошение: «Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию». В некоторых древних документах эта ектения «заканчивает всё богослужение; после неё следовало только заключительное благословение. Её задачей было сделать переход от богослужения к конкретной жизни наступающего дня или ночи. Это объясняет, почему она <…> была добавлена к ектении об оглашенных, которые после благословения епископа должны были покинуть храм». [147] Таким образом, прошения этой ектении не относились только к той части Литургии, где присутствовали лишь верные.

В преддверии Евхаристического канона литургии, древней традицией было преподание друг другу «лобзания мира», т.е. приветствие друг друга в знак мира (примирения) и благорасположения и открытости друг ко другу. Знаком этого приветствия могло быть лобызание (обычно людьми одного пола), либо рукопожатие, со славами: «Христос посреди нас». Ответом сему служит утверждение: «И есть и будет». В сегодняшней практике этот обычай сохраняется, в основном, только среди священнослужителей в алтаре. После диаконского возглашения: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы», - хор пропевает краткое троичное славословие, следует возглашение «Двери, Двери… Премудростию вонмем» и поется (в греческой традиции читается) «Символ веры». Изначально символы веры служили исповеданиями для людей желающих вступить в Церквоь, но во времена христологических споров Никео-Цареградский символ веры был включен в состав Литургии, так что прежде Евхаристической молитвы мы исповедуем единомыслие в вере. Впервые Символ веры был включен в богослужение в Антиохии монофизитским патриархом Петром в 473г., а в столичное богослужение Константинополя, при патриархе Тимофее в 511-512гг. [148]

Далее в Литургии после диаконского призыва «Станем добре, станем со страхом. Вонмем. Святое возношение в мире приносити.» с ответом хора «Милость мира - жертва хваления», благословения священника (см. 2Кор.13:13) и возгласов: «Горе (т.е. ввысь к небесам) имеем сердца» и «Благодарим Господа», - следует собственно jEvucarivstia (греч.) – благодарение, т.е. Евхаристическая молитва, иначе именуемая jAnaforav (греч.) – средство к исправлению, возвращение, возношение.

9.4.4. Евхаристический Канон (Анафора).

Евхаристическая молитва, воссылаемая молящимися за Литургией, является ядром богослужения. Её чтение в современной практике сосредоточено в основном в устах предстоятельствующего за богослужением священника и лишь малые части с небольшими дополнениями пропеваются хором, рядовые прихожане молящиеся в храме остаются почти безучастны в молитве Анафоры (они её просто не слышат). К тому же многие священнослужители вовсе предпочитают читать эту Молитву чуть слышно (или про себя). Текст молитвы предписан «от третьего лица», - т.е. «нас», «мы» и т.п. По своей сути - это молитва всей Церкви (как общины молящихся), звучащая за Литургией «едиными устами и единым сердцем», будучи произносима при этом предстоятельствующим священником. Посему древняя практика усвоила чтение Евхаристической молитвы таким образом, чтобы она была произносима вслух и в равной мере воспринимаема всеми молящимися.

С VI века появляется нововведение, – это практика так называемого «тайного» чтения Евхаристической молитвы (Анафоры), лишившая народ активного участия в сослужении Евхаристии. Обычай этот имеет своими корнями традиции крайней восточной Сирии. Первое упоминание о тайном (беззвучном) чтении Евхаристических молитв содержится в литургических проповедях ведущего несторианского учителя Насра v я в конце V в. Из приводимого им описания очевидно, что согласно известной ему практике боvльшую часть анафоры священники читали негласно, в молчании. После вступительного диалога в храме воцарялось молчание, пока священник снова не возвышал голос…[149] Возможно здесь проявилось влияние персидских религиозных традиций.

В ответ на это нововведение, начинающее распространяться в византийской литургической практике, 137 новелла имп Юстиниана (527-565) гласит: "Повелеваем, чтобы все еписко­пы и пресвитеры не тайно произносили молитвы божественного приношения и святого крещения, но голосом, который был бы слышим верным народом, дабы умы слушающих возбуждались к большему угрызению совести... Прили­чествует молитве к Господу нашему Иисусу Христу, нашему Богу с Отцом и Святым Духом во всяком приношении и других служ­бах возносить громко. Те, которые откажутся, дадут ответ у престола Божия…". [150] И в наши дни этот вопрос остается открытым. Об уместности следования древней литургической традиции чтения Анафорыговорилось, в частности, и в Русской Православной Церкви на Поместном соборе 1917-1918гг., хотя окончательное положительное решение по этому вопросу принято не было. Об этом же свидетельствуют литургические взгляды балканских православных церквей и, в особенности, Сербской и Греческой. Так на основании литургических и историко-канонических данных в окружном послании митрополитам Синод Элладской Церкви от 31 марта 2004 г. по этому вопросу вынес следующее суждение:

«Все в Божественной литургии имеет свое надлежащее положение, и ничего не должно зависеть от религиозного, или эмоционального, или пиэтического настроя служащего иерея. <…>

Кроме того, верные должны получить от этого пользу и осознать, что в Божественной литургии они не "совершают" Таинства вместе с иереем, но соучаствуют в нем; поскольку первая точка зрения, как вера и восприятие, есть чисто протестантское понимание и практика, которая упраздняет как "иерархичность" и "иерархию" в Церкви, так и различение в ней благодатных даров. Именно это и может случиться и неосознанно укрепиться "в качестве вероучительной истины" в православном Народе Божием в результате нерассудительного чтения молитв "возгласно" или "велегласно".

Чтение молитв "тихим гласом", но не "шепотом", как они обычно читаются в позднейшей практике, предоставляет верным возможность следования за очередностью смены молитв и возгласов и канонической структуре Божественной литургии, которую очень часто "нарушает отрыв молитв от своего места и связи с читаемым и поемым контекстом" (Окружное Послание Священного Синода N 2683 от 8.11.1999).

Это указание на "тихогласие" молитвы, кроме всего прочего, будет оберегать иереев от нерадения или оставления сознательного чтения молитв, от механического их произнесения и вычитывания, от пробегания их, как говорится, "глазами", а верным помогать в разумении того, что иерей за Божественной литургией не произносит тайно некие магические фразы, но совершает и возносит от их лица "молитвы, моления и жертвы бескровные" за всю полноту Церкви.

Наконец, характерно, что издательская организация "Апостольское Служение" Греческой Церкви, после одобрения нашего Священного Синода <…> осуществила в недавнем прошлом указанную и согласную с древним и истинным преданием Церкви публикацию молитв и возгласов в соответствующих литургических изданиях с заменой обрядового термина "тайно" термином "тихим гласом".

Имея это в виду, мы призываем Вас рекомендовать пресвитерам Вашей Священной Митрополии служить "со страхом Божьим, верой" и особенным благоговением на богослужении и содействовать сознательному участию в нем верных, в том числе и посредством чтения молитв "тихим гласом", удаляясь всякого формализма и пиетического восприятия и настроя в своем служении, также как и сакраменталистических проявлений и признаков "театральности", и устремляться, главным образом и прежде всего, к эсхатологической Трапезе Царствия Божия, т.е. к "Божественному Причащению". [151]

Согласно историко-литургическим исследованиям, единая Евхаристическая молитва (Анафора), условно разделяется на элементы, которые в литургической науке стали известны под следующими названиями:

Prefavtio [префацио], - (лат.) введение – это начальный элемент анафоры; благодарение Богу, в котором раскрывается глубина чувств души, обращенной к Создателю. В литургии св. Василия Великого это - прославление Бога за создание человека и дарование ему способности познания Бога, за домостроительство его спасения по грехопадении. В литургии св. Иоанн Златоуст - прославление Бога за Его величие, за приведение человека «от небытия в бытие», за спасение падшего и за все благодеяния «ихже вемы и не вемы, явленныя и неявленныя».

jAnavmnhsi" [анамнесис], - (греч.) воспоминание - это воспоминание установления Господом Таинства Евхаристии с произношением так называемых установительных слов Христа: «Примите, ядите…», «Пиите от нея вси…», «Сие творите в Мое воспоминание».

jEpivklhsi" [эпиклесис], - (греч.) призывание – это призывание на предложенные Дары наития Святого Духа. Это моление о благодатном освящении евхаристических приношений. Эпиклесис воспринимается церковным сознанием как момент кульминации молитвы, непосредственно связанной с непостижимой тайной Евхаристии.

Intercevssio [интерцессио], - (лат.) ходатайство – это заключительная часть анафоры; моление о всех святых, за Церковь Святую, Соборную и Апостольскую, за власти, за всех христиан живых и усопших в надежде воскресения и жизни вечной, «и о всех и за вся». [152]

Издревле неотъемлемой частью практически всех Анафор является также ангельская песнь славословия: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф, исполнь небо и земля славы Твоея. Осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне», - именуемая в литургической науке как Sanctus (лат.). В одной из самых литургических книг Нового Завета – апокалипсисе Иоанна Богослова, мы читаем, что четверо символических животных «воздают славу, и честь, и благодарение», т.е. Евхаристию, воспевая при этом: «Свят, Свят, Свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет», - Апок. 4:8-9. Это ангельское славословие мы встречаем ранее у пророка Исайи 6:3, - «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Вся земля полна славы Его!» Именно в такой форме папа Сикст I около 120г. ввел эту песнь в состав Евхаристической молитвы Литургии между частями Евхаристического канона, условно именуемыми: Prefacio и Anamnesis.[153]

«Нынешняя молитва перед Санктусом воздаёт Богу хвалу и благодарение за Его чудеса, за создание и искупление в целом. После Санктуса хвала продолжается, подходя к пришествию Христа, и заканчивается рассказом об установлении Евхаристии. <…> В Анафоре Златоуста первая часть начинается с рассматривания истории спасения: сотворения, греха, искупления и будущей вечной жизни в Царстве Божием. Как и вся Анафора, эта часть адресована Богу Отцу. Мы также воздаём благодарение за все благодеяния, дарованные нам, и за нынешнюю Литургию, которую Бог благоволит принять из наших рук, хотя у Него в Небесах есть великая Литургия всех ангелов, которые воспевают его триумфальным гимном: «Свят, Свят, Свят...» <…> лишь после Санктуса Церковь присоединяет своей голос к небесному хору. Молитва продолжается…». [154]

Следует воспоминание, в котором слова молитвословия устремлены к спасительным деяниям Иисуса Христа, и, в частности, к Тайной Вечери. «Сие творите в Мое воспоминание», - заповедал Спаситель ученикам (Лк. 22:19). Его так называемые установительные слова: «Примите, ядите, сие есть Тело Мое…» и «Пийти от нея вси, сия есть Кровь моя Нового Завета…», - становятся важнейшим моментом Анафоры, что максимально подчеркивается в Западной литургической традиции, где в этих словах усматривается тайносевершительное действие. Восточная практика этим не ограничивается и всякое завершение освятительных действий усматривает в призывании Святого Духа. Интересно отметить, что согласно сегодняшней литургической форме Евхаристии мы просим в молитве Анафоры снизойти Духа Святого на нас и на предлагаемые нами Дары, воспоминая при этом спасительные деяния Бога по отношению к своему творению – такая форма молитвы именуется в литургической науке «нисходящим эпиклесисом». Но в некоторых древних Анафорах, к примеру в рукописи сирийского происхождения с названием «Завещание Господа», имел место так называемый «восходящий эпиклесис», в котором призыв обращен к действию Бога – принять дары и наши молитвы к Своей святости, как бы отделить нас от мира; здесь прослежывается иудейский характер молитвы с обращением к Богу-Отцу.

В Эпиклесис Евхаристической молитвы в нынешнем её виде сделана не вполне уместная (особенно по тексту Анафоры Литургии Василия Великого) вставка великопостного тропаря 3-го часа, - «Господи, иже Пресвятого Твоего Духа в третий час апостолам ниспославый, того, Благий, не отыми от нас, но обнови нас молящих Ти ся», - со стихами из 50-го псалма: «Сердце чисто созожди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей» и «Неотвержи мене от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отими от меня». Эта вставка читается священнослужителями в алтаре. Её добавление впервые было сделано, предположительно в XII веке, в то же время сохранялась и прежняя практика, а твердо прижилась такая традиция в Русской Православной Церкви лишь к концу XVI века. «На Православном Востоке в XVI в. чтение тропаря не было повсеместным. Более того, в некоторых изданиях о нем даже не упоминалось. В XVIII в. возникла открытая оппозиция этому новшеству. Появился трактат, в котором доказывалось, что это новшество синтаксически безграмотно, а литургически недопустимо, так как прерывает мысль составителей анафор - вселенских учителей Церкви - в кульминационном моменте их молитвы».[155] В результате, в поместных Церквях, на православном Востоке эта практика не прижилась, сохранив приверженность древней литургической традиции.

Ектения перед «Отче наш» начинается с возгласа: «Вся святыя помянувше, паки и паки миром Господу помолимся». Здесь «святых» надо разуметь в своем древнейшем смысле, - как всех христиан без различия, которых мы только что поминали в ходатайственной части Евхаристического канона. Два следующих диаконских возглашения, по сути, являются одним: «О принесенных и освященных Честных Дарех, Господу помолимся, яко да Человеколюбец Бог наш прием я в святый, принебесный и мысленный свой жертвенник вознисполет нам Божественную благодать и дар Святаго Духа, помолимся». Последнее прошение этой ектении также является оригинальным и имеет приложение непосредственно к данному моменту Литургии, - «Соединения веры и причастия (общения) Святаго Духа испросившее, сами себе и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим». Молитва священника как бы подхватывает это возглашение ектении: «Тебе предлагаем живот наш весь и надежду, Владыко Человеколюбче...», - это молитва подготовки ко Причастию (Общению), завершающаяся словами: «И сподоби нас, Владыко, со дерзновением неосужденно смети призывати, Тебя, небесного Бога-Отца…». И совершается пение молитвы «Отче наш». Дополнительные прошения, вставляемые на практике в ектению перед «Отче наш», явно являются не вполне уместными к этому моменту богослужения, к тому же они дублируют прошения, которые уже звучали в ектении после «Херувимской».

Слова молитвы Господней «Отче наш» о хлебе насущном в древнехристианской святоотеческой мысли понимались как относящиеся непосредственно к евхаристическому общению Тела Христова. Тертуллиан (ум. после 220г.) писал, что «Хлеб есть Слово Бога живого, которое сходит с небес» И Тело Его подается в Хлебе: «Сие есть Тело Мое» (Лк. 22:19). Итак, молясь о Хлебе насущном, просим постоянной пребываемости во Христе и неотделимости от его Тела». «Хлеб обыкновенный не есть насущный, а сей святой хлеб (т.е. Хлеб Евхаристии) есть насущный, т.е. имеющий действие на сущность души. - пишет святой Кирилл Иерусалимский (+387), - Сей хлеб не во чрево вмещается и афедроном исходит (т.е. «не извергается вон», - Мф. 15:17), но сообщается всему твоему составу к пользе тела и души». [156]

Непосредственно перед причастием в Чашу добавляется «теплота», т.е. свежевскипяченная вода. Традиция эта сформировалась, по всей вероятности к V веку. Известно, что в это время на христианском Востоке были различные практики. Ко времени имп. Юстиниана (527-565) в Константинополе традиция добавления «теплоты» была известна и стала постепенно оцениваться как единственно правильная, но долгое время эта практика не была повсеместной. После VIII века появились богословские интерпретациинеобходимости добавления «теплоты» в евхаристическую Чашу. В этом действии, в частности, усматривалось образное запечатление евхаристических действий, указывающее на «теплоту» Святого Духа: «…словом растворив сосложенное естество, дождоточиши струю от нетленнопрпободенного Твоего ребра, о Божий слове, запечатлея теплотою Духа», - говорит свт. Иоанн Дамаскин (+ ок.760). [157]Кроме этого, богословская мысль свидетельствует, что в Крестной смерти Спасителя, жизнь Его, как связь Божественного Духа с телом, не была прервана, и Кровь (как субстанция жизни) в теле закланного Христа оставалась живой, и эта животворящая Кровь истекала из Его прободенного ребра. Посему в богословской трактовке добавления «теплоты» в евхаристическую Чашу усматривается указание на теплость живой Крови Христовой, изобилующей жизненной силой, побеждающей смерть. Так канонист Феодор Вальсамон (XII в.) указывает, что «Кровь Спасителя должна нами вкушаться теплою, что было бы невозможно, если бы не вливали теплоту <…> те, кто не вливают теплоту, причащаются хладной Крови Спасителя и тем исповедуют, что Божество Христа не осталось в Нем после смерти…». По замечанию Симеона Солунского (+1430) «Теплота свидетельствует, что Господне Тело, хотя и умерло