Евхаристия как Жертва и Трапеза.

Следуя традиции восточной апофатики, отцы Церкви не пытались исчерпывающе выразить тайну Евхаристической Христовой Жертвы - их позиция предельно осторожна. Тайна домостроительства спасения человека остается сокровенной для полного понимания и усвоения, - «а боvльшее да почтено будет молчанием». Одним из первых в святоотеческой традиции св. Григорий Богослов (+389) задается вопросом, - Кому и для чего принесена Голгофская Жертва, сокраментально воспоминаемая нами в Евхаристии? Святитель рассуждает по этому вопросу так: «Мы были во власти лукавого, проданные под грех и сластолюбием купившие себе повреждение. А если цена искупления дается не иному кому, как содержащему во власти; спрашиваю: кому и по какой причине принесена такая цена? Если лукавому, то как это оскорбительный разбойник получает цену искупления, получает не только от Бога, но самого Бога, за свое мучительство берет такую безмерную плату… А если Отцу то, во-первых, каким образом? Не у Него мы были в плену. А во-вторых, по какой причине кровь Единородного приятна Отцу, Который не принял и Исаака, приносимого отцом, но заменил жертвоприношение, вместо обещанной жертвы дав овна? Или из этого видно, что приемлет Отец, не потому что требовал или имел нужду, но по домостроительству и потому, что человеку нужно было освятиться человечеством Бога, чтобы Он Сам избавил нас, преодолев мучителя силой, и возвел нас к Себе через Сына посредствующего и всеустрояющего в честь Отца, Которому оказывается Он во всем покорствующим?» Свт. Григорий так и не отвечает на поставленный вопрос, - Жертва принесена «не Отцу» и «не лукавому», - говорит он, - «Таковы дела Христовы, а бо vльшее да почтено будет молчанием ». [188]

Как известно из истории, по этому вопросу, не без влияния западного «юридизированного» богословия, в XII веке завязался жаркий спор, оппонентами которого были диакон Сотирих Пантевген, избранный патриархом Антиохийским и епископ Николай Мефонский. Первый заявлял, что Голгофская Жертва предложена Отцу, второй отстаивал позицию, что Сия Жертва принесена Всей Святой Троице. Не вдаваясь в нюансы богословской полемики, лишь скажем, что на константинопольских соборах 1156-1157 гг. было поддержано мнение еп. Николая и его сторонников. Логика их суждений сводится к тому, что Бог-Слово проявляет Себя в Евхаристической Жертве по своему действию. Действие присуще природе, а значит во Христе при двух природах (божественной и человеческой) имеет место быть два действия: человеческое и божественное. В Троице мы видим единство 3-х лиц по сущности, т.е. по природе, а значит, действие является принадлежностью всех трех, т.е. всей Троицы. Следовательно, Жертва приносится Христом по Его человечеству (действие по человечеству), и восприемлется оно действием Божиим, т.е. Всей Святой Троицей. А значит человеческой природе доступно соприкосновение с Божественным действием, которое проявляется в мире в энергиях, и, следовательно, для человека открыта возможность обожения. Усвоение божественных энергий (действий) обуславливается действием со стороны человека, посему для человека возникает необходимость энергийных усилий, т.е. усилий воли, аспектами которой являются: молитва, аскетические подвиги и т.п., - необходимо действие с нашей стороны, получающее усвоение в Боге.

«Христос есть истинный Агнец и Жрец, Примиритель и Архиерей. Христос приемлет на Себя весь грех человеческий, и поэтому страждет, «изображая в Себе нас», «как Глава целого тела»… Крест есть Жертва благоприятная, но не плата и не выкуп Богу. Крест есть необходимость человеческой природы, но не необходимость Божественной правды…». [189] Голгофа предопределила человека к соприкосновению с божественным. Благодаря Христу, человек становится «причастником Божеского естества» (2 Пет. 1:4). «Жертва Христа поистине уникальна, потому что она представляет собой не изолированное действие, но кульминационный момент «Домостроительства», включающего и ветхозаветное приуготовление, и Воплощение, и смерть, и воскресение, и схождение Святого Духа, ибо Один и Тот же есть «Принесли и Приносимый, Приемляй и Раздаваемый». «Домостроительство» есть в сущности троичное действие, вводящее человеческую природу в круг божественной любви». [190]

Теперь следует сказать о Евхаристии, как о Трапезе и её связи (т.е. трапезы) с понятием Жертвы и жертвенности. В библейской типологии Трапеза есть эсхатологическое разрешение времени приготовления: «И сделает Господь Саваоф на горе сей для всех народов трапезу из тучных яств, трапезу из чистых вин, из тука костей и самых чистых вин; и уничтожит на горе сей покрывало, покрывающее все народы, покрывало, лежащее на всех племенах. Поглощена будет смерть навеки, и отрет Господь Бог слезы со всех лиц, и снимет поношение с народа Своего по всей земле; ибо так говорит Господь. И скажут в тот день: вот Он, Бог наш! на Него мы уповали, и Он спас нас! Сей есть Господь; на Него уповали мы; возрадуемся и возвеселимся во спасении Его!» - Ис. 25:6-9. Евхаристия как раз и являет собой эсхатологическое предвосхищение этой Трапезы. Ориген, говоря о Евхаристии, пишет, что «Тайна спасения актуализируется в нашей реальности, входит в неё через видимый знак, который и являет её и скрывает. …евхаристический пир становится символом союза души с божественным Словом и предвосхищает собой тот совершенный союз, который, как мы ожидаем, свершится в конце времен». [191] Поэтому в раннехристианской литургической практике Церкви и дни совершения Евхаристии, по определению, не должны были быть постными. Именно по этой причине 66-м Апостольским правилом запрещен пост в субботу и воскресенье.

Следует подчеркнуть, что вкушение пищи на востоке издревле несло под собой религиозный характер. С древнейших времен ветхозаветный Израиль знал предписания связанные с вкушением пищи - известно деление: чистое/не чистое. Райская заповедь о древе, как известно, тоже связана с вкушением плодов. Трапезам не случайно предшествовали омовения - это не просто смыв грязи перед едой, а некий религиозный акт очищения перед соприкосновением с сокральным. Весьма характерна, в этом плане, последовательность событий обращения апостола Павла (Савла). Сперва он потерял зрение по дороге в Дамаск, после - три дня пробыл в полном воздержании от пищи, затем крестился от Анании и прозрел, после чего вкусил пищи(см. Деян. 9:8-19). Явлению Христа ученикам по Евангелию от Иоанна также сопутствовало вкушение пищи (см. Ин. 21:4-5,12-13). В событии явления Воскресшего Спасителя Луке и Клеопе по дороге из Иерусалима в Эммаус путники узнали Христа лишь в преломлении хлеба (см. Лк. 24:30-32), - совместное вкушение пищи дало религиозный опыт. «Тайна пищи в том, что у нее нет другого смысла, кроме как становиться жизнью. Пища, которую я ем, мертва, и ее воскресение во мне должно быть чем-то большим, чем калории и протеины; оно должно быть таинством жертвоприношения». [192]

В контексте окружения ветхозаветного Израиля, где практиковался ритуальный блуд, кровавые жертвоприношения, и даже человеческие, избранный народ, получая откровение Бога, приносит жертвоприношения, но характер этих жертв онтологически иной. Из книги Бытия прослеживается, что Жертвы благословляются Богом, пример тому: жертвоприношение Авеля «от первородных стада своего …И призрел Господь на Авеля и на дар его», - Быт. 4:4; жертвоприношение Ноя «из всякого скота чистого и всех птиц чистых… И обонял Господь приятное благоухание…», - Быт. 8:20-21.

Свт. Григорий Богослов в Слове на Пасху напоминает в пространном рассуждении о прообразовательном значении всей истории ветхозаветного народа Божия, особое внимание уделяя значению ветхозаветных жертвоприношений. Вот что говорит св. Григорий: «…дается нам в помощь Закон, как бы стена, поставленная между Богом и идолами, чтобы отводить от идолов и приводить нас к Богу. И вначале позволяет он иное маловажное, чтобы приобрести важнейшее. Дозволяет пока жертвы, чтобы восстановить в нас ведение о Боге. Потом, когда наступило время, отменяет и жертвы, постепенными лишениями премудро изменяя нас, и привыкших уже к благопокорности приводя к Евангелию. Так и на этот случай появился написанный Закон, собирающий нас ко Христу, и такова причина жертв!» [193]

Основная библейская идея жертвоприношений зиждется на том, что человек отдает Богу всё самое лучшее, в этом видится вершина любви к Богу. Как свидетельство этой любви Авраам пытался принести в жертву своего единородного сына Исаака (Быт. 22гл.).Идея жертвы также «тесно связана с идеей священства. Достаточно сказать, что в Ветхом Завете первосвященник, выступая от лица народа, должен был, в сущности, отдать Богу свою жизнь за грехи своего народа. Но так как Бог не принял человеческую жертву Авраама и заменил Исаака ягнёнком (Агнцем), то с тех пор совершалось таинственное перенесение греховности народа на жертвенное животное. Это оно закалывалось за грехи людей, которые т. о. снимали с себя вину, приносили покаяние и примирялись с Богом». [194]И чем ближе становился ветхозаветный Израиль к приходу в мир Спасителя, тем больший нравственный акцент ставиться пророками избранного народа: «Милости хочу, а не жертвы. Боговедения, а не всесожжения», - Ос. 6:6. «Жертва Богу - дух сокрушенный. Сердце сокрушенное и смиренное Бог не уничижит», - Пс. 50:19. См. также Мих.6:6-9. О нравственном аспекте жертвыговорит свт. Григорий Богослов: «Евангелие гораздо труднее и тягостнее законных постановлений? <…> принесем Богу хвалу на горнем жертвеннике с горними ликами <…> принесем в жертву Богу самих себя, лучше же, будем ежедневно приносить и всякое движение. Всё примем ради Слова, <…> Ибо страдать со Христом и за Христа вожделеннее, нежели наслаждаться с другими». [195]

Кроме всего прочего, жертвоприношения из древности мыслились и как трапезы. Жертвы в грубых языческих культах - это «кормление» богов, и их «задабривание», дабы те были милостивы к людям. Источником истинной жертвы служит потребность в общении с Личностным Богом, соучастии в Его Жизни. Понимание Жертвы коренится в разделении пищи с Богом, т.е. единении с Ним. Ветхозаветный Израиль знал жертвы возношения и всесожжегаемая (см. Пс. 50:21). Возношение предусматривало частичное употребление в пищу приносимой жертвы, что давало жертвоприношению акцент совместной с Богом трапезы. Ввиду вышесказанного, Евхаристическая жертва, которую мы возносим за Литургией, являет собой жертву возношения, в которой Христос в духовном смысле единожды и на все времена явился жертвой, тем самым, приглашая нас к эсхатологической Трапезе (см. ранее Ис. 25:6-9) под видами Хлеба и Вина, в которой присутствует Сам Господь, где мы, в свою очередь возносим Богу «Милость мира жертву хваления», т.е. Благодарение (греч. – «Евхаристию»). - «Соберите ко мне святых Моих, вступивших в завет со Мной при Жертве - говорит Господь через пророка-псалмопевца, - …Принеси в жертву Богу хвалу… Кто приносит в жертву Богу хвалу, тот чтит Меня…», - Пс. 49:5,14,23.

Таким образом, жертва и жертвенность «…есть не следствие чего-то, но выражение самого духовного смысла жизни. Где нет жертвы, там нет и жизни. Жертва коренится в понимании жизни как любви - самоотдачи, совершаемой не потому, что я хочу приобрести себе нечто большее и не ради удовлетворения справедливости, но потому, что это единственно возможный для меня путь достижения полноты любви. - Отмечает игум. Силуан (Туманов), - Таким образом, еще прежде, чем жертва станет умилостивлением или искуплением, она - естественное движение жизни. В восточной Евхаристии мы прежде упоминания о распятии, говорим о жертве хвалы и спасении как возвращении к жертвенному образу жизни. <…>

Кровь - символ и условие Завета, нашего Союза с Богом. Чаша Крови Христовой - это наша Жизнь. Эта Чаша дает нам залог преображения жизни. <…> Христос делает смерть служанкой жизни, обращая Свою смерть в жертву, отдавая ее с любовью. Он даже смерть превращает в жизнь. <…>

В латинской мессе жертва - это преломление тела, пролитие крови. Православие же «в хлебе и вине видит символы творения; вино - евхаристический дар не потому, что оно похоже на кровь, но потому, что кровь - это жизнь, и вино "веселит сердце человека". Вознося дары хлеба и вина Богу в начале евхаристического канона, мы еще не приходим ко Кресту и Страстям, но просто и радостно становимся причастниками жизни; хлеб и вино должны стать моим телом и моей кровью. В этом суть. Мы радуемся тому, что во Христе получили доступ к этой жертвенной жизни. Мы не только отдаем, но и восходим, и этой возможности восхождения нет конца. <…>

Итак, идея жертвы не сводится только к искуплению и очищению от греха. Но, с другой стороны, мы не должны забывать о том, что в этом мире Христа распинают. Зло - это реальность, и важный аспект жертвы в том, что радость недостижима без страдания. Но и само страдание, как свидетельствует Крест, есть победа. Это и есть то воспоминание, которое заповедал нам Господь». [196]