S. M. Solovyov about N. M. Karamzin

Abstract:

In this article the author takes in consideration the analysis of «History of Russian State» by N.M. Karamzin that was made by S.M. Solovyov. He compared the text of Karamzin creation with the texts of his predecessors and with the texts of historical sources for estimating the accuracy

of his conclusions and characteristics. In his workSolovyov formulated his own principles of investigating of historical sources and reconstruction of historical past.

 

Keywords:

S.M.Solovyov, N.M. Karamzin, historical sources, Russian history, analysis of text

 

 

 

Среди трудов, оказавших влияния и на Соловьёва и на всю отечественную науку первое место занимало фундамен- тальное произведение Н.М. Карамзина

«История государства Российского». На него равнялись последователи, его кри- тиковали современники и потомки. Но обойти молчанием эту работу не мог ни- кто. Естественно, что Соловьёв, задумы- вая и начиная труд «История России с древнейших времён», должен был опре- делить собственное отношение к  этому

произведению, знакомому ему с детства. Но теперь, при создании своей концепции и своей грандиозной реконструкции кар- тины отечественного прошлого он дол- жен был посмотреть на труд Карамзина другими глазами, осмыслить его  заново.

«Карамзин ударял на чувства», — призна- вался историк, вспоминая свои детские и, быть может, уже не совсем детские впечатления. Наступила пора отойти от эмоционального восприятия этой рабо- ты и понять на новом, профессиональном

 

уровне, в чём её ценность и что именно в ней уже устарело.

26 октября 1848 г. Соловьёв писал из- дателю журнала «Отечественные запи- ски» А.А. Краевскому: «Что же касается до Карамзина, то я уже начал его разбор: это будет большой ряд статей, книжек на семь, если не больше: извините, [сказать] тут трудно; надо бы сделать что-нибудь порядочное, ибо до сих пор мы не име- ем ещё разбора «Истории государства Российского»; разбирали введение, писа- ли панегирик — и только!» (ОР РНБ: 1). Соловьёв лишь в прошлом, 1847, г. защи- тил докторскую диссертацию. В лекци- онном курсе по отечественной истории он старался дать новое, современное по- нимание прошлого. Это наталкивало на переосмысление историографического наследия, в частности и главным образом, труда Карамзина.

Соловьёв ошибался в том, что о тру- де Карамзина были созданы только па- негирики. Как убедительно показал В.П. Козлов, уже первые тома «Истории госу- дарства Российского» вызвали не только положительные, но и критические отзы- вы, и традиция критической оценки ра- боты официального историографа по- лучила развитие в дальнейшем (Козлов). Одним из первых профессиональный анализ «Истории «Карамзина дал в своё время Н.С. Арцыбашев. Он опублико- вал серию статей, посвящённых ана- лизу труда Карамзина. «Выступление Арцыбашева затрагивало широкий круг далеко не равнозначных вопросов, на- чиная от оформления труда Карамзина и кончая проблемами теории историческо- го познания», — заметил В.П. Козлов по поводу статей Арцыбашева, в которых

тот дал постраничный анализ первого тома работы Карамзина (Козлов: 102). Арцыбашев же использовал тот приём, которым впоследствии воспользовался Соловьёв: «Он демонстративно проводит сопоставление текста «Истории» с по- ложенными в его основу источниками» (Козлов: 103, 104). При этом историк, так же как Соловьёв впоследствии, указы- вал на сочинённые Карамзиным подроб- ности — «о стойкости и мужественной внешности славян, о народе, устрашён- ном злодеяниями князя Олега, о крови Аскольда и Дира на «пятне» Олега, об

«удивлении», с которым греки смотре- ли на князя Святослава» (Козлов: 103).В дальнейшем бездоказательность некото- рых высказываний Карамзина не раз ста- новилась мишенью для критики, как и его излишнее доверие к ряду источников (за- пискам иностранцев о России, «Истории» князя Курбского). Прослеживая развитие полемики, вызванной трудом Карамзина, В.П. Козлов заметил, что в ней с течени- ем времени «всё более и более набира- ют силу попытки оценить достоинства и недостатки «Истории» как научного исторического сочинения» (Козлов: 122). Подготавливаемая работа Соловьёва впи- сывалась в эту тенденцию.

Шло время. Разбор «Истории» Карамзина Соловьёвым затягивался. Уже в молодые годы историк имел обыкнове- ние заниматься сразу несколькими работа- ми, переходя от одной к другой. Краевский же ожидал от него обещанного. «Вы спра- шиваете меня о Карамзине, — писал ему Соловьев 15 февраля 1853 г., — но печаль- ные развалины моего «Города в XVII в.» произвели на меня такое впечатление, что я до сих пор не могу ещё опомниться».

 

Дубровский Александр Михайлович

 

По статье Соловьёва о русском городе прошёлся «красный карандаш» цензора и опубликованный текст привёл автора в угнетённое состояние. «После приключе- ния с «Городом» я могу доставить статью о Карамзине только с тем условием, чтобы корректура с красным карандашом была доставлена мне, и чтоб я имел право вос- препятствовать напечатанию статьи, или же она явится в том же виде, как «Город», сами посудите, какая приятность подпи- сывать своё имя под такими статьями» (ОР РНБ: 6-6 об.).Соловьёв писал Краевскому, что его работа «во всяком случае, не мо- жет быть до доставлена раньше осени» (ОР РНБ: 6 об.).

Соловьёв занялся анализом «Истории» Карамзина, когда он ещё только присту- пал к созданию своей «Истории России». Его сочинение о Карамзине, будь оно за- вершено в короткий срок, могло бы стать историографическим введением к основ- ному труду. Но затянувшаяся работа при- вела к тому, что его труд о научном твор- честве Карамзина создавался параллель- но с его собственной «Историей России» и получил иное назначение.

В глазах власти труд Карамзина был призван стать воплощением официально- го воззрения на отечественное  прошлое.

«Карамзину дан был титул историографа вовсе не в том смысле, в каком он упо- требляется на Западе, но дан был для то- го, чтоб написанию и древней русской истории дать значение труда государ- ственного», — писал Соловьёв, хорошо осознавая характер сочинения Карамзина (Соловьёв 1983: 328). Так и получи- лось. Посвящение «Истории государства Российского» царю, неоднократные пе- реиздания, широкая распространённость

в учебных заведениях внедряли в обще- ственное сознание поколений именно та- кую мысль: эта «История» — труд офици- альный, государственный, дозволенный для всеобщего изучения, вершина исто- рического познания.

Во время защиты первой диссерта- ции Соловьёвым декан С.П. Шевырёв выразил типичную точку зрения при- мерно в таких словах (по воспоминани- ям Соловьёва): «Зачем я не упомянул о Карамзине, ибо сей великий историк… усеял свою историю плодотворными мыслями, которые нам стоит только под- бирать и развивать» (Соловьёв 1983: 293). Когда же Соловьёв начал выпускать свою

«Историю», на него «ополчился легион с тем, чтобы стереть с лица земли дерзкого профессоришку, осмелившегося стать на высоту Карамзина» (Соловьёв 1983: 328). Новый труд по истории России «мог отда- лить «Историю государства Российского» на второй план не по значению его в исто- рии русской литературы, а для настоящих потребностей публики, и этого опасения уже было очень достаточно для жрецов Карамзина» (Соловьёв 1983: 329).

В этой обстановке Соловьёв должен был дать объективный анализ труду сво- его великого предшественника. Его соб- ственное положение как автора создавае- мого большого произведения по истории России было сложным в силу описанных обстоятельств. Нужно было соблюдать осторожность в оценках, критиковать с предельной доказательностью. Поэтому в своей работе Соловьёв нередко воздержи- вался от оценок и предоставлял возмож- ность читателю самому делать выводы о степени достоверности и точности ре- конструкции Карамзиным того или иного

 

эпизода из отечественного прошлого. Он представлял читателю отрывки из источ- ников и рядом помещал фрагменты из текста Карамзина. Так он показывал то, что было явно присочинено историогра- фом и не находило опоры в источниках.

Осторожность Соловьёва объяснялась и другими обстоятельствами. В 1849 г. недо- брожелательно настроенный к Соловьёву ректор Московского университета Перевощиков сказал декану Шевырёву, что во время публичных лекций по рус- ской истории Соловьёв, как передавал слова ректора в мемуарах сам историк,

«бранил всех писателей, бывших до меня, и таким образом старался будто бы пока- зать, что до меня не было сделано ничего по русской истории» (Соловьёв 1983:316). Нужно было, отдавая должное пред- шественнику, показать, что «История» Карамзина устарела, что обнаружены и накоплены неизвестные ему                                            источники, что появился гораздо более строгий  под-

ход к их использованию.

В 1853 г. в «Отечественных записках» была опубликована первая статья, и да- лее с перерывами сочинение молодого историка выходило в свет до 1856 г. под названием «Н.М. Карамзин и его лите- ратурная деятельность: История госу- дарства Российского» (Указатель: 38). В собрании сочинений Соловьёва его рабо- та заняла 142 страницы. По объёму это монография — целая книга о творчестве Карамзина.

К 1853 г. уже вовсю развернулась ра- бота Соловьёва над его основным тру- дом — в этом году вышел уже третий том «Истории России», а пока работа о Карамзине издавалась частями, выходи- ли новые тома вплоть до шестого, в ко-

тором было освещено правление Ивана Грозного. Таким образом, параллельно с анализом труда Карамзина Соловьёв со- брал и осмыслилвесь тот материал, с кото- рым работал Карамзин, смог определить ценность выводов своего предшествен- ника, приёмов его работы. Рассматривая наследие Карамзина, Соловьёв формули- ровал и собственные научные позиции, что придаёт дополнительный, так сказать биографический, интерес к его обшир- ной статье.

«Одна из целей нашего настоящего ис- следования — рассмотреть «Историю го- сударства Российского» в связи с предше- ствовавшими явлениями русской истори- ческой литературы», — писал Соловьёв (Соловьёв XVI: 79). Он исследовалпроиз- ведение Карамзина в ряду сочинений по отечественной истории, начиная с трудов, созданных в XVII в.Сравнивая«Исто- рию» Карамзина с «Историей»Татищева, Соловьёв в начале своей работы подчёр- кивал различия между двумя историками, их восприятием деятельности героев про- шлого. Ему представлялся односторон- ностью рационализм Татищева и ближе Соловьёву был Карамзин, который «по- стоянно даёт место сердцу», «оценяет поступки исторических деятелей преиму- щественно с нравственной, так сказать, сердечной точки зрения» (Соловьёв XVI: 50, 51). Соловьёву при всём его внимании к системам социальных отношений бы- ло свойственно и внимание к живым лю- дям — деятелям истории. Не формулируя своей позиции, он на практике стремился сочетать оба аспекта при реконструкции отечественного прошлого.

«Взгляд на древнюю русскую исто- рию», по справедливой мысли Соловьёва,

 

Дубровский Александр Михайлович

 

проявляется в периодах, на которые исто- рик делит прошлое изучаемой страны. Действительно, нужно признать, что из всех элементов научной концепции, ко- торые в настоящее время разработаны и известны, периодизация отражает в себе в той или иной мере понимание сущно- сти, основы исторического процесса, его движущих сил и особенностей. Историк остановил своё внимание на том разде- лении отечественного прошлого, которое дал Карамзин, — история древняя, сред- няя, новая — и подробно рассмотрел те возражения,                 которые               выдвигались оп- понентами             Карамзина,     «позднейшими писателями» по поводу этой периоди- зации.Соловьёв не называл оппонентов Карамзина по именам. Он предпочёл обобщённое определение «возражатели». Задача историка, по мысли Соловьёва,

«следить за сохранением и развитием ос- новных русских начал» (Соловьёв XVI: 57), за «общим ходом событий» (Соловьёв XVI: 58). На первом плане в его рассказе

«должнонаходиться только одно главное, господствующее явление (он называл его

«источником событий»), иначе нарушит- ся единство» (Соловьёв XVI: 58). По его мысли, господствующее явление опреде- ляет содержание того или иного истори- ческого периода. Так уделы определяли тот период, который Карамзин назвал удельным («средняя история»). «Все другие явления, как бы они важны ни бы- ли, должны рассматриваться по степени их влияния сперва на господствующее яв- ление, а потом на все другие; тогда только сохранятся научные единство, порядок и ясность» (Соловьёв XVI: 59). Таким об- разом, Соловьёв отвёл предложения уде- лить большее внимание внешним влия-

ниям на жизнь Руси — норманнам, мон- голам, к чему был склонен его учитель и последователь Карамзина М.П. Погодин. С этой позиции Соловьёв подробно ана- лизировал идеи критиков своего велико- го предшественника. В итоге он заявил:

«Мы не можем не признать правильно- сти деления русской истории на древнюю и новую и не можем не признать XVII и отчасти XVI века переходным временем. Следовательно, Карамзин имел полное право принять древнюю, среднюю и но- вую русскую историю» (Соловьёв XVI: 60). На этом заканчивалась первая часть работы Соловьёва, носившая в большой степени вводный характер.

Вторая часть начиналась с того, что Соловьёв обратил внимание на обозре- ние источников по отечественной исто- рии, которое дал Карамзин. Он показал, как в живых образах и кратких характе- ристиках этот официальный историограф обобщил работу своих предшественников и очень верно понял ценность достав- шихся ему материалов. Соловьёв пока- зал, что Карамзин в использовании лето- писей избежал ошибок, которые сделали историки, работавшие в XVIII в. В целом страницы, посвящённые Карамзину как источниковеду, показывали читателю, что великий предшественник Соловьёва хорошо справился с использованием ле- тописей. У Соловьёва не было никаких замечаний общего характера на этот счёт, позже в тексте замечания появились, но в них содержались возражения по частным поводам, по отдельным темам в повество- вании Карамзина.

Оценив периодизацию истории России в труде Карамзина и его обзор источников, далее Соловьёв начал обозрение содержа-

 

ния «Истории государства Российского». Вторая часть его работы была посвяще- на содержанию первого тома «Истории» Карамзина.

По поводу освещения жизни древ- них народов, обитавших на территории России, Соловьёв отметил у Карамзина

«лёгкость рассказа, выбор подробно- стей», что делало его «Историю» «удоб- ной для чтения». Как видно из этого вы- сказывания, Соловьёв считал нужным уделять внимание элементу популяриза- ции, способу преподнесения материала и размышлений над ним.

Соловьёв подчеркнул «здравый смысл», с которым Карамзин «обошёл безрезультатные толки о происхождении народов и народных имён» (Соловьёв XVI: 63). Здесь заметны те принципы, ко- торым следовал и сам Соловьёв: стрем- ление к ясности изложения, уход от не- плодотворных дискуссий. Историк лишь мимоходом сказал об устарелости неко- торых представлений о древних народах Карамзина и науки его времени.

Что  касается  описания  славян  в

«Истории государства Российского», то Соловьёв указал на то, что «нравствен- ные качества славянского племени пред- ставлены преимущественно со светлой стороны; не умолчено и о пороках, но вслед за тем приводятся и оправдания» (Соловьёв XVI: 66). По сути Соловьёв деликатно отметил тенденциозность го- сударственного историографа. Сам он в своей «Истории», как и Карамзин,писал, что нравы и обычаи славян «условли- ваются преимущественно тогдашним народным бытом их». Но, в противопо- ложность Карамзину, говорил о том, что доброта славян «не исключала,  впрочем,

свирепости и жестокости в известных случаях» (Соловьёв XVI: 96). И позже Соловьёв не стеснялся говорить о низком уровне нравственности народа в ту или иную эпоху, объясняя именно ею различ- ные события, например, Смуту.

В дальнейшем, продвигаясь по тексту

«Истории» Карамзина, Соловьёв сопо- ставлял его творчество с произведениями иных историков предшествовавшего сто- летия. Каждый раз он останавливался на том новом, что дал Карамзин, на отличии его соображений и представлений от то- го, что было сказано в науке ранее. Порой он просто пересказывал написанное Карамзиным, не давая при этом никакой оценки или указывал, к какому предше- ствовавшему историческому труду близка

«История» Карамзина.Так, история кня- жения Игоря в освещении Карамзина вы- звала следующее замечание: «Между этою главою в I томе «Истории государства Российского» и «Истории Российской» князя Щербатова мало разницы (исклю- чая, разумеется, слога)» или в другом слу- чае: «Восьмая глава, содержащая в себе рассказ об усобицах между сыновьями Святослава, не представляет замечатель- ных особенностей против шестой главы второй книги Щербатова, имеющей то же содержание» (Соловьёв XVI: 70, 71). Поэтому здесь важнее отмечать не пере- сказ текста Карамзина, а то, что Соловьёв обнаруживал в произведении этого исто- рика как нечто оригинальное или, наобо- рот, уже устаревшее к его времени.

Подойдя к событию призвания варягов, Соловьёв справедливо заметил то, что историки, работавшие в XVIII в., припи- сали этому событию собственные сооб- ражения, не имевшие надёжной опоры

 

Дубровский Александр Михайлович

 

в летописи. Представления Карамзина оказались «гораздо ближе к делу, гораздо удовлетворительнее, чем мнение предше- ствовавших писателей». Те говорили о главной роли варягов в охране границ, а Карамзин о значении призванных варягов в сохранении внутреннего порядка.

В том случае, если Карамзин был не- прав по сути (в сравнении религии славян и варягов), Соловьёв отмечал его приори- тет в постановке вопроса: «Он обратил внимание на отношение религии двух на- родов, чего не делали писатели предше- ствовавшие» (Соловьёв XVI: 68).

При освещении деятельности князя Олега в «Истории» Карамзина Соловьёв указал на «мерило для оценки лиц и со- бытий», применяемое Карамзиным. Это

«простота, свойственная нравам IX века»,

«самое общее варварство сих времён» (Соловьёв XVI: 69). То есть Карамзин подходил к оценке изучаемого явления не с мерками своего времени, а с критерия- ми, свойственными изучаемой эпохе. Это тоже было близко Соловьёву.

По его словам, «большое различие от Щербатова и других предшествующих писателей» имела созданная Карамзиным картина деятельности Ольги. В отличие от тех, кто вписывал в свои труды предания об Ольге без критического анализа, Карамзин, не веря в правдивость этих преданий, вста- вил их в свой труд как памятники, отразив- шие «обычаи и дух времени». То есть и в этом случае Карамзин как источниковед и как историк был на высоте.

При переходе к освещению Карамзиным времени Владимира Святославича Соловьёв увидел, что «это княжение… даёт впервые видеть порядок, которому Карамзин подобно предшествовавшим

писателям, будет следовать при распреде- лении событий. Это порядок летописный, хронологический; события следуют друг за другом, как в летописи, а не совоку- пляются по однородности своей, по вну- тренней связи между ними» (Соловьёв XVI: 71). Соловьёв смог подметить, что Карамзин чувствовал недостаток такого изложения у летописца, эту бессвязность, что, по мнению Соловьёва, не могло не тяготить Карамзина с его художествен- ным даром. Поэтому Карамзин отрывоч- ность летописных известий старался сде- лать незаметной для читателя  его труда,

«и для этого употребляет искусные внеш- ние переходы между событиями, следу- ющими в летописи друг за другом толь- ко по порядку лет» (Соловьёв XVI: 71). Рассказ о событиях, связанных с креще- нием Руси, у Карамзина, как и в летопи- си, перебивался иными известиями — о покорении славянских племён, об оборо- нительных войнах против степняков, о некоторых внутренних распоряжениях… С точки зрения Соловьёва, эти сообще- ния должны быть разделены на несколь- ко отдельных групп. Но у Карамзина они расположены в хронологическом поряд- ке. В другом случае — в записях о пирах Владимира и войнах с печенегами — свя- заны «два известия, не имеющие отно- шения друг к другу» (Соловьёв XVI: 73). Видно, что такая группировка материала при реконструкции отечественного про- шлого для Соловьёва была неприемлема. Он уже пришёл к выводу о необходимо- сти группировать материал, исходя из те- матического принципа («однородности»,

«внутренней связи»), что позволяло про- следить движение разных линий обще- ственного развития.

 

Первый том сочинения Карамзина за- вершался описанием состояния Руси от Рюрика до смерти Владимира. В своё время Щербатов, впервые употребивший этот приём при освещении отечественной истории, завершил своё обозрение, охва- тив более широкий период, и довёл его до смерти Юрия Долгорукого. Этот обзор у Карамзина, отметил Соловьёв, «очень любопытен, потому что в нём, хотя крат- ко, указано на все важнейшие обществен- ные отношения». Традицию Щербатова- Карамзина развивал далее Соловьёв, су- щественно дополняя каждый такой отдел в своём фундаментальном труде.

Обозревая этот очерк в работе Карамзина, Соловьёв соглашался с тем, что в самом начале была «представле- на огромность Русской государствен- ной области». Однако, по его мнению, далее следовало указать на «причины столь быстрого распространение госу- дарственной области и следствия такой громадности её для будущего» (Соловьёв XVI: 73). Если эта часть работы писа- лась в 1848 г., то можно сказать, что здесь Соловьёв намечал программу движения собственной мысли и изложения матери- ала. Наблюдения Карамзина были как бы стартовыми площадками для его мысли, он уже знал, куда двигаться дальше — к осмыслению борьбы «с кочевыми азиат- скими народами и с казаками», редкости населения в Восточной Европе, особен- ностям народного характера, к объяс- нению закономерности образования об- ширного государства на столь обширном пространстве Восточной Европы.

Оценивая освещение внутренних по- рядков древнерусского общества Карам- зиным, Соловьёв заявил: «По нашему

мнению, во всей главе дано слишком много значения норманнскому элементу, который совершенно отделён от тузем- ного. …Начальный период русской исто- рии является уж здесь варяжским, хотя ещё и не назван так» (Соловьёв XVI: 73). Соловьёв был против такого назва- ния («Норманнский период»), который с полной отчётливостью был представлен у М.П. Погодина, резко разделявшего эту историческую полосу от другой —

«Монгольской». Тут было и преувеличе- ние роли внешних условий в развитии древнерусского общества и разрыв между двумя периодами отечественной истории, в то время как Соловьёв с полным осно- ванием считал, что нужно отыскивать непрерывность, преемственность в раз- витии.

Высоко оценивая сделанное Карамзи- ным, Соловьёв заключал свой об- зор последней главы первого тома его

«Истории» словами: «Мы должны заме- тить, что вся эта глава как первый опыт многостороннего обзора новорождённого русского общества имеет важное значе- ние в нашей исторической литературе» (Соловьёв XVI: 74).

Второй том произведения Карамзина начинался с описания борьбы между сы- новьями Владимира, с убийства Бориса и Глеба Святополком Окаянным. Соловьёв подчеркнул, что эти события произвели сильное впечатление на нравственное чувство историка» «это сильное впечатле- ние определило характер повествования последнего». Здесь Карамзин «высказал- ся вполне как человек и как повествова- тель; вот почему этот рассказ так важен для нас»(Соловьёв XVI: 74, 75). То есть для Карамзина, как и для летописца, нрав-

 

Дубровский Александр Михайлович

 

ственная оценка имел первостепенное значение, на что Соловьёв не только ука- зывал и не раз, но и сам разделял такую позицию.

Почему-то неожиданно кратко, скупо Соловьёв помянул, как во второй главе рассматриваемого тома Карамзин ска- зал о «происхождении так называемой удельной системы». Как и Щербатов, Карамзин увидел исток этой системы в решении князя Ярослава Мудрого разде- лить страну между сыновьями. Соловьёв зафиксировал этот ход мысли, но не стал ни оспаривать его, ни оценивать. Ниже, через несколько десятков строк, он вы- сказался о новом периоде отечественной истории, и, как увидим, его взгляд на этот период был гораздо более глубоким, чем у Карамзина.

«Карамзин… не признал связи между Россиею до Ярослава и Россиею после него», — отметил Соловьёв. Его вели- кий предшественник как бы разрубал эту связь, видел в последующем периоде толь- ко «слабость и разрушение» (Соловьёв XVI: 76-77).

Зато в оценке Русской Правды, вы- сказанной Карамзиным, видно, «какие успехи сделала русская наука в конце XVIII и начале XIX века»; между его воззрениями на этот памятник и взгля- дами Щербатова «огромная разница». Щербатов пересказал Правду, Карамзин увидел в ней «верное зеркало тогдашне- го гражданского состояния России». Он считал, что Правда — порождение варяж- ского влияния. Соловьёв отметил после- довательность Карамзина в воззрениях на роль норманнов, но не стал спорить с ним. Видимо с его точки зрения главное было в другом: Карамзин верно усмотрел

в содержании Правды оформление важ- ных устоев общества: личной безопас- ности, охраны собственности, судебных порядков, права наследования(Соловьёв XVI: 75). Соловьёв отметил также, что Карамзин увидел в Правде «гражданские степени в древней России», то есть, вы- ражаясь языком нашего времени, соци- альную структуру.

Как бы продолжая мысль об удельных порядках, несколько неожиданно, без вся- ких переходов Соловьёв обратился от Русской Правды к периодизации россий- ской истории, выработанной Шлёцером и не принято й Карамзиным. Он напомнил читателю о двух периодах, предложенных Шлёцером, — «России рождающейся» и

«России разделённой». Соловьёв указал на то, что Шлёцер удовлетворился на- блюдением над поверхностной стороной процесса, «ибо непоказал отношений, не- обходимой связи между этими двумя пе- риодами».Последнее в глазах Соловьёва было определяющим в современном ему подходе к истории. «Не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, пе- риоды, но соединять их, следить преиму- щественно за связью явлений», — таков был важнейши й принцип Соловьёва как исследователя и реконструктора оте- чественного прошлого (Соловьёв I: 51).

Далее его мысль входила в проти- воречие и с построениями Карамзина:

«Россия потому была необходима разде- лённою, что была только что родивше- юся» (Соловьёв XVI: 76). То есть не в

«слепой любви родительской» со сторо- ны князя Ярослава, а в более глубоких предпосылках — во внутреннем состоя- нии страны, в стадии её развития брало истоки политическое дробление Руси. По

 

словам Соловьёва, Карамзин не увидел в состоянии политической раздробленно- сти страны «хотя трудного и медленного возрастания и окрепления государства; этот период явился для историка только временем бедствий, временем слабости и разрушения» (Соловьёв XVI: 76-77).

С таким пессимистическим воспри- ятием целого исторического периода Соловьёв связывал полное невнимание Карамзина ко внутренним порядкам раз- дробленной Руси: «Карамзин естествен- но не остановился над объяснением от- ношений между потомками Ярослава I» (Соловьёв XVI: 77).

Для Соловьёва, посвятившего обе сво- их диссертации системе родственных связей между князьями Рюрикова дома, был ясен политический смысл этих отно- шений. Обращаясь к материалу по эпохе раздробленности, он демонстрировал непонимание историками (в данном слу- чае Щербатовым) сути дела — «что ве- ликому князю наследовал брат, а не сын».

«Разумеется, мы только с уважением и любопытством можем смотреть на эту первую остановку над любопытнейшим из явлений нашей древней истории, на первую попытку объяснить его», — писал Соловьёв (Соловьёв XVI: 80). Щербатов сделал первый шаг, а Карамзин пошёл дальше, что высоко оценил Соловьёв. Карамзин попытался объяснить стран- ный порядок наследования «тогдашним образом мыслей, тогдашними нрава- ми». Комментируя позицию Карамзина, Соловьёв выводил определённую зако- номерность в историческом  познании:

«Таков обычный ход нашей науки — на- чинать со внешнего, ближайшего к поня- тиям историка и потом, вглядываясь  всё

внимательнее и внимательнее в глубь ве- ков, объяснять неудобопонятные для нас явления древности согласнее не с наши- ми, но с тогдашними понятиями и обыча- ями» (Соловьёв XVI: 80).

Соловьёв показал, что в освещении со- бытий эпохи раздробленности Карамзин близок к Щербатову. Историк разбирал детали в их рассказах о политических со- бытиях, сопоставлял эти описания с ле- тописными записями. Он обратил внима- ние на то, что Щербатов осветил причины усиления Владимиро-Суздальского кня- жества. Карамзин же уделил главное вни- мание личности Андрея Боголюбского, причинам, заставившим его предпочесть суздальские земли киевским. Карамзин высоко оценивал нравственные качества Андрея, который «хотел единственно ти- шины долговременной, благоустройства в своём наследственном уделе… [и] приго- товил Россию Северо-Восточную быть, так сказать сердцем Государства нашего» (Соловьёв XVI: 84).

Далее Соловьёв, который ранее посвя- щал одну часть своего исследования тому или иному тому «Истории» Карамзина, отступил от этого приёма и в четвёртой части (она вдвое больше любой преды- дущей) дал обзор сочинения Карамзина от Андрея Боголюбского до Ивана III. Он не объяснил причины такого подхода. А она проясняется, если обратиться к кон- цепции Соловьёва. По его мысли, Андрей был зачинателем самодержавной формы правления в России. Победила же она при Иване III. В соответствии с таким понима- нием исторического процесса Соловьёв и выстраивал свой обзор.

Соловьёв отметил, что ни Щербатов, ни Карамзин не показали последствий дея-

 

Дубровский Александр Михайлович

 

тельности князя Андрея Боголюбского, который «явно стремился к спаситель- ному Единовластию». Оба не оценили того положения, которое сложилось по- сле смерти Андрея. Соловьёв же придал большое значение высказыванию лето- писца об отношениях городов Северо- Восточной Руси друг к другу. В этих от- ношениях отразилось формирование но- вых внутренних порядков. «Вообще важ- нейшие отношения, которые связуют рас- сказываемые события спредыдущими, не являются на первом плане», — таков был вывод Соловьёва при рассмотрении на- следия Щербатова и Карамзина(Соловьёв XVI: 86). Историк, кажется, предъявлял повышенные требования к своим пред- шественникам. В его глазах определяю- щую роль в истории играли внутренние отношения, а для историков предыдуще- го столетия и начала XIX в. предметом главного внимания была политическая история, представленная как деяния вы- дающихся фигур. Естественно, что каки- е-то внутренние порядки порой попадали в поле зрения этих исследователей (это было заметно при рассмотрении Русской Правды), но многое из этой области бы- ло вне их внимания и понимания в силу особенности мышления, свойственного науке их времени.

В дальнейшем изложении полити- ческих событий оба историка, по сло- вам Соловьёва, теряют важную нить — стремление к единовластию у преемни- ков Всеволода Юрьевича: «Порывают предание, постоянно сохранявшееся у се- верных князей, порывают необходимую связь явлений, вследствие чего период от смерти Всеволода III до самого Иоанна Калиты лишён у них всякого значения;

ничто не связывает деятельность Калиты и деятельности Всеволода III» (Соловьёв XVI: 86). Это был серьёзный недостаток с точки зрения Соловьёва, он категориче- ски не принимал такого подхода к осмыс- лению материала.

С точки зрения Соловьёва, объедине- ние земель и власти имело определённую социальную почву, объективную основу. У Карамзина же возрождение единовла- стия определялось субъективным факто- ром — только желанием того или иного князя, но князья (и эти слова Карамзина Соловьёв специально вписал в свою ра- боту) «если бы имели государственные добродетели отца и дяди, то они могли бы восстановить Единовластие», но они

«совсем не думали быть монархами»(Со- ловьёв XVI: 87). Историк не подчеркнул различие в позиции своей и предшествен- ника, он перешёл к рассмотрению «по- рядка вещей» — уделов, удельной систе- мы, порождённых ею отношений между князьями.

В связи обращением к удельной си- стеме Соловьёв высоко оценил создан- ное Карамзиным обозрение внутреннего состояния страны с XI до XIII в. Глава, посвящённая этой теме, «бесконечно пре- восходит» аналогичную главу в труде Щербатова, хотя «мы со многим уже не можем согласиться» (Соловьёв XVI: 87). В противоречие со сказанным ниже он за- метил, что у Карамзина «высказанные по- ложения большеючастию справедливы» (Соловьёв XVI: 88). Он только не согла- сился с освещением состава дружинни- ков, защищавших города. Но тут же то- ропливо добавил, что «вопрос о древней дружине и теперь ещё чрезвычайно тру- ден для решения; следовательно, не мо-

 

жем многого требовать от первого опы- та» (Соловьёв XVI: 88).

Соловьёв не случайно и не один раз от- мечал неточные характеристики правящих лиц в работе Карамзина. Оба историка в центре своего внимания держали именно этот круг лиц, потому в глазах Соловьёва верные оценки таких исторических персо- нажей имели важное значение. И важность эта заключалась в том, что в деятельности князей проявлялась эволюция внутренних социальных порядков.

И снова Соловьёв упрекал Карамзина за то, что он не видел «преемства стрем- лений» в деятельности князей в XIII в. Он полагал, что нельзя, как это де- лал Карамзин, показывать деятельность Александра Невского «без показания от- ношения его деятельности до деятельно- сти предшественников» (Соловьёв XVI: 89). У Карамзина это отсутствие связи является «основным воззрением», по наблюдению Соловьёва. Исследование исторической преемственности в его гла- зах имело первейшее значение в работе учёного. Он не упускал возможности от- мечать отсутствие внимания к этой сторо- не общественного развития у Карамзина. И дело тут было не только в показе свя- зей между историческими периодами (на что обычно и обращают внимание исто- риографы при рассмотрении творчества Соловьёва), а ещё и в связях более низко- го уровня, которые не могли не существо- вать в деятельности политических фигур, сменяющих друг друга на исторической сцене.

Связь между деятельностью князей разных поколений заключала в себе эволюцию внутренних порядков, кото- рые историк называл «порядком вещей».

«Упразднение старого обычая, по которо- му великокняжеское достоинство принад- лежало старшему в роде — это упраздне- ние не признаётся явлением, необходимо ведшим к установлению нового порядка вещей, к утверждению единовластия, вследствие чего не признаётся важным значение тех лиц, которые содейство- вали этому упразднению, каковы были: Михаил Хороборит Московский и Андрей Александрович Городецкий» (Соловьёв XVI: 90). Деятельность каждого из них нельзя рассматривать «независимо от об- щего хода событий, без отношения к пре- дыдущему и последующему»(Соловьёв XVI: 90). В таких частных связях (меж- личностных) и проявлялись связи (отно- шения) высокого порядка, характеризу<