IV. Стихия светав ее поэтических представлениях

Солнечный свет дает возможность видеть и различать предметы окружающего нас мира, их формы и краски; а темнота уничтожает эту возможность. Подобно тому зрение позволяет человеку осматривать и распознавать внешнюю природу, а слепота погружает его в вечный мрак: без глаз также нельзя видеть, как и без света. Оттого стихия света и глаза как орудие зрения в древнейшем языке обозначались тождественными названиями.

а) Зреть, взор, зоркий, з óрить — присматриваться, наблюдать, прицеливаться, зорька — прицел на ружье, обзариться — промахнуться из ружья, зырить — зорко смотреть, зи ¢ рять — оглядываться, зирк — глядь, зирок — зрачок, зорный — имеющий хорошее зрение, и зо (а) ря, зирка (малорус.) — звезда, зирка с метлой — комета, зо (а) рница (зирныця, зарянка) — утренняя или вечерняя звезда, планета Венера; зарница — отдаленная молния = малорус. блискавиця,которой приписывают влияние на созревание нив и которую потому называют хлебозоркою (глагол «зреть, со-зревать» указывает на мысль, что поспевающие хлеба, окрашиваясь в желтый, золотистый цвет, через то самое уподобляются солнечному блеску; зрелый — собственно «светлый, блестящий»); зори ¢ ть — о молнии: сверкать и помогать вызреванию нив; з óрить — прочищать, прояснять, например, зорить масло — дать ему отстояться, очиститься (зазорить — зажечь, засветить свечу, зарный (свето-зарный) — горячий, страстный, зарево — отражение пламени, зорко (вятск.) — ясно; дозор — присмотр и дозоры (перм.) — зарница. Слово зрак, означающее у нас глаз, у сербов значит «солнечный луч», подобно тому как у немцев Stern — и звезда, и зрачок глаза. В Краледворской рукописи: «zira (светит) jasne slunecko»; лит. zer êti — блестеть, сиять. b) Видеть и серб. видјело — свет. c) Малорус. бачыть — смотреть и санскр. bh âs — блистать и видеть.

d) Другой малорус. глагол дивитьця — смотреть, и санскр. корень его div — светить, divan — день. На эту древнейшую связь понятий света и зрения в слове «дивитьця» указывает народная загадка о месяце, в которой почти каждое слово есть метафора: «Лысый вил кризь забор дывитця (вар.: загляда)», т. е. месяц в виде быка смотрит, или проще — светит, сквозь забор.

e) В следующем поверье слово глядеть употребляется в значении «светить»: если, замечают крестьяне, новый месяц обглядится до трех дней, то во все время до следующего нарождения этого светила будет стоять ясная погода; а если на новый месяц польет дождь и тучи помешают ему оглядеться, то в продолжение четырех недель погода будет дождливая. В заговорах находим такое обращение к звезде: «Ты заглянь, звезда ясная, на двор к рабу божьему». f) Бельмы — глаза, от слова белый = светлый; зеница (ока = зрачок), зенки, зеньки ¢— глаза и зенка — стекло от глагола зе (и) ять — блестеть: здесь глаз сближается со стеклом на том же основании, на каком ясное небо названо было «стеклянной горой». g) Луна, луниться — светать, белеть и лунить — хлопать глазами. Постоянный эпитет, сопровождающий очи, — ясные, светлые; малороссы говорят: «свитить очима», а в литературной и разговорной речи обыкновенны выражения: «сверкать глазами», «посыпались искры из очей» и т. п.

Из такого сродства понятий света и зрения, во-первых, возникло мифическое представление светил небесных — очами, а во-вторых, родилось верование в чудесное происхождение и таинственную силу глаз. Представление светил очами равно принадлежит народам и Старого, и Нового Света. Во многих языках Восточного архипелага названия, даваемые солнцу, означают: око дня. Скандинавские поэты солнце, луну и звезды называют глазами неба, и наоборот, глаза человека уподобляют солнцу и луне, а лоб (череп) его — небесному своду, что встречается и в наших старинных рукописях: «яко на небеси свћтила солнце и луна, громъ вћтръ, сице и въ человћкћ во главћ очи, и гласъ, и дыханiе, и мгновенiе ока, яко молнiя». Выше мы привели болгарскую загадку, которая о солнце и месяце выражается как о глазах дня и ночи. Это уподобление должно было занять подобающее ему место в антропоморфических олицетворениях неба и его явлений. В ведах солнце называется глазом Варуны (= неба), самое божество дневного света (Savitar)именуется златоглазым, а в некоторых гимнах солнце и луна представляются двумя очами неба. Верховный бог германцев Один (Вотан) называется одноглазым: в человеческом образе его олицетворено дышащее бурями грозовое небо, с высоты которого солнце, словно громадное всемирное око, озирает землю.

Подобно тому у персов оно представлялось глазом Ормузда, у египтян — Демиурга*, у греков Зевса^[85]. Отсюда в Средние века явилось то обычное изображение божества в виде всевидящего ока, испускающего из себя кругом солнечные лучи, которое вошло в церковную символику и удержалось до настоящего времени; на иконах оно доныне рисуется среди облаков. Эпитет «всевидящего» придавался солнцу еще индусами, и эта характеристическая черта постоянно соединяется с ним в народных сказаниях, на которые укажем несколько ниже. Первобытные племена обожали в стихиях их живую творческую силу, и как в самой природе различные явления неразрывно связаны между собой и сопутствуют друг другу, так и в мифических представлениях они нередко сливаются в одно целое. Религиозное чувство древнего человека по преимуществу обращалось к весеннему небу, которое являлось его воображению во всем божественном могуществе: одетое грозовыми тучами, оно вещало в громах, разило в молниях, изливало семена плодородия в дожди и, взирая с высоты на дольний мир ясным солнцем, пробуждало природу к новой жизни. Яркие лучи весеннего солнца возвращались миру вместе с дождями и молниями и вместе с ними похищались на зиму злыми демонами; от того и в народных поэтических сказаниях мифы солнечные и грозовые взаимно переплетаются и спутываются. Таково греческое сказание об исполинских одноглазых циклопах; в образе великанов арийские народы представляли темные тучи, громоздящиеся по небесному своду; так как громовые удары уподоблялись стуку кузнечных молотов, а молнии — стрелам, то о циклопах рассказывается, что они куют Зевсу молниеносные стрелы. В этой грозовой обстановке солнце представляется как глаз во лбу великана; самое имя циклопов указывает на круглый диск солнца — h¥liou xu¢xloj. Собственно древнейшее представление должно было всем циклопам вместе дать один глаз, как едино на небе солнце, и воспоминание об этом сохранила норвежская сказка. Давно когда-то, повествует сказка, заплутались двое детей в лесу, развели огонь и сели греться. Вдруг послышался страшный треск и затем показались три великана, вышиной с дерево; у всех трех был один глаз, и они пользовались им по очереди: у каждого великана было во лбу отверстие, куда и вставлялся общий всем глаз. «Ловкие дети успели одного из великанов ранить в ногу, а других напугать, так что тот, который держал глаз во лбу, уронил его наземь; мальчик тотчас же подхватил его. Глаз был так велик, что не уложить и в котел, и так прозрачен, что мальчик видел сквозь него все, будто в светлый день, хотя и была темная ночь»^[86]. Предание это совпадает с греческим сказанием о трех сестрах — старухах Грайях (graiªai), названных так по их седым (т. е. дымчатым, облачным) волосам; они имели только один глаз = солнце и один зуб = молнию и также пользовались ими поочередно; Персей отнял у них то и другое и возвратил не прежде, как выпытав от них сведения, необходимые для дальнейших его подвигов. Необходимо, однако, заметить, что поэтическая фантазия первобытных народов относилась к явлениям природы с несравненно большей свободой, нежели какую вправе себе дозволить современный поэт. Если, с одной стороны, она отождествляла совершенно отдельные явления, по сходству некоторых их признаков, зато с другой — единое явление дробила на разные образы, по различию производимых им впечатлений. Как в периодических фазах луны древний человек усматривал погибель старого месяца и нарождение нового, так в закате солнца видел его смерть, а при утреннем восходе приветствовал рождение нового бога; в естественной смене годовых времен представлялась ему смена одного солнца другим: зимнее солнце уступало весеннему, весеннее — летнему, майское — июньскому и т. д. В этих воззрениях, по мнению Шварца, нашла себе опору и басня о многих циклопах, из которых каждый имеет свой глаз во лбу. Предания об одноглазых великанах составляют общее достояние всех индоевропейских народов, а потому не чужды и славянам.

Итак, дневное, озаренное солнцем небо олицетворялось в образе божества, во лбу которого горит единственный глаз; напротив ночное небо, усеянное бесчисленными звездами (Ou¦rano¢j a¦stero¢eij), греки представляли многоглазым Аргусом. Убитый Гермесом, он был превращен Герой в павлина: миф, возникший из поэтического уподобления звездного неба великолепному, блистающему яркими звездочками хвосту павлина. По древнегерманскому сказанию, когда светлые асы убили великана Thiassi (Тьяцци), Один взял его глаза и забросил на небо, откуда кажутся они двумя звездами; если допустить догадку Я. Гримма, то эти глаза сияют в созвездии Близнецов. Но еще чаще звезды принимались за очи небесных карликов, в образе которых древний миф воплотил обитающие в облаках молнии. Так как ночной мрак сравнивался с темными тучами, а звезды — с блестящими в них молниями, то отсюда понятен переход к представлению звезд очами карликов. В Средние века место этих последних заступили ангелы; в ночные часы они кротко взирают на землю из своих небесных чертогов и охраняют мирный сон человека; в Германии запрещают детям указывать пальцем на звезды, чтобы не уколоть очей своему ангелу-хранителю. Из глаз убитого мальчика мифический кузнец Vol ündr (Велунд) выковал драгоценные камни, что стоит в связи с уподоблением звезд самоцветным каменьям, рассыпанным по небесному своду; разгоняя облака и туманы, бог-громовник как бы кует эти богатые украшения и прикрепляет их своим молотом к высокому небу. Селене (луне) греки давали эпитет светлоокой = glauxwªpij.

Стих о Голубиной книге поведает, что зори утренние и вечерние, светел месяц и частые звезды зачались от очей божьих, или по другому варианту — что свет у нас светится от господних очей; с этим согласно любопытное краинское сказание: «Iz pocetka ne biaše ništa nego Bog, i Bog spavaši snivaše. Vieke vjekova mu taj san trajaše. Nu sudjeno bi, da se probudi. Prenuv se iza sna oziraše se i svaki pogled mu se promieni u zviezdu»^[87]. По индийскому преданию, солнце создано из глаз Брахмы. Утренняя заря предшествует восходящему солнцу, точно так, как вечерняя провожает его при закате; она есть только отблеск от сияния его божественного ока. Потому сербы «восход солнца» называют прозором божьим; в народной песне поется, что Бог заповедал трем ангелам сойти на землю:

од божијег’ прозора, од сунчевог’ истока.

Слово прозор (болг. прозорец, прозорче) имеет один корень со словами заря, зрак, про-зреть и означает окно. В нашем языке окно (уменьш. окошко, оконце) как отверстие, пропускающее свет в избу, лингвистически тождественно со словом око (санскр. aksha совмещает оба значения); окно, следовательно, есть глаз избы. В южной Сибири словом очко называют маленькое окошечко в питейных домах, через которое подают водку. Народная загадка, означающая глаз, говорит: «Стоит палата, кругом мохната, одно окно, и то мокро»^[88]. С восходом солнца небо, до той минуты погруженное в ночной мрак, прозревает; на востоке вспыхивает красная заря и вслед за ней показывается самое светило. Появляясь на краю горизонта, оно как будто выглядывает в небесное окно, открытое ему богиней Зорей. Болгарская загадка о ночном времени выражается: «У Господа един прозорец, а през него той не гледа»; а русская о восходящем солнце: «Красная девушка в окошко глядит». По словам чешской сказки, Солнце к вечеру ворочается домой западным окном, а поутру выходит странствовать по свету восточным окном^[89]. Германцы верили, что бог Вотан озирает землю из окна своего небесного чертога^[90]. У Гомера сказано, что Гелиос все видит и все ведает^[91]. Солнце, Месяц и Звезды — зоркие небесные стражи, от глаз которых ничто не укроется; к ним обращаются герои народных сказок с расспросами во всех трудных случаях жизни: «Вы, говорят они, светите во все щели, вам все ведомо!» В одной немецкой сказке добрый молодец отправляется искать потерянную сестру и приходит к красавице-Солнцу («Eine schöne Frau — das war die Sonne»^[92]). Она принимает его дружелюбно и дает обещание посмотреть на другой день попристальнее — «Und am andern tage hat die Sonne geschienen so hell und so heiss, dass die Blätter und das Gras verdorrt sind»^[93]. У всех народов существует убеждение, что небесные боги взирают с высоты на землю, наблюдают за поступками смертных, судят и наказывают грешников^[94]. Из этих данных объясняются сказочные предания: а) о чудесном дворце, из окон которого видна вся вселенная, а владеет тем дворцом прекрасная царевна (= Солнце), от взоров которой нельзя спрятаться ни в облаках, ни на суше, ни под водами; b) о волшебном зеркальце, которое открывает глазам все — и близкое и далекое, и явное и сокровенное. Там, где в русской сказке завистливая мачеха допрашивает волшебное зеркальце, в подобной же албанской сказке она обращается прямо к Солнцу. Народные загадки уподобляют глаза человеческие зеркалам и стеклам: «Стоят вилы (ноги), на вилах короб (туловище), на коробе гора (голова), на горе два стекла (или зеркала = глаза)»; ср.: глядильцо — зрачок глаза и гляделка, глядельце — зеркало; то же сродство означенных понятий обнаруживается и словом зеркало (= зерцало, со-зерцать). В древности зеркала были металлические; а потому мифическое представление солнца зеркалом, известное еще греческим философам, совпадало с уподоблением его золотому щиту, о чем будет сказано в следующей главе. Раскольники уверяют, что в зеркало по ночам смотрится нечистая сила, т. е. во время ночи блестящий щит солнца закрывается демонами мрака. Вероятно, и примета, что разбитое зеркало предвещает несчастье или смерть, указывает на солнечное затмение, когда, по народному воззрению, нечистая сила нападает на это светило и стремится уничтожить его.

Не только с солнцем, но и с месяцем и звездами соединялась мысль о небесных окнах. Небо, по народному выражению, — терем божий, а звезды — окна, из которых смотрят ангелы. Связывая это представление с верой в зависимость судьбы человеческой от звезд, поселяне наши утверждают: как только народится человек, то Господь тотчас же велит прорубить в небе окошечко и посадит к нему ангела наблюдать за делами и поступками новорожденного в продолжение всей его жизни; ангел смотрит и записывает в книгу, а людям кажется, что то звезда светится. А когда человек умрет — окно запирается и звезда исчезает — падает с неба. Малорусские колядки изображают светила дня и ночи — окнами в небесном храме:

Церкву стáвлять, викна будують:

Одно виконце — ясне сонце,

Друге виконце — ясный мисяц, Трете виконце — ясны зирки.

В первый день Светлой недели, встречая весну, крестьяне выходят в поле смотреть с пригорков на игру лучей восходящего солнца, и как скоро оно покажется на краю горизонта, начинают причитывать:

Солнышко-вёдрышко, Выгляни в окошечко!

Причитанье это обращают к солнцу и тогда, когда темные тучи заволокут небо и настанет ненастье; на Украине говорят: «Сонечко, Сонечко! одчини, боже, виконечко».

В народной сказке, замечательной по свежести древне-мифических представлений, Иван-царевич, будучи преследуем злой ведьмой, скачет к теремам Солнцевой сестры (= Зори) и просит укрыть его: «Солнце, Солнце! отвори оконце». Приготовляя с вечера опару для поминальных блинов, крестьянки становятся против месяца и шлют к нему такое воззвание: «Месяц, ты Месяц, золотые твои рожки! выглянь в окошко, подуй на опару». По преданию русского народа, сам Бог научил человека делать окна. Долго люди не знали, как бы предохранить себя от непогоды и стужи; наконец черт ухитрился и выстроил для них избу: всем бы хороша — и тепло, и уютно, да темно хоть глаз выколи! Сколько не возился лукавый, а этому горю не помог. Но явился Господь и прорубил окно; с тех пор люди стали строить избы с окнами. Это один из древнейших мифов, примененный позднее, при забвении метафорического языка, к жилью человека. В грядах зимних облаков нечистая сила созидала свои постройки, помрачающие светлое небо (см. гл. XXI); но весной являлся бог-громовник, рубил молниями тучи и давал миру свет, или, выражаясь метафорически, прорубал окно в небесном чертоге.

Называя солнце глазом, народ невольно должен был соединить с его закатом мысль о сне, смежающем очи, а с восходом — мысль о пробуждении. У индейцев Северной Америки встречаем следующее любопытное поверье: когда бог Солнце закрывает свои очи, тогда наступает темная ночь, подобно тому как человек, зажмуривший глаза, лишается света и возможности видеть, различать предметы. У нас это представление выразилось в пословице: «Чем черт не шутит, когда бог спит», т. е. ночью, когда перестает светить солнце и всем овладевает нечистая сила мрака. Малоруссы о солнце, скрывшемся на западе, говорят: «Сонце спочило»; по пословице «солнце днем работает, а ночью отдых берет». Сербы убеждены, что не следует говорить: солнце зашло или село, а «смирило се (легло на покой) сунце». «С Успеньева дня (15 авг.), говорят великорусские крестьяне, солнце засыпается», т. е. ночь удлиняется, а день становится меньше. Выражение «солнце садится», употребительное и в других языках, указывает на стул, седалище, на котором отдыхает божество от дневных забот; закат солнца в др.-верх.нем. — sedalkanc,англосакс. setelgong;наряду со словом sedal Гримм ставит выражения kadam,ср. верх.-нем. gaden — cubiculum. Утомленное Солнце жаждало к вечеру успокоения и не только садилось, но и возлегало на постель и предавалось сну: «Muss doch zu Rüste (слово это означало и покой, и захождение солнца) gehen, so oft es Abend wird, der schöne Himmelsschild»^[95]; простой народ в Германии боялся в старину говорить о солнце, что оно заходит, а выражался: «Sie gieng zu Röst und Gnaden»^[96]. По литовскому сказанию, Вечерняя Звезда, заступающая место Зори, приготовляла богу дневного света мягкое ложе. Поутру Солнце пробуждается — erwacht,и греческая Эос (утренняя заря) встает с постели (e¹k lexe¢wn) Тифона, своего бессмертного супруга. Наоборот, месяц и звезды бодрствуют ночью и удаляются на покой с началом дня; болгары, завидя перед утренним рассветом падающие звезды, думают, что они отправляются спать.

Как свет уподоблялся зрению, так в свою очередь зрение нередко получало значение света. Из древнеязыческих преданий о создании человека видно, что сродство этих понятий послужило основой весьма знаменательного мифа о происхождении человеческих глаз. По свидетельству старинных славянских и немецких памятников, восходящих до XII столетия, очи человеческие создались от солнца; верование это известно было и древним индусам^[97]. В средневековых сказаниях находим басню, что когда орел состарится и потеряет зрение, он взлетает превыше облаков, к самому солнцу, и тем самым исцеляет свою слепоту. Если рукописные свидетельства говорят о происхождении глаз от солнца, то следующие слова одного из записанных мною заговоров приписывают это творческое дело звездам: «Господи Боже, благослови (принять) от синя моря — силу, от сырой земли — резвоты, от частых звезд — зрения, от буйна ветра — храбрости». У разных народов уцелели любопытные предания о том, что глаз человеческий не только видит, но светит и жжет. Народная загадка выражается о «глазах»: «два вузлика все поле освитят». Интересен вариант этой загадки: «Двомя узликами все поле засию»; очи засевают своим светом (= зрением) поле, т. е. сразу обнимают все видимое пространство^[98]. Стремительность света, скорый полет птицы и мгновенная передача предметов глазом порождали одно общее понятие о быстроте, и потому как солнце олицетворялось в виде птицы, так и глаза народная загадка изображает в такой метафоре: «Сидит птица, без крыльев, без хвоста; куда ни взглянет — правду скажет». Одна пряха, рассказывает немецкая сага, повстречала раз богиню Перхту (Perchta)*и, глядя на ее свиту, начала громко смеяться; раздраженная богиня быстро приблизилась, дунула ей в очи — и насмешница в ту же минуту ослепла. Целый год оставалась она в этом печальном состоянии и кормилась милостыней. По истечении годового срока явилась к ней Перхта и кротко сказала: «Voriges jahr blies ich hier ein paar lichtlein aus, so will ich heuer sie wieder anblasen»^[99]; с этими словами она дунула ей в лицо и слепая прозрела. В смелой поэтической картине живописует русская сказка ночь, блестящую звездными очами: злая мачеха посылает падчерицу за огнем к бабе-яге. Поздним вечером приходит она к избушке ведьмы; вокруг избы — забор, на заборе торчат человеческие черепа, а в тех черепах блестят глаза и озаряют поляну; к утру глаза потухают, а с вечера снова зажигаются и светят во всю ночь. Девушка сняла один череп с горящими очами, вздела его на палку и, освещая перед собой дорогу, пустилась назад. Воротившись домой, она вошла в горницу; а глаза из черепа так и глядят на мачеху и ее родных дочерей, так и жгут огнем: куда ни прятались бедные, глаза везде находили и к утру превратили их в черный уголь. Рассказ этот живо напоминает нам прекрасный образ трубадура Бертрана де Борна в Дантовом «Аде»*: он несет за волосы свою собственную голову, отделенную от туловища, и освещает ею путь как фонарем. Самое происхождение огня старинный апокриф возводит к очам божьим: «Вопрос: како огнь зачася? ответ: архангелъ Михаилъ за(з)же огнь отъ зuница господня и снћсе на землю», т. е. земной огонь произошел от божественного глаза = солнца.

Такое сближение понятий света и зрения проведено в народной речи до мельчайших подробностей. Так, кривого человека, лишившегося одного глаза, называют «полусветье», ибо понятие полного света соединяется с двумя глазами. Наоборот, о солнце, когда оно начинает опускаться к западу, говорят, что оно косится. Кроме того, умаление дневного света, когда заходит солнце или тучи заволакивают небо, уподобляется нахмуренным, полузакрытым очам: a) сумерки (су-мрак) — время солнечного заката, то же что сутёмки, сутёменки (от тьма, по-тёмки); морок (обморок) — мгла, туман, облака, п áморок (п áморока, п áморка) — пасмурная погода с мелким дождем, морочный и паморочный — пасмурный, туманный, заморочило — небо покрылось тучами или туманами, и b) мороком — незаметно, невидимо, сум éриться — нахмуриваться, надвигать брови на глаза, сум éря — кто смотрит нахмурясь, сердито; подобно тому невыгляд — угрюмый человек. Слово мерещиться значит: и темнеть, и плохо, слабо видеть: «тебе видно так померещилось!» Мизи ¢ кать — издавать слабый свет, а мизюк áть (мизюрить) — худо видеть, смотреть полуоткрытыми глазами.

Не менее знаменательно свидетельство следующих речений: a) хмора — туман с мелким дождем, хмара и хмура — туча, облако, густой туман, хмарно — туманно, пасмурно, хмарит — делается ненастье, собираются тучи, нахмарило — солнце скрылось за тучами, и b) хмуриться — опустить брови, что придает лицу суровый, «пасмурный» вид; нахмариться — сделаться угрюмым, мрачным, нахмару — в дурном расположении духа, хмурно — худо, хмара (хмыра, хмура, нахмура, хмурый) — угрюмый, невеселый человек; жмурить — закрывать глаза, жмурки — игра с завязанными глазами. До сих пор слышится в разговорной речи выражение «смотреть (или нахмуриться) сентябрем», т. е. смотреть исподлобья, надвинув на глаза брови. Такой суровый взгляд уподобляется сентябрьскому солнцу, отуманенному осенними облаками. Наоборот, о ненастной погоде, предвещающей дождь, говорят «небо хмурится»; следовавельно, облака и тучи, издревле названные на метафорическом языке волосами, здесь сравниваются с бровями и ресницами, а солнце — с глазом. Сл. также: моргать, моргай — человек, закрывающий глаза = жмура, и моргаси ¢ нница — сумрачная, осенняя погода с мелким дождем, моргаситься — накрапывать мелкому дождю. Слова эти указывают на поэтическое уподобление небесных светил, беспрестанно потемняемых бегущими облаками, моргающим очам. В связи с приведенными данными стоит народное поверье, что слезы прочищают недобрые (косые, черные и с нависшими бровями) очи и отнимают у них злую силу — подобно тому как дождь очищает небо от темных туч. Рядом с мифическим представлением облаков бровями и ресницами слезы стали метафорическим названием дождя и росы; по свидетельству стиха о Голубиной книге, который так много дает мифических представлений, дожди дробные и роса создались от слез божьих; в росе древний человек видел слезы, роняемые богиней Зорей.

Язык не только сближает умаление света с ослаблением зрения, но и в совершенном отсутствии первого узнает слепоту: темн éсь, темь — ночной мрак, темень — тучи, темный — слепой, темняк — пасмурный, невеселый человек, темнуха — нелюдимая женщина, отемнеть — ослепнуть, туман, тумат á — слепота. Утрата зрения приравнивается к темным тучам и непроглядной ночи. Вместе с этим, как шумно пролившийся дождь выводит из-за туч ясное солнце или, говоря мифическим языком, возвращает способность зрения этому всесветному глазу, и как роса, падающая на утренней заре, предвещает скорое пробуждение солнца; так думали и верили, что весенний дождь и утренняя роса могут исцелять слепоту очей. Народная русская сказка сообщает нам предание о живой воде, возвращающей слепому царю зрение: в основе этого предания кроется древнейший миф о весеннем дожде, в ливнях которого умывается пробужденный от зимнего сна царь-Солнце. В другой сказке («О правде и кривде») упоминается гремячий ключ, наделенный чудесной силой восстанавливать потерянное зрение. «Гремячими» источниками называются те, которые, по народному поверью, произошли от удара молнии: в первоначальном значении это — дождевые потоки. Немецкая сказка говорит о подобном же источнике: едва две капли воды, взятой из него, коснулись глазных впадин слепого, как он тотчас же прозрел. То же целебное свойство приписывается славянскими и немецкими преданиями росе и слезам ^[100]. В духовном стихе «Сорок калик со каликою» находим следующий эпизод: когда Михаило-Потык Иванович был оклеветан в покраже княжеской чаши, то калики «ясны очушки у него повыкопали» и бросили несчастного в раздольице-чисто поле. Михайло-Потык Иванович подполз к сыру дубу:

Прилетела птица райская,

Садилась на тот на сырой дуб, Пела она песни царские:

«Кто в эту пору-времячко

Помоется росою с этой шелковой травы, Тот здрав будет!»

Михайло догадался, умылся росой, и в тот же миг заросли его раны кровавые, стал он молодцем по-прежнему. В хорутанской сказке указывают на целебную росу вилы (облачной девы): «I došle su vile i spominjale su se, da bi ov clovek znal da bi zorjinum rosum (росой на заре) оci namazal, mam bi pregledal». Наши поселяне до сих пор на Юрьев и Иванов дни собирают росу как спасительное средство от глазных болезней и моют ей хворые очи при чтении заговора. В Оренбургской и других губерниях умывают больные глаза водой, взятой из святого колодца; в Калужской и смежных губерниях страдающий глазами идет к роднику, бросает в него копейку как жертву водяному божеству и почерпает в склянку воды, приговаривая: «Как чиста эта вода, так были бы чисты и мои очи!» Потом достает со дна источника горсть песка с приговором: «Как здорова эта земля, так были бы здравы и мои очи!» Песок этот прикладывают к больным глазам, а водой промывают их три раза в сутки. Обычай лечить глаза ключевой водой засвидетельствован и в житии Константина Муромского^[101].

Не одни небесные светила, но и самая молния казалась древнему человеку зрячей. Часто мелькающая зарница, которая то озарит небо мгновенным блеском, то спрячется за темными тучами, была сближаема с мигающим глазом, который то взглянет, то закроется веками: сравни мигалы — глаза, веки, и мигать — заступать свет и, говоря о молнии, сверкать; нем. Blick и Blitz (древняя форма обоих слов blic — взгляд, блеск, молния). Малоруссы называют зарницу моргавкою (от моргать) и, глядя на ее отблеск, говорят: «Моргни, моргни, моргавко!» Сказки чехов и словаков рассказывают о великане Быстрозорком (Bystrozrakу¢ или Zarooky), от всевидящих и острых взглядов которого воспламеняется огнем все, что только может гореть, а крепчайшие скалы трескаются и рассыпаются в песок (подобно тому, как распадаются столбы от взоров йотуна в одной из песней «Старшей Эдды»*), и потому он вынужден носить на своих глазах повязку. У немцев великан этот известен под именем der Scharf äugige. Наши сказки знают могучего старика с огромными бровями и необычайно длинными ресницами; брови и ресницы так густо у него заросли, что совсем затемнили зрение; чтобы он мог взглянуть на мир божий, для этого нужно несколько силачей, которые бы смогли поднять ему брови и ресницы железными вилами. Этот чудный старик напоминает малороссийского вия — мифическое существо, у которого веки опускаются до самой земли, но если поднять их вилами, то уже ничто не утаится от его взоров; слово вий означает «ресницы». Народное предание о вие знакомо всякому, кто только читал Гоголя; заметим, однако, что некоторые любопытные черты не вошли в его поэтический рассказ. В Подолии, например, представляют вия как страшного истребителя, который взглядом своим убивает людей и обращает в пепел города и деревни; к счастью, убийственный взгляд его закрывают густые брови и близко прильнувшие к глазам веки, и только в тех случаях, когда надо уничтожить вражеские рати или зажечь неприятельский город, поднимают ему веки вилами^[102]. В таком грандиозном образе народная фантазия рисовала себе богагромовника (Деда Перуна); из-под облачных бровей и ресниц мечет он молниеносные взоры и посылает смерть и пожары^[103]. Зевсу стоит только кивнуть своими черными бровями, как весь Олимп (небо) потрясается; когда Тор гневается, он нахмуривает свои брови. Человек с густыми, сросшимися бровями у южных славян называется «волчьим глазом», точно так же, как облачному Зевсу давался эпитет Ликейского (т. е. волчьего): оба прозвания возникли из древнейшего олицетворения тучи волком (см. гл. XIV). Иногда вместо длинных ресниц и бровей, закрывающих глаза громовника, служит ему повязка, т. е. облачный покров. Тождественные представления, созданные фантазией для «ночи» и «грозы», повели к слиянию этих различных явлений природы в области мифа. Как темное небо ночи блистает бесчисленными очами-звездами, так из мрака ночеподобных туч сверкают многоочитые молнии; и те и другие равно погасают, как скоро на просветленном небе появится торжествующее солнце. В утреннем рассвете видели ту же самую борьбу света и тьмы, что и в весенней грозе, и вот почему стоглазый Аргус погиб от руки Гермеса, как гибнут демоны-тучи под ударами громовержца. С нашими преданиями о вие и тех страшных черепах, из которых глядят пожигающие очи, родственно греческое сказание о голове Медузы: это была одна из трех сестер Горгон (от санскр. garj — рыкать, выть, греметь); всякий, на кого упадал ее взор, делался жертвой смерти (= превращался в камень); Персей отсек Медузе голову, и голова эта явилась потом на щите Афины, воинственной богини-громовницы^[104].

Под влиянием метафорического языка глаза человеческие должны были получить таинственное, сверхъестественное значение. То, что прежде говорилось о небесных очах, впоследствии понятое буквально, перенесено человеком на самого себя. Знойный блеск солнечного ока производит засуху, неурожаи и болезни; сверкающие взоры Перуна посылают смерть и пожары: та же страшная сила усвоена и человеческому зрению. Отсюда родилась вера в призор или сглаз, общая всем индоевропейским народам; у немцев против глазных очарований (entsehen — сглазить) прибегали к предохранительному средству — носили при себе лапу слепого крота. «Дурной», «недобрый» глаз распространяет свое влияние на все, чего только коснется его взгляд: посмотрит ли на дерево — оно тотчас засыхает; глянет ли на свинью с поросятами — она наверно их съест; полюбуется ли на выведенных цыплят — и они суток в двое переколеют все до единого, и т. д. Недобрый глаз влечет за собой болезни, убытки и разного рода несчастия, и такое действие его не зависит даже от воли человека. Недобрыми очами считаются: а) косые, b) выглядывающие из-за больших, нахмуренных бровей, с) черные («бойся черного да карого глаза»; «черный глаз — опасный») и d) глаза, чрезмерно выкатившиеся или глубоко впавшие. Косые глаза придают лицу неприятное выражение; старинному человеку они напоминали солнечный закат, умаление дневного света, близящееся торжество нечистой силы. Потому слову прикос дается значение «сглаза» (оприкосить — сглазить, оприкосливый — боящийся дурного глаза, порчи; коситься на кого — смотреть неприязненно); в заговорах просят защиты «от уроков и прикосов». Способностью зрения, по понятиям язычников, наделяли человека боги света и добра; с недостатком и еще более с отсутствием этого дара соединялась мысль о нравственном несовершенстве, лукавстве и злобе. Оттого «косой» употребляется в смысле дьявола: «Косой те возьми!» «Идти в прикос» — поступать нечестно, лукавить; «на косых быть» — не ладить; ср. кривой (с одним глазом) и кривда, кривость — неправда, зло, обида; отемнеть — ослепнуть и потёма — скрытный, лукавый человек; обморочить — обманывать, обомар óт — обманщик, óмморок — бранное слово; малорус. завязать свет (= очи) — сделать кого несчастным. Между другими зловещими приметами издревле признавалась и встреча со слепцом. Еще теперь слепота нередко принимается за верный признак связи с нечистой силой: от слепого знахаря ограждаются заклятиями; о нечуй-траве* рассказывают, что ее могут находить только слепые от рождения — в глухую полночь под Васильев вечер, когда нечистые духи, гуляя по рекам и озерам, разбрасывают эту волшебную траву. Литовцы называют черта aklatis — слепой. Чистый и всеми обожаемый Бальдр, по сказанию «Эдды», погиб от слепого Хеда(H ödr), т. е. зимние туманы (= тьма, слепота) похитили блеск солнца. Нахмуренные брови как метафора потемняющих небо облаков и глаза, светящиеся из-за этих бровей, из глубоких впадин, или глаза черные, навыкате, яркий блеск которых особенно живо напоминал молнию (припомним выражения: «сверкающий взор», «молниеносный взгляд», «метать стрелы из глаз»), должны были получить тот же демонический характер, какой обыкновенно соединялся с тучами. У колдунов и ведьм, заправляющих грозами и бурями, по народному поверью «недобрый» глаз. Немецкие саги человеку с густыми, сросшимися бровями приписывают необычайное могущество: по своей воле он может высылать из себя духа (эльфа = молнию, см. гл. XXIV), который вылетает из бровей в виде бабочки и причиняет смерть сонному врагу; по сербскому преданию, в виде бабочки вылетает злой дух из ведьмы. У поляков рассказывается следующая любопытная повесть: жил-был пан, и были у него недобрые очи. Беда тому, на кого он посмотрит, — непременно заболеет и даже умрет; от его взглядов засыхали деревья и на воде поднималась буря. Все люди бежали от него. Пан остался один; с отчаяния он вырвал свои очи и зарыл их в землю. Когда впоследствии слуга откопал зарытые очи, они горели, как две свечи в ночном мраке, и едва свет их коснулся его лица — слуга вздрогнул и упал бездыханный. Недобрые глаза считаются завистливыми, потому что зависть невольно обнаруживается во взорах, пристально обращенных на предмет желания; почему зариться означает «сильно желать, завидовать», зазорный — завидливый; глаза разгорелись, т. е. жадно смотрят; «у него черный глаз» — он полон зависти.

И сон и смерть равно смежают очи, равно лишают их дневного света. Признанные в мифи