Значение и место Сибирского антибольшевистского движения в общем ходе Белой борьбы в России

По причинам географическим и политическим антибольшевистское движение в Сибири началось и протекало в условиях сильно отличных от Белой Борьбы в Европейской России.

По времени, оно началось позже, а кончилось раньше, чем то было в Добровольческой армии; размах ее был много менее широкий, а временные достижения — менее блестящими. Ведь Добровольческая армия, достигнув Тулы и Орла, стояла почти у самых ворот Москвы, а Северо-Западная армия с занятием Павловска находилась почти у самого Петрограда.

Тем не менее, вне всякого сомнения, Сибирской Борьбе надлежит отнести первенствующее место, ибо только в Сибири было создано правительство всероссийского масштаба, занявшее командующую позицию в отношении других фронтов и антибольшевистских формирований. Такое положение явилось следствием целого ряда причин. Во-первых, все русские представители за границей безоговорочно признали Сибирское правительство, как Верховное для всей России; во-вторых, у Сибирского правительства была собственная территория, свободная от большевиков, с населением в массе своей настроенным антибольшевистски. В-третьих, в Сибири была создана армия по нормальному типу, не зависевшая в своей численности от большего или меньшего числа желающих добровольно вступить в войска. В-четвертых, Сибирь была непосредственно связана с союзниками и могла бы широко пользоваться их поддержкой не только в материальном отношении, но и живой силой. В-пятых, и это было, пожалуй, самым важным: в Сибири случайно оказался весь золотой запас государства Российского, т.е. могучее средство всякого управления и ведения войны в особенности. Совсем иное положение создалось в Добровольческой армии. Своей территории, как я уже сказал, у нее не было, ее надо было или завоевывать у большевиков, или пользоваться гостеприимством казаков, которые, собственно говоря, только терпели добровольцев, но тщательно отстранялись от них в области своего внутреннего управления. В неказачьих районах только городское население с радостью и встречало добровольцев, как избавителей от красного ига; большинство крестьянства и поголовно все рабочие были не стороне большевиков, потому что видели в добровольцах опасность возврата к старому режиму, а больше всего боялись, что они заставят вновь идти на войну против немцев. Ни денег, ни материальных средств у добровольцев не было: каждую пушку, каждый патрон надо было брать с боя у противника. Не только не было денег, но и печатать бумажки было негде. Да и от чьего имени можно было их выпускать. По праву завоевателя командование Добровольческой армии могло, конечно, считать себя правительственной властью, но осуществлять эту власть, построить действительное и действенное управление было делом не легким, да оно и не давалось до конца существования Добровольческой армии. Не в ее пользу складывался и вопрос о первоначальном возглавлении движения. Генерала Алексеева, зачинателя Белой борьбы, знала лишь русская интеллигенция и то, как начальника штаба в Ставке; ни как полководец, ни как сильный волей генерал во время революции и разрухи армии он не выдвинулся. Генерал Корнилов стал известен со времени своего выступления против Керенского, но для солдат, рабочих и, пожалуй, для крестьян эта известность носила одиозный характер. Генерала Деникина, вне военных кругов, никто не знал. Между тем, каждому понятно, какое значение имеет имя вождя в гражданской войне. Сибири и с этой стороны посчастливилось, так как адмирал Колчак, возглавлявший сибирскую власть, был широко известен не только в России, но и в Европе и в Америке. Совокупность всех приведенных данных создавала для Сибири исключительно благоприятную обстановку для антибольшевистской борьбы, делала Сибирский фронт важнейшим и не без основания позволяла в то время ждать спасения России именно из Сибири.

Коль скоро эти упования не оправдались и борьба кончилась для нас весьма печально, то, казалось бы, не стоило и вспоминать о ней, чтобы не растравлять в сердце все еще не зажившие раны. Однако неблагодарный удел истории заключается в том, что она занимается не только счастливыми событиями, но реагирует и на незадачливые минуты в жизни народов.

Поэтому Сибирской Белой Борьбе должны быть отведены соответствующие страницы в истории, а для нас, современников, эти страницы должны приобретать сугубый интерес, если только мы сумеем пойти наперекор общеизвестному правилу, что история никого ничему не учит. Имея в виду эту предпосылку, я постараюсь очертить не только то, что сделало Сибирской правительство в борьбе с большевиками, но и указать, что оно могло бы сделать при его средствах, чтобы прийти к иным результатам и оправдать возлагавшееся на него надежды. К сожалению, источники мои скудны, так как до сего времени не появилось, да едва ли когда и появится, полное изложение всех событий за период 1917–1920 года. Почти все военные документы бы ли брошены во время нашего отступления от Омска в Забайкалье, а без них не может быть полной картины военных действий на территории Сибири. Мои же личные впечатления относятся к последнему, самому неинтересному периоду Сибирского движения, когда фактическая борьба была уже кончена и началось походное движение через Сибирь, напоминавшее больше всего похоронную процессию, в которой мы, как к кладбищу, несли к Великому океану наши несбывшиеся чаяния и упования.

Фактическую сторону моего изложения я беру по преимуществу из книги Гинса: «Сибирь, союзники и Колчак» и из дневника генерала барона Будберга, напечатанного в Архиве Русской Революции. Если эти два источника не очень полны, то они, по-моему, наиболее объективны, чего нельзя сказать, например, про книгу генерала Сахарова «Белая Сибирь», в которой он занимается больше всего самовосхвалением и самооправданием. Объемистый труд С.П. Мельгунова «Трагедия адмирала Колчака» наполнен по преимуществу рассмотрением взаимоотношений политических партий и их влиянием на судьбу Сибирской борьбы и очень мало отводит места военным операциям. Меня же занимают по преимуществу эти последние, ибо я считаю, что только от них зависел конечный исход борьбы. Ввиду этого работой С.П. Мельгунова я почти не воспользовался.

Глава II

Адмирал Колчак

Прежде чем приступить к изложению событий Сибирской Белой борьбы, справедливо сказать несколько слов особо об адмирале Александре Васильевиче Колчаке, с именем которого эта борьба неразрывно связана.

Как человек, адмирал Колчак, несомненно, заслужил в полной мере наименование рыцаря без страха, и упрека, никогда и ничего лично для себя не искавшего и отдавшего всего себя на служение родине. Думая о Колчаке и о его неожиданном и очень быстром выдвижении во время войны, мне как-то невольно вспоминается Кондратенко — герой Порт-Артура — и напрашивается сравнение Колчака с ним.

Оба одинаково скромные, одинаково до войны никому неизвестные, оправдали пословицу, что война родит героев, хотя нынешние войны с их пустыми полями сражений, казалось бы, не дают простора для проявления личного геройства старшим начальником. Перед зарывшимися, как кроты, в землю войсками и при неизбежности руководства боем по телефону, стало неосуществимым появление на белом коне Наполеонов, Суворовых, Скобелевых, что прежде всего и создавало популярность полководцу. Разумеется, ни Кондратенко, ни Колчак не появлялись на белом коне перед войсками и все же именно им довелось сделаться героями войны.

Кто знал Кондратенко до Порт-Артура? Никто. Большой и очень чуткий человек того времени, М.К. Драгомиров, посвящая статью смерти Кондратенко, начал ее так: «Прошел ты мимо меня, и я тебя не заметил». Вот также точно не заметил бы никто и Колчака, не случись обороны Балтийского и Черного морей в последнюю войну, когда он из скромного штабного офицера вдруг выдвинулся на первые роли своей необычайной энергией, исключительным знанием дела и смелыми до дерзости решениями. Что особенно его отличало — это отсутствие шаблонности. Вспомним, как было эффектно и по военному удачно его вступление в командование Черноморским флотом. Все ожидали от него обычных смотров, объезда судов, подбадривающих приказов и традиционных визитов на берегу. Вместо этого, он прямо из купе вагона сел на судно и вывел флот в море для исполнения боевой задачи. Прием не надуманный в кабинете; с ним надо родиться и в нужную минуту он сам собою должен вылиться из души. Это талант от Господа Бога. Бот также точно когда-то, в 1805 году, старый морской волк Нельсон, когда весь его флот напряженно ждал сигнала для начатия Трафальгарского боя, вдруг поднял самый мирный сигнал — «адмирал показывает полдень», т.е. проверьте ваши часы. Пустяк, скажут профаны, кому был нужен этот полдень, для многих последний, ибо следующий их ждал уже на том свете. Нет, не пустяк, а эпическое спокойствие и магическое воздействие на души подчиненных; его надо не только носить в себе, но еще уметь в минуту необходимости передать другим. Нельсон этим умением владел в совершенстве, почему, начав с показания полудня, он вслед затем поднял величественный в своей простоте сигнал для боя: «Старая Англия ожидает, что каждый из ее сынов исполнит свой долг». Сам Нельсон исполнил его до конца: он разбил на голову французов, я следующий полдень встретил там, откуда никто не приходит.

Ну, a разве не величествен был жест Колчака, когда он выбросил в море свое георгиевское оружие, которое взбунтовавшаяся матросня хотела у него отобрать. «Не от вас я его получил, не вам и отдам», — сказал адмирал, не думая, что за этим жестом мог легко наступить и его черед быть выброшенным за борт. Если этого не случилось, то только потому, что величие духа действует, очевидно, даже на взбунтовавшихся рабов. С такой же твердостью, с таким же мужеством встретил он смерть в Иркутске, завершив этим моментом конец крестного пути, который выпал на его долю помимо его желания 18-го ноября 1918 года, когда он принял на себя предложенные ему бразды правления.

Считаю бесполезным перечислять даты рождения и получения Колчаком чинов, орденов и должностей, — ни для истории, ни для характеристики личности покойного адмирала это роли не играет. Всякий адмирал был в свое время мичманом и лейтенантом, но ни один до Колчака не был Верховным Правителем государства Российского, а это-то и составило важнейший этап в его жизни. Стоять тринадцать месяцев у руля государственного корабля посреди бушевавшего моря русской жизни было, конечно, неизмеримо труднее, чем править настоящим кораблем, идущим в бурную ночь атаковать врага. Когда будет писаться история нашей революции, исследователи минувшего, несомненно, найдут много ошибок в деятельности Колчака, как правителя, но одно они никогда не найдут: злой боли или себялюбия. С этой стороны Колчак кристально чист; до конца своих дней он оставался чистым идеалистом и убежденнейшим рабом долга и служения Великой России.

При оценке деятельности лиц, еще недавно игравших значительную роль, мы русские, особенно в беженстве находящееся, несомненно ударяемся в две крайности: то огульно порицаем, то неумеренно восхваляем, в зависимости от того, к какому лагерю принадлежал и тот, о ком говорится, и тот, кто говорит. Середины никогда не оказывается. Для нашего времени, может быть, это и законно. Когда на людей сваливаются большие несчастья, им все начинает казаться в мрачном цвете, и у одних обостряется жажда критики и искания виновных, другие, для самоутешения, начинают собственным воображением создавать героев и делают из событий совершенно произвольные выводы. Вот почему теперь, пока наши несчастья чувствуются еще так остро, фигура адмирала Колчака не получила должного озарения. Но минуют годы, пройдет полоса нашего лихолетья, раз бушевавшее русское море войдет в свои берега и тогда, вероятно, не мы, но наши дети увидят в Кремле-ли, на Урале-ли памятник адмиралу Колчаку с надписью: «Погиб за честь и благо Родины, которую любил превыше всего».

Преклоняясь перед рыцарским образом адмирала Колчака, я отнюдь не собираюсь его канонизировать и находить бесспорным все, что он делал, как Верховный Правитель.

Мне придется в порядке изложения указать на многие его промахи и особенно на одну его колоссальной важности ошибку, из-за которой, быть может, погибло Сибирское дело и Россия не обрела своего спасения через Сибирь. Но и при этом я никогда не упущу из виду, что не вина Колчака, если он — выдающийся моряк — оказался совсем не сведущим в военно-сухопутном деле и вынужден был слушать советы других, которые оказались не на высоте задачи. Не его также вина, что на его плечи свалилось огромнейшее дело, требовавшее большого и всестороннего опыта по гражданскому управлению, какового опыта у него быть не могло и не оказалось у его помощников, которые уже стояли у власти до него. Он не искал власти, она сама к нему пришла вследствие ореола, которым было окружено его имя задолго до того, что он случайно оказался в Омске в момент избрания диктатора. Трагедия Колчака, а вместе c тем и трагедия России явилась результатом чрезвычайно сложной и запутанной обстановки и совокупности самых разнородных сил, тянувших общее дело в разные стороны. Вполне вероятно, что такой всеобъемлющий гений, как Наполеон, сумел бы выйти с честью и из таких обстоятельств, но ведь Наполеоны не появляются и раз в тысячелетие, Колчак им не был, а обстановка, в которой ему пришлось действовать, оказалась во сто крат сложнее, чем та, с которой столкнулся Наполеон в начале его головокружительной карьеры. Одновременно с Колчаком на юге России действовал сухопутный генерал Деникин, в полной мере искушенный в ратном деле и окруженный плеядой старых опытных генералов и сливками государственных и общественных деятелей. Но и он не преуспел. Значит, были какие-то общие неумолимые причины нашего неуспеха на всех фронтах Белой борьбы. Это обстоятельство должно быть учитываемо при оценке деятельности адмирала Колчака.

Глава III