Памятник пирату Штёртебекеру в центре Гамбурга

 

Головной мозг является «органом», в котором, как в зеркале, отражается органный мозг. Поэтому контролирующие центры ЦНС расположены так же, как и органы тела. Контролирующие центры ствола мозга, например, расположены начиная с правой дорсальной части (правая половина кишечной трубки и прием пищи) и далее - по часовой стрелке, образуя почти идеальную окружность до левой дорсальной части (левая половина кишечной трубки и выведение пищи)».

Согласно Хамеру, при «навязчивом сосредоточении» личности на том или ином психологическом конфликте, возникает «эпилептический эпилептиформный кризис». В этом кризисе различаются две фазы - «Ca-фаза» и «Pcl-фаза». А. А. Ухтомский описал бы первую фазу как симпатикотоническую фазу формирования доминанты и ваготоническую фазу ее разрешения. Собственно говоря, Хамер считает, что переход конфликта в навязчивую стадию вызывает превращение одного из «контролирующих центров» головного мозга в «активные очаги Хамера», знакомые русской нейрофизиологии как «доминанта» Ухтомского. Возникновение активного «очага Хамера», в силу представленности мозга и тела друг в друге, автоматически вызывает рост опухолей в органах, контролируемых тем или иным «очагом Хамера».

Приведу пример связи конкретного «конфликта самообесценивания» (КСО) и локализации костного остеолиза (возникает в результате метастазирования опухоли):

«1. Остеолиз черепа: интеллектуальное самообесценивание (несправедливость, принуждение, дисгармония и т.д.), например, абсолютно несправедливое решение суда…

11. Остеолиз лобковой кости: сексуальный КСО, например: «В постели я ничто»…

13. Остеолиз локтя: КСО из-за неспособности удержать кого-либо, например, любимого человека…

19. Остеолиз колена: КСО, связанный с физическими действиями, например: «Если бы я был более быстрым, я бы выиграл соревнования».   

 

Вот как течет Ca-фаза кризиса по Хамеру:

                        

Эпилептический кризис	Эпилептиформный кризис
Навязчивое сосредоточение на конфликте	Симпатикотония, повышение уровня тироксина, АКТГ, кортизола и адреналина
Целевая кольцевая конфигурация в мозге, так называемые активные «очаги Хамера»	Рост опухолей в органах, контролируемых древним мозгом (стволом и мозжечком)
Появление активных «очагов Хамера» в органе тела	Тонические локальные спазмы гладкой мускулатуры и повышение ее мышечной массы
Симпатикотония, проявляющаяся, например, в виде сужения периферических кровеносных сосудов (холодные кисти рук и стопы)	Параличи и спазмы поперечно-полосатой мускулатуры
Потеря аппетита и снижение веса; проявление пациентом гиперактивности, направленной на преодоление конфликта. Непрерывные мысли о своей проблеме.	Появление зон некроза в органах, контролируемых паренхимой головного мозга
Бессонница во второй половине ночи	Функциональные изменения в органах, контролируемых корой головного мозга, текущие без изъязвлений

 

 

Модель «Германской Новой Медицины» Хамера построена только в области онкологии.

В рамках этой книги, я, разумеется, не могу описать целиком концепцию Хамера, и привожу ее здесь, чтобы читатель затем смог самостоятельно изучить эту модель.

Хамер доказывает: психологический конфликт не может не отразиться на органах и тканях, поскольку «очаги Хамера» и «доминанты» возникают одновременно и в головном мозге, и в органах тела, как только психический конфликт приобретает характер «сверхценности», то есть формирует «доминанту» по А. А. Ухтомскому. Надо сказать, что модель Хамера конкретизирует голографическую модель Дэвида Бома и Карла Прибрама, на которую опирался я сам в своей книге по онкопсихологии «Таблетка от смерти». 

 Момент «застревания» человека на мыслях и эмоциях описывается психологами и психиатрами по-разному как: «навязчивость»; «фиксированная идея» или чувство; сверхценность; «невроз» или невротическое развитие; «эпилептоидное застревание» или «эпилептоидный кризис».

Моя практика привела меня к выводу, что глубина и форма поражения органов и тканей напрямую зависит от глубины экзистенциального конфликта между человеком и миром.

Самым глубоким уровнем подобных негативных переживаний является ощущение человеком тотального несоответствия своих взглядов на мир течению или процессу жизни во внешнем мире. Подобное экзистенциальное чувство (мы будем подробно говорить о нем на уровне следующей «чакры») также описывается самыми разными терминами: как «чувство вины», «депрессия», «патологическое одиночество», «экзистенциальная изоляция», «онтологическая неуверенность в себе», чувство заброшенности или потерянности, и т.д.

Именно это чувство, возникающее у личности любого уровня, является главным конфликтом, приводящим к онкологическим заболеваниям.

Надо отметить, что как раз для личности третьей чакры эти заболевания не характерны.

В большинстве случаев, уверенность в правоте собственной концепции и способность поменять ее на прямо противоположную, но столь же жесткую теорию, «спасает» от развития онкологических заболеваний, поскольку позволяет многим эпилептоидам до конца жизни сохранять чувство своей правоты и «ошибочности» самой жизни.

Но бывает всякое: нельзя забывать, что мы говорим о «матрешке» - все уровни существуют в человеке одновременно. Мне приходится описывать эпилептоидный кризис, поскольку в самих понятиях «эпилептоидный» и «эпилептический» существует очень много путаницы.

Собственно, эпилептоидный кризис или «кризис простых идей», как правило, протекает на начальных стадиях «Ca-фазы» Хамера. Как раз в симптомах симпатикотонии, в виде сужения периферических кровеносных сосудов и напряжении поперечно-полосатой мускулатуры проявляет себя выстраиваемая эпилептоидом психическая защита - «броня», направленная на внешний мир.

Соответственно, в ваготонии (начальная «Pcl-фаза» Хамера) можно усмотреть дисфорическую «разрядку» напряжения («доказательство» своей правоты). Правда, дисфорическая разрядка (и в привычной клинике, и согласно Хамеру), приведет в ваготонической фазе к удержанию мозгом избытка жидкости и нарастанию отека мозга, который когда-то даже именовался «отечной опухолью мозга».

Можно сказать, что в большинстве случаев «кризис простых идей» будет удерживаться на сосудистом уровне болезней тела.

Именно так оно и происходит, поскольку самым частым соматическим заболеванием эпилептоидов является гипертоническая болезнь. Обычно, начальной формой или проявлением склонности к гипертонии считают «вегето-сосудистую дистонию» (ВСД), особенно по «гипертоническому типу». Я принадлежу к числу врачей, которые считают, что такой болезни не бывает вообще: ее симптомы представляют собой проявление симпатикотонии или ваготонии эпилептоидного кризиса.

Чаще всего, эта «болезнь» встречается в подростковом возрасте - в тот самый период, когда создание «простых и ясных» концепций о своей роли и месте в мире является особенно необходимым. Появление «ВСД синдрома» является признаком формирования «доминантного очага» или «очага Хамера» и может иметь как органическую, так и психологическую природу.

Давайте ещё раз отметим, что в этой книге мы не описываем неврологических проблем, которые могут приводить к синдрому ВСД.

То же самое касается случаев так называемой эссенциальной гипертонии.

Принятое в медицине жесткое ограничение зон ответственности врачей-специалистов приводит к тому, что кардиологи не проводят функциональных исследований деятельности мозга, по этой причине оценить участие неврологических проблем в формировании гипертонии не представляется возможным.

Все психологические исследования гипертонии, связывают ее с состоянием нарастающего напряжения, накоплением враждебности и агрессивности. Часто описываются ситуации, в которых гипертонический криз наблюдается как раз в тех случаях, когда разрядка агрессии и напряженности возможна, но не происходит в силу того, что человек «держит себя в руках», то есть в силу его такта или «нравственных устоев».

В литературе приводятся также типичные высказывания гипертоников: «Я должен быть готов ко всему»; «Я в ответе за все»; «Я принимаю на себя все трудности»; «Никто меня удержит, я готов на все» (Grace Graham, 1952).

Обратите внимание, что внутри каждого такого высказывания скрывается невыясненная психологом концепция, которая позволяет брать на себя избыток ответственности или избыток решимости.

Отечественный психиатр И. Г. Малкина-Пых пишет: «По данным Александера (2002), центральным пунктом психодинамики пациента с эссенциальной гипертонией, является постоянная борьба с нарастающим враждебно-агрессивным чувством. В то же время, существуют трудности самоутверждения. Пациенты боятся потерять благосклонность других людей, и поэтому контролируют проявления своей враждебности. В детстве они обычно склонны к приступам ярости или агрессии. Бывший прежде агрессивным ребенком, взрослый человек часто становится подчеркнуто-уступчивым, не может за себя постоять…

Больных гипертонией сравнивают с хищниками, запертыми в клетке, которые мечутся из угла в угол в поисках шанса для нападения или побега.

…В профессиональной деятельности ему часто не удается добиться всего того, чего ему бы хотелось, так как он не может осуществить свои представления и ожидания. … Ему очень важно, чего от него ожидают и что о нем говорят другие люди».

Существует множество внутренне противоречивых описаний личности больного гипертонией. Пишут о том, что жизнь навязывает им роль «ломовой лошади» — человека, который на долгие годы застревает на одной работе и не склонен менять ее, даже если зарабатывает явно недостаточно. Гипертоников так же описывают так же как людей «сверхсовестливых, с излишним чувством ответственности» (Rose,1978).

В психосоматических описаниях очень часто недостает анализа внутренних содержаний психики гипертоника. Такими содержаниями чаще всего и оказываются сверхценные идеи или элементарные концепции. Длительная работа на одном месте оказывается простейшим способом сохранить свои представления о мире, поскольку на прежнем рабочем месте их склонны уважать все коллеги. Склонность к «сверхсовестливости» на поверку оказывается той самой эпилептоидной склонностью к «справедливости», которая основывается на желании расставлять окружающим «нравственные оценки». Тогда «излишнее чувство ответственности» окажется изнанкой желания влияния и власти.

Собственно гипертонический криз, чаще всего, разражается в ситуациях, мобилизующих стремление к самоутверждению и враждебность по отношению к окружающим, а свободное выражение этих чувств невозможно, по причине социальной роли их носителя. Я имею в виду ситуации, когда «излишнее чувство ответственности» приводит своего носителя к прямому конфликту с собственным начальством на работе или необходимости выяснять отношения с чиновниками или другими представителями власти.

В подобных ситуациях можно говорить о «спасительной» или «адаптационной» роли гипертонического криза: он переводит симпатикотоническую стадию эпилептоидного кризиса в ваготоническую. Именно в результате своей «спасительной» функции, болезнь становится хронической. Телесная реакция начинает выступать как замена необходимой адаптации точки зрения эпилептоида к точке зрения окружающих, в том числе, и непереносимого для такой личности начальства.

Для того чтобы читателю было легче соотнести сказанное выше со своими переживаниями, давайте скажем, что чувство несоответствия своих взглядов на мир течению жизни в повседневной речи называется «обидой на жизнь».

Я хочу сказать, что если человеческая обида на жизнь не выразится через «вегето-сосудистую дистонию» или через гипертонию, то соматическая реакция может стать глубже, проявляя себя в опухолевом росте. Я не использовал раньше слово «обида», поскольку это - эмоциональный процесс взаимодействия третьей и четвертой чакры, о чем мы будет подробнее говорить в следующих главах.

Однако без слова «обида» нам не обойтись. Можно утверждать, что процесс соматизации чувства неудовлетворенности собственной ролью в жизни (собственной значимости) у эпилептоида протекает легче, чем у других личностных типов. Верность собственным элементарным концепциям облегчает вытеснение. Эпилептоид не склонен долго «копаться» в своих обидах: для сохранения чувства собственной правоты, важно побыстрее вытеснить их из сознания. Болезнь оказывается особенно удобным способом оправдать несостоятельность своих «сверхценных взглядов» и сохранить чувство собственной правоты: «Я бы за все отвечал и всем бы объяснил, что такое справедливость - жаль только, болезнь помешала!»

Мы часто забываем, что обида тоже, по сути, представляет собой «элементарную идею» или концепт, как правило, связанный с мстительностью, причем с мстительностью всегда отчетливо оформленной в воображении. Практически каждый человек третьей чакры мечтает перед сном, как бы он отомстил своему «обидчику» - и это тоже «спасительный» или «адаптационный» механизм психики. Дисфорию можно хотя бы отчасти разрядить в воображении: чем ярче человек представляет себе агрессию в своих мечтах перед сном, тем меньше шансов, что он выдаст дисфорическую реакцию в реальных отношениях.

Это общеизвестный факт. Однако ради сохранения чувства собственной правоты, эпилептоид предпочитает не вспоминать о своих обидах на конкретных людей, не говоря уже об обиде на жизнь, которую, как правило, не может сформулировать.

Экзистенциальная обида на жизнь и бесчисленные обиды на конкретных людей, являются ощущениями принципиально разными. Экзистенциальная обида - это обида по отношению к «высшей справедливости»; на телесном уровне она выражается расстройствами «высшей инстанции» - гипертонией и связанными или несвязанными с нею головными болями и мигренью.

Мигрень - «гемикрания» Понтия Пилата, известная нам по роману Булгакова «Мастер и Маргарита» - всегда описывалась как болезнь людей, претендующих на власть разума.

Еще в 1959 году немецко-американский врач и психоаналитик Фрида Фромм-Рейхман писала: «Мигрень представляет собой враждебную установку зависти, специфически направленную против интеллектуальных достижений других людей».

И в романе Булгакова, и в Новом Завете мигрень обостряется у Понтия Пилата во время встречи с Христом. Для Пилата, это встреча с взглядом на мир, принципиально противоположным его собственным простым и понятным концепциям власти римского наместника. Пилат в романе Булгакова реагирует приступами мигрени на необходимость распутывания судебной тяжбы, переданной ему Синедрионом и не имеющей привычных и желанных способов решения.

Немецкий врач Вольф в 1948 году отметил: «Типичный пациент с головными болями… это высокоинтеллектуальный, обязательный, добросовестный, аккуратный, неуклонно стремящийся к достижениям и доказательству собственной правоты человек, который, тем не менее, терпит крушение, почти достигнув своей цели».

Большинство авторов, писавших о головной боли, отмечают склонность пациентов полагаться на разум и их высокие интеллектуальные способности, отмечая при этом слабую развитость эмоционального реагирования. В 1965 году еще один немецкий врач по фамилии Лоч заметил закономерность: «Нужно уметь мыслить на относительно высоком уровне, чтобы стать пациентом, страдающим головными болями».

Собственно говоря, пациент, страдающий головными болями, с одной стороны активно стремится «работать головой», а с другой стороны - все те же головные боли мешают ему это делать.

Головная боль передает конкретное символическое сообщение: «Я знаю, что я умен, но есть люди, которым незаслуженно повезло сформулировать мои мысли раньше, чем это сделал я». Такая личность чувствует, что не в состоянии оказывать влияние на других людей с помощью своих мыслей, поскольку: «все книги уже написаны» и «все мелодии придуманы».

Получается, что головная боль выступает как симптом непереносимости для эпилептоидной личности интеллектуальной конкуренции: она является очередным телесным эквивалентом дисфории, то есть гнева и разочарования, направленного на тех людей, которым «повезло» сформулировать все эти мысли раньше.

Конечно, речь не всегда идет о сугубо интеллектуальной деятельности - подобная реакция может быть направлена на любую деятельность, которую, страдающий головными болями эпилептоид выбрал для себя в качестве приоритетной.

Кроме того, соматическую реакцию на конфликт окружающие воспринимают гораздо терпимее, чем ярость и агрессию. Мигрень спасает Понтия Пилата от прямого конфликта с Синедрионом.

Головные боли могу возникать при столкновении с другой точкой зрения в семейных отношениях, вопросах искусства, карьеры и т.д.

Головные боли становятся универсальным симптомом эпилептоидного кризиса. Как мы уже говорили, такой кризис вовсе не обязательно является признаком принадлежности человека к кругу эпилептоидных личностей, но он всегда имеет отношение к свойствам личности третьей чакры.

Не удивляйтесь: так бывает во время эпилептоидного кризиса культуры, когда тонко чувствующие молодые люди пытаются «натянуть» на себя систему ценностей личности третьей чакры. На примере головных болей - симптома, распространенного чрезвычайно широко, можно проследить, как это происходит.

Жалобы на головные боли (или мигрени) у молодых людей, достоверно чаще встречаются в семьях творческой интеллигенции, то есть в семьях, где принято высоко ценить интеллектуальные или творческие достижения. Родители в подобных семьях часто оказываются людьми занятыми, не успевающими уделять своим детям достаточно времени и тепла. Дети вырастают с убеждением, что главной ценностью в жизни являются интеллектуальные достижения.

Общеизвестно, что задача превзойти «величие» родителей кажется детям недостижимой,  часто вызывая комплекс «неполноценности» в прямом смысле этого слова. Личная жизнь, увлечения и интересы, не связанные с системой ценностей родителей, кажутся им неважными, или не заслуживающими внимания. Им приходится скрывать свои подлинные интересы от окружающих и… самих себя.

В результате натянутая на себя «маска» ценностей родителей или авторитетных учителей начинает «жать», вызывая постоянное внутреннее напряжение. Такие дети не умеют расслабляться и не понимают, что значит «получить удовольствие». Так формируется «ложная эпилептоидность» то есть состояние, в котором человек пытается жить как эпилептоид, на самом деле им не являясь.       

Стремление к родительской модели «значимости в обществе» (научной, творческой или просто интеллектуальной) заставляет их выбирать цели, которые кажутся им самим принципиально недостижимыми. Декларируя подобную цель (например: «стать великим писателем»), молодой человек понимает, что понятие «величие» не поддается окончательному определению, но позволяет удовлетворить амбиции родителей.

Подобный прием содержит в себе возможность отступления: «Раз я не могу стать великим писателем, я не буду учиться писать вообще», - во внешней декларации «эпилептоидности» возникает лотос предыдущей чакры: «Если написанный мной рассказ никто из окружающих не признал гениальным произведением искусства, то я  не буду больше этим заниматься».

Место писательства, в таких случаях, часто занимают головные боли, которые позволяют принять модную (демонстративную) позу «никем непонятого таланта», которая, вместе с тем, вполне удовлетворяет родителей или учителей.

Все это не означает, что таланта у таких людей нет вообще, просто необходимо искать другие, не эпилептоидные способы его реализации.

Я подробно останавливаюсь на подобных случаях, поскольку, увлекаясь внешней формой симптома, мы часто забываем о его внутреннем содержании.

То,  что мы может воспринимать как столкновение эпилептоида с конкурирующим точками зрения, на поверку может оказаться внутренним кризисом несоответствия внешней социальной роли или «маски» подлинным потребностям и устремлениям личности.

Подобный кризис возникает при сознательной попытке «укротить» или «обуздать» свою сентивность - тонкую эмоциональную или интуитивную чувствительность - с помощью разумных и прагматических концепций, то есть с помощью сознательного усилия опуститься вниз - с уровня более высоких чакр к уровню манипуры.

Загадочная и противоречивая роль Понтия Пилата в Священной Истории, возможно, говорить именно о таком происхождении его мигрени. Дело в том, что головные боли в ситуации эпилептоидного самоограничения приобретают «высокохудожественный», метафорический или, как говорят врачи, «вычурный» характер. Такое описание жалоб на головные боли как раз и характерно именно для мигрени.

У Даниила Хармса есть миниатюра, где герой непрерывно повторяет: «Я вынул из головы шар». А его партнер так же непрерывно отвечает: «Ну и положь его обратно».

Эта миниатюра очень напоминает мне диалог врача и пациента, страдающего мигренями:

«Как будто в голове лежит тяжелый квадрат»;

«В черепе плавает тяжелый шарик боли»;

«Голова переполнена, как будто вот-вот взорвется»;

«Как будто что-то лопается у меня в голове».

Такие пациенты говорят, что «любая попытка думать вызывает боль»; что боль «вызывается любой попыткой сконцентрировать внимание».

Вместе с тем понятно, что для «Homo Sapiens» усилие мыслить, требующее концентрации внимания, является основным внутривидовым свойством и не может вызывать болевых ощущений. Боль здесь выступает в качестве психической защиты, позволяющей не выражать свои мысли с помощью слов. Боль становится криком, требующим избавиться от серьезности мысли и разрешить себе эмоциональную сенситивность или яркость чувств.

Мигрень передает невыносимость эпилептоидной маски.

Головные боли подлинного эпилептоида практически всегда будут связаны с подъемом артериального давления - различными формами артериальной гипертензии. Для них не характерна попытка следовать за родителями - желание «догнать и перегнать» их интеллектуальные достижения.

Люди третьей чакры, скорее будут пребывать в обиде на них.

Обиды на конкретных людей, которые не желают соответствовать концепциям и взглядам на мир эпилептоида, проявляются на «нижних этажах» тела. Это строго соответствует его ощущению, что все окружающие (включая сюда и родителей) по уровню нравственного (или интеллектуального) развития находятся «ниже» его самого. Обида на людей уходит в телесный «низ», оседая, становится… камнями.

«Камень на душе» и камень в почках - ничем не хуже и не лучше друг друга.     

Картина личности больных мочекаменной и желчекаменной болезнями в психосоматике описывается чрезвычайно схоже с личностью гипертоников. Эти описания различаются только одним: в первом случае подчеркивается «злопамятность» подобных больных, их склонность долго хранить обиду на конкретных людей. Чаще всего, такими людьми как раз и оказываются родители, которые «загубили талант»; «не помогали» или «не смогли обеспечить будущее».

 «Если бы мои родители имели нужные связи и столько же денег, сколько имеют родители моих однокурсников, я бы был значимым человеком в жизни».

Как вы понимаете, автор подобного высказывания не может обладать «широкими» взглядами на жизнь. Молодой человек руководствуется элементарной концепцией, в которой присутствуют элементы всех трех пройденных нами чакр: признание ценности только за обладанием (в данном случае - деньгами), следование за модой (быть не хуже других) и переносом ответственности за свою значимость в социальной группе на родителей.

Пациент, которого я сейчас процитирую, декларировал свою систему ценностей даже на приеме врача: «Родители должны обеспечить человеку нормальный «старт» - иначе в жизни ничего не получится». Разумеется, своих детей у этого тридцати пяти летнего пациента нет, зато есть рано развившаяся мочекаменная болезнь, которая, по его мнению, очень «затрудняет отношения с женщинами».        

Камень - метафора обиды. «На обиженных воду возят», - то есть, с их помощью обиженных таскают тяжести. Почему?

Это - психотерапия!

Тяжесть, которую обиженный чувствует снаружи, позволяет избавиться от тяжести внутри. Психоаналитик назвал бы этот метод «контрпереносом»: чувствуя реальную тяжесть снаружи, человек не захочет оставлять подобную тяжесть внутри.

Здесь стоит вновь вспомнить миф о Сизифе. Гомер считал, что общеизвестно наказание по бессмысленному затаскиванию камней на гору досталось Сизифу из-за того, что он, будучи царем Коринфа, впервые воспользовался хитростью и обманом для управления своими подданными. То есть Сизиф был первый человеком, который в чисто прагматическом смысле считал себя «умнее других». Это как раз тот самый аспект «собственной правоты», который в жизни не подтверждается никогда.

Эпилептоидный пациент также бессмысленно таскает камни… у себя в почках, пытаясь подняться на гору своей значимости. Версия Гомера - это версия происхождения всех преступлений разума - в теле она проявляет себя выше, чем проблемы с прямой кишкой, которые мы обсуждали на уровне первой чакры.

Остается только отметить то, что прекрасно известно каждому врачу: головные боли, артериальная гипертензия и мочекаменная болезнь очень часто оказываются соматическими симптомами, неразрывно связанными друг с другом.

Заканчивая размышление о соматических проблемах «людей манипуры», я хочу остановиться на симптоме, маркирующим эпилептоидную личность, независимо от типа соматической патологии.

В неврологии этот симптом носит название «гиперестезии». Термин описывает возникающую периодически повышенную чувствительность определенных рецепторных зон или органов восприятия тела. Как правило, пациенты жалуются на повышенную чувствительность к свету, звукам, запахам или прикосновениям к поверхности кожи.  

Пациент может плотно занавешивать шторы, поскольку солнечные лучи, проникающий сквозь них, болезненно «режут глаза» или вызывают болезненное раздражение (вариант дисфории).

В запахах весеннего утра пациент чувствует лишь болезненно «бьющий в нос» запах бензина, навоза или гари. Вообще все запахи могут приобретать оттенок плесени, формалина или «чего-то протухшего». Кроме того, запахи могут исчезать совсем: такие пациенты жалуются на одновременное исчезновение запаха и вкуса еды.

Случайное прикосновение к коже в общественном транспорте «бьет как током» и вызывает внутреннюю дрожь. На свежей простыни невозможно спать, потому что складки «втыкаются в кожу». Одежда из синтетических или шерстяных тканей ощущается кожей как «утыканная иголками» или «как наждачная бумага». 

Человек, застрявший на уровне первой чакры, пытается ограничить пространство, создавая себе «оболочку» из ненужных вещей. Человек уровня второй чакры, пытается ограничить время в своей попытке оставаться вечно юным.

Человек третье чакры пытается ограничить свое сознание.

Но каждый из них понимает, что не может этого сделать. Свидетельством понимания становится один из самых универсальных человеческих страхов - страх проникновения: врагов в защищенное пространство дома; опыта других людей в период «вечной молодости» и веселья; чужих истин сквозь оболочку собственных «окончательных выводов».

Преодоление этого страха становится дорогой, ведущей Кундалини или Смысл наверх к следующим чакрам.

  ГЛАВА 11. Мудрость и зрелость. «Социофобия» и избыточность Другого. Упражнение Шерлока Холмса. Тезис и антитезис или великое упражнение Гегеля. Смех и болезни третьей чакры. Над кем смеется эпилептоид. Упражнение «Автономный смех». Универсальное упражнение «Думо».

 

Что же все-таки нужно сделать человеку, чтобы преодолеть эпилептоидный кризис?

Системный ответ на этот вопрос мы уже знаем. Для того чтобы преодолеть ограничения, нужно расширить границы; в случае третьей чакры - нужно расширить границы сознания.

Большинству людей кажется, что само понятие «расширение сознания» связано с аскетическими подвигами, мистикой, оккультизмом, а сегодня еще и с… наркотическими веществами.

Всё вовсе не так сложно: расширение сознания является синонимом того, что мы называем «процессом взросления» или «зрелостью». Есть еще одно слово, описывающее тот же самый процесс - «мудрость» - способность смотреть на вещи широко. Можно ли как-то сформулировать, что означает «широта взглядов»?

Во всяком случае, именно это понятие позволяет преодолеть главные проблемы эпилептоидности: попытку свести понимание жизни к элементарным концептам, страх проникновения, а вместе с ним и угрозу эпилептоидного кризиса и его неприятные соматические последствия.

Можно начать с любого из этих элементов, однако опасения в том, что наше «девственное сознание», которое пытается смотреть на мир «простым и ясным взглядом», могут смутить теории или представления других людей, знакомы каждому из нас.

Страх проникновения всегда основан на зависти к партнеру по общению. М. М. Бахтин писал о свойственном человеку чувству «избыточности другого». Мы всегда приписываем партнеру по общению, чиновнику или незнакомому человеку, которого встречаем в общественном транспорте, некоторый «избыток бытия». Мы считаем другого человека более уверенным в себе, обладающим большими возможностями или связями, или большим благосостоянием. Понятно, что речь идет о мимолетной зависти. Именно на ней основана любая дисфорическая реакция.

На чем, в свою очередь, основана зависть, понятно - на сравнении. Мы невольно сравниваем внешний вид и манеру поведения другого с тем, как мы ощущаем самого себя. Мы не умеем видеть себя со стороны: в этом принципиальная ошибка подобного реагирования. Чаще всего другой, одновременно, смотрит на меня самого и ощущает во мне тот самый «избыток», который я чувствую в нем. В сущности, это лишь способ описания отношений между людьми в «эпилептоидном кризисе культуры»: «человек человеку волк».

В ходе подобных рассуждений может показаться, что выход заключается в искусстве «видеть себя со стороны» или, что то же самое, «объективно относится к себе». Дело не в том, что это сложная наука - дело в том, что подобная наука вряд ли поможет нам на уровне третьей чакры, поскольку снова окажется сборником методов, позволяющих сформировать следующую концепцию или теорию самого себя, то есть укрепит твердость наших взглядов на самих себя, никак при этом не затрагивая того самого угрожающего «другого». Как ни укрепляй уверенность в себе, за «другим» всегда сохранится его избыток, хотя бы в виде непредсказуемости реакций другой личности.

На мой взгляд, сделать первый шаг в сторону четвертой - сердечной чакры, и тем самым расширить сознание, позволяет простейший прием переключения внимания. Дело в том, что, пытаясь «уберечь» или «сохранить» свои привычные взгляды на мир, мы в процессе общения сконцентрированы на поиске различий между нашими взглядами и взглядами другого человека.

В качестве первого волшебного упражнения, я предлагаю читателю дать своему вниманию команду сконцентрироваться на сходстве ваших собственных взглядов и взглядов партнера по общению. Такое сходство есть всегда - хотя бы по той причине, что все мы люди.

То же самое касается всего того, что ныне именуют «социофобией». Это одна из концепций несуществующей «болезни», придуманной ради рекламы психотропных лекарственных препаратов. За счет свойственного всем людям ощущения «избыточности другого», у каждого из нас существует страх или опасение, связанное с началом общения или контактом с незнакомым человеком.

Никаких лекарств не нужно - достаточно поискать сходство между собой и другим. И тогда страх проникновения, возникающий за счет «избыточности другого», постепенно исчезнет. Сконцентрируйтесь на сходстве, и вы найдете и нужный тон общения, и симпатию со стороны собеседника. Чиновники и полицейские, академики, экзаменаторы и лекторы болеют и разводятся; они чувствуют себя одинокими и непонятыми; все как один недостаточно зарабатывают и нуждаются в признании и уважении.

Просто спросите себя: «Что у нас общего?» и вам откроются сотни деталей, которые вы просто не осознавали.

Начиная работать с эпилептоидными пациентами, я часто предлагаю им упражнение, которое условно называю «Упражнением Шерлока Холмса»:

Напишите на листе бумаги перечень - не менее пяти проблем в контактах с людьми, которые вы испытываете. Например: «Я пасую перед хамством»; «Мне не интересно участвовать в пустых разговорах»; «Никто меня не понимает»; «Я боюсь общаться, потому что чувствую себя слабым и неуверенным»; «Мне неприятно, когда посторонний человек случайно дотрагивается до моей руки»; «Я слишком брезглив»; «Я ощущаю дискомфорт, когда вокруг много людей».

Когда вы оказываетесь в пространстве, где много людей - в общественном транспорте или на митинге, попробуйте выделить несколько человек и ответить себе на вопрос: испытывает ли каждый из них нечто похожее на ваши чувства?

Если вы будете честны перед собой, и будете внимательно изучать поведение конкретного человека в общественном месте, то вы поймете, что в той или иной степени эти чувства свойственны далеко не только вам одному.

«Упражнение Шерлока Холмса» имеет вторую фазу:

Отправляясь в общественные места, подготовьте заранее список вопросов, которые могли бы интересовать героя Артура Конан Дойла. Например: «Кем работает этот человек, чем он занимается?»; «Что вызвало грусть или раздражение у него на лице: личные проблемы, проблемы на работе, болезнь?»; «Уверенно ли чувствует себя человек, или скрывается под маской, которую неуклюже пытается на себя натянуть?»; «Чувствует ли он себя одиноким?»; «Чувствует ли он себя красивым?»…

Перечень вопросов вы можете составить сами.

Здесь нужно отметить важность для человека или для культуры ощущения «я не один такой». Само по себе это ощущение способно принести облегчение человеку в эпилептоидном кризисе. Мы слишком часто чувствуем себя сегодня «заброшенными во вражеский стан». Именно так в конечном итоге описывается чувство эпилептоида, вызывающее у него постоянное напряжение и неспособность расслабиться, доходящую до уровня привычной бессонницы. Ведь трудности с засыпанием, чаще всего, связаны с неспособностью человека «переключиться» - с прокручиванием в структуре своего «доминантного очага» одних и тех же обид.

Не знаю, стоит ли говорить, что разделение культуры в эпилептоидном кризисе на множество мелких «дискурсов»: течений, объединений, клубов, или сект - точно так же основано на поиске различий, а не сходства. Собственно говоря, само рождение того или иного научного или культурного «течения» связано необходимостью доказать свою «оригинальность», то есть, оно опирается на систему различий. Поиск объединяющего начала - общих «корней», «школы» или традиции, сегодня не в чести. В моде - уникальность и неповторимость.

Поэтому и межкультурального или трансдисциплинарного подхода не получается - каждый хочет быть уникальным специалистом, за что и приходится платить постоянной борьбой с «врагами», то есть постоянным напряжением и дисфорическими «разрядами».

«Борьба с врагами» является расплатой за слишком серьезное отношение к себе. Мы все время забываем, что слишком серьезное отношение к себе является не столько чувством, сколько концепцией разума, а разум - это залог человеческой свободы.

Мы вольны менять свои убеждения по мере изменения ассоциаций и аргументов. Я хочу сказать, что абсолютно серьезное отношение к себе содержит, в первую очередь, человеческую убежденность в неизменности сво