IX. Илья-громовник и огненная мария

С принятием христианства многие из старинных языческих представлений были перенесены на некоторые лица ветхо- и новозаветных святых. Младенчески неразвитый народ не в силах был разорвать своих связей с прадедовской стариной; старина эта проникала весь строй его речи, а с тем вместе и все его воззрения на жизнь и природу; каждый день, каждый час она напоминала ему о себе в тысяче тех слов и оборотов, помимо которых он не умел и не мог выражать своих мыслей. Чтобы всецело отрешиться народу от образов и верований, созданных язычеством, для этого нужно было отказаться ему от родного языка, что выходило из пределов возможного. И народ долго не отрешался от заветов предков, от убеждений, подсказываемых ему языком; он невольно, бессознательно вносил их в область новой христианской религии, или лучше сказать — объяснял ее догматы в духе собственных преданий и пользовался для этого всякой сходной чертой, всяким поводом к сближению и даже случайным созвучием слов. Так, на Ильюпророка были перенесены все атрибуты и все значение древнего Перуна. По языческим представлениям, Перун владел громом и молниями, разъезжал по небу в колеснице, на крылатых, огнедышащих конях, разил демонов огненными стрелами, проливал дожди и воспитывал жатвы. Те же черты дает народная фантазия и Илье-пророку. Поселяне наши представляют его разъезжающим по небу в огненной колеснице; грохотом ее колес объясняется слышимый нами гром. При ударах грома в Нижегородской губернии говорят: «Илья великий гудит!» На лубочной картине Илья-пророк изображается на колеснице, которая окружена со всех сторон пламенем и облаками и запряжена четырьмя крылатыми конями; колеса огненные. Лошадьми управляет ангел; Илья-пророк держит в руке меч. Болгарская загадка сравнивает коня Ильи-пророка с ветром^[267], а малорусская так выражается о громе: «Видано-не-видано, якого не кидано! то святый кидав, щоб було хороше ему пројихати», т. е. в громовых раскатах слышится народу стук ринутого Ильей-пророком оружия, которым он разит темные тучи, чтоб не стояли ему на пути. В других местах гром объясняется небесным поездом самого Христа. В скопческой песне поется:

У нас было на сырой на земле — Претворилися такие чудеса:

Растворилися седьмые небеса,

Сокатилися златые колеса, Золотые, еще огненные.

Уж на той колеснице огненной

Над пророками пророк-сударь гремит,

Наш батюшка покатывает,

Утверждает он святой божий закон.

Под ним белой храброй конь;

Хорошо его конь убран,

Золотыми подковами подкован; Уж и этот конь не прост:

У добра коня жемчужной хвост,

А гривушка позолоченная

Крупным жемчугом унизанная; В очах его камень-маргарит,

Из уст его огонь-пламень горит.

В заговорах встречаем подобные же представления Ильи-пророка, очевидно подставленного в этих молитвенных заклятиях вместо Перуна; так в заговоре на охрану против ружейных ран читаем: «На море-на окиане, на острове на Буяне гонит Илья-пророк в колеснице гром с великим дождем. Над тучей туча взойдет, молния осияет, дождь пойдет — порох зальет... Как от кочета нет яйца, так от ружья нет стрелянья». Так как болезни почитались нечистой силой, которая язвит человеческое тело, то с мольбой об исцелении обращались к богу-громовнику, могучему победителю демонов. В заговоре от сибирской язвы обращение это делается к Илье-пророку: «Встану я раб божий, пойду... под восточную сторону; к окияну-морю. На том окияне-море (= небе) стоит божий остров, на том острове лежит белгорюч камень алатр (и остров, и камень — метафоры тучи), а на камени — святый пророк Илия с небесными ангелами. Молюся тебе, святый пророче божий Илия! пошли тридцать ангелов в златокованом платье, с луки и стрелы, да отбивают и отстреливают от раба (имярек) уроки и призеры и притки, щипоты и ломоты и ветроносное язво». Или, после воззвания к Илье-пророку и ангелам, причитывают так: «Спустите мне гром и мóланью, отбивайте и отстреливайте от раба божия уроки в призоры, потяготы и позевоты...» Молнию народ считает за стрелу, кидаемую Ильей-пророком в змея или дьявола, который старается укрыться от нее в разных животных и гадах^[268]; но и там находит его и поражает небесная стрела. Во Владимирской губернии говорят, что он побивает нечистых каменными стрелами: поверье, согласное с преданиями о «громовых стрелках» и каменном молоте Тора. Что сказание о борьбе Ильи-пророка со змеем (драконом = тучей) существовало издавна, это свидетельствуется апокрифической беседой Епифания с Андреем (рукоп. XV в.): «Епифанiй рече: по праву ли cie глаголютъ, яко Ильяпророкъ есть на колесницћ ћздя гремитъ, молнiя пущаетъ по облакамъ и гонитъ змiя? Святый же рече: не буди то, чадо, ему тако быти; велико бо безумiе есть, еже слухомъ прiимати». На этих верованиях создалась хорутанская легенда «Lugar sv. Iliji vraga strelil». Однажды вышел лесник на охоту; вдруг надвинулись тучи, загремел гром, засверкала молния и полил дождь. Лесник не мог идти дальше и лег под дерево. Оглядываясь по сторонам, он увидел при блеске молнии какую-то зверскую образину; думая, что то зверь, он прицелился и выстрелил: «Дождусь, думает, дня — и тогда увижу, что застрелил». В то самое время подошел к нему старец: «Знаешь ли (спросил он), какого ты зверя застрелил? ты убил черта, в которого семь лет направлял я удары — и не мог попасть. Я — святой Илья, и наделю тебя за это счастьем и богатой невестой». Подобная же легенда известна и в Малороссии, но вместо Ильи-пророка она выводит Бога: шел мужик с ружьем в руках; путь лежал возле озера, а над озером стоял большой камень. На ту пору была гроза на небе, и как только загремит гром — то нечистый и спрячется за камень, а как стихнет — то снова выскочит и «все дразнит Бога». Мужик прицелился и пристрелил нечистого; идет дорогой, а навстречу ему «чоловик ни молодий, ни старий; а ружжо у ёго таке гарне, саме золоте та срибне. — Здрастуй, чоловиче добрий! — Здрастуй! — Добре в тебе ружжо; а добре воно тим, що-й береш ёго — христиш, и на килочок вишаеш — христиш. Поминяймось! — А то був сам Бог. У тебе, одказуе чоловик, ружжо золоте та срибне, а мое бач яке просте; нам ни слид минятись. — Та ни-таки, поминяймось, просит Бог; я визьму твое, а ти мое: а у год и розминяемось на сим мисти. Твоим ружжом я переведу оттих проклятих, що мене дразнють». Поменялись, и как только станет бывало мужик стрелять из божьего ружья — тотчас гром и загремит на небе.

От святого Ильи, по народному убеждению, зависят росы, дожди, град и засуха. 20 июля, в день, ему посвященный, ожидают грозы и дождя, который непременно должен пролиться на это число. Белорусская поговорка: «Илья надзелив гнильля» означает, что с Ильина дня идут обыкновенно дожди, от которых гниет хлеб и сено в поле. На этот день не косят и не убирают сена, потому что в противном случае святой Илья за непочтение назначенного ему праздника убьет громом или сожжет накошенное сено молнией^[269]. Великорусские поговорки утверждают: «Илья грозы держит», «Илья-пророк в поле копны считает», «На Ильин день где-нибудь от грозы загорается», «До Ильи поп дождя не умолит, после Ильи баба фартуком нагонит», «На Ильин день олень копыто обмочил», т. е. олень-туча (см. гл. XII) проливает дождь. Последней поговорке соответствует малорусская: «Илья в воду налья»; этим простолюдины объясняют себе то естественное явление, что с 20 июля вода начинает холодеть. Ильинским дождем умываются и окачиваются от вражьих чар, очного призора и болезней; замечают еще, что вёдро на Ильин день предвещает много пожаров, а дождь — наоборот. Илья-пророк почитается производителем урожаев; ему дают эпитет наделяющего и на Новый год, при посыпании зерном, причитывают: «Ходит Илья, носит пугу (плеть — метафора молнии) житяную; где замахнет — там жито растет!» 20 июля начинают зажинать рожь, т. е. вяжут первый сноп^[270], обмолачивают, приготовляют из зерна хлеб, приносят его в церковь для освящения и потом вкушают от новины³, а из соломы устраивают новую постель. Если град выбивает местами хлеб, то поселяне говорят: «Это Бог карает; он повелел Илье-пророку: когда ездишь в колеснице, щади нивы тех, которые раздают хлеб бедным полной мерой; а которые жадны, обмеривают и не ведают милосердия — у тех истребляй!» В Курской и Воронежской губерниях, оканчивая жнитво, оставляют на поле горсть колосьев, завязывая их узлом, в честь Ильи-пророка, что называется «завязать Илье бороду»: обряд, отождествляющий этого святого с богом Волосом или Перуном, ибо Волос только особенное прозвание громовника как пастыря небесных стад (= облаков, см. гл. XIII).

В некоторых местностях уцелели остатки древних пиршеств и жертвенных приношений, совершавшихся некогда Перуну во время жатв как подателю земного плодородия. Вся волость собирается на Ильин день к церкви, и сгоняют туда рогатый скот; после обедни выбирают одно животное, за которое и платят миром хозяину деньги; потом закалывают его, варят мясо и раздают по кускам за деньги; вырученные деньги идут на церковь. Не быть на этом празднестве и не получить священного мяса считается за большой грех. В Пермской губернии, по словам Лепехина, устраивали на Ильин день обед — на мирскую складчину убивали быка и теленка и съедали их всей общиной; а в Калужской губернии в этот день приносят к церкви колотых молодых барашков и просят священника окропить их святой водой.

Указанные верования послужили источником, из которого возникла любопытная народная легенда об Илье-пророке и Николе-угоднике. На последнего перенесено было древнеязыческое представление морского бога (собственно владыки дождевого моря), так как в житии его рассказывается о чудесах, совершенных им на море; молитвами своими он усмирял волнения и заставлял стихать бури. Сербская и болгарская песни говорят, что при дележе мира святому Николаю достались воды и броды^[271]. В ПереяславльЗалесском уезде оставляют на ниве горсть овсяных колосьев на бороду святому Николе; в немецких преданиях этот угодник нередко заступает место Одина, и кое-где существует обычай сыпать на Николин день (6 декабря) овес для его коня. В Моравии с вечера этого дня ожидают святого Николу, который спускается тогда с неба по золотым ремням (= молниям); а у чехов совершалось драматическое представление, как святой Николай водит на цепи черта. Содержание русской легенды, проникнутой несомненно языческими воззрениями, следующее: в давние времена жил-был мужик, Николин день завсегда почитал, а в Ильин нет-нет да и работать станет; Николе-угоднику и молебен отслужит, и свечу поставит, а про Илью-пророка и думать забыл. Вот раз как-то идет Илья-пророк с Николой полем этого самого мужика, идут они да смотрят — на ниве зеленя стоят такие славные, что душа не нарадуется. «Вот будет урожай, так урожай!» — говорит Никола. — «А вот посмотрим! — отвечал Илья, — как спалю я молнией, как выбью градом все поле, так будет мужик правду знать да Ильин день почитать». Поспорили и разошлись в разные стороны. Никола-угодник сейчас к мужику: «Продай, говорит, поскорее ильинскому попу весь хлеб на корню; не то ничего не останется, все градом повыбьет». Мужик послушался. Прошло ни много ни мало времени: собралась, понадвинулась грозная туча, страшным градом и ливнем разразилась она над нивой мужика, весь хлеб как ножом срезала. На другой день идут мимо Илья с Николой, и говорит Илья: «Посмотри, каково разорил я мужиково поле!» Никола-угодник в ответ ему заметил, что хлеб мужиком давно на корню продан. «Постой же, — сказал Илья, — я опять поправлю ниву, будет она вдвое лучше прежнего». Никола опять к мужику и заставил его выкупить побитое поле. Меж тем откуда что взялось — стала мужикова нива поправляться; от старых корней пошли новые, свежие побеги. Дождевые тучи то и дело носятся над полем и поят землю; чудный уродился хлеб — высокий да густой, сорной травы совсем не видать, а колос налился полный-полный, так и гнется к земле.

Пригрело солнышко, и созрела рожь — словно золотая стоит в поле. Много нажал мужик снопов, много наклал копен, уж собрался возить да в скирды складывать. На ту пору идет мимо Илья с Николой; узнает Илья, что поле мужиком выкуплено, и говорит: «Постой же, отыму я у хлеба спорынью: сколько бы ни наклал мужик снопов, больше четверика зараз не вымолотит!» Никола-угодник идет к мужику и советует ему во время молотьбы больше как по одному снопу не класть на ток. Стал мужик молотить: что ни сноп, то и четверик зерна; все закрома, все клети засыпал рожью, и все еще много остается; пришлось строить новые амбары.

Такое отождествление Ильи-пророка с Перуном, такое присвоение ему власти над громом, молниями, дождями, градом и урожаями имеет в основании, во-первых, те аналогические обстоятельства, которые окружают этого святого в ветхозаветных сказаниях. По свидетельству Библии, он был живой взят на небо в огненной колеснице, на огненных конях, а во время земной своей жизни чудесным образом низводил с неба всепожирающий огнь, творил засуху и проливал дождь (3 Пар 18:1–2). В Апостоле, который читается на Ильин день, сказано: «Илiа... молитвою помолися, да не будетъ дождь — и не одожди по земли лћта три и мћсяцъ шесть; и паки помолися — и небо дождь даде, и земля прозябе плодъ свой». Церковная песнь молит его об отверстии неба и ниспослании дождя, и поселяне ставят иногда на воротах чашку с зерном ржи и овса и просят священника провеличать Илью на плодородие хлеба. Во время бездождья возглашается такая молитва: «Илiя словомъ дождь держитъ на земли, и паки словомъ съ небесе низводитъ; темъ-же молимъ тя (Бога) того молитвами щедре посли дожди водныя земли(ћ) съ небеси». В рукописный служебник сербской редакции занесена следующая молитва, в которой очевидна примесь старинного предания о побиении молнией демона-тучи: «Молимотисе, святый Елисею прор(о)це и святыi Илiа прор(о)це!.. помиловати ны, и помогайте ны вашимьи молитвами святыми, молимо ви се послоушайте наш глас: отженете от нас стоудени градь и соухи вћтрь, и от наши сельниивь и винограда и врьтограда проженете га, да придет оу пустiе горьи и оу неверные езыкы и где клћпала не клеплют, ни звоня звонесе^[272], ни свћще горет, ни ³амiаном кадет... Молимо ви, святьi апостолы и святьi пророци, святы мученици, свержете проклетаго диавола саппаюшего и храпаюшего и трескающего мльнiами блъстћщисе». Под влиянием этих церковных преданий, в старинных проповедях употреблялись об Илье-пророке поэтические выражения: Илия огненосный, небопарный орел, тученосный облак; а в рукописные сборники вносились подобные объяснения грозы: «Молнiя есть сiянiе огня, сущаго вверху на тверди; небесный же огнь — то ты разумћй огнь сущiй, его же Илiя молитвою сведе на полћна и на всесожженiе: сего огня сiянiе есть молнiя». В Новгороде в старину были две церкви Ильи Мокрого и Ильи Сухого; в засуху совершался крестный ход к первой церкви с мольбами о дожде, а с просьбой о сухой и ясной погоде совершался крестный ход к церкви Ильи Сухого. Во-вторых, самое совпадение Ильина дня с началом жатвенной поры необходимо связало с Ильей-пророком народные воспоминания о древнем боге, покровителе земледелия и дарователе урожаев. Так как уборка хлеба продолжается несколько недель и так как в эпоху язычества это была пора религиозного чествования Перуна-плододавца, то воспоминания свои о боге-громовнике народ смешал отчасти и с именами других святых, память которых празднуется в числа, ближайшие к Ильину дню. 24 июля празднуют святым Борису и Глебу-Паликопу, а 27 июля — святому Пантелеймону, который также слывет в народе Паликопом (сложное от палить и копа = копна), т. е. сжигателем хлебных копен у тех, кто не чтит его праздника. «Борис и Глеб — поспел хлеб» — выражаются поселяне поговоркой; это созвучие имени святого со словом, указывающим на дар земного плодородия, оказало такое же несомненное влияние на убеждения пахаря, как и созвучие имени Палей (народная форма вместо Пантелеймон) со словом палить. «На Глеба и Бориса за хлеб не берися», т. е. не жни, не работай, не то гроза сожжет сложенные снопы; точно также кто работает на Палея, у того молния спалит дом или хлеб.

Сербы разделяют то же воззрение на Илью-пророка; раскаты грома они объясняют поездкой этого святого по небесным пространствам. «Илија греми» или «трчи по небу на колима, па од оние лупе постаје грмл(ь)ава»; он запирает облака и за людские грехи посылает на землю засуху. Сербские песни, верные мифическим преданиям, называют Илью-пророка громовником и наделяют его молнией и громовыми стрелами; так, песня о разделе мира говорит, что ему достались при этом «муње и громове», а в другой песне о женитьбе Месяца сказано:

Стаде Мун(ь)а даре дијелити:

Даде Богу небесне висине.

Светом Петру петровске (летне) врућине,

А Иовану леда и снијега,

А Николи на води свободу^[273],

А Илији мун(ь)е у стријеле^[274].

Любопытно содержание жатвенной песни:

Вала Богу! вала јединоме! Где ми власи жан(ь)у у недел(ь)у, Над н(ь)има се три облака вију:

Један облак — Громовит Илија,

Други облак — Огн(ь)ена Марија, Трећи облак — свети Пантелија^[275].

Проговора свети Пантелија:

«Удри громом, Громовит Илија,

Удри огн(ь)ем, Огн(ь)ена Марија, Ja hy ветром, свети Пантелија».

Ал’ говори Огн(ь)ена Марија:

«Немој громом, Громовит Илија,

Немој ветром, свети Пантелија,

Ни ja огн(ь)ем, Огн(ь)ена Марија;

Јер власима турци не верују,

А пшеница тежатка не чека»^[276].

Когда ударит гром — сербы говорят, что святой Илья преследует дьявола; по их мнению, не должно тогда креститься, потому что дьявол, убегая опасности, спешит стать под крест, в который (как известно) не бьет молния. По болгарскому поверью, гром происходит от того, что святой Илья, восседая на огненной колеснице, гонит ламью (змею = тучу); молния — его меткое копье. Если ламья скроется за дерево, он тотчас же разобьет его своим пламенным копьем; если она спрячется за человека, Илья-пророк не пощадит и его. Сверкающая без грома зарница (светкавица) принимается за огонь, выдыхаемый из ноздрей конями пророка, которых только что запрягли в колесницу, или за блеск от его копья; белые летние облака называются его небесными овцами; ему же приписывают и град; он заставляет умерших цыган делать град из снега и пускает его летом на поля грешников. Это любопытное поверье объясняется из обще арийского мифа, что души усопших суть существа стихийные, постоянно принимающие участие в воздушных полетах бога-громовника (см. гл. XXIV). Как на Руси думают, что земля не иначе принимается за свой род, как после первого весеннего грома, так болгары убеждены, что она до тех пор не растворяется и не в силах производить плоды, пока Илья-пророк не выедет на небо в своей огненной колеснице. Начиная с 15 июля до Ильина дня включительно, болгары празднуют горешници-те, в продолжение которых они не работают в поле и никому не позволяется ни прясть, ни ткать. Кто станет жать в эти праздники, на того святой Илья пустит с неба огонь и сожжет его ниву; кто прядет и ткет, того работа сгорит. Одна баба, рассказывает болгарская легенда, пошла на Ильин день ниву жать; а в то давнее время каждый колос давал полмеры пшеницы. Святой Илья гневался, но терпел. Мало было этого нечестивой женщине; она согрешила еще больше: было с ней дитя в поле и обмаралось, она взяла да хлебными колосьями его и подтерла. Тогда Илья-пророк наслал гром и молнию и хотел было отнять у земли весь хлеб и поморить людей голодом (см. выше подобное же предание о Перуне). Но прибежала собака, схватила несколько колосьев и умоляла оставить их хоть на ее долю; просьба была услышана и оставлена собаке собачья доля, а остальной хлеб взят от земли. Люди заняли у собаки зерна и посеяли, хлеб родился — но уже далеко не такой плодовитый, как прежде. Вот почему человек обязан кормить собаку. Сходное с этим предание существует и в России, и в Германии. Те же верования соединяют с Ильей-пророком и другие народы; следы подобных представлений в средневековой поэзии немецких племен указаны Я. Гриммом в его «Мифологии»; по скандинавской саге Илья-пророк играет при кончине мира роль бога-громовника. В некоторых местностях Илью-пророка представляют в мантии огненного цвета, с мечом, на острие которого горит пламя, и в красной шапке на голове. Даже кавказским племенам не чуждо почитание этого пророка; осетины признают его воплощением огненного молниеносного змея и приносят ему жертвы; о человеке, убитом грозой, они выражаются: «Илья взял его к себе!» и чествуют самый труп, пораженный молнией.

Как Илья-пророк сменил в народных поверьях и мифических сказаниях Перуна, так точно древнее поклонение языческой богине весенних гроз и земного плодородия — Фрейе или Ладе было перенесено на Пречистую Деву Марию. Поэтому сербы называют Богородицу Огненная Мария, и в песнях говорят о ней как о сестре Ильи Громовитого; при разделе вселенной святой Илья взял «грома небеснога, а Марија муњу и стријелу», а на свадьбе Месяца ей достался живой огонь. Илья «громом бије», а Мария «муњом пали»: так возле Грома, олицетворенного в мужском образе, является Молния, олицетворенная в образе женском — представления, согласные с грамматическим родом того и другого слова. Праздник Сретения Пресвятой Богородицы (2 февраля) известен у поляков под названием дня N. Р. Maryi gromnicznej,у чехов под именем Hromnice,у лужичан — svec kovnica Maria,у хорватов — svec na Marije,у карниольцев — svezhnica,у словенов — svetlo Marine,у сербов — свјетло;в Виленской губернии прихожане в этот день стоят в церквах с зажженными свечами, которые называются громницами и которые сберегаются потом в продолжение целого года, чтобы предохранить дома от ударов молнии. Жмудь дает Богородице эпитет Percunatele или Percunija — женская форма от имени Перкуна (Panna Maria Percunatele); а финны представляют ее разъезжающей по небу на огненной колеснице. К такому отождествлению Богородицы с древней богиней-громницей, кроме указанных выше оснований, послужили поводом, во-первых, сближение языческого мифа о возжжении Перуном солнца, вновь нарождающегося при зимнем повороте, — с рождеством «праведного солнца» Христа от Пресвятой Девы Марии, с этим священным событием, празднуемым 25 декабря; вовторых, христианское представление Богородицы «Неопалимой купиной». В ветхозаветном сказании о неопалимой купине, виденной Моисеем на горе Хориф, церковь видит символическое преобразование Пречистой Девы, и в честь Богородицы-Неопалимой купины установлен был праздник 4 сентября; в иконной живописи она получила особенное изображение. С этим христианским догматом непросвещенный народ связал свои старинные верования; в защиту от грозы молятся Богородице-Неопалимой купине, а во время пожаров выносят ее икону и обходят с ней вокруг загоревшегося здания, с полным убеждением, что Бог обратит ветер в ту сторону, где нет строений, и пламя погаснет. Богородице приписывает народ власть над грозой, ниспослание дождей и влияние на земные урожаи. Накануне Благовещения (25 марта — начало весны, время появления древней громовницы) сжигают соломенные постели, скачут через огонь и окуривают им свои одежды, чтобы прогнать от себя нечистую силу разных болезней; тогда же жгут белье хворых в защиту от сглаза и чар; а в самое Благовещенье не сидят вечером с огнем (т. е. не работают), опасаясь, чтобы кого-нибудь из семьи не убило молнией в наступающее лето. В этот праздник пекут просвиры из сборной со всей общины муки, освящают их за литургией, и потом каждый хозяин приносит свою просвиру домой и кладет в закром овса, где она и остается до начала посевов. Отправляясь сеять яровой хлеб, хозяин вкушает от этой просвиры; а в других местах благовещенскую просвиру привязывают к сеялке и выносят на ниву во время обсеменения полей. Существует также обычай ставить в день Благовещенья образ Пресвятой Богородицы в кадку с зерном, оставленным для посева. Все это делается с той целью, чтобы яровой хлеб дал богатый урожай. Мысль о благословенном плоде чрева Богоматери сливается в народных воззрениях с мыслию о весенних родах матери-Земли. На Светлое Христово Воскресение ставят в избе четверик овса или кадку пшеницы и ожидают прихода священника с образами; когда он явится, хозяева встречают его с хлебом-солью. Священник ставит на приготовленное зерно икону Богородицы, совершает обычное молитвословие и кропит избу святой водой. Овес и пшеница, на которых стояла икона, сберегаются для посева. В Славонии свечи, горевшие в церкви «na svetlo marine», кладутся вместе с зерном в мешок, из которого сеют. Во Владимирской губернии, когда начинает накрапывать дождь, обращаются к Богородице с таким причитанием: «Мать Божая! подавай дождя на наш ячмень, на барской хмель»; к ней по преимуществу были обращаемы в Средние века всеми европейскими народами молитвы о дожде, а старинный обычай пить в честь Фрейи, испрашивая у нее плодородия жатв и всякого счастия, был заменен в это время застольной чашей, которую пили во славу Пречистой Девы. 22 июля, в день Марии Магдалины, крестьяне наши не работают в поле, чтобы не убила за то гроза, точно так же, как не работают они по той же самой причине и на Ильин день; смешивая Марию Магдалину с Богородицей, ради тождества их имен, народ видит в ней небесную властительницу громов и молнии. В малороссийских и галицких колядках поют о Богородице, что она засевает землю: сам Господь водит золотой плуг, а следом за ним идет Пресвятая Дева, рассыпает зерно и молит Всевышнего зародить ярую пшеницу и жито (см. ниже). При собирании лекарственных трав произносят следующий заговор, который, по народному убеждению, наделяет сорванные зелья чудесной целебной силой: «Святiй Адамъ оравъ, Iисусъ Христосъ насиня (семена) дававъ, а Господь сiявъ, а Мати Божа поливала та всимъ православнымъ на помигъ давала». В одном сборнике Соловецкой библиотеки рассказывается, как в 1641 году явилась Богородица к некоей жене, именем Фекла, и был от нее глас, чтобы христиане «въ праздники господские никакой работы не работали и травъ не косили и хлъба не жали»; буде покаются и престанут от такого неуважения праздников — «и Господь дастъ всякаго изобилiя многое множество, болће прежняго; а будетъ христiане сему явленiю и наказанiю моему не повћрятъ... и за ихъ непослушанiе будетъ на землю каменiе много и спущу съ небесъ молнiе огненное... и ледъ и мразъ лютый спущу на страдное время (т. е. в пору жатвы) на скотъ и на хлћбъ вашъ и на все живущее, и по вся годы хлћба не будетъ, и каменiе горящее съ небесъ спадетъ, и будетъ молнiе огненное, и хлћбъ и трава озябнетъ, и скоты ваши голодомъ погибнутъ». С явленными иконами Богородицы соединяли в старину мысль об урожае хлеба и овощей, плодовитости скота и ведреной погоде: «Лћта, коего явися икона пречистыя Богородицы на Оковцћ, в лћсу частомъ, на соснћ, на сучку, говоритъ повћствователь о ея чудесах, — хлћбъ бысть дешевъ: кадь ржи купили по 4 московки, а лћто было весьма вёдрено и красно и незасушливо, и всякимъ овощемъ плодовито, и от поля тишина была, а людемъ здравiе было и всякому скоту плодъ». В повести о Выдропусском образе Богоматери, по случаю чудесного перемещения его из Мурома в село Выдропуск, сказано: «И оттолћ въ веси той, прочее же и во всей Новгородской области, начаша людiе богатћти духовнымъ богатствомъ, паче же и тћлесными потребами, вся земля обилiемъ кипя въ семенныхъ приплодћхъ и въ скотскихъ родћхъ паче первыхъ лћтъ: cie Богъ дарова и пречистая Богородица».