Грушницкий в исполнении Андрея Миронова. В роли Печорина – Олег Даль, 1975 г.

 

Без «провинциалок» и «хорошенькой соседки» демонстративность Грушницкого никому не нужна.

Его «тайное страдание» и «поиски смерти» - хорошо знакомый нашим современникам элемент выдуманной биографии. Переживание муки («страстей») придают значимость человеку христианской культуры. Грушницкому прекрасно известно, что женское внимание и заботу легче пробудить, вызвав сострадание.

Нам хорошо знакома подкупающая женщин фраза - «меня никто не любит!».

Скрывающуюся здесь проблему легко проследить в жизни и чаяниях современных отечественных эстрадных «звезд», которые являются, то ли общепринятым образцом для подражания, то ли «секс символом» (как хотелось бы думать им самим), то ли всеобщим посмешищем (как хотелось бы большинству).

В чем главная цель их бытования? Зачем нужны бесконечные пластические операции и столь же бесконечные скандалы в личной жизни?

Разумеется, они нужны для привлечения партнеров. Но этого мало: партнер лишь «придаток» «звезды» - фигура, оттеняющая её неотразимую красоту и… молодость.

Эстрадные звезды стремятся к идеалу Лойко и Радды! Гистрионик, придумывая себе новую биографию, удивительно легко забывает подлинную. Так же легко он забывает о своей предшествующей жизни, начиная «новую» со следующим партнером. Он с легкостью вычеркивает из нее своего предыдущего партнера, своих родителей или детей. У подобного вычеркивания есть своя цель.

На уровне второй чакры продолжает действовать… ананказм - сознательная попытка самоограничения. Это главное самоограничение инфантильной личности: попытка не взрослеть. «Звезде» всегда, примерно, 22, и она по-прежнему секс-символ - «влюбляет» в себя и влюбляется сама.

Само понятие «инфантилизм» является бытовым. В научной психологии и психиатрии оно не имеет четких границ.

Мы можем определить это понятие следующим образом: личность воспринимается окружающими как «инфантильная» до тех пор, пока целью её существования и единственной ценностью ее жизни является «консервация» чувства собственной юности.

Зигмунд Фрейд назвал процессы сознательного ограничения своих влечений «вытеснением». Он считал, что человек, запрещая себе, под влиянием культурных запретов («суперэго»), влечения либидо (то есть различные проявления стремления к интимной близости), создает «индивидуальное бессознательное».

Мы, следуя за традицией австрийского психиатра Виктора Франкла, считаем, что вытесняется вовсе не влечение - вытесняется его смысл, то есть внутреннее содержание влечения: вытесняется язык, с помощью которого человек может себе это влечение объяснить - язык познания самого себя.

Само влечение (как это, собственно, и утверждал Фрейд) все равно проявит себя в чуждых или неожиданных для личности поступках или необъяснимых привычках (то есть в форме неврозов или невротического развития личности). Влечение, как психическая энергия, не может быть вытеснено - вытеснение всегда является вычеркиванием смысла, то есть семантики или значения чувств.

Ананкаст в попытках упростить реальность стремится ограничить свое восприятие мира: он заставляет себя не видеть и не слышать событий или слов, которые не соответствуют принятой им концепции реальности. Он как бы вытесняет часть своей перцепции (познавательный процесс, формирующий субъективную картину мира при его непосредственном воздействии на рецепторные поверхности органов чувств - прим. ред.). Целые блоки перцептивной информации могут пробиться к нему, только обладая «магическими» свойствами.

Гистрионик пытается остановить время. Для этого ему нужно сохранять свободу, которую он понимает как яркость перцептивного восприятия. Ему нужно «попробовать всё» и «всё знать». Для этого нужно «всё» лишить смысла.

Процесс взросления можно описать как выбор главного. Мы обычно называем этот процесс «принятием ответственности». Мир взрослых грозит инфантильной личности… ананказмом - ограничением восприятия. Человек, по мнению взрослых, должен ограничить себя одной женой, одной формой деятельности, ограниченным числом удовольствий.

Мы ещё будем об этом говорить - это кажущийся ананказм, поскольку здесь ограничение становится инструментом, позволяющим постигать бесконечность смыслов, скрывающихся в близком человеке, профессиональном мастерстве или выбранном увлечении. Один из законов человеческой жизни заключается в том, что возраст яркости чувств рано или поздно сменяется возрастом «яркости» или «глубины» смыслов. Только глубокое понимание смыслов, скрытых в другом человеке или профессии, может приводить к подлинной ответственности: в профессиональной деятельности она именуется «мастерством», в личной жизни - «любовью».

Бегство от любви и мастерства в сторону «свободы» - яркости чувств и вседозволенности, возможно только с помощью тотального вытеснения смыслов. «Яркость» и «легкость» жизни может существовать при условии, что все события происходят «просто так». Смысл «грузит» - заставляет вспомнить об ответственности, а стало быть, о необходимости взрослеть.

Демонстративность поведения - лишь средство, которое в истерической субкультуре используется для того, чтобы доказать окружающим, и, в первую очередь, себе самому, свое право не стареть.

Демонстративность - это сведение смысла к одной внешней маске. В субкультуре истериков, внешнее - буквально - считается внутренним: «как вы лодку назовете, так она и поплывет». Слов «субкультура» невольно намекает на неформальные молодежные объединения. По-моему, поколение взрослых считает, что молодежные объединения типа «эмо» или «готов» имеют какую-то неведомую старшему поколению философию.

Мы помним «хиппи» или «битников» (у нас – «стиляг»), которые имели свою философию, своих поэтов, писателей и духовных лидеров.

Я не пытаюсь обсуждать хорошо это, или плохо - просто в те годы было очевидно: вызывающий внешний вид предполагает некоторое содержание - смысл.

У нынешних «готов» никакого «готического содержания» - нет. Большинство из них с трудом представляют себе, что такое «готика» или считают, что они знают об этом, поскольку видели фотографии внешнего вида готических храмов…

Я не утрирую: унылые хождения на кладбища и разговоры о смерти являются лишь частью… готической эстетики, которая и является самодостаточной целью, объединяющей молодых людей.

Само собой разумеется, что превратиться из «гота» в «эмо» совсем не трудно, ведь никаких взглядов при этом менять не надо - нужно только слегка изменить внешний вид.

Театральность одежды или внешнего вида - демонстративность в данном случае является простейшим способом подтверждения «яркости» своих чувств. Просто «яркость» здесь подменена контрастной «мрачностью», то есть необычностью эстетики.

Мы сталкиваемся не просто с подражанием, а с мимикрией. «Хамелеон» или «Макара» заменяет «эстетикой внешнего вида» внутреннюю пустоту. Знаменитый фильм «Зелиг» Вуди Алена, демонстрирует идеал истерической культуры: в псевдодокументальном фильме человек полностью меняет свой физический внешний вид, а его собственное внутреннее содержание удается обнаружить только психиатру во время гипнотического сеанса. Впрочем, и это не факт, поскольку в фильме психиатр, ставшая женой главного героя, ничего об этих содержаниях нам не рассказывает.

Человеческая мимикрия, разумеется, выражается в присвоении не только внешнего вида, но и текстов: «готы» обязательно читают Эдгара По, «анимешники», разумеется, являются поклонниками конкретных японских мультфильмов или комиксов. Главное правило здесь: не смотреть и не читать то, что не смотрят и не читают другие члены группы. Любовь к Эдгару По оказывается демонстративной подделкой - деталью внешней формы, а отнюдь не содержанием.

Можно смело утверждать, что для Лойко и Радды брак - признак «старения». Брак это знак того, что пришла пора задумываться об иных смыслах своей жизни - о чем-то более важном, чем само привлечение сексуального партнера - об осознании и углублении чувств друг друга.

Одной «свободной любви» недостаточно. Она - то же средство, позволяющее обнаружить в другом человеке новые смыслы, лежащие за пределами вспышки либидо.

Но они… не хотят даже представить себе возможную жизнь за пределами сексуальной юности. Не хотят, потому что взросление или движение Кундалини вверх, к следующим чакрам, подразумевает способность задуматься о другом. Мысли о партнере как о чем-то отдельном и важном для себя человеке кажутся… зависимостью - ограничением своей свободы.

Так попытка остановить время оказывается попыткой ограничить смысл любви. Любовь, теряя свое содержание, скрытое в душе партнера, превращается в своеобразное чудище «Макару», которое имеет «потрясающий имидж», но не имеет внутреннего смысла. «Звезда» свободно меняет имидж и её «все любят», а она любит себя только за то, что все вокруг любят в ее внешности и «манере исполнения».

Лойко, Радда, как и современные эстрадные звезды, готовы принимать влюбленность и при этом не понимают, что значит любить.

Такой же смысл сохраняет выражение «дарить любовь»: «Я подарила ему себя». Мужчине и женщине хочется ощущать себя «сексуальным подарком»: это дает право не задумываться о чувствах другого.

Мы не замечаем, что ощущение себя «подарком» придает протагонисту свойства вещи - партнеры тоже начинают относиться к «подарку», как к сверкающей елочной игрушке: с ней нужно обращаться аккуратно, но она предназначена только для того, чтобы пользоваться ею… по праздникам.

«За полчаса до бала явился ко мне Грушницкий в полном сиянии армейского пехотного мундира. К третьей пуговице пристегнута была бронзовая цепочка, на которой висел двойной лорнет; эполеты, неимоверной величины, были загнуты к верху в виде крылышек Амура. Он смутился, покраснел, потом принужденно захохотал», - ну чем не елочная игрушка!

Обратите внимание: Грушницкий как будто выполняет упражнения, рекомендованные нами в предыдущей главе. Он, закованный во все эти «эполеты неимоверной величины» выходит на сцену окружающей жизни, пытается перестать прятаться в «футляре» первой чакры.

Однако он по-прежнему пытается ограничить энергию смысла, поскольку смысл отношений любви заключен в партнере: мы заявляем вовсе не о любви к себе - мы утверждаем, что любим другого человека.

Грушницкий, как «эстрадная звезда», хочет использовать любовь окружающих людей как инструмент своей власти.

Только… само понятие «власть» несет в себе призрак ответственности, поэтому на уровне второй чакры стремление к власти трансформируется в стремление к «влиянию». Влияние - процесс односторонний: «Я влияю на тебя, но не несу при этом никакой ответственности». В сущности, это одна из сторон все той же «известности».

Отнюдь не случайно в истерической культуре средства массовой информации оказываются «четвертой властью». На этом уровне власть не хочет никого ощущать своей собственностью. Даже за присвоенные вещи приходится отвечать - о них нужно заботиться.

Эстрадные звезды, журналисты и политики в этом мире не хотят задумываться о том, «чем слово наше отзовется» - они хотят только демонстрировать себя и оказывать «заметное влияние на людей».

«Ради красного словца не пожалеет и отца», - разве старинная пословица не описывает идеал современной демонстративной культуры?

Альфред Адлер считал поведение, демонстрирующее неспособность к принятию ответственности компенсацией комплекса неполноты (неполноценности). Именно так Адлер, наверное, описал бы Грушницкого и «звезд» современного экрана.

Для того чтобы придать своей жизни значимость, «комплексующему» человеку нужно ограничить смысл понятия «любовь»: ощутить себя «магом», манипулирующим этим чувством, а не партнером в отношениях равных.

Партнер нужен личности второй чакры для того, чтобы он ухаживал за «подарком». «Уход» подразумевает непрерывное выражение восхищения в адрес «подарка» и бытовое обслуживание, которое сам «подарок» себе обеспечить не способен.

Привычная речевая метафора позволяет почувствовать главную особенность театральной личности. Человек, преподносящий самого себя в подарок, устраняет смысл своего собственного существования. «Я - подарок» означает: «Не требуйте от меня никакого смысла, кроме моей красивой формы. Мной можно только любоваться Я совершаю все свои поступки, как заводная игрушка - просто так: «потому что мне хочется». За мои поступки отвечает вы… те, кто меня «приручил».

«Мы в ответе за тех, кого приручили…». Я думаю, что неправильное понимание фразы Лиса из сказки «Маленький Принц» Антуана де Сент-Экзюпери, понаделало множество бед в межчеловеческих отношениях. Лис во всех сказках мира - хитрое животное. У Экзюпери он является метафорой истерика. Лис пытается отказаться от своей свободы: ему выгодно быть «игрушкой» человека, для того чтобы… творить, что хочется. Маленький Принц оставляет ему свободу. Экзюпери сообщает читателям, что люди - не игрушки: в главном, каждый из нас отвечает за себя сам. Один человек может любить другого, но каждый продолжает отвечать за себя.

Повторюсь: для того чтобы это понять, необходимо научиться ощущать себя не «подарком» и не «игрушкой» в руках судьбы, а для этого нужно обнаружить свой индивидуальный смысл - уникальное внутреннее содержание своей души. Иначе не за что отвечать: ни тебе самому, ни твоему любимому. Ведь всем известно, что внешний блеск даже с игрушки рано или поздно облезает.

Еще один классический литературный персонаж - чеховская героиня Ольга Дымова из рассказа «Попрыгунья»:

«Понимаешь, роща, пение птиц, солнечные пятна на траве и все мы разноцветными пятнами на ярко-зеленом фоне - преоригинально, во вкусе французских экспрессионистов.

- Но, Дымов, в чем я пойду в церковь? - сказала Ольга Ивановна и сделала плачущее лицо. - У меня здесь ничего нет, буквально ничего! Ни платья, ни цветов, ни перчаток... Ты должен меня спасти. Если приехал, то, значит, сама судьба велит тебе спасать меня. Возьми, мой дорогой, ключи, поезжай домой и возьми там в гардеробе мое розовое платье. Ты его помнишь, оно висит первое... Потом в кладовой с правой стороны на полу ты увидишь две картонки. Как откроешь верхнюю, так там всё тюль, тюль, тюль и разные лоскутки, а под ними цветы. Цветы все вынь осторожно, постарайся, дуся, не помять, их потом я выберу... И перчатки купи.

- Хорошо, - сказал Дымов. - Я завтра поеду и пришлю.

- Когда же завтра? - спросила Ольга Ивановна и посмотрела на него с удивлением. - Когда же ты успеешь завтра? Завтра отходит первый поезд в 9 часов, а венчание в 11. Нет, голубчик, надо сегодня, обязательно сегодня! Если завтра тебе нельзя будет приехать, то пришли с рассыльным. Ну, иди же... Сейчас должен прийти пассажирский поезд. Не опоздай, дуся».