Олег: тяготы ожидания. «авиабомбы», флешетты, мины-ловушки

Не доев картошку, Олег отодвинул тарелку; взял кружку с парящим киселём, которую поставила рядом Ольга. Поблагодарил её кивком, взял с тарелки порезанную угольниками пресную лепёшку, что-то вроде еврейской мацы, что в последнее время стали печь на замену подходящим к концу, и потому перешедшим в разряд «не на каждый день», печенью и галетам. Благо муки хватало; а ровно и разнообразных круп. Надо будет озаботиться, кстати, ручной хотя бы мельницей! — отметил для себя.

Один из вольнонаёмных пеонов, вечно голодный по молодости Костян, показал пальцем на тарелку с недоеденной картошкой и подобострастно спросил:

— Олег Сергеич, позволите?

Доесть, имеется ввиду. Он за всеми доедает; за Олегом так в первую очередь, — сам ест, и коси́т одновременно не останется ли чего у других, — «гражданам Башни», в отличии от пеонов, и порции больше, и масло, и всякие разносолы, не полагающиеся просто рабочим.

Оле молча подвинул тарелку пальцем в его сторону. Спросил только:

— С могилой в подвале — закончили?

— Всё в общем закончили, Олег Сергеич! — ухватив уже его тарелку, заверил Костян, а Глеб Николаевич, как более старший и ответственный, степенно кивнул головой, — Забетонировали, да! Всё как вы говорили. Сегодня только оставшийся мусор уберём…

Олег молча кивнул.

Речь шла о могиле бывшей жены, Лены, Елены Николаевны.

Отнести её тело в «морг», в этот паноптикум, жуткую кунсткамеру, где лежали трупы и с отрезанными Толиком головами, в ожидании пока или придёт весна и начнёт оттаивать земля, или будет посвободнее со временем; чтобы всех их скопом, в «братской», так сказать, закопать; а проще — замуровать в какой-нибудь теперь заброшенной теплотрассе, — как-то не поднялась рука. Не то чтобы какие-то предрассудки, но… чувствовалось, что это было бы как-то неправильно.

Да, она очень нагадила им в последнее время; и вообще — чувства к ней, и отношения с ней на каком-то этапе прошли некий водораздел; и он, по сути, был бы готов, при необходимости, и правда, как рекомендовал брат, «всадить ей пулю между ушей»; но всё ж таки она была бывшей женой, и их многое связывало. Да, в прошлом; всё в прошлом — но всё же. Отнести её тело в подвальный «морг» было всё равно что выбросить его в скотомогильник, — это было неправильно. Пристрелить её за её подлость, — да, это было бы, наверное, по новым временам, нормально; но жизнь и так наказала её. Следовало теперь просто распорядиться её телом. Оставить лежать в одной из неотапливаемых квартир? — не дело. Вернутся ребята, Сергей, — хорошо бы к его возвращению всё с похоронами было б закончено. Похоронить у кладбищенских? Да там уже по сути не кладбище, а «жилой и оборонительный комплекс». Вырыть могилу во дворе Башни? Будет постоянно перед глазами, да и наезды, как видим, периодически на Башню случаются — не дело стрелять в том числе и по могиле. А главное — да, что постоянно на виду, — это нехорошо.

В общем, он принял решение похоронить её в подвале.

Гена-Крот, копаясь каждый день в своём подземелье, вырыл и несколько шурфов, которые, по их с Олегом прикидкам, должны бы были вывести к подземным коммуникациям вокруг дома; но несколько из них пришлось бросить, — упёрлись в бетон, или в большой камень уже под фундаментом.

Вот, в одном из таких шурфов Олег и решил похоронить бывшую жену. Два метра вниз, за ещё около четырёх метров в сторону, и под фундамент, — подходящий склеп. Под его присмотром тело задвинули в нишу; и пеоны засыпали чисто вертикальный ход. Лить сверху бетонную плиту было уже, пожалуй, излишеством; но всё же, всё же. Ладно, пускай, пусть будет могила как могила — с плитой. Ну а помянуть потом успеем, когда ребята вернутся.

— Что сегодня, Олег Сергеевич?.. — поинтересовался Глеб Николаевич.

— Сегодня… — Олег придвинул к себе исчерканный блокнот, — Сегодня разделитесь. Вот, Костян и Шленский будут в подвале наводить порядок, потом — в помощь Кроту. Вы, Глеб Николаевич, и Фёдор понадобитесь мне. На улице. Будем испытывать новое оружие. Авиабомбы и флешетты…

— Как это? — пеоны переглянулись. Что-то новое, вечно Старый что-то придумает… И непонятно завидовать или радоваться, что не погнали на улицу, — в подвале, конечно, придётся трудиться; но хоть не на холоде и вдали от начальства. А чего уж там «испытывать» Олег придумает…

— Как это?.. — переспросил Глеб Николаевич.

— Ну как… Я с крыши буду кидать; а вы внизу — ловить! — без улыбки объяснил Олег и взглянул на вытянувшиеся лица пеонов, тут же явно пожалевших, что их не оставили на привычной работе по копанию и перетаскиванию земли.

— Ладно, расслабьтесь! — успокоил их Олег, — Ловить будет необязательно. Вы будете корректировать по рации и помогать внизу. Миша — а ты будешь в мастерской, рядом с телефоном. Ольга Ивановна будет отслеживать ситуацию, если я на крыше буду слишком занят, чтобы смотреть по сторонам, и в случае чего отзвонится тебе; ты же сообщишь по радио мне… Ну, все закончили с завтраком? Двинулись собираться!

* * *

На крыше сёк неприятный колючий ветерок; но Олег, предвидя это, тепло оделся, и не обращал на такие мелочи внимания. Вернее, обращал чисто как на осложняющий испытания фактор — что тоже было, в общем, положительным моментом — при «боевом использовании» задуманных им оборонительно-заградительных мер совсем не обязательно будет идеально-тихая погода, так что пусть.

Сегодня он рассчитывал опробовать такие методы отсечения нападающим пути к Башне, как флешетты и авиабомбы. Всё, естественно, собственного, кустарного производства.

Новая, улучшенная концепция защиты Башни предполагала отсечь наступающим путь в Башню ещё на подходах.

Тут были и улучшенные, более надёжные бомбы со щебнем в виде поражающих элементов, сбрасываемых на тросе над головой вздумавших ломать вход в подъезд; были и закладки непосредственно под крыльцом. Сегодня же он рассчитывал опробовать как минимум одно из простейших, дешёвых, довольно древних изобретений человечества, под названием «флешетта», или, по-русски, «стрелки».

Каноничное название «флешетта» было французское, судя по вики, откуда Олег и скопировал в своё время статью; изобретение же восходило к временам первой мировой войны, когда только-только стали применять авиацию; а авиаторы озаботились методами борьбы с массами открыто расположенной конницы и пехоты.

Изобретение было простое и дешёвое; в отличии от бомб не требовательное к условиям хранения и применения, поскольку использовало такой вечный и надёжный природный поражающий фактор как всемирное тяготение. Представлял из себя стальные стрелки размером с карандаш, с оперением на одном конце. Применялись с аэропланов, с пикирования, просто рассыпая с воздуха над массами конницы и пехоты. Разогнанные скоростью самого аэроплана плюс ускорением свободного падения, стальные стрелки, бывало. Пробивали насквозь всадника или лошадь… Сами авиаторы, в начале первой мировой ещё не избавившиеся от предрассудков «рыцарского ведения войны по правилам», не любили флешетты, считая это оружие «слишком кровавым»; да и потом, по мере того как война приняла позиционный характер, достать противника стальными стрелками в траншеях и блиндажах стало задачей почти невозможной, и флешетты как оружие стали историей. Но история и нужна для того, чтобы её уроки не забывали; и вот, сейчас Олег рассчитывал дать старому оружию новую жизнь.

В виде стрелок он рассчитывал использовать несколько ящиков здоровенных, 20-сантиметровых гвоздей, «зашоппленых» в своё время в разорённых хозяйственных магазинах. До сих пор они лежали на одном из складов без дела; и вот сейчас пришло время стать им оружием.

В плюсах у гвоздей было то, что они уже имели остриё; в минусах — то, что у гвоздей не было стабилизатора, необходимого стрелке для правильного пикирования — кувыркающийся гвоздь вряд ли мог нанести серьёзную травму даже будучи брошен с крыши многоэтажки.

Олег это предвидел, и потому для пробы привязал к шляпкам нескольких десятков гвоздей двадцатисантиметровые ярко-красные ленты, призванные при броске играть роль стабилизаторов. Конечно, ленты в какой-то степени должны были и тормозить падение, но тут уж нечего было поделать — на более сложные кустарные стабилизаторы не было ни времени, ни возможности. Олег рассчитывал, что довольно короткая лента не особо затормозит стрелку, но всё же выровняет её падение остриём вниз. Красные же ленты он использовал исключительно для того, чтобы пеонам было проще искать стрелки внизу, в снегу. Оставалось только опробовать.

* * *

Он, встав на четвереньки, заглянул вниз.

Двор был как на ладони; внизу маячили маленькие фигурки Фёдора и Глеба Николаевича. Лежали несколько приготовленных «мишеней»: дверец от шкафов. По расчётам Олега, если стрелка пробьёт офанерованную или покрытую пластиком плиту ДВП, то уж при попадании человеку в плечо, в спину или даже в каску также мало не покажется.

Достал рацию:

— Ну, готовы? Для начала сектор один. Отойдите оттуда. Приём.

Взял из ящика одну стрелку, и, примерившись, бросил её как бросал бы стрелку дартса. Гвоздь с тихим «фрррр» от ленты унёсся вниз. Промах. Но не в этом дело — главное, что летел как надо, остриём вниз.

Взял ещё пару, бросил их просто вперёд, из расчёта что они спикируют в зону мишеней. Опять негромкое фырчание лент, и стрелки унеслись вниз. Ну да, в статье ведь было написано, что стрелки со стальными стабилизаторами, свистели, падая; что очень пугало лошадей, да и на пехоту действовало угнетающе.

— Мимо! — сообщила рация, — Приём.

— Сам вижу! — проворчал Олег, и зачерпнул из ящика уже десяток стрелок. В конце концов это оружие для применения по площадям, тут выцеливать каждую цель ни к чему. Метнул весь десяток, пачкой.

«Фррррр!» — смертоносные гвозди понеслись вниз.

— Есть одно попадание! — радостно известила рация, — мы подойдём, посмотрим? Приём.

Фёдор молодец. — подумал Олег, — Дельный. Не забывает, как рацией пользоваться.

— Отставить! — приказал он в рацию, — Ещё серия.

Зачерпнул ещё побольше десятка; заглянул с крыши, по красным пятнышкам лент в утоптанном пеонами снегу прикинул коррективы броска. Метнул. «Фрррр!»

— Есть! — радостно сообщила рация, — Три попадания! Одна в край, и две почти по центру. Кажется. Смотреть? Приём.

— Идите, смотрите. — разрешил Олег, — Сообщайте…

Фигурки двинулись к мишеням.

Через некоторое время рация сообщила:

— Все, которые попали — пробили! Торчат прям! Насквозь. А один гвоздь так и вообще полностью проломил, только кончик ленточки видно! Приём. А, да, что нам, собирать их? Приём.

— Не надо. — ответил Олег, — Потом. Оставьте всё как есть, позже соберёте. Сейчас ещё испытание. Отходите. Приём.

Ну что ж. Надо будет ещё в натуре посмотреть — что за пробитие; но в общем идея себя оправдала. Удобно тем, что, в принципе, можно даже не высовываться за край крыши — выставить, скажем, перископ; определиться, кто и где засел — и метать пачкой! Чисто по площадям. Этим, внизу, нападающим, явно очень некомфортно будет, когда их с неба будут накрывать такие гостинцы! К тому же с этим и женщина справится — не участвовать в перестрелке, а бросить просто пачку гвоздей… Совсем не подставляясь, но при этом вполне себе участвуя в обороне. А корректировать можно по рации.

Да, удачная идея. Сколько у нас, три ящика этих, длинных? Надо будет пеонов озадачить; перетащить все в лифтовую будку, предварительно навязать на них ленты…

Следующим испытанием было испытание «авиабомбы» — самодельного взрывного устройства со стабилизатором, которое, по мысли Олега, должно было, как и флешетты-стрелки, создать нападающим во дворе большие трудности с проникновением в Башню. И не только пехоте, но и, возможно, бронированной машине — почему нет?.. Если сделать кумулятивный заряд…

На эту идею его навели мины, два ящика 82-х миллиметровых мин, полученных в обмен на тела в числе прочего от родственников неудачливых штурмовиков, полёгших в Башне.

Взвешивая на руке тяжёленькую «каплю» со стабилизатором, Олег сразу подумал, что, хотя миномёта у них и нет, но такая штука ведь может летать не только «сначала вверх, потом вниз», но и просто сверху вниз, — если есть откуда сбросить её на головы нападающим.

Нет, с минами всё было ясно и понятно — это было серьёзное, надёжное оружие; и оно сразу «прописалось» в одной из квартир 12-го этажа; но душа хотела заколхозить и что-нибудь чисто своё, самодельное! Наподобии того самодельного гранатомёта из трубы, неудачно так взорвавшегося при первом же испытании — Олег любил самоделки.

Итогом его раздумий над проектом авиабомбы-самоделки стала пара литых из цемента с песком и мелким щебнем корпусов, внешне действительно напоминающих авиабомбы, каких их изображали в старых сатирических журналах, где какой-нибудь буржуй-кровопийца непременно угрожал человечеству чёрной хвостатой бомбой. Стабилизаторами же служили на одной фанерки, на другой — жестянки, крест-на-крест влитые в корпус.

Изделия получились тёжёленькие, даже без наполнения ещё взрывчатым веществом или самодельным порохом, и Олег подумал, что, пожалуй, вот «авиабомбы»-то женщинам кидать с крыши будет тяжело… Хотя, если недалеко… Можно будет внутрь корпусов добавить и всякого мелкого металлического мусора — для большего поражающего эффекта, — будут осколочно-фугасные, да. Что корпуса такие, «бетонные» — это как раз не проблема. Приходилось читать, что ещё во время второй мировой, для нас — Великой Отечественной, в СССР проводились исследования: нельзя ли заменить корпуса для авиабомб, особенно для тяжёлых, фугасных, каким-либо материалом, не столь дефицитным в воюющей стране, как металл. Например делать корпуса бетонными.

Оказалось, что металлический корпус при взрыве авиабомбы даёт совсем небольшой поражающий эффект в виде осколков; на самом деле основное назначение корпуса авиабомбы — доставить взрывной заряд до цели, не разрушившись до его детонации, только. Директора заводов, постоянно озабоченные тогда поставками металла для корпусов, с большим интересом отнеслись к идее; и даже были отлиты несколько больших бомб, и с успехом испытаны. Но потом, в конце концов, от идеи всё же отказались — нетехнологично; к тому же корпуса приходилось лить из бетона существенно более толстыми и тяжёлыми, нежели из чугуна и стали, что снижало заряжаемый в них вес взрывчатых веществ, а, стало быть, и фугасное воздействие бомбы.

Но это тогда. Сейчас же Олег также решил реанимировать старую идею. Пока что просто в виде пустых корпусов. Главное — правильно ли он установил стабилизаторы; не закувыркается ли бомба, придёт ли она в цель строго носом. Детонаторы Олег рассчитывал также делать самостоятельно, и делать просто: закреплять на капсюле гильзы от охотничьего патрона гвоздь-дюбель, из расчёта, что при ударе о землю он наколет капсюль; а уж патрон наполнить каким-либо легко детонирующим составом, который послужит «заводом» для основной массы взрывчатого вещества. Ну а при наполнении корпуса просто самодельным порохом и таких изысков можно было не делать — сработает просто от капсюля! Главное, чтобы не закувыркалась…

* * *

— Ну что, готовы? — спросил он в рацию, — Посылаю первую. Сектор два. Следите как придёт в землю, носом или боком. Готовы. Приём.

Стоя на коленях, он метнул, чуть закрутив, первую; и тут же, ухватившись за перила, обрамлявшие крышу, проследил за её полётом.

Бомба, чуть покачиваясь в полёте, немного вращаясь, как в кинохронике, спикировала на расчищенный «сектор два»; при ударе о мёрзлую землю послышался отчётливый хлопок, и над местом падения взметнулось сизое облачко. Отлетели в сторону самодельные стабилизаторы-фанерки.

— Она поломалась, Олег Сергеевич! — расстроенным голосом сообщила рация, — Раскололась… Приём.

— Ничего! — ответил Олег, — подтягивая к себе вторую и вновь становясь на колени, — Это ничего. Это штатно. Не подходите, сейчас вторая придёт. Приём.

Послал по той же траектории вторую. Тот же примерно эффект, — падение, немного боком; хлопок выстрела, отскочившие в сторону «стабилизаторы». Удачно…

Тут же в рации раздался напряжённый голос Миши:

— Олег Сергеич, Ольга Ивановна сообщает — в нашу сторону по проспекту джип едет!

— Ну, и что? Мало ли кто куда едет. И не забывай в конце передачи говорить «приём», Миша, сколько раз говорил. Приём.

— Так не ездили тут давно уже никто! И, это, Ольга Ивановна говорит — на антенне белая тряпочка. Переговоры, как бы? Приём.

— Ладно, понял. Оставайся на месте, следи за обстановкой. — и уже пеонам, по тому же каналу, — Поняли? Спокойно сейчас собрали флешетты, ну, стрелки с лентами, то есть; и что осталось от бомб. Вместе с мишенями — с теми, в которые попал, — ко мне в мастерскую номер два. Особо не суетитесь, — так не наезжают, опасности не вижу; но и не тяните особо — обед скоро. Действуйте. Я — вниз. Приём.

НЕПРИЛИЧНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

Олег лежал в постели, укрывшись несколькими одеялами так, что наружу торчал один нос — холодно! Хотя в комнате была плюсовая температура из-за работавшего по самому минимуму жидкостного обогревателя, выше плюс пяти температур не поднималась, а это ну никак не комфорт, нет. Идти же спать в клетушки, окружающие кухню, или в саму кухню, где было относительно тепло, он считал ниже своего достоинства, что ли. Нельзя «им» слишком уж демонстрировать, что «мы вместе», — была такая мысль; всё же «они у меня», а не «мы вместе». Да и, просто-напросто он любил побыть в одиночестве.

Под одеялами было тепло — помогал «грев»: пара пластиковых бутылок с горячей водой. К утру остынут, конечно; но сейчас — вполне себе. Мёрз нос; но тут уж ничего не поделать. На голову же, на уши была натянута вязаная лыжная шапочка. Всё же не зря в старых фильмах, в мультиках изображали всяких там европейских буржуа в ночных нарядах, обязательной принадлежностью которых являлся вязаный ночной колпак, — всё это не просто так, да, если голова не в тепле — какой уж тут сон. Это он давно понял.

Где же, где же ребята; почему не возвращаются? Или хотя бы не дают знать, что с ними по рации. Наверное всё же что-то с машиной…

Он постарался отогнать неприятные мысли и сосредоточиться на обдумывании чего-нибудь более конкретного, чем переживания за экспедицию за Белкой, — в конце концов правильно говорили древние: если не можешь изменить ситуацию, — измени к ней отношение. Помочь он им сейчас никак не может… Хотя, конечно, если… Нет-нет, лучше не думать о плохом!

* * *

Негромко звякнул телефон внутренней связи. Олег выпростал из-под одеяла руку, взял трубку:

— Да?

Голос Ольги:

— Олег Сергеевич, я к вам сейчас поднимусь, — можно?

— Оля, случилось чего? — он встревожился.

— Нет…

— Ну, давай, поднимайся, если надо.

Что-то случилось всё же. Или о чём-то переговорить, чтобы не при всех, не на людях. Вот чёрт, одеться надо бы, что ли.

Выбрался из-под одеял; сразу добавил подачу топлива на обогревателе. Зябко ёжась, закутался в просторный стёганый халат, найденный в одной из обмарадёренных квартир; ступни ног сунул в меховые внутри сапоги.

В дверь негромко постучали.

Переложил люгер из-под подушки в карман халата, добавил света на стоявшем на столике светильнике, пошёл открывать.

Ольга стояла, закутавшись в пушистую шубку с накинутым на голову капюшоном, из меха какого-то непонятного зверя. Но тёплая. Просто удивительно, сколько толковых, зимних, тёплых вещей оставили в своих квартирах люди, уезжая «на время» в сельхозпоселения или деревни. Ключевое тут, конечно же, «на время», — забыли, что «самое постоянное — это временное» …

— Проходи, Оль. Располагайся. Чаю хочешь?

— Я принесла с собой! — Ольга достала из-под полы шубки небольшой стальной термос, — Только что заваренный. Со смородиновым листом.

— А, ну давай. Я не буду тогда спиртовку заводить. Вот кружки. Хочешь, вот… — Олег открыл дверцу шкафчика и достал начатую бутылку, — Ром. Кубинский. Или, может, виски. В чай.

— Да. Это неплохо бы. Ром, может быть? Честное слово, никогда не пробовала, даже удивительно как-то. Виски угощали, конечно; а ром — нет. Да ещё кубинский!

— Ну, попробуешь. Ничего особенного вообще-то. Но попробовать стоит. Тем более, что Куба для нас теперь такая же экзотика, как Марс.

Видно было, что Ольга чувствует себя не в своей тарелке, скованно; и потому ведёт себя несколько более развязно чем обычно, на людях. Обычный психологический момент, — отметил он про себя. Отметил и то, что от неё пахнет хорошими духами, — уж что-что, а разбираться в качестве парфюма он немного научился за годы в парфюмерном бизнесе. Впрочем, с духами в Башне было просто. Духов в Башне «было». Хоть задушись, хоть каждый день. Не все пошли на заправку спиртовок.

Ольга уселась в кресло возле столика, отвинтила крышку термоса; взяв кружки, скептически заглянула в них, вынутым из кармана платком наскоро протёрла, стала разливать парящий чай. Приятно запахло смородиной. Олег устроился в кресле напротив. Ольга откинула капюшон, и стало видно, что волосы её чистые и аккуратно уложены, заколоты сбоку заколками. И… и макияж, кажется. Точно, макияж! Тени, помада на губах.

Внутри Олега что-то непроизвольно напряглось. Появились какие-то смутные, тёмные мысли. Да ладно! Да не может быть. Брось. Брось, ерунда какая!

Плеснул рома понемногу ей и себе в кружки; в аромат чая и смородинового листа вплёлся действительно экзотический аромат из далёкой солнечной страны, населённой приветливыми мулатами. И мулатками… Хм…

Ольга отпила чай из кружки, чуть откинулась в кресле, положив ногу на ногу. Ноги в обтягивающих лосинах. Или как это у них, у женщин, называется… Хорошие у неё ноги, — отметил Олег, стараясь, впрочем, не смотреть, — Ровные. Свет светильника, стоявшего сбоку, выгодно оттенял её лицо, делая его загадочным. Надо же; как-то всегда считал, что Ольга — вполне обычной внешности, весьма средней. Ну, аккуратная такая, стройная; но — вполне обычная. А тут надо же — чуть ли не красавица. В общем-то и видел её как? — когда они только из лагеря сбежали, и скитались тут, в городе: замученная, загнанная женщина, полная тревоги за себя и своего ребёнка, семью. И потом тоже особо ни ему её рассматривать, не ей прихорашиваться было некогда; единственно что на Новый Год; и то — тогда они с Мишей ещё сами не свои были; поверить не могли, что кончились их скитания по мёрзлому, злому, голодному и холодному Мувску. А сейчас — отпустило, видимо; и расцвела. Если так можно выразиться. А что? Полноправная гражданка Башни; не пеон какой-нибудь. «Гражданство» — в бою заслужено, не с неба свалилось… Да…

Чтобы не было паузы, улыбнувшись, спросил:

— Пистолет-то, что я тебе дал, — с собой, надеюсь, носишь?

— Всегда, конечно, Олег Сергеевич! — она, также улыбнувшись, отчего тени метнулись по её лицу, достала из кармана шубки ПСМ и продемонстрировала его, держа на ладони, — А как же! Теперь без оружия — ни шагу!

— Это хорошо, это правильно… — Олег взял кружку и тоже отхлебнул чаю.

Ольга спрятала оружие обратно в карман.

— Я спасибо уже сказала, повторяться не буду. Олег Сергеевич…

— Да-да, конечно! — покивал Олег. Действительно вкусный чай. Уместный сейчас. Вроде как уже и не так холодно. Даже где-то наоборот.

— Олег Сергеевич. Можно я вас буду называть просто Олег? Ну, хотя бы наедине, не при людях.

Что-то там мелькнуло у Олега в голове насчёт «держать дистанцию с …» и так далее; но додумать он не успел, а просто как-то торопливо кивнул:

— Да-да, конечно. Оля.

— Олег… — сказала она, отставив кружку с чаем, — Олег. Мы все вам очень благодарны. За всё, что вы для нас делали и делаете… Мы… Я, то есть… В общем, понятно, что вам тяжело… ну, во всех смыслах.

Она вдруг встала с кресла. Олег напряжённо молчал, ждал продолжения.

— Я… — видно было, что она заготовила какие-то слова, какую-то речь; но вместо этого получалась какая-то отсебятина, — Мы… ну, то есть я… в общем, Олег, я бы могла… могла бы остаться у вас на ночь. У тебя, то есть. Я могла бы остаться у тебя на ночь, Олег!

Как бы подтверждая свои слова, она расстегнула шубку, отбросила её, распахнув полы, на плечи. Под шубкой на ней был вязаный джемпер с молнии от низа до горла. Вжикнула, расстёгиваясь, молния… Поджарый живот, гладкая кожа; ажурный, красивый бюстгальтер.

Олег вспомнил, что надо дышать, только когда стало реально не хватать воздуха. В комнате же явно стало не просто тепло, а даже где-то и жарко.

— Оля??. — резко сел голос что-то.

Она, опережая его вопрос, торопливо произнесла:

— С Мишей говорили об этом. Он… он не против. Он всё понимает. Такое время… Люда тоже… тоже считает, что так… так можно. И нужно.

— Ясно. — голос вернулся; и с ним способность мыслить, — Сядь.

Она, не застёгивая джемпера, лишь запахнувшись в полы шубки, послушно опять села в кресло; опять положила ногу на ногу. Замерла выжидательно.

После неловкой паузы вдруг заговорили одновременно:

— Оля, я, конечно ценю…

— Олег, ты не подумай…

Одновременно замолчали, и рассмеялись. Нараставшее напряжение как-то схлынуло.

Олег подмигнул и плеснул ещё по порции рома в чай ей и себе. Чёрт побери! Он совсем не был снобом; и не был «ботаником», неумеющим вести себя с женщинами. Всякое бывало. В жизни. Правда, давно. Но — всё в этой жизни идёт по спирали. На том же месте, просто на другом витке. Сколько раз замечал.

Выпили.

Олег, уже почти спокойно, улыбаясь, сказал:

— Нууу, если вы… вы все… уже решили, то… — проследил как Ольга напряглась; улыбаясь, продолжил:

— …то я подумаю. В другой раз. Хорошо?

Ольга кивнула и снова взяла кружку.

— Нет, всё нормально, Оль, я ценю, и всё такое. Ты не подумай…

— Вы тоже не подумайте… то есть, ты тоже не подумай, Олег; что я, вот так… в общем, я до этого — никогда! И Миша — вы… ты не подумай, он не извращенец какой, — но… но сейчас обстоятельства такие… и мы хотим помогать. Как можем. И вообще… вы мне нравитесь, Олег. То есть — ты мне нравишься…

— Ладно, ладно! — Олег махнул рукой, засмеялся, — Ты тоже девчонка хоть куда, я на тебя давно глаз положил! Только стеснялся.

Обои засмеялись облегчённо, неудобство окончательно прошло.

— Ладно, Оль, давай это… эээ… обсудим в другой раз. Ок? Сейчас я как-то не готов. Не то что отказываюсь, — к такому вот решению не готов. Договорились?

Она кивнула; поставила кружку на стол, поднялась.

— Так я пойду?

— Иди, Оль. Без обид?

— Какие обиды, Олег! Наше дело предложить — ваше дело… подумать над предложением!

Опять рассмеялись.

— Давайте только это, — без обсуждений. Ещё чего не хватало.

— Конечно.

* * *

Ольга ушла. Олег вновь запер дверь; убрал со стола, убавил свет, убавил нагрев обогревателя. Снял халат, переложил люгер под подушку. Опять забрался под одеяла. Грев ещё вполне горячий, бутылки.

Тут только вспомнил, что не снимал вязаную шапочку, в которой теперь обычно спал. Чччёрт, как это смешно, наверное, выглядело!.. Чёрт… А, ладно! Что такого…

Зевнул, потянулся в постели. Да уж. Почему бы и нет. Что такого? Подданные видят твои проблемы, и предлагают помочь с их решением, — что тут такого? Ах да, «моральные нормы и правила»… Но мораль есть функция от общественных социальных отношений; меняется среда, меняются отношения — меняется и мораль. Должна меняться. Женщины вот, как наиболее по сравнению с мужчинами чутко чувствующие изменения, первыми это замечают, и следуют уже новой морали. Всё поменяется. Рано или поздно. В конце концов он ведь с ней детей делать не собирается… Хотя… Почему бы и нет?.. Это уже какая-то «шведская семья» получается; или семья, как её представляли ультрареволюционеры в России в начале прошлого века. Всякие там Коллонтай или Арманд, или как их там… Передовые. Или, напротив, к стайной системе возвращаемся, где самки — все общие? Соответственно и дети. Чёрт, всякая ерунда в голову лезет. Нет бы просто переспать, раз предложили? Толян вот наверняка бы раздумывать не стал бы. Что такого? Но Толян это Толян; а я должен думать о том, как это отзовётся на общих отношениях… Ишь ты, и Люда одобрила! Болтают там женщины; обсуждают… А как же.

Поворочался ещё, опять вылез из-под одеял; помочился в большую пластиковую бутыль, используемую ночью вместо ночного горшка, закрыл пробкой; опять устроился под одеялами.

Сегодня приезжал Савелий с водителем-охранником. Весь вечер прошёл за разговорами — что да как в Мувске. Чёрные, «чёрноквадратники», говорит, оживились, — эпидемия их почему-то почти не затронула. Странно, она плотно по скоплениям людей прошлась; этнические диаспоры так, говорят, все вымерли, как и загородные лагеря. А эти — ничего. Расширяют зоны влияния, уже какие-то свои «законы» стали издавать — клеят на афишных тумбах и столбах, предварительно густо умазав их чёрной краской. Вот тоже напасть!

Собственно, Савелий приезжал с предложением. Говорит, что плотно работал до последнего времени с группами, осевшими на пивзаводе и на маргариновом. После эпидемии они сильно проредились. Вот он и приехал с тоже, можно, сказать, аморальным, неприличным предложением — «нахлобучить» тех и других, забрать остатки «под себя», пока это не сделали другие. «Группа Полковника» была ведь в Мувске явно не единственной среди бывших вояк, переквалифицировавшихся в банды. Вот по их схеме и выступить. На складе ГСМ бывшего Министерства Внутренних Дел, говорят, все перемёрли. Он за городом, собственно; и ни в одну из контролируемых Администрацией Зелёных Зон не входит. Тоже можно… нахлобучить! У него, мол, у самого Савелия, группа, которую он может собрать — пять человек, все с оружием; но боевого опыта маловато; вот и приехал к ним с предложением, типа объединить силы». Видимо, мы на них там, в доме где жил Погар, произвели впечатление…

Спрашивал, где Толик и Сергей, — отговорился, что на вылазке, скоро вернутся. Удачно, что он пулемёт видел — сразу добавилось уважения…

Надо подумать, надо подумать… Ты не возьмёшь — всё равно кто-нибудь возьмёт. А ты потом будешь ходить и облизываться. И жалеть, что зевнул. С другой стороны — так же вот, получается, как Группа Полковника… Крутые были, с опытом, — и все полегли; и положил их, по сути, мальчишка! Чёрт его знает, какие могут быть сюрпризы! Риск, всё риск! А что делать? Не рисковать — ничего не иметь! Если бы в своё время, весной-летом, не рисковали бы, с той же мародёркой — сейчас были бы, в лучшем случае, у кого-нибудь пеонами! Так и сейчас надо, — думать, оценивать, взвешивать, — и рисковать!

Но, опять же… Те «группы», что «держат» тот же маргариновый или пивзавод, — там ведь, вот как и у нас, семьи наверняка. Как с ними? «Полная зачистка», как водится? Савелий, тоже… сам же с ними работал; и сам же их под молотки подвести хочет! Вот оно, новое время, новая парадигма, новая мораль!

«Неприличное предложение»… Целых два «неприличных предложения» в один день! Но, если разбирать, какое из предложений более неприличное, то, пожалуй, Савелия. Наводить молотки на бывших коллег, или как их там, сослуживцев…

Олег уже засыпал. В мозгу проносились впечатления от сегодняшнего дня: флешетты, хищной стайкой ярких ленточек уносящиеся вниз; хлопки сработавших взрывателей для «авиабомб»… приезд Савелия… «- Да как Анжелика… ха-ха… да что ей, сучке, станется? Поёбываем; не только я, хы. Понты-то послетали с неё. Кормим пока…» Приход Ольги. Тонкий запах духов, тени на лице. «Вжжжик!» молнии на джемпере. Тоже неприличное предложение… Всплыло и тут же пропало лицо бывшей жены; не то, не худое, сморщенное, мёртвое; а когда только познакомились и, молодые, целовались на лавочке в Крыму. На смену ему всплыло лицо… да, она же тоже Ольга, — Сталкерша! Ей вот он сам, недвусмысленно предлагал перебираться к ним в Башню, — ушла от ответа тогда. Чего бы?.. Надо бы опять туда, на окраину, съездить. Вот ребята вернутся, тогда… Сейчас-то что, — все эти «переговоры» с Савелием ни о чём! — некому объединяться с их стороны, один он пока! Вернутся, — тогда можно будет обо всём и думать. И о повторном визите к Ольге-Сталкерше — тоже!

СТАЛКЕРША И ДРУГИЕ. КРОВАВЫЕ ПЛАНЫ

— Сталкерша? Это что за Сталкерша, что это такое? — удивился Борис Андреевич.

— Это она так себя поначалу называла; сейчас её больше «Чума» кличут; «сталкер» — это по персонажу фильма Тарковского; смотрели, может — «Сталкер»? Опять же — игра такая компьютерная. Была. — услужливо подсказал Хотон.

Гришка, то есть Григорий Пантелеевич, опять был «на позициях», оставив «тыловые дела» на старосту. А тут вдруг подкрепление, — целых десять человек! Из-под Мувска — всё сейчас перемешалось с этой Анти-Сепаратистской Операцией, или как она там. Фронт дырявый, все ездят как хотят. Что-то последнее время Мувские пришлые зачастили — то ли там уже разграбили всё что можно, то ли конкуренция сильная. А может просто ищут где лучше — они сюда, отсюда — туда. Как обычно уж…

Сидели с Хотоном в доме, обедали. Тот докладывал.

Пообломали Хотона, да; уже не тот стал «комиссар из центра», что, было, приехал с инспекцией и «руководящими указаниями». Шустрит сейчас по полной, не надувается спесью. Он у Гришки сейчас что-то вроде особиста и кадровика в одном лице. Ну и ещё разные «должности», которые можно объединить одним определением: «что прикажут». Сейчас он излагал Борису Андреевичу информацию по прибывшим. Всё что раскопал. Подробно. По-личностно. Как полагается особисту, докладывающемуся вышестоящему начальнику. Получалось у него неплохо; существенно лучше, чем руководить людьми, или, не дай бог, участвовать в боевых действиях. Вот это вот — это да, это его: копать подноготную, искать компромат. Хороший бы был, наверное, кум на зоне; но не сложилось, — а вот сейчас, здесь, себя, получается, нашёл. Въедливый; с одним поговорит, с другим, с третьим; «показания» сличит, найдёт противоречия… Полезный, словом. И в «чувствовании» людей и ситуации не откажешь — понимает, сволочь, что, хотя командир отряда Гришка, и Гришка же теперь и Уполномоченный по району, — теперь уже и не понять от какой власти, — а вот с докладом норовит к Борису Андреевичу; пользуясь чисто формальным Гришкиным «некогда мне, разберитесь там сами…» Чувствует, гад, у кого тут реальная сила. Гришка отрядом командует. И Хронов дружиной командует. А он, Борис Андреевич, ими обоими командует!

В общем был Хотон намного более дельный, чем Мундель-пропагандист; которого Борис Андреевич одно время пытался к делу «замполитовскому» приставить: разведывать настроения и докладывать. Не особо у него получалось — умишком журнашлюхетским не вышел. Вот «пропагандировать», как поп с амвона; кликушествовать, проклинать и завывать как Геббельс — это его, да. Всю деревню уже обработал: люди пашут впроголодь на земляных работах, под присмотром Гришкиных головорезов и Хроновских отморозков, — а от ненависти их аж трясёт к тем, что на пригорке, к общине. Что весьма полезно. Вот пусть и занимается своим пропагндонским делом; а сбор информации у Хотона лучше выходит.

— Да знаю я, ты мне ещё про Тарковского расскажи! — оборвал его излияния Борис Андреевич, — Это для тебя «сталкер» от игры идёт; про «Пикник на обочине» ты наверняка и не слышал! Не это интересно; занятно что за баба такая — пришла, говоришь, с мужиками; и, говоришь, одна, сама по себе, ни с кем из них конкретно? Что она, замужем? Живёт с кем-то? «Верны мужьям шалуньи и насмешницы, а в маске благочестья ходят грешницы»…

— Нет. Говорят, сама по себе. Прибилась к банде по своей воле. Они же, по сути, банда и есть…

— Это как назовёшь, так и будет. Все мы тут сейчас… банда. Дело в размере контролируемой территории, ресурсах и организации. — Борису Андреевичу было настроение поговорить. После смерти Мэгги и пообщаться-то было не с кем.

— Когда секта начинает контролировать умы большинства, она становится «господствующей религией». Когда банда начинает контролировать значительную территорию, она становится государственной машиной. — пояснил Борис Андреевич назидательно, — Дело не в том, что «в банде»; удивительно что в компании с десятком мужиков, — и ни с одним?..

Хотон пожал плечами:

— Судя по всему так и <