Ольга Ивановна Дымова в исполнении Людмилы Целиковской. В роли Осипа Степановича Дымова – Сергей Бондарчук, 1955 г.

 

Радость у гистрионика может вызвать только восторг окружающих. Ни цена, ни смысл этого восторга не имеют значения. Только всеобщая влюбленность является для Ольги Ивановны доказательством её привлекательности - вечной юности. В приведенном фрагменте для нас важны и другие атрибуты, демонстрирующие «яркость чувств» Ольги Ивановны. Её радуют яркие и детские цвета (розовый, желтый, сиреневый) и атрибуты детства - мягкие игрушки, куклы; пуфики и другая мебель, напоминающая детскую.

Что происходит дальше в рассказе Чехова?

Любящий «дуся» уезжает, чтобы привезти розовое платье и… окончательно вычеркивается Ольгой Ивановной из жизни: «Что Дымов? почему Дымов?! Какое мне дело до Дымова?! Волга, луна, красота, моя любовь, мой восторг!.. А ни какого нет Дымова… - Ах! Я ничего не знаю!»

Последняя фраза не кажется вам знакомой?

Она и в реальной жизни является одним из главных маркеров истерической реакции: «Ах! Я не знаю, что мне делать… Ах! Я ничего не знаю…Что мне делать?!». Подобная речь является приглашением партнера по общению на «истерический танец»: «Я существо слабое, и ты должен сделать это за меня» или: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

Человеку второй чакры партнер кажется удобным инструментом для выполнения «дел», которые именуют «бытовыми» или «неприятными» - способными вызвать у гистрионика «выход из образа». В сегодняшней нашей жизни подобными делами чаще всего оказываются «походы по инстанциям»: необходимость оформить документы или ругаться с дирекцией по эксплуатации зданий, то есть те самые дела, которые оформляют ответственность человека за повседневную жизнь.

Истерик хочет быть выше ответственности, перефразируя Г. Е. Сухареву: «И порой даже выше, чем мог бы быть когда-нибудь». Он считает подобные дела уделом «низших каст». И действительно - они удел… мужей-ананкастов: кто-то же должен наводить порядок.

Может быть, здесь нам удастся понять противоречия в понимании слова «порядок». Водная стихия символа второй чакры проявляется в беспорядочности «половых связей», так и банальном «бардаке» в жилище.

Это и понятно: главным является то, как человек выглядит в глазах окружающих. Все те элементы, с помощью которых создается внешний облик, не имеют значения или остаются в беспорядке. В порядке гистрионику мерещится все та же ответственность: упорядочивая обстановку собственной квартиры, такой человек чувствует, что начинает отвечать за что-то, лежащее в глубине - под внешним блеском переменчивых волн внешнего вида или подражания моде.

Для того чтобы расположить предметы в квартире или личные связи в каком-то порядке, необходимо придать им некоторый смысл, который лежит глубже внешнего вида партнеров или вещей. Необходимо создать иерархию: выделить наиболее значимого партнера или наиболее значимые предметы обстановки. А для этого нужно осознать свои собственные чувства по отношению к этим предметам и людям - как-то обдумать свое отношение к ним, а не просто «разложить, как хочется».

Наше желание думать о партнере, придавать ему некоторую значимость в своей жизни, мы называем любовью. Возможно, с помощью слова «любовь» читателю будет легче понять, что я имею в виду.

Навязчивое стремление к порядку мы уже знаем как одно из основных свойств «ананкаста» - личности первой чакры. «Порядок» личности первой чакры тоже был порядком без любви. Только на предыдущем уровне смысл существования партнера «упрощался»: он превращался в вещь, для того чтобы над ним было удобнее властвовать.

На уровне второй чакры, личность партнера уже имеет значение: истерик сам пытается ограничить свои функции и превратиться в вещь или в произведение искусства, предназначенное только для того, чтобы им любовались. При условии, что партнер «восхищается» и «обеспечивает порядок», истерик готов позволить партнеру любые проявления его собственной значимости. Это другой тип отношений без любви.

Есть два смысла понятия «порядок». Я уверен: когда российский народ мечтает о «сильной руке» или «мудром правителе», он мечтает не о порядке, который уже однажды пытался навести ананкаст Сталин. Мы мечтаем о порядке, в котором присутствует любовь - понимание нужд и особенностей личности каждого человека нашей страны.

Мы хотим проявления силы, а мечтаем о любви. Страшная беда заключается в том, что мы утратили способность говорить о чувствах - отделять одно понятие от другого.

Истинный ананкаст никому не доверит наводить порядок в своей квартире, и никому не позволит вмешиваться в свои отношения с женой или подчиненными. Максимально все упрощая, он будет пытаться за все отвечать сам, а свои ошибки свалит на «магию» или «происки врагов».

Истинный гистрионик наймет дизайнера или горничную, на худой конец, соберет друзей, чтобы те сделали ему «красиво». В личной жизни человек второй чакры будет опираться на подражание: спросит совета у подруг или пожалуется друзьям.

«Великие поэтессы» или «великие актрисы», как и «гениальные художники» и «эпохальные писатели» не занимаются уборкой квартиры; они «не в состоянии» сами обеспечивать бытовые стороны своей жизни. Поэтому порядок в их жизни должны обеспечивать другие. Они рассчитывают на то, что это будет «порядок любви», но очень часто натыкаются на «порядок ананказма».

Давайте, забегая вперед, отметим, что усилие навечно остаться «подарком», неминуемо вызывает призраки соматических болезней. Если «великая поэтесса», не смотря на то, что она нашла «спонсора» или человека, который обеспечил ей порядок, не написала ни одного сколько-нибудь стоящего стихотворения, она будет вынуждена заболеть, иначе «спонсор» почувствует неладное. И это не будет симуляцией: гистрионик действительно верит в то, что он не может стоять и ходить, - иначе ему не поверят окружающие.

Это необходимое условие «известности».

Популярность и влияние требуют не только «внешнего вида», но и веры окружающих. В повседневной речи мы называем «верой» способность воспринимать без критики чьи-либо чувства или высказывания (это значение слово «вера» приобрело в результате выхолащивания своего изначального смысла).

Личность второй чакры смертельно боится критики: критический взгляд может обнаружить в ужимках «Макары» пустоту - отсутствие смысла. Адлеровский «комплекс неполноты» и является постоянным опасением истерика, что кто-то из окружающих может разглядеть под яркой оболочкой пустоту.

Для преодоления этого комплекса существует единственный выход. Мы уже упоминали о нем: необходимо добиться индивидуальной популярности, стараясь понравиться всем.

Мы сейчас формулируем задачу, которую современная культура ставит перед нашими детьми. За счет алекситимии они не умеют формулировать этот парадокс, но именно поэтому их взаимоотношения или манера поведения в глазах старшего поколения кажутся искусственными, ломанными или даже «шизофреническими». Так выражается попытка выполнить одновременно две прямо противоположные задачи.

Присвоить внешнюю модель поведения гораздо легче, чем содержание: опыт, систему ценностей, интеллект или традиции. «Казаться» кажется молодым людям гораздо проще, чем «быть». Ребенку проще всего определить себя, подражая родителям - скопировав их модели поведения. Подражание - первый механизм самоопределения.

Но мы находимся на уровне второй чакры: юность - это возраст, в котором демонстративность является средством для выражения собственного «Я». Тоска по «свободе» Лойко и Радды - это «жажда самовыражения». Для самовыражения «важно быть великим, а не казаться великим», - говорил Бетховен.

В этом процессе проще «быть», чем «казаться».

В процессе взросления - во время перехода с первой чакры на вторую - возникает потребность в самостоятельности. Без неё невозможно выйти в мир, лежащий за пределами семьи. Самостоятельность требуется уже в первом классе школы. Один из крупнейших психоаналитиков прошедшего века Эрик Эриксон описывал кризис, который проходит ребенок в возрасте от 3-х до 6-ти лет, как психологический выбор между проявлением инициативы и чувством вины.

Родители не склонны поощрять проявления инициативы - самостоятельного поведения своих детей. Мы воспитываем чувство вины за поведение, отклоняющееся от семейных стандартов.

Если подросток уверен, что его «никто не понимает» и что его попытки обнаружить собственную значимость «нелегитимны», то есть приведут к наказанию в виде отторжения или неприязни значимой для него группы людей, то он будет стремиться «понравиться всем», то есть попытается подражать стандартам, принятым в его группе.

Мы вновь сталкиваемся с ситуацией «двойного зажима» по Грегори Бейтсону: успех в современном обществе требует подражания и оригинальности одновременно. Это парализует энергию «Кундалини» - человеческая душа замирает в неподвижности.

Всякий парадокс в реальной жизни находит свое разрешение, иначе душа погибнет. Таким разрешением становится мода или система «мод» в культуре.

Чтобы достичь «известности» или популярности, не нужно выражать свои оригинальные смыслы - это запрещено культурой. Она разрешает только быть «самым модным», то есть выражать модную тенденцию более эффективно, чем большинство окружающих. Это и окажется средством самовыражения в обществе, где нужно «нравиться всем». Жажду известности можно утолять, подражая моде.

Такое подражание окажется удачным способом вытеснения своих собственных смыслов - взглядов или вкусов.

«Понимаешь, роща, пение птиц, солнечные пятна на траве и все мы разноцветными пятнами на ярко-зеленом фоне - преоригинально, во вкусе французских экспрессионистов», - оригинальность Ольги не является оригинальностью - она является подражанием «модным» и «актуальным» во времена Чехова французским импрессионистам. Интересно, что саму эту живопись Ольга явно не знает. Она путает, смешивает воедино цветовую палитру импрессионизма и «экспрессионизм» - направление немецкой живописи, отрицающее всякий эстетизм. Она лишь подражает моде, по всей видимости тому, о чем говорят «в обществе», и стремится быть «самой модной», - ради чего и отправляет в дорогу усталого мужа.

Она подражает, даже не пытаясь вдаваться в семантику объекта, избранного ей для подражания. Смыслы вытеснены. Это необходимо для того, чтобы «жить легко».

Если ананкаст живет по принципу «необходимости», то гистрионик по принципу «случайности». В жизни человека второй чакры все происходит «само по себе», «просто так» или просто «случается».

Все происходящее с ним от него самого не зависит, а определяется либо внешними обстоятельствами, либо случайными, то есть ни с чем не связанными вспышками его собственных желаний:

Желание свободы на уровне «чакры просто так» оборачивается случайностью бытия, которая, на самом деле, является… тотальной зависимостью от внешнего мира.

Мы знаем это по повседневному речевому обороту «случайные связи». Здесь связи могут быть только случайными, других не бывает.

«Зачем тебе нужно это платье? - Просто так. Хочется!».

«Зачем ты выходишь замуж? - Просто так. Хочу замуж!».

«Зачем ты переспала с ним? - Просто так. Случайно!».

Это механизм формирования зависимости, поскольку жизнью человека второй чакры управляет тот, кто продает платья, предлагает брак или связь на одну ночь: то есть тот человек, для которого эти события не случайны, который вкладывает в них смысл.

Самый неприятный для истерической личности вопрос: «Зачем?»

Гистрионик не хочет задумывать о значении поступков: это «грузит» - затрудняет яркую, беспечную или легкую жизнь, - несет в себе ответственность.

Почему Дымов не видит этого в своей Ольге, а инженер Щукин - в своей Эллочке?

Рядом с такими женщинами мужчинам легко чувствовать свою мужественность: силу, стабильность, надежность.

Мужчина-ананкаст все время принимает гистрионика за свой женский идеал.

Ананказм кажется тому же мужчине идеалом мужественности.

Мужчина должен обеспечивать семью, построить дом и защищать его, планировать расходы и хозяйство… Именно ананказм, а не любовь, в нашей культуре принято считать «мужской силой».

Мужчине, стремящемуся к такому идеалу, кажется, что он сможет внести в «легкость», яркость и бесшабашность женщины-гистрионика порядок: он сможет организовать её жизнь, а она будет дополнять его «приземленность» своим «полетом». В благодарность за «обеспеченную жизнь» женщина должна заботиться о нем.

Но, как мы уже сказали, это невозможно: истерик - это человек, который любит только свое самовыражение.

Я снова повторяюсь для того, чтобы подчеркнуть: по счастью, таких людей в реальной жизни не существует.

Вся эта книга посвящена доказательству именно этому утверждению.

В. Н Топоров в работе «О числовых моделях в архаических тексах» отмечал, что «единица… вообще не является числом, если других чисел не существует. Если во вселенной есть что-то одно, это равносильно тому, что считать нечего и никаких объектных отношений возникнуть не может».

Ольга Дымова («законченный» гистрионик) и «людоедка Эллочка» из «Двенадцати стульев» в реальности существовать не могут. Это - не характеры, а доведенные до абсурда модели человеческого поведения. Сатира, карикатурно заостряя их черты, переходит в масштаб социальной фантастики. Сатирики указывают как раз на невозможность подобного поведения в реальных межчеловеческих отношениях.

В отличие от Ильфа - Петрова и Чехова, Лермонтов - реалист, поэтому его Грушницкий, как и реальный истерик, вполне в состоянии задуматься о других людях и понять причины происходящих событий. В сцене дуэли выясняется, что Грушницкий позволил втянуть себя заговор, но искренне раскаялся в этом. Он стрелял в Печорина, но и сам с достоинством выдержал его выстрел. В конце концов, именно Печорин убил безоружного Грушницкого, а не наоборот.

Да, в своих чувствах по отношению к княжне Мэри Грушницкий демонстративен, но его намерения куда честнее и безобиднее, чем намерения ананкаста Печорина, одержимого жаждой обладания. Не Грушницкий, а ананкаст Печорин мучает Бэлу.

Дуэль Грушницкого и Печорина похожа на «дуэль»… двух чакр, расположенных в воображении одного писателя. Сам Михаил Юрьевич был способен и на глубочайшее участие в судьбе других людей и на равнодушие Дымовой. В характере Лермонтова ананкаст боролся с истериком… смысл поэзии оказался гораздо выше.

Желание демонстрировать себя сохраняет в своей структуре и желание подражать («нравиться»), и желание как-то определить себя с помощью накопления все тех же вещей или поклонников. Ананказм приступами овладевает жизнью истерика. Его беда в том, что желание «нравиться всем» слишком неопределенно. Мир других людей очень быстро меняется и истерику приходится менять свое «Я» следом за изменениями вкусов и предпочтений «общества». Он настолько увлечен процессом смены масок, что не замечает людей, которые должны обеспечивать саму возможность «яркого» существования.

Но… вполне может заметить, особенно, если они становятся ему нужны.

В жизни реального гистрионика очень много черт ананкаста. Истерик будет срываться в ананказм, все время пытаясь «выгородить» и «построить», «приобрести» или «сложить» какой-то фрагмент реальности, принадлежащий лично ему. Он будет испытывать чрезвычайно болезненные уколы самолюбия в случае, если мнение окружающих не совпадает с его собственным мнением. Как и ананкаст, он будет склонен к «магии», только ощущение магизма внешнего мира станет тотальным. Утверждение, что «все в мире происходит случайно» равносильно утверждению: «Все в мире происходит по неведомым «магическим» причинам».

В среде профессиональных актеров часто возникают споры о необходимости подготовки по системе Станиславского. Часть актеров и преподавателей считает её абсолютно необходимой, а часть убеждена в том, что нет ничего вреднее. Есть и промежуточное мнение: система Станиславского нужна в определенном состоянии души актера - только в те моменты, когда актер чувствует себя неуверенно при подготовке роли.

Ответ в том, что сам Константин Сергеевич был типичным ананкастом. Для выхода на сцену и даже для перехода улицы, ему нужно было совершать ритуальные действия. Он верил в приметы… как и многие актеры истерики. Когда актер схож характером с самим Станиславским, его «система» становится необходимой. Она необходима и в том случае, когда энергия власти отвлекает душу актера от воплощения роли (актеры тоже делят имущество, доставшееся им по наследству, разводятся и участвуют в интригах). Актеру-истерику или актеру, в данный момент ощущающему смысл существования в «легкости» и «яркости» жизни, «система» будет мешать - «отягощать» душу или затруднять вхождение в образ.

Истерик использует энергию власти точно так же, как ананкаст. Проблема всегда в том, как человек использует энергию смысла.

Получается, что мы снова обсуждаем аберрацию этой энергии. На уровне свадхистаны человек тоже принимает власть за смысл, только претензия на власть кажется самому истерику «выше» уровнем, чем у «ананкаста»: гистрионик претендует на «власть над душами». Истерик Николай Бухарин и другие окружавшие Иосифа Сталина «пламенные революционеры» относились к нему с презрением: «хозяйственник», «отсутствует творческая жилка», «плохая теоретическая подготовка»… Они не учли, что ананкаст им этого не простит. Сталин довольно быстро «навел порядок».

Нужен ли человеческому обществу порядок, выражающийся в форме законов и правил?

Несомненно нужен: без него общество разрушает само себя.

«Порядок без любви» - это порядок, лишенный смысла.

Порядок страшен, когда он является ценностью сам по себе: порядок ради порядка. Порядок страшен, когда он перестает заботиться о человеке и превращает человека в вещь - например, в средство для исполнения какой-либо идеи, общей для всех.

Но для чего же ещё нужен порядок и законы?

В чем смысл общественного порядка?

Жаль, что мы все забыли об этом. Порядок нужен для того, чтобы каждый человек получил возможность выражать свой собственный смысл.

Именно поэтому «чакра демонстративности» выше «чакры порядка». Культура гистриоников сама по себе не является ни плохой, ни хорошей - это категория необходимости: человеку необходимо выражать смыслы, которые он накопил в своей душе. Каждый из нас является своего рода «текстом», - как это доказывал философ Ганс-Георг Гадамер. Этот текст нуждается в озвучивании и соотнесении со смыслами текстов, живущих в душе других людей.

Без склонности к демонстративности культура вообще существовать не может. Мы смело можем утверждать: культура, как феномен бытия человеческой души, существует неслучайно. Человечество с её помощью ищет способы воплощения в жизнь «текстов» - содержаний душ человеческих.

Только когда демонстративность становится самоцелью, возникает «истерическая культура».

«Нравиться всем» означает «владеть душами всех». Истерик хочет лишь особой формы власти над душами, которая в современном мире называется «известностью».

Складывается впечатление, что энергия души циркулирует между двумя первыми чакрами, будучи не в состоянии выбраться за пределы этого круга. В истории отечественной культуры это проследить особенно легко.

Сегодня «популизм» - попытки понравиться всем - фактически завели культуру и искусство в тупик. Можно заметить, что журналисты и репортеры искренне пугаются, когда слышат в интервью что-то новое - мнение, не совпадающее с мнением большинства.

Проще говоря, возможны только два мнения: «за» и «против» - «черное» и «белое». Оба эти варианта по своей сути полностью лишены содержания: всех поддерживать или все отрицать - занятие равно глупое и бессмысленное: оно в любом случае сводится к отрицанию смысла процессов, происходящих в обществе и искусстве.

На экранах и в прессе постепенно возникает «яркое» и «красочное» однообразие мнений, взглядов и стилей. Это симптом возвращения культуры к периоду «застоя» или ананказма. Происходит бессмысленное (навязчивое) упорядочивание истерической поп-культуры, возникшей в начале 90-х годов прошлого века как… реакция на длительный период культуры «партийных ананкастов», в которой склонность к демонстративности находилась под запретом. Точнее говоря, демонстрировать себя разрешалось лишь строго ограниченному кругу лиц.

В свою очередь, сжимание культуры в тисках советского ананказма можно рассматривать как реакцию на краткую «эпоху анархизма» в России. «Серебряный век» русской литературы и философии произвел на свет слишком много новых смыслов: коллективное бессознательное не успело их «переварить» или «усвоить». Сталинизм навел «порядок без любви» в культуре и сознании людей.

С точки зрения Тантры, Кундалини - энергия смысла человеческого бытия - будто движется между двумя чакрами по траектории, напоминающей цифру 8 или знак бесконечности. Мы никак не можем выбраться за пределы этой «восьмерки», все время стремясь то к окаменевшему порядку, то к «водопаду» артистизма.

«Яркая серость» того, что мы видим на экранах телевизоров - плохой признак для истериков и хороший для ананкастов. Это симптом того, что личные смыслы вновь начинают интенсивно вытесняться из культуры, которую на этот раз пытаются «упорядочить» продюсеры и менеджеры. Они точно знают, что приносит прибыль и что «схавает пипл».

Только… они не в состоянии ответить на вопрос: откуда им это точно известно?

Они опираются на мнение других «модных продюсеров», которые провели опросы, опирающиеся на мнение других «модных продюсеров» и так без конца… Разобраться в том почему «пипл хавает» одну пошлость и не принимает другую практически невозможно. Проще подражать и не ставить экспериментов.

Стремление к популярности, которое было желанием потакать «простым вкусам» зрителей, незаметно для публики преобразуется в законодательство вкусов: настоящий менеджер от культуры не просто точно знает, что «хавают» люди - он знает, что они должны проглотить. Как в армии: «все должно быть единообразно». Когда ананказм возвращается к власти, в культуре нарастает количество неких «симптомов». Навязчивое стремление к «дресс коду», к которому призывают сейчас, например, некоторые священнослужители, - симптом того же обратного движения после «русской культурной революции» 90-х годов.

Что же делать?

Мы можем только учиться. Учиться понимать тот простейший факт, что для того чтобы демонстрировать что-либо, нужно сначала иметь в своей собственной душе то, что мы можем сказать или принести другим людям и культуре в целом. Иначе внутренняя пустота Макары будет мстить, заполняясь либо болезнью культуры - чуждыми отечественной традиции не имеющими смысла «модными» содержаниями, либо соматическими заболеваниями.

Как обнаружить утерянный смысл?

«Серая» культура ананкастов сменяется легкой «разноцветной» или «контрастной» культурой истериков, затем следует обратное движение к серости.

Может быть сама «цветовая гамма» культур и символов чакр несет в себе какое-то сообщение: подсказывает выход из тупика?

Предвещая «Серебряный век», Ольга Дымова стремится к насыщенности и контрастности цвета: к солнечным пятнам на розовом платье. Студентке, чтобы обратить на себя внимание окружающих, кроме мини-юбки, обязательно нужны колготки самых невероятных расцветок.

 

                                  «Снова маки в полях лиловеют,

                                  Над опаловой влагой реки,

                                  И выминдаленные лилеют,

                                  Абрикосовые ветерки.

                                  Ты проходишь мареющим полем

                                  Фиолетовым и голубым,

                                   К истомленным усладам и болям

                                   Одинаково близким своим.

                                   На златисто-ризедной головке

                                   Пыльно-красный, кумачный платок.

                                   Розовеют лиловые маки,

                                   Золотеет струистый опал

                                   И луна разжигает свой факел,

                                   Отравив зацветающий бал».

 

Так писал «гений (по собственной оценке – А.Д.) Игорь Северянин».

Истерический триколор всегда будет стремиться к контрастам золотого (белого), фиолетового (или черного), красного (или розового). Это основные цвета, используемые в творчестве таких ярких истерических личностей как Северянин.

 

                                    «Я полюбил ее зимою

                                     И розы сеял на снегу,

                                     Под чернолесья бахромою,

                                     На опустелом берегу».

 

Золотой, красный и лиловый - три основных цвета, используемые древними художниками в символе свадхистаны. Белый, черный и красный - три основных цвета европейских художников эпохи трубадуров и рыцарей.

Это - три основных цвета алхимии, без которой немыслимы ни трубадуры, ни рыцари.

Психоанализ довольно рано обнаружил связь между образами сновидений и символами алхимии. Карл Юнг доказывал, что алхимия была не только прародительницей современной химии, но и современной психотерапии. Процесс превращения «неблагородных» металлов в «благородные» должен был происходить не только в химической реторте, но и в душе человека. Подлинный рыцарь обретал благородство только в любви к Прекрасной Даме - своей Кундалини. «Дон Кихот» Сервантеса - роман, который невозможно понять, не задумываясь о символах «великого делания» алхимиков.

Философский камень должен был облагородить металл, человека и мир вокруг. Поэтому свою работу алхимик проводил в трех мирах: в черном, красном и белом.

Черный мир в алхимии называется «нигредо», его металл - свинец. Когда алхимик погружается в мир образов нигредо, он переживает тяжесть, отвращение, темноту, скуку или страх. Когда сознание находится в области нигредо, ему кажется, что мир «гниет», разваливается на части. Особенностью пребывания в этом мире является то, что подобное состояние сознания кажется нескончаемым: будущее видится смутным и беспросветным, без надежды на избавление от пустоты и одиночества.

Белый мир называется «альбедо», его металл - серебро. «Неясность слегка рассеивается как мрак ночи - при появлении на небосклоне луны», - писал Карл Юнг. Альбедо - это мир, ещё не обретший черты ясности - мир размытых форм и призрачных теней - сознание, рождающееся из тьмы. Все, что в мире нигредо воспринималось буквально, в альбедо становится метафорой, отражаясь в пробуждающемся сознании мотыльков, кружащих в лунном свете. Мир альбедо - царство поэтов, воров и безумцев; мир поэтический и текучий; мир образного языка, который имеет так много смыслов, что уловить их становится практически невозможно.

Красный мир называется «рубедо», его металл - золото, застывшее солнечное пламя. В солнечном мире бесконечная борьба страстей порождает искры вдохновения: солнце пробуждает все разнообразие форм, скрытых в материнском лоне земли и сознания. При свете солнца царит ясность и определенность: солнце покровительствует порядку и трезвому восприятию. Порядок этот нужен для достижения гармонии, для сопряжения мужского и женского начала - это мир либидо - мир любви. Рубедо - это арена противостояния, ведущего к слиянию, противоборства, ведущего к соитию.

Мир истерика - это мир альбедо, в нем страсть к ярким цветам и краскам отражает стремление души подняться выше - в мир рубедо, однако этого не происходит: люди не в состоянии понять смысл порядка, и культура сваливается обратно в мир нигредо. «Мотыльки» пытаются зацепиться за свет, ограничивая свой полет «материальными ценностями».

Конечно, прямая аналогия европейской цветовой символики и символов чакр невозможна. Однако можно почувствовать, что эти оба символических языка пытаются указать одно и то же направление.

Можно сказать, что три мира алхимиков означают: смерть, жизнь, и страсть. Страсть, это - то единственное, в чем жизнь и смерть обретают смысл. Гистрионики это прекрасно чувствуют, но… не могут выразить, поскольку страсть для них является стремлением к полету - к свободе ради свободы. Истерик лишь переходит от одной страсти к другой - в этом для него и заключается «новизна» жизни. Новая страсть придает жизни новую яркость: новую форму, по-прежнему не имеющую содержания. Мир призрачных теней и обсессивная реакция культуры на него возникают потому, что людям неведом мир рубедо, в котором порядок и беспорядок, мужское и женское способны к взаимопониманию и взаимопроникновению.

«У алхимиков это называется «рубедо», - пишет Юнг. - В нем происходит брак рыжего мужчины и бледнолицей женщины. Противоположности не только взаимоотталкиваются, но и стремятся друг к другу, потому что бесконечная вражда несовместима с жизнью и не может продолжаться вечно. Противоположности достигают равновесия, изнуряя друг друга в борьбе, поедая друг друга, как два дракона или другие ненасытные бестии алхимической символики».

В этих строках из «Мистерий соединения» для нас скрывается надежда. Надежда на то, что вечная борьба - идеологий, гендеров и мнений имеет смысл, поскольку может вести только к взаимопроникновению, то есть к тому самому от чего отказываются Лойко и Радда, желая сохранить свободу.

Возможно, именно это в своих поздних работах пытался выразить представитель «истерической эпохи» Густав Климт, - художник, использовавший золотое, черное, и белое как основу своей контрастной цветовой гаммы. Возможно, на картинках этого художника изображен мир философского камня - мир, в котором контрастные противоположности достигли равновесия.

Климт и сегодня чрезвычайно модное имя в среде «творческих гистриоников». Возможно, это происходит как раз потому, что он смог передать образами тот самый смысл, которого так мучительно нам не хватает. Мы снова сталкиваемся с основной проблемой второй чакры: мы хотим «красоваться» или «любоваться», но разучились задумываться.

ГЛАВА 7.  Насилие и болезнь. «Малая смерть» и «черные дыры». Чеховская «Душечка» и симптомы утраты близкого. «Я» и «Мы». Мода и «путешествия матки». Текст телесного симптома и инфантильное желание всемогущества. Жанна Авриль и Зигмунд Фрейд. Простуда как конверсионный симптом. «Globus histericus» и рак. Универсальные механизмы ограничения смысла.

 

Если культура не представляет человеку возможностей для самовыражения, то у него останутся только два возможных пути: насилие и болезнь.

Насилие не является естественным свойством личности первой чакры. Насилие - симптом, сообщающий всем окружающим, что человек «впихнул» свою Кундалини обратно в первую чакру, поскольку не нашел другого способа самовыражения. Насилие - это симптом тупика, в который уперлась энергия смысла. Актом насилия человек сообщает: «Я не в состоянии выразить себя (заявить о себе) иначе».

Если вспомнить, например, о нервной анорексии, которую мы обсуждали говоря о личности первой чакры, то механизм самоограничения, работающий здесь, связан с насилием над собой. Однако насилие это имеет «истерическую» или демонстративную цель: девушки стремятся не просто «соответствовать моде» - они стремятся эту моду превзойти - достичь неведомого самой моде «идеала красоты».

Насилие здесь возникает при попытке выйти за пределы демонстративности, то есть покинуть условные границы своего «типа личности». Я ставлю это понятие в кавычках, потому что типы личности все-таки существуют, только их границы размыты.

Точнее говоря, мы пытаемся доказать, что существует только два «типа личности»: «ананкаст» и «гистрионик» - все остальные типы являются лишь вариациями и комбинацией свойств первых двух чакр, которые выбирает человек в поисках смысла.

Эти два типа представляют собой «тупики» смысла - они являются своеобразными психологическими моделями ограничений, с помощью которых человек пытается отказаться от выполнения главной задачи своей жизни - поисков её смысла.

«Ананказм» - это попытка упростить мир путем дробления его на части, с целью последующего присвоения или «переваривания» этих частей.

«Истерия» тоже является упрощением мира, как «текста». Механизм вытеснения, если его рассматривать с точки зрения смысла, является попыткой отказа от языка или речи.

То, что мы понимаем под понятием «Homo Sapiens (Человек Разумный)», состоит из тела и речи (текста). Тело мы видим, но все, что мы можем понять о психической или душевной жизни человека, мы можем понять только при посредстве языка. Разумеется, существуют не только устная и письменная речь - существует телесный язык, язык мимики и жестов. Суть существования гистрионика заключается в попытке отказа от всех этих разновидностей текстов.

Здесь даже телесные языки: одежда, мимика, поза и жесты становятся театральной ролью - они присваиваются в процессе подражания. Главную функцию человеческой психики можно описать как функцию «трансформатора текстов»: мы перерабатываем воспринятые нами тексты в субъективные тексты более высокого порядка. Мы читаем или слышим речь, она вызывает у нас систему размышлений, которые приводят к выводам – к созданию своего собственного текста. Затем мы сообщаем «свои выводы» другим людям, для того чтобы они произвели свои субъективные тексты.

Вытеснение - это процесс отказа от создания субъективных текстов с целью присвоения или помещения на их место «гипермоды», - то есть неведомого идеала, который мы пытаемся ощутить за самой модой, то есть за усредненными смыслами массовой культуры. Когда человек отказывается от выработки собственного языка, тело остается последним бастионом индивидуальности. Тело ригидно - оно никак не хочет подчиняться усредненному стандарту.

Именно поэтому массовая культура устраивает «мясорубку» пластической хирургии, приему биологически активных добавок к пище, гормональной смене пола или клонированию. Массовая истерическая культура носит свое название именно потому, что не терпит индивидуальных проявлений.

Я думаю, что никто из современных философов или биологов пока не в состоянии представить себе даже малой части всех последствий, к которым культуру и цивилизацию может привести лишение наших тел их индивидуальности.

Очевидно, по-прежнему, только одно: пластическая хирургия - это очередная истерическая попытка отказаться от поисков своего индивидуального текста. К уменьшению числа болезней тела она привести не может, скорее, наоборот - изуродованное тело будет сообщать о сохраняющейся индивидуальности души с помощью все нарастающего числа симптомов… или с помощью насилия.

Так как две нижние чакры характера действуют только с помощью ограничения, то людям, душой которых руководят воображаемые символы этих чакр, свойственна чрезвычайно жесткая «я-концепция». Можно так же сказать, что они предают чрезвычайно жесткие (простые) характеристики своему «эго».

«Я всегда молода и сексуально привлекательна» или «Я - женщина, которая поет» на самом деле являются буквальными характеристиками: «Я - женщина, которая поет, и ничего более».

Американский психиатр Джордж Уэлвуд в 1977 году писал о том, что человек, который настолько жестко задает характеристики своему «Я», будет ощущать «малую смерть не только при изменениях привычного течения жизни, но и при переходе от одного момента жизни к другому». У гистриоников «малая смерть» возникает при попытке перехода от «момента» юности к «моментам» зрелости. У ананкастов - «при изменениях привычного течения жизни», то есть под воздействием «объективных» внешних обстоятельств.

В любом случае, жизнь представляет собой «течение» - изменение обстоятельств и взглядов (требующих осмысления жизни как меняющегося текста и создания текстов более высокого