Переворот 18 ноября 1918 года

Пустячный случай ускорил ход событий. 16-го ноября, по случаю приезда в Омск французского генерала Жанена был уcтроен в общественном собрании банкет, на котором подвыпившие офицеры потребовали и настояли на исполнении народного гимна после исполнения марсельезы. Лидерам партии социалистов-революционеров не понравилась эта, как они называли «монархическая молитва»[1], и они предложили адмиралу Колчаку арестовать казачьих офицеров Красильникова, Катанаева и Волкова. Дело было, разумеется, не в гимне, за который было бы нелепо арестовывать, а в том, что правительству было известно, что против него имеется заговор, во главе которого находились три упомянутые офицера. Красильников и Волков, вместо того чтобы быть арестованными, предпочти сами арестовать двух директоров — Авксентьева и Зензинова и управляющего делами Роговского и заперли их на ночь в одну из казарм. За арестованных никто не вступился и междоусобной брани не произошло.

18-го ноября утром собрался совет министров под председательством директора Вологодского, который оставался на свободе, чтобы обсудить создавшееся положение и что делать дальше. Восстанавливать непопулярных директоров, да еще после того как они отсидели ночь в казармах, было просто не умно. Избирать новую Директорию, значило бы начинать сказку с начала. Поэтому без прений принято было решение, которое давно уже назрело: «в трудную минуту жизни государства власть должна быть сосредоточена в одних руках». Оставалась установить, кому ее вручить. Начальник штаба армии генерал Розанов назвал генерала Болдырева. Его поддержал адмирал Колчак, указавший, что диктатором может быть только лицо, опиравшееся на армию и пользующееся ее доверием[2]. Но кандидатура генерала Болдырева не только не встретила сочувствия, но даже не обсуждалась. Устругов, министр путей сообщения, написал на бумажке, но не предложил на обсуждение — генерала Хорвата. Кто-то предложил Колчаку самому принять власть, но он от этого решительно отказался. Тогда его попросили на время удалиться, чтобы не стеснять обсуждение кандидатур. Без него быстро пришли к решению, что именно Колчаку надлежит принять на себя всю полноту власти со званием Верховного Правителя. Теперь, много лет спустя, и зная все перипетии событий, не трудно догадаться, что совет министров поступил бы благоразумнее, если бы предложил титул Верховного Правителя Деникину, а его заместителем в Сибири избрал бы Колчака или Болдырева. Это было бы логично, подняло бы престиж Деникина перед союзными правительствами и создало бы действительное объединение в опытных руках военных операции на Европейском и Азиатском фронтах. Не рождался бы тогда и вопрос об участии Колчака в свержении Директории и не могло бы быть сопротивления власти избранного правителя со стороны Семенова и других, оказавших в начале неповиновение адмиралу Колчаку. A поехал ли бы Деникин в Сибирь или нет, большого значения быть не могло, особенно, если бы во главе Сибирских войск остался бы генерал Болдырев.

Сверх того, нельзя не заметить, что совет министров слишком просто подошел к вопросу замены Директории единоличной властью Колчака и не обратил никакого внимания на юридическую и государственно-правовую сторону вопроса. Получался явный нонсенс: не совет министров избирал Директорию, а Директория назначила министров, образовавших совет, почему последний, хотя бы и в период революции, не должен был считать себя правомочным замещать Директорию. Ему надо было придумать какую-то более приличную и хотя бы по видимости более легальную форму перестроения власти, чтобы это не носило характера переворота.

Во всяком случае было бы благоразумным до окончательного решения вопроса вызвать в Омск на совещание генерала Болдырева, как одного из директоров и в тоже время в руках которого находилась армия. Закинься Болдырев, и положениe совета министров и его избранника Колчака оказалось бы трагическим.

Но так или иначе, был избран Колчак и его избрание оказалось чревато последствиями.

И так, 18-го ноября в Омске, хотя в малоудачной процессуальной форме свершилось то, что по логике государственного разума должно было совершиться в Петрограде после отречения Великого Князя Михаила Александровича. Будь Государственной Думой избран тогда же Верховный Правитель, как не сменяемый до учредительного собрания носитель власти, Россия не скатилась бы в пропасть. Кто бы он не был, вернее всего Родзянко, он не пошел бы на соглашение с совдепом, как пошла коллегия с князем Львовым во главе. Он не остановился бы перед решительными мерами для борьбы с разрухой, не распустил бы всю губернскую и уездную администрацию, а главное — не отдал бы армию на растерзание всякого рода реформаторам, после опытов которых от армии остались рожки да ножки.

Дата 18 ноября явилась счастливым историческим совпадением: 18-го же ноября 1799 года, по революционному календарю 18 брюмера, Наполеон сверг совет пятисот, и с этого дня начал править Францией единолично. Но в Сибири переворот не прошел так гладко, как когда-то во Франции. Адмирала Колчака ждали крупные неприятности. Первыми заявили протест чехи, нашедшие, что переворот нарушает права демократии и условия Уфимского соглашения. Этот чисто демагогический протест иностранцев, не имевших никакого права вмешательства в наши внутренне дела, был прежде всего оскорбителен для нашего национального самосознания и тем более, что пилюлю пришлось проглотить молча. Угроза чехов покинуть фронт практического значения не имела, так как они его и без того покинули, перейдя на положение «уставших» или, как там называли, «вспотевших». Практическое значение их протеста сказалось в другом.

Еще 22 октября И[сполнительный] К[омитет] партии С.Р. обратился со своего рода мaнифестом ко всем партийным организациям, в котором указывал на слабую сопротивляемость сибирского правительства проискам реакционеров и приглашал партию сомкнуть ряды и приступить к мобилизации и военному обучению всех сил партии, «чтобы в любой момент быть готовыми выдержать удары контрреволюционных организаторов гражданской войны в тылу противобольшевистского фронта». Пелась та же песня, что в 17-м году неизбежно тянул Керенский, ставя чистоту партийной программы выше интересов государства. Ясно, как забили в набат с.р., когда 19 ноября в Екатеринбург, где пребывал Комуч, пришло известие о событиях в Омске. Съезд членов учредительного собрания единогласно признал «полную невозможность признания закономерности происшедшего и необходимость борьбы против Омского правительственного акта всеми средствами». Намечена была мобилизация рабочих Екатеринбурга и обеспечение дружественного содействия со стороны чехов.

Антигосударственная партия и такой же Комуч, только месяц тому назад укорявшие кого-то в намерении открыть борьбу в тылу фронта, теперь с легким сердцем готовы были начать гражданскую войну с тылом во имя торжества партийных догм, а если ее не открыли, то только потому, что за ними никакой силы не оказалось и надежда на какую-то мобилизацию «всех сил» не оправдалась, как не осуществилось желание отравить в борьбу с Омском чехов. Колчак приказал по телеграфу арестовать всех членов Комуча с квалифицированным негодяем из С.И. Черновым во главе. Это было исполнено, и 14 арестованных под конвоем были отправлены в штаб 25 дивизии. Вот тут-то и пригодились чехи: комендант Влага с отрядом солдат нагнал арестованных и отбил у конвоя. В дальнейшем, по сношению с Омском, решено было членов Комуча отправить в Тюмень и Шадринск, но при помощи чехов же им удалось бежать в Уфу. Протест и бумажное восстание Комуча были ликвидированы, но не надолго: скоро Омскому правительству пришлось иметь дело с целым рядом восстаний, организованных С.Р.

Глава VII

Атаман Семенов

Ни чехи, ни с.р. не создали Колчаку, непосредственно после его вступления во власть, действительных затруднений. Они пришли с востока от атамана Забайкальского войска Ceменова. Кто такой Семенов — известно всем. Вовремя войны под-есаул Нерчинского полка, которым командовал покойный Врангель. После войны партизан на станции Манджурия, базировавшийся на Харбине и получавший денежные средства от генерала Хорвата и там же сошедшийся близко, неизвестно на какой почве, с японским командованием. Человек совершенно беспринципный, не брезговавший никакими средствами, до грабежей и убийств включительно. Когда Колчак состоял в Харбине в организации ген. Хорвата, у него вышло резкое столкновение с Семеновым, который приказал одному из своих подручных арестовать какого-то из Колчаковских офицеров и отправить его в Манчжурию на расстрел. Вовремя предупрежденный, Колчак сам арестовал арестователя. Это создало конфликт, который. Колчак быстро забыл, но не забыл Семенов и через некоторое время отказался от объединения действий против большевиков и от помощи деньгами и оружием, предложенной Колчаком. К несчастью, там же, в Харбине, у Колчака вышли неприятности с японским генералом, когда Колчак просил его продать нам оружие, а японец осведомился таинственным голосом: «Какую компенсацию может дать Россия за помощь?» Колчак вспылил и наговорил дерзостей. Этот эпизод тоже не остался без последствий в будущем, особенно когда вследствие полного неумения вести дело со стороны министра иностранных дел Сукина, отношения с японцами в конец испортились.

Когда Семенов получил уведомление о перевороте в Омске, он телеграфно уведомил, что отказывается признать Колчака Верховным Правителем и выставил своего кандидата — атамана Оренбургских казаков Дутова. Одновременно Семенов прервал телеграфною связь Омска с востоком и стал задерживать грузы, идущие в Омск. Можно себе представить душевное состояние адмирала и его министров. Будь Колчак более уравновешенного характера, он попробовал бы уладить дело мирным путем. Ведь как-никак, а Семенов, хотя и действовавший, как Иуда Искариотский, формально был, так сказать, в своем прав признать или не признать выбор Омского совета министров. Когда-то он добровольно подчинился Директории, избранной совещанием 19-ти правительств; это не означало, что он брал на себя обязательство беспрекословно соглашаться на все, что последует за возможным уходом Директории от власти, и решение совета министров не могло почитаться для него обязательным, и возглавление Колчаком не только Сибири, но и всей России бесспорным. Колчак поторопился и решил привести Семенова к покорности силою. Был выслан в Забайкалье отряд под начальством генерала Волкова[3], которому, однако, не пришлось приступить к покорению Семенова, так как японцы, имевшие в Забакайкалье дивизию, объявили, что они не допустят боевых действий. Положение осложнилось, а престижу Верховного Правителя был нанесен жестокий удар — все равно пришлось приступить к переговорам. Телеграфное вмешательство Дутова, напомнившего Семенову об ответственности перед Родиной, спасло положение. Семенов подчинился, а Колчак отменил свой приказ об отрешении Семенова от должности. То был первый урок для носителя власти не наследственной, но в будущем он не послужил к умиротворению характера адмирала и не предостерег его от слишком поспешных решений.

На этот раз, хотя и не без морального ущерба для власти, с протестами и сопротивлениями было покончено. Колчак мог свободно приступить к принятой им на себя задаче по свержению большевиков и умиротворению России.

Глава VIII