Диспозиция для налёта на бордель

— Послушай, Лерыч… — начал Владимир расспрашивать бомжа, рассчитывая, что быть может, идея придёт «в процессе». Так бывает, он знал.

— …Лерыч, у него там камера над забором, и, кажется, не одна. Это как, а? Всерьёз?

Бомж хихикнул:

— Не-а, не бзди! Они не работают. Вааще они и не работали никогда; это он так, «на испуг» поставил. Ты чо! Это ж техника! — за ней следить нада, питать, эта, электричеством! А он тупой, бля! И жадный. Мог бы всё поставить — а реально только привёз пять штук с «Провинциал-банка», когда тот накрылся, и дал Хохлатому, — это помогальник у него, — чтоб поставил по углам. Даже эти, как их, ну, которые в темноте видят как будто. Чтоб боялись; типа он тут такая прошаренная рысь! А на самом деле они у него и не работали ни одного дня! Уж я-то знаю!

— Ага… — одной проблемой стало меньше. Но всё же Владимир решил уточнить:

— Может, он их подключил уже после того, как он тебя уволил?

— Не-а! — помотал головой Лерыч, — Точно нет. Он же тупой. И жадный. Будет он этим ещё заниматься! Да он тут и не всё время, — в основном в городе; там у него два «офиса»; а тут так — для ылиты. Которые светицца не хотят; и по извращениям всяким втыкаюцца. Ну и, — когда дела не идут или опасно в городе, он блядей своих в городе распускает, и здесь прячется! Я точно знаю: так два раза было, — когда вот с Мувском зарубились, и была первая мобилизация; и второй раз…

— А с соседями он как — контачит? — перебил Владимир словоохотливого наводчика, — Не застучат они нас? Может тут какая проводная связь есть? Вот мужчина с женщиной прошли, — могут ведь, в принципе, оповестить?..

— Ты чо! — Лерыч хихикнул, — Нету тут никакого телефона! И соседи Артурчика вааще не переносят, только боятся выступать. Все ж знают, чем он занимается; это ж, считай, деревня! Многие в городе работают, ездиют, пересекаются же! Чо ты!.. Не, соседи с ним не очень…

И тут же предложил свой план, — оказывается, у бомжа Лерыча образовался свой план по тому, как «нахлобучить» бывшего работодателя, и теперь он его озвучил.

План не блистал оригинальностью: Лерыч предложил, как совсем стемнеет, перелезть через забор: «- Не, собаки нету! Не держит он собак, не любит!», — прокрасться в сарай-подсобку, сломать там замок, — он, Лерыч, подскажет где обычно лом стоит; там же где и лопаты, — и спереть оттуда что будет! А «будет» там много чего, — в сарае Артурчик всякую разность складывает, с города натащенную; ну там спирт технический у него там два бидона; бензин; детали для генератора; покрышки для гелика, ещё там всякое… Главное — спирт там! — говоря это, Лерыч аж затрясся от вожделения, — Целых два бидона! Я расскажу, где они!..

Идея Владимиру совсем не понравилась; но он всё же уточнил у бомжа:

— Где лом стоит, говоришь, расскажешь; да где бидоны со спиртом — объяснишь; а сам-то что, — участвовать не думаешь?

— Не-а! — отрицательно помотал укутанной в бесформенный тюрбан головой бомж, — Вы сами! Вот, с пацаном; он шустрый. Если развинтить ограду, или прорезать, то лист можно отогнуть, вы пролезете, я подержу… И я — на стреме!

По его получалось, что он «дал наводку», да ещё на стреме постоит, — это более чем достаточно чтобы участвовать в последующем дележе добычи. Причём он рассчитывал на её значительную часть.

— Постой! — осведомился Владимир, — Ты же вроде настраивался на «нахлобучить твоего работодателя по полной», а теперь про какую-то мелкую кражу толкуешь. Мы что, по-твоему сюда приехали чтобы спереть бидон технического спирта, и на радостях упиться где-нибудь в канаве??

— Два! Два бидона спирта! — тут же поспешил уточнить Лерыч, — Два!

Мда. Владимир понял, что бомжик слился. У подобных типов это сплошь и рядом: наполеоновские планы, а потом что-нибудь стащить по-быстрому, пропить… и всё. А он-то рассчитывал, что тот даст идею, как полноценно заштурмовать этот домик…

— Не. Ничо не выйдет! — отпёрся Лерыч на «предъяву», — Я думал у вас банда. А вы вдвоём. Гы, с пацаном. Ну и чо, что волына? У Артурчика тоже не пустые руки; у ево автомат есть тута огражданенный. Да и не выйдет он на улицу-то, нафиг ему? Небось бухает там сейчас, в тепле! А так — что, нормально же! Забор подломим, вы с пацаном сползаете, я подскажу где! Два баллона с шилом, — ты чо, это же!..

— Дать бы ему по башке! — с чувством высказался до этого молчавший Женька. Мелочность и трусость нового знакомого уже довела его до бешенства.

— Погоди… — Владимир потёр озябшие, хотя и в перчатках, руки, — Давай рассуждать по порядку… Если он, хозяин, то есть, услышит, что кто-то на участке… я не думаю, что можно, даже и ломом, неслышно замок сорвать, — он из дому выйдет?

— Не, — затряс головой Лерыч, — Нипочём не выйдет! Тут после темноты во двор не выходят! Не принято. У кого есть — собак спускают на ночь, — слышишь, лают? — у кого нет, — так… Он свет во дворе включит, и будет с окна, с верхнего этажа стрелять! — бесхитростно закончил бомж.

— В нас стрелять. Если мы в сарай, за спиртом полезем. — уточнил Владимир, — Пока ты на стреме будешь стоять.

— А вы осторожно! — пожал плечами бомж.

— Я ему щас точно уработаю! — вызверился опять Женька, — Американец! Соображай быстрее — холодно!

Холодно… Владимир потоптался на месте, зябко подвигал плечами. Нет, конечно лезть на участок нет никакого резона, — не для того сюда добирались, чтобы украсть технический спирт. Сам же решил: мосты сожжены, или всё, или ничего. Можно было бы прокрасться на территорию, и засесть там в засаду, — должен же он в течении дня из дома выйти! Вот тогда и напасть.

Идея также была отброшена как нереальная, — провести всю ночь в засаде, на улице или в неотапливаемом сарае, было абсолютно нереально. Всю операцию нужно провести в ближайшие два часа, пока они окончательно не окоченели.

Да. На шум во дворе, Лерыч говорит, он не выйдет, — ни такой он дурак. «Будет стрелять со второго этажа», при чём освещение во дворе включит, — что сразу даёт минус сто к выживаемости. Значит лезть во двор нет никакого смысла. Остаётся как-то выманить его на улицу. Вот — чтобы вышел за калитку; а тут уже его атаковать. Как атаковать? Да по-простому, — чего его жалеть! — просто подстрелить из этого вот самодельного агрегата или Женькиной Беретты, — и вломиться в дом! Вполне осуществимо; непонятно только как его выманить за забор! Если Лерыч говорит, что тот при шуме во дворе во двор отнюдь не выйдет, — опасается.

Дааа… Но ведь то во двор! А если на улицу? Что бы такое должно случиться, чтобы «разрабатываемый объект», как говорят разведчики и аналитики, забыл про осторожность и вышел на улицу, в темноту, за ворота? Что бы такое его могло выманить? Испуг? — да нет же, от испуга напротив в доме запрётся. Интерес? Любопытство? Какое, к чему? Пожар, может, тут устроить? Но как, из чего, — на улице-то, на чужой пустынной улице! Думай, думай! Быстрее думай, — холодно! И скоро ночь уже; вот пока ещё просто вечер, пусть и тёмный, зимний, но вечер; люди за водой, видишь, ещё ходят; ночью-то вообще никого за ворота не выманишь!

— Дайте пожрать чо-нибудь! — опять заканючил бомж.

— Я те щас по башке врежу! — рыкнул юношеским баском Женька.

А что. Это идея.

— Жень… Давай-ка отойдём. Ты, Лерыч, стой тут, — нам посовещаться надо. Ага, без тебя. Стой и молчи пока, полудурок. Иди сюда, Жень. Есть план…

* * *

План Владимира Женьке поначалу не понравился; но потом, «обжевав» его со всех сторон, и признав «в меру креативным», был вынужден согласиться, что ничего другого-лучшего в голову не приходит; и вообще: «…- получится-неполучится, хер его знает; а этому уроду, что нас сюда затащил, я так и так собирался морду набить, так что бы не объединить полезное с необходимым?» — не точно такими словами, но близко по смыслу, Женька выразил своё отношение к идее.

Оставалось согласовать детали.

* * *

— Лерыч! У тебя полиэтиленовый пакет есть какой-нибудь? Нету, нахер он нужен?.. Не твоё дело. Давай сюда свой рюкзак. Что-о-о? Пасть закрыл! — Владимир с бомжом больше не церемонился.

Отнял у него рюкзак и высыпал его содержимое под ноги. Всякое дерьмо… Ладно. Сам рюкзак сойдёт как ёмкость; хотя на будущее надо бы иметь с собой хороший прочный полиэтиленовый пакет — всегда и на всякий случай, «в НАЗе», как выражается Вовчик. Вот у Вовчика бы наверняка был бы с собой пакет! — Вовчик запасливый. Чем-то он сейчас занят, Вовчик?..

Пошёл к колонке. Действительно, скользко! Покачал ручку, — в недрах трубы рыкнуло, ещё — из трубы-носика ударила тугая струя воды, разбиваясь на мелкие брызги о покрывающий землю лёд. Это хорошо, что сейчас морозец, это нам на пользу! Быстро схватится.

Повесил на крюк бомжевский рюкзак, пристроил так, чтобы вода набиралась в него, и вновь принялся качать ручку. С фырканьем вода ударила в рюкзак, быстро его наполняя. Поодаль протестующе что-то пискнул Лерыч, — и заткнулся от Женькиной затрещины. Только бы пацан не поспешил.

Почти бегом, на полусогнутых, на вытянутых руках оттранспортировал рюкзак с льющейся из него через дырочки водой к калитке Эдички, щедро полил вычищенную до кирпича и плитки землю. Хотя план заключался не в этом, но как вспомогательный фактор — пойдёт. Вспомнил высказывание известного русского историка Ключевского: «Всякий большой успех слагается из множества предусмотренных мелочей». Внутренне усмехнулся, — надо же, вот и Ключевского приплёл к разборкам с этим проститутом; знал бы старик, в каком контексте его вспоминать потомки будут!..

Ещё два раза сходил, тщательно пролив водой землю возле калитки. Осмотрелся, мельком взглянув на неработающую, как утверждал Лерыч, камеру над воротами. Так. Вон там позицию у забора и займу. Не очень далеко — метров пятнадцать. Главное, чтоб тот вышел… Плохо, вообще — всё просматривается; хоть бы какие кусты или дерево! — и они есть: и дерево, и засыпанные снегом очень удачные кусты, — но они далеко, метров 30, - это уже много. Оттуда не достать.

Швырнул уже заледеневший рюкзак напротив калитки, — тоже пусть будет, для отвлечения внимания.

Подошёл к по-прежнему стоявшим поодаль Женьки с бомжом, забрал у Женьки «аркебузу», осмотрел:

— Ну, Жень, сейчас минут двадцать подождём, — и начинаем!..

— Чего, чего начинаем?? — встрепенулся бомжик, — Ты мой рюкзак зачем бросил??

— Лерыч, заткнись! — посоветовал ему Владимир, — Это нужно для плана. Получишь свой рюкзак, что ты переживаешь, и не свой — а новый! Не ной только пока.

— Чо ты, чо ты!.. — начал храбриться бомж, — Думаешь, крутой, что ли? Думаешь, если у вас ствол есть, так и…

— Глохни! — коротко, бомжу. И Женьке, — Отойдём…

Отошли; ещё раз повторил инструкции; Женька согласно кивал, — типа всё понял, всё помнит.

— Жень, но башке его не бей… Не самое сильное это у него место; сразу отключится, а это не надо. Надо полноценную драку, с криками и всё такое. Ещё. Мы ж его не обыскивали — а надо бы. Ствола у него точно нет; а вот нож есть наверняка. Ты имей ввиду — он чмо чмом, но здоровый. Я с ним тогда, в коттедже, боролся не сказать чтобы легко, — я, правда, не готов был. Он со спины напал, и сразу доской!.. сволочь. За это ему тоже вломи, хорошо? Справишься?

— А то! — отмёл сомнения Женька, — Да я его как того Славку, — хоть одними ногами!

— Не, Жень, ты не форси! Тогда вокруг пацаны были, я был — растащили бы. А сейчас ты один! Так что осторожно. Но — со всем возможным зверством! Сможешь?

— Да сделаю, чо ты! — Женька был сама уверенность.

— Это должно быть как договорной боксёрский матч: можешь соперника положить в первом раунде, но зрители же купили билеты и имеют право на зрелище. Вот и тянут до двадцатого. Шоу надо.

— Понял, не тупой.

— Беретту дай?

— Полай! — Женька тут ответил хамски, — Ты, Американец, можешь на меня обижаться, но пистолет я тебе не дам! Ты чо-то как-то легко оружие проёбываешь!

— Блин, Женя… — Владимир постукал в землю каблуком, подыскивая аргументы, и не нашёл таковых, — А, может так и лучше. Лупцану картечью с этого агрегата; куда-нибудь да попадёт: дистанция детская. Главное ошеломить, чтобы сразу выстрелить не мог; хотя б секунд на десять, — а там я его достану! И ты тоже — как выстрел, — бросаешь бомжа, и рывком к воротам! По обстановке: валишь тех, кто, может быть, с ним выйдет. Или, может, не он выйдет, а помогальник его. Главное, чтобы входную дверь не успели закрыть… Впрочем, я ближе буду; но и ты тоже — имей ввиду!

— Да имею я, имею… Бля, как холодно-то! Аж сопли в носу хрустят! Билли, чо тянуть-то? Там уже каток — давай, понеслась??

— Ну, наверно… Хотя, может, ещё подождать; пусть крепче подмёрз… — он оглянулся через плечо Женьки, и увидел удирающего вдоль улицы Лерыча.

— Ах ты ж сука! Сматывается!

И действительно, заподозривший что-то неладное Лерыч, пока они разговаривали, ринулся шаткой рысцой вдоль по улице, наплевав и на рюкзак, и на перспективы разжиться двумя бидонами технического спирта на паях с новыми знакомыми. Но… знакомые оказались не по уровню крутыми; и Лерыч решил не рисковать.

— Стой, сука! — вполголоса выкрикнул Женька.

— Ну что — понеслась! — решился и Владимир, — Догоняй, тащи сюда урода; а я — в засаду!

И, в свою очередь, устремился через улицу к зелёной ограде из профиля.

Так. Петли у калитки здесь — открывается в эту сторону. Это тоже учесть. Занять сейчас позицию…

— Стой, падла, стой, гад!!! — заорал Женька уже в полный голос, настигая Лерыча.

Владимир пробежал несколько шагов, оглянулся. Близко. Ещё чуть подальше. Быстро лёг на спину, ногами к калитке. Пусть, даже если обратит внимание, решит что пьяный, или что труп тут между делом образовался, — прямой и непосредственной опасности для него не представляет.

Приготовил «аркебузу». Ну и дубина!.. Ну ничего — лишь бы на один выстрел хватило! Взвёл боёк на шпингалете, проверил как держится. Нормально. Теперь только навести и нажать! Пусть нам повезёт! Ну пожалуйста! — обратился он мысленно непонятно к кому.

ШТУРМ БОРДЕЛЯ

— Стой, паскуда, что упёр?? — заорал в полный голос, как договаривались, Женька. Он уже догнал бомжа, сбил его с ног подсечкой, и, схватив за шиворот, попытался в темпе протащить по улице, ближе к колонке. Однако Лерыч оказался не только против, но и активно и вполне результативно этому воспрепятствовал: схватил Женьку за руки и свалил. Завязалась возня в партере, прерываемая лишь сдавленными выкриками.

Владимира так и подмывало вскочить и броситься на помощь Женьке: он подозревал, что опустившийся, вонючий, но, тем не менее более взрослый и более тяжёлый Лерыч в борьбе справится с Женькой. Всё же в борьбе, в захвате у него есть преимущество… Как неудачно получилось! Рассчитывал на драку с криками, а получилась какая-то возня; да ещё и опасная возня! — а ну как бомж прирежет сейчас Женьку, или придушит??

Находиться в бездействии было невыносимо, но он сдержал себя — не для того они всё это затеяли, чтобы вдвоём отбуцкать какого-то бомжа! Так что пусть Женька сам справляется!

И, — ура! — Женька смог вывернуться из цепких объятий Лерыча, поднялся, отпрыгнул — и вновь бросился в драку; но теперь уже не позволяя взять себя в захват. Улицу огласили крики:

— Сволочь! Падла! Ворюга!! Брось что взял! Гад!!! — это кричал Женька ясно различимым юношеским фальцетом. В этом в том числе и был замысел — пусть соседи и сам Эдичка поймут, что тут какой-то пацан прихватил что-то укравшего мужика — и вовсю идёт разборка! Именно — между мальчишкой и мужиком; то есть не опасно: оба заняты; — и интересно: и чем кончится, и из-за чего, собственно, сыр-бор?

— Ааа, каз-зёл! Петух топтаный! Пар-раша! — ругался самыми страшными зоновскими ругательствами Лерыч, отмахиваясь от мальчишки, — Сука! Ливер выпущу!!!

Драка очень быстро из «постановочной» переросла в полноценное побоище практически равных противников: Лерыч был старше и тяжелее, Женька шустрее и злее.

Бах! Трах! По улице раздавались звуки ударов, выкрики, матерщина, остервенелое сопение, топот, возня, — словом весь звуковой ряд остервенелой уличной драки.

Так прошла минута, ещё тридцать секунд. Владимир, лёжа на спине, пряча «аркебузу» сбоку себя, не сводил глаз с зелёной калитки. Но открылась калитка совсем не там, — скрипнула дверь в заборе дома наискосок-напротив, совсем недалеко от места схватки. Осторожно высунулся мужчина в наброшенной на плечи куртке, с чем-то явно стреляющим в руках. Владимир в очередной раз испугался: а ну как сейчас, не мудрствуя лукаво, возьмёт да пальнёт сейчас в дерущихся возле его забора?? Чёрт его знает, как у них тут заведено. Вряд ли тут участковый есть или ещё какой-нибудь орган власти…

— Пацан… что он украл?? — стараясь перекричать шум от драки, крикнул вышедший сосед.

Его не услышали; а если бы и услышали, то, конечно же, не разбежались бы отвечать — драка была в самом разгаре! С Лерыча слетел его импровизированный головной убор, размоталось и было сорвано полотенце с покалеченного уха. От боли и ярости он не помнил себя, и бросался на Женьку как бультерьер на кошку. Женька грамотно уклонялся и встречал его колкими ударами кулаков в грудину и, изредка, в нос, отчего Лерыч свирепел ещё больше, и уже орал в полный голос:

— Ууууубью, пас-куда, сука-блядь, жить не буду; кишки жрать будешь, петух, козёл; замочу!!

Женька тоже не отставал, вопя:

— Падла! Чухан ублюдочный! Кошак помойный!!! Быстро выложил что взял, хуй уродский; обезьяна мусорная!!!

Их вопли наверняка слышала вся улица, — через два дома из-за забора, надрываясь, лаяла собака, её лай подхватили барбосы в конце улицы.

Владимир ждал.

Во дворе за зелёным профильным забором, — самого дома из своего положения Владимир не видел, — мигнув, зажегся свет; и тут же вновь погас.

— Граждане, бля!! — вновь воззвал вышедший сосед напротив, — Что делите, нах? Кто чо украл, бля??

Кажется, его не слышали. Тогда у него в руках зажегся фонарик, осветив побоище.

Но вот, когда победа стала склоняться в сторону Женьки, — когда он, в очередной раз сбив Лерыча с ног, прыгая вокруг него ни то как боксёр, ни то как обезьяна, норовил пнуть того в грудь или в плечо, не забывая пронзительно вопить, обвиняя оппонента в неведомой краже, за зелёным забором щёлкнул засов.

Владимир замер. Только бы он вышел! Не ограничился бы тем, чтобы выглянуть…

Скрипнув, калитка приоткрылась; в щели кто-то показался, вглядываясь в происходящее на улице. В руках, как и ожидалось, что-то конкретно-военное, даже не ружьё, — что-то калашеобразное.

Человек высунул голову из-за двери, оттуда же высунулся ствол, — и, метнув взгляд влево-вправо от калитки, оглядевшись таким образом, воззрился в происходящее. Было непонятно, заметил ли он поодаль возле забора лежащего Владимира и не придал этому значения, приняв за мусор, или вообще не обратил на него внимания. Теперь он весь был сосредоточен на происходящем на той стороне улицы, поодаль; тем более что стоявший там недалеко мужчина отчётливо освещал происходящее фонариком. Калитка скрипнула, открываясь во всю ширь, и мужчина с автоматом шагнул на улицу…

— «Пора!» — решил Владимир, и резко сел, поднимая «аркебузу», вкладываясь, наводясь по стволу на вышедшего. Вот он шанс! — другого не будет! Он нажал на кривую железку, которая в стреляющей железяке заменяла спуск… Раздался сухой щелчок, шпингалет сорвался со взвода, и боёк ударил по капсюлю — или куда он должен был там ударить… выстрела не последовало.

* * *

Человек у калитки видимо заметил резкое движение сбоку, повернулся туда, к Владимиру; одновременно отпуская калитку и с похвальной быстротой вскидывая автомат…

Вновь взводить проклятую самоделку не было времени; и Владимир, чувствуя, что — вот оно, то самое мгновение, когда или должно случиться какое-то чудо, или следующим мигом будет полное безмолвие, боль и смерть, уже не сидя, а стоя на коленях, изо всех сил метнул свою неудачную «аркебузу» в противника, метнул как копьё, как биллиардный кий, стволом вперёд; и, чувствуя, что не успевает, что чужак сейчас нажмёт на спусковой крючок, тем не менее, вскочил, ринулся к нему…

И чудо случилось.

Чужак у калитки, уклоняясь от летящего в него «копья», обоими руками вскидывая свой автомат, поскользнулся, и, невнятно ругнувшись, со всего маха грохнулся на бок и спину. Выстрела не последовало. Ахнувшись всем телом о лёд, он, очевидно, себе что-то отбил, потому что тут же исторгнул ни то вой, ни то стон; но, тем не менее, быстро-быстро, уже лёжа на спине, постарался вскинуть автомат… Не успел. Ему не хватило той секунды, которая в таких обстоятельствах и отделяет жизнь от смерти, победу от поражения: Владимир в прыжке упал на него.

Это было и не падение, и не прыжок — чувствуя, что и сам он поскальзывается, он всем телом ринулся к нему, как кобра, напружинившись, резко выбрасывает зубастую пасть из клубка колец. Упал, больно ударившись коленями и локтём о лёд; но адреналин мощной волной смыл боль: Владимир вцепился в автомат, который чужак пытался лёжа направить в его сторону, и, попутно ударившись ртом, зубами, разбив губу о холодный металл оружия, крутанул его в сторону.

Удалось. Чужак забарахтался под ним, стараясь перехватить оружие, но мешал и Владимир, всем телом придавивший его к земле и вырывающий из рук автомат, и автоматный ремень у него на шее. Он что-то опять невнятно и испуганно пискнул; Владимир, крутанув оружие, окончательно вырвал его из ослабевших рук противника, и тут же плашмя, со всей силы, ударил его автоматом в лицо! Противник окончательно выпустил оружие из рук и откинулся. Владимир рванул автомат на себя, но мешал ремень…

В это время во дворе дома, за распахнутой калиткой, вспыхнул, казалось, ослепительный свет, — хотя это был всего лишь плафон с лампочкой над крыльцом. Хлопнула входная дверь дома, — кто-то поспешил к калитке.

Как это уже неоднократно было с Владимиром на соревнованиях по дзю-до, в такие экстремальные моменты внимание как бы удесятерялось: казалось бы весь ты сосредоточен только и исключительно на схватке, ты смотришь только на противника и улавливаешь только и исключительно его малейшие движения; — и, в то же время ты видишь и судью на татами; и первый ряд зрителей; и вон ту симпатичную второкурсницу в мини, которую специально позвал на соревнования, и из-за которой в том числе обязательно нужно победить; и сестру Эльку в пятом ряду, подпрыгивающую на скамейке от азарта; и тренера, который, судя по его телодвижениям, чуть ли не борется вместе с тобой; и чей-то выкрик «- Подсечку!!»; и другой выкрик «- Не давай ему захват!»; и даже понимаешь, кто это крикнул — Серёга из команды; — и всё это одновременно, всё совершенно не мешает друг другу; и всё, как файлы в компьютере, укладываются на своё место, оставляя сознание чистым и готовым к борьбе и победе.

Борясь с подмятым под себя противником, стараясь сорвать у него с шеи автоматный ремень, раз за разом ударяя его в лицо, он одновременно видел и тёмную фигуру, спешащую с ружьём от крыльца через дворик к калитке; и Женьку, наконец окончательно разделавшегося с бомжом.

Увлечённый схваткой с Лерычем Женька, собственно, не отвлекался на происходящее у зелёного забора, ожидая услышать выстрел Владимира; и лишь потом, бросив возню с Лерычем, бежать «на прорыв». Но выстрела всё не было и не было; и он, мельком кинув взгляд, вдруг увидел, что Владимир с кем-то ожесточённо борется, а во дворе дома зажегся свет, так, что полоса от него легла через открытую калитку на улицу и на ноги дерущихся.

Тогда, оттолкнув уже выдохшегося и что-то невнятно скулившего Лерыча, он кинулся к калитке в зелёном заборе, на бегу сунув руку под куртку и нащупывая тёплую рукоятку заткнутой за туго затянутый пояс штанов Беретты.

Он успел пробежать только несколько шагов, когда его кто-то схватил сзади за куртку. Женька оглянулся: это был Лерыч. Только что скуливший, уже совсем сломленный бомж, с какой-то радости вдруг решил, что его противник убегает, и чисто инстинктивно кинулся за Женькой следом, стремясь ухватить его и «наказать». Судя по всему, Лерыч, только что капитально избитый, у которого из носа во все стороны при каждом движении и выдохе брызгала кровь, совсем потерял чувство реальности, решив вдруг что он побеждает, и «преследует покидающего поле боя противника»!

Женька быстро и энергично вернул его к реальности: полуобернувшись лягнул его ботинком в пах и саданул локтём в и без того окровавленный нос.

Лерыч грохнулся навзничь. Женька, взводя Беретту, ринулся к калитке…

* * *

Владимир, так и не сумев сорвать запутавшийся ремень с шеи подмятого противника, тем не менее с мгновения на мгновение ожидая появления в проёме калитки вооружённого нового врага, сумел вывернуть автомат так, чтобы он смотрел стволом на калитку.

Тут же в освещённом проёме появилась тёмная фигура с ружьём, стала поднимать ствол…

Противник был буквально в трёх шагах, и высвечивался чётко, как вырезанная из картона фигурка-силуэт.

Двинув большим пальцем правой руки, Владимир обнаружил, что предохранитель сдвинут в положение «огонь», незнакомец просто не успел и не сумел нажать на спуск. Передёргивать затвор не было времени; да он и наверняка считал, был уверен, что патрон в стволе — нельзя же быть таким дебилом, чтобы выйти посмотреть на ночную драку с оружием, в котором не дослан патрон! Направив ствол на тёмную фигуру, Владимир из совершенно неудобного положения, не только не вкладываясь, а, по сути, держа оружие в почти вытянутых руках, стремясь опередить врага, нажал на спуск.

Выстрел. Вспышка. Совсем нехарактерные для АК; но и чёрт с ним, главное, что с такого расстояния промахнуться невозможно. Фигура отчётливо вздрагивает и выпускает из рук ружьё, — и тут же чуть поодаль гремит ещё один выстрел: подбегающий Женька стреляет тоже; и тоже попадает.

Наискосок через улицу вышедший посмотреть на драку сосед ахает и скрывается за своим забором; торопливо скрежещет засов запираемой калитки.

Фигура, уронив ружьё, валится назад. Теперь не терять времени!

Уперевшись коленом в грудь противнику, Владимир всё-таки срывает у него с шеи ремень автомата, кажется, едва не оторвав ему голову. Женька, перепрыгнув через ноги лежащего, отталкивает падающего, и врывается в освещённый двор, держа пистолет наизготовку. Владимир наотмашь бьёт лежащего прикладом в голову; жёстко; и спешит за Женькой, готовый прикрыть его огнём.

Вот он — двор. Светло только перед крыльцом: освещает плафон над дверью, и полоска света, падающая через саму приоткрытую дверь в дом. Дальше, во дворе, видны зады двух или больше легковых машин, — Лерыч же говорил, что у Дырявого Гелендваген?? Кто-то ещё, — друзья, гости??

Почти плечом к плечу, Женька чуть впереди, они вместе врываются в дом.

Большое помещение, типа «холл» или прихожая — хорошо освещена, справа — вход в комнату, где видны шкафы, стоит обувь, скорее всего — гардеробная. Из холла проход влево, проход вправо; прямо — большие распашные двери, открытые — за ними видно биллиардный стол. И никого. Владимир заглядывает туда — да, никого! Секунды на размышление, и:

— Джонни, ищем кто здесь ещё есть! Быстро, за мной, не разбредаемся! Я — впереди; ты — прикрываешь спину! Пошли! — и двинулся по коридорчику направо. Хорошо, что везде свет горит! С улицы не видно — ставни, а внутри светло. Кто-то же ещё должен здесь быть кроме этих двоих, не одни же они тут были! Сейчас нужно их как можно быстрее обнаружить, пока они не опомнились от внезапного нападения, и не решили, как оказывать сопротивление, — например, не забаррикадировались в какой-нибудь комнате.

Женька молодец: понял с полуслова, пристроился сзади, держа наизготовку Беретту двумя руками, страхует с тыла. Двинулись!

НЕОЖИДАННАЯ НАХОДКА

Коридорчик пустой. Направо. Туалет, так. Пустой. Дальше по коридору. Сбоку дверь. Толкнул — заперта. Это напрягло. Тем более, что замок-дверная ручка такой, что снаружи ключом не закрывается, — эдакая металлическая шишка. То есть заперли не снаружи, — а как, изнутри кто-то заперся??

Ещё подёргал. Внутри не то что шорох, но как-то обострёнными чувствами ощущается движение. Опасность? Но почему не оказывают сопротивление; почему просто заперлись? — собираются отстреливаться изнутри?

Секунды размышления. Сзади, оглядываясь, нетерпеливо сопит Женька. Справа в по коридору, почти напротив этой, запертой двери, ещё одна дверь — но узкая, какие не делают в жилых помещениях; и даже чуть приоткрытая. Владимир толкнул дверь ногой, отпрянул — дверь приоткрылась. Щёлкнул выключателем рядом, — вот, кстати, тоже показатель, что помещение нежилое, заглянул — так и есть: вёдра, швабры; небольшой шкаф, в нём коробки со стиральным порошком и пачки мыла пирамидкой; ещё какие-то в основном пластиковые бутыли и банки — кладовка.

Так… Надо бы комнату эту проверить… Нельзя идти на второй этаж, оставляя у себя в тылу, возможно, врага. Но дверь не похожа на ту, которую можно выбить плечом или ногой, — приличная такая дверь, хоть и филёнчатая. А в кладовке ни лома, ни топора — наверное всё в сарае, во дворе. А, у меня же есть автомат! Кстати, что за автомат? Поначалу даже и не глянул. Но виду — классический АКМ, с деревянным ложем и прикладом, но какой-то толстый ствол…Ладно, стреляет и ладно, потом разберёмся…

Пока он размышлял что делать, послышались тихие шаги и дыхание с одышкой, рядом, в конце коридора, где он уходил в сторону — вправо, скорее всего на лестницу на второй этаж. Приложился, приготовился к стрельбе. Осторожные, но грузные шаги, сопение. Кто-то спускается по лестнице. Спустился, но в коридор не выходит. Не появляясь из-за угла как-то неуверенно спрашивает:

— Эдик?.. Ты это? … Что там за стрельба, почему не идёшь?..

Голос мужской. Тихо-тихо, приставным шагом, Владимир стал приближаться к углу, готовясь стрелять при любой опасности. Повернул голову в сторону, шепнул:

— Жень, постереги комнату…

Вроде бы и одними губами шепнул, но тот, за углом, видимо настороженно-испуганным слухом что-то уловил; скорее просто — что в доме чужие; издал какой-то сдавленный писк, и, спотыкаясь, судя по звукам, ломанулся вверх по лестнице, откуда только что спустился.

Броситься вдогонку и настичь убегавшего очень хотелось; но напрягала запертая изнутри дверь. Владимир метнулся в кладовку, мгновенно ещё раз осмотрелся. Вот! Бросил ремень автомата себе на шею; подхватил тумбочку — ого, тяжёлая! — выволок её в коридор, уже не стараясь действовать бесшумно, бросил на пол, — из открытой дверцы выкатились рулоны туалетной бумаги и выпал пятилитровый баллон с какой-то мутной жидкостью. Захватил из кладовой швабру, ту, которая была с деревянной ручкой, и подпёр её дверь, уперев в тумбочку и под дверную ручку.

Нормально! Теперь — вверх!

Они настигли этого сопевшего беглеца в одной из комнат второго этажа. Больше никого не было, хотя тщательно осматривать все комнаты второго этаже времени не было. Просто сразу обратили внимание на приоткрытую дверь, из-за которой пробивался свет; и раздавалось какое-то испуганно-сосредоточенное сопение-повизгивание.

Распахнув дверь, Владимир ворвался в комнату и сразу сместился в сторону, присел, готовый, что в него будут стрелять.

Не стреляли. В большой комнате, по обстановке представляющей из себя что-то среднее между гостиной и диванной: с диванами по стенам и большим столом посредине, накрытым как для ужина, толстый мужчина, сопя, натягивал брюки на голые жирные ляжки, даже не сняв роскошный белый махровый халат с золотыми кистями на болтающемся пояске, в котором он напоминал какого-то неопрятно-толстого белого медведя. Увидел их: Владимира с автоматом и заскочившего вслед за ним Женьку с пистолетом, охнул, и, бросив так и не застёгнутые брюки, шустро присел за стол. Спрятался!

Владимир бегло окинул взглядом комнату: полосатые обои «с отблеском», картины в «золотых» рамах; большущий жидкокристаллический или плазменный Панасоник на стене; музыкальный центр с колонками, ещё две двери, закрытых. И никого кроме этого толстого сопящего мужика.

Быстро сместился в сторону, готовясь гаркнуть ему что-нибудь жёстко-командное, вроде «- Встать, руки за голову!!», но вместо этого закашлялся: напрячь голосовые связки, замёрзшие на улице, не удалось.

А вот скрывшийся за столом, присев, толстый субъект, проявил себя: внезапно вынырнув из-за столешницы, он вскинул руку с пистолетом! Грохнул выстрел; он целил во Владимира; но он сместился в сторону и, почти не целясь, выстрелил в него два раза. Первый выстрел снёс что-то из посуды на столе, второй точно попал в толстяка. Тут же раздался и выстрел Женьки. Субъект в халате, взмахнув рукавами халата, как будто собирался взлететь, обрушился на пол.

Обежав стол, едва не споткнувшись о стул, полувыдвинутый из-за стола, Владимир увидел упавшего: он больше не представлял опасности. Толстый дядька, на вид лет пятидесяти, лежал на спине, на скомкавшемся халате, и над ним вздымалось его немалое голое пузо, поросшее редкой шерстью. Штаны он так и не успел застегнуть, и из-под расстёгнутых брюк виднелись лиловые трусы. Пуля Владимира попала ему в жирную грудь чуть выше левого соска, и Владимир мельком удивился, насколько нехарактерным для пули от АКМ было пулевое отверстие: большое, рваное. Не то чтобы он много повидал пулевых ранений, но всё же, всё же — на тех чурках, что он пострелял из автомата возле церкви, пулевые отверстия выглядели иначе. Впрочем, там и калибр был другой — 5.45; может быть из-за этого. Женька же попал ему в левое плечо; и теперь мужик быстро подплывал кровью, которая напитывала его роскошный белый махровый халат.

— Чо замер, Американец, мочи его! — Женька был сама деловизна. Нагнулся и вот уже выпрямился, держа в левой руке пистолет толстяка.

Ишь ты! — «мочи»! В смысле — «добей!» Интересно, как это — добить раненого, — укладывается в замысловатую систему Женькиных пацанячьих моральных правил. Белого вот тогда добить не дал, а этого — «Мочи!»

Толстяк открыл мучительно зажмуренные глаза, мутно взглянул на них, и торопливо вытолкнул через толстые лиловые губы:

— Скорей!.. Врача!.. Звонить! Абраму Моисеичу! Скорей!..

— Че-гооо?.. — Женька не расслышал.

— Звонить!.. скорей!! Радио в машине! Пусть едет. Кровь же, кровь — течёт! Аааххх… да помогите же! — и зашарил обоими руками по груди, размазывая и без того заливавшую её кровь.

— Ща — позвоним! — заверил Женька, и, отступив, выстрелил ему из поднятого пистолета в голову, с левой руки. Голова толстяка дёрнулась, пуля попала ему под правый глаз, оставив чёрную дырку в щеке, и выбив глаз из глазницы. Тело толстяка затряслось, мелко-мелко; бросив окровавленные руки в стороны, как будто собираясь оттолкнуться от пола и встать, он задрожал; и выбитый из глазницы глаз ещё больше выпучился, свернувшись зрачком в сторону. Агония.

— Быстро-быстро-быстро! — нужно было, не теряя времени, осмотреть другие комнаты. Перепрыгнув через тело, Владимир распахнул одну дверь: ванная комната. Хорошая, большая, с угловой ванной в углу, судя по разного рода переключателям — джакузи; унитаз, бидэ, душевая, несколько махровых халатов на вешалках — полный фарш уровня хорошего отеля. Другая дверь — спальня. Спальня с претензиями: большущая кровать под балдахином, который в наших широтах только для выпендрёжа; пузатые пуфики, подушечки; встроенный шкаф с зеркальными дверцами во всю стену напротив роскошного ложа. Явно, чёрт побери, «ложе любви» — что подчёркивают и картины на стенах с недвусмысленными сюжетами. И никого.

— Дальше, Джонни, дальше! Весь дом нужно осмотреть!

Женька полностью согласен; сунув свою Беретту за пояс, с трофейным пистолетом в руках, готов ассистировать Владимиру в дальнейшем шмоне.

Они бегло осмотрели весь дом. Больше никого не было. Никого. Нет, они конечно, не открывали шкафы и не перетряхивали кладовые, но чисто по ощущениям, — во всяком случае от них никто не убегал, и никто в них больше не стрелял. Получается, в доме было трое мужчин: те двое, что успокоили возле входа, и этот толстяк наверху. И ещё запертая комната на первом этаже. И ещё какие-то двери, наверное, ведущие в подсобные помещения, на первом же этаже, в которые они не заглядывали.

Те двое… Чччёрт, у второго же ружьё в руках было! — которого он, Владимир, свалил выстрелом в грудь; и Женька ещё