Новый зверь в Ленинградской области

 

Неизвестный местным жителям зверь ростом с лисицу встречается последние годы охотникам в лесах Ефимовского и близлежащих районов нашей области. Это — уссурийская енотовидная собака, или, как её коротко называют, просто енот.

Как он сюда попал?

А очень просто: привезли в поездах.

Привезли полсотни зверьков и выпустили в наших лесах. Через десять лет они так размножились тут, что разрешена уже и охота на них.

Уссурийский енот дает ценную пушнину. За ним можно охотиться всю зиму: здесь у нас он не впадает в спячку, как у себя на родине, где зимы суровее.

КРОТ*

 

Некоторые думают, что крот — грызун и, лазая под землёй, кушает корни растений, как какая-нибудь подземная крыса. Но это поклёп на крота, который совсем не крыса, а скорей ёж в мягкой бархатной шубке. Он тоже насекомоядный зверь, ест личинки майских жуков и других вредоносных насекомых, чем ужасно для нас полезен. В уничтожении же растений неповинен.

А кто не может простить, что кроты выбрасывают на грядках в его саду или огороде кучки земли — так называемые кротóвины, — и тем портят цветы или вкусные овощи, — тот может спокойно врыть в землю высокую жердь с ветряной вертушкой на верхнем конце.

Ветер будет дуть, вертушка будет вертеться, жердь будет дрожать, земля будет отзываться, в норках поднимется гул,— и все кроты разбегутся.

Юннатка Юла

ЭХОЛОТ ЛЕТУЧЕЙ МЫШИ

 

Летним вечером в открытое окно впорхнула летучая мышь.

— Гоните её, гоните! —закричали девочки, поспешно набрасывая себе на головы платки. А лысый дед ворчливо прошамкал: „Только ей и свету в окошке, что лезть вам в волосы!"

До самого последнего времени учёные не могли понять, как ночью, в темноте, находит дорогу в полёте летучая мышь.

Ей залепляли глаза, залепляли нос, — она всё равно избегала все препятствия в воздухе, даже тончайшие нитки, натянутые в комнате, — и ловко увертывалась от сачка.

Только с изобретением эхолота разгадали загадку. Теперь установлено, что все летучие мыши издают в полёте ртом ультразвук — тончайший, недоступный человеческому уху, писк. Звук этот отражается от любого препятствия, — и чуткие уши летучих мышей „принимают" сигнал: „впереди стена!" или „нитка!", или „комарик!" И только тонкие густые женские волосы очень плохо отдают, отражают ультразвук.

Лысому деду, конечно, ничего не угрожало, а пышные причёски девочек на самом деле могли показаться зверьку „светом в окошке", и летучая мышь могла устремиться в одно из этих окошек.

ВЕТРУ СТАВИМ БАЛЛЫ

 

Ветер нам друг, — когда он маленький.

Летом, в жаркий полдень, мы задыхаемся от зноя, — если нет ни малейшего ветерка. Полный штиль, и дым из труб поднимается прямо в небо. Если воздух движется со скоростью меньшей, чем полметра в секунду, нам кажется, что ветра совсем нет—и мы ставим ему ноль баллов — О —.

Тихий ветерок — от одного до полутора метров в секунду, или 60—90 метров в минуту, или три с половиной — пять с половиной километров в час. Это скорость пешехода,— уже отклоняется дымовой столб от трубы. Мы чувствуем освежающее дыхание на лице и перестаём задыхаться. Тихому ветерку ставим один балл — 1 —.

Лёгкий ветерок дует со скоростью двух-трёх метров в секунду, то есть ста двадцати — ста восьмидесяти метров в минуту или семи — одиннадцати километров в час. Примерно скорость бегущего человека. Шелестят на деревьях листья. В своём журнале ветров запишем лёгкому ветерку два балла — 2 —.

Слабым называется ветерок, что дует со скоростью четырёх — пяти метров в секунду, то есть четырнадцати с половиной—восемнадцати километров в час, примерно со скоростью лошадиной рыси. Он колышет тонкие ветви деревьев, весело подгоняет бумажные кораблики. Ставим ему в журнале три балла — 3—.

Умеренным называется в метеорологии тот ветер, который несёт пыль по дороге, поднимает волну на море и раскачивает толстые ветви на деревьях. Скорость его — шесть - восемь метров в секунду. Ему ставят четыре балла —4 —.

Свежий ветер дует со скоростью девяти — десяти метров в секунду или тридцати двух — тридцати шести километров в час. Такова, примерно, быстрота полёта вороны. От него шумят верхушки деревьев, раскачиваются в лесу тонкие стволы, появляются на волнах барашки. Он прогоняет комаров и мошек. Свежий ветер отмечается баллом пять — 5 —.

Сильный ветер начинает уже хулиганить. Он сильно раскачивает деревья в лесу, швыряет на землю развешанное на верёвках бельё, срывает шляпы с голов, относит в сторону волейбольный мяч, мешая играть игрокам. Дует со скоростью пассажирского поезда, идущего тридцать девять — сорок три километра в час. Хорошо, что у метеорологов двенадцатибалльная система отметок, а то по нашей школьной, пятибалльной, ему бы и отметки не хватило. Метеорологи ставят ему все шесть баллов —6 —.

Дальше смотри о ветрах нашу заметку в 8-м номере Лесной газеты: самые буйные ветра бывают у нас осенью.

ОХОТА

 

Велик наш край. Когда под Ленинградом уже давно кончилась весенняя охота, на севере только еще разливаются реки, и охота в самом разгаре. Многие страстные охотники спешат тогда на север.

В РАЗЛИВ С ЛОДКИ

 

(От нашего специального корреспондента)

Небо в тучах, и ночь сегодня темна, как осенняя.

В маленькой лодочке мы скользим с Сысой Сысоичем меж высоких обрывистых берегов лесной речки. Я на корме с веслом, он впереди.

Сысой Сысоич — охотник на всякого зверя и всякую дичь. Рыбу ловить он не любит, а удильщиков так даже презирает. И хоть сегодня выехал за рыбой, он и сегодня не изменил себе: он будет именно охотиться на рыбу, а не ловить её на крючок, сетями или другими рыболовными снастями.

Вот кончились высокие берега, и мы выезжаем на простор разлива. Кое-где из воды торчат верхушки кустов. Дальше — мутные тени деревьев. Ещё дальше — тёмная стена леса.

Здесь летом узким перешейком заросшего кустами берега отделено от речки небольшое озеро. Из него есть узкая протока в речку. Но сейчас искать её не требуется: всюду достаточно глубока вода. Лодка скользит между кустов.

На носу лодки на железном листе приготовлен хворост, смольё.

Сысой Сысоич чиркает спичку, поджигает его.

Плавучий костёр красно-жёлтым светом озаряет спокойную воду, чёрные веточки голых кустов рядом с лодкой.

Но некогда смотреть по сторонам: мы всматриваемся вниз, в озарённую глубину. Я чуть шевелю веслом, не вынимая его из воды. Лодка идёт тихо-тихо.

И фантастический мир плывёт у меня перед глазами.

Мы уже в озере. На дне беззвучно шевелятся длинные спутанные волосы по макушку зарытых в землю великанов. Водоросли это или травы?

Вот тёмный провал, бездна. Может быть, тут не так уж и глубоко: свет костра проникает в воду не глубже двух метров. Но страшно смотреть в эту чёрную бездну: как знать, что таится там в ней?

Вот снизу, из темноты, сначала медленно, потом всё скорей, скорей поднимается, растёт серебряный шарик.

Вот уж он стремительно несётся прямо мне в глаза, — сейчас выскочит, ударит в лоб...

Невольно отдёргиваю голову.

Шар становится красным, вырывается на поверхность — и лопается.

Простой пузырь болотного газа.

Я точно в воздушном корабле лечу над незнакомой планетой. Проплывают внизу острова, заросшие частым прямым лесом. Камыш?

Чёрное чудовище крючит, тянет ко мне свои корявые руки-щупальца. Чудовище похоже на осьминога, на кальмара, но у него больше рук,оно ещё уродливее и страшнее. Что же это?

Да просто коряга. Комель ветлы с переплетёнными корнями.

Движения Сысой Сысоича заставляют меня поднять глаза.

Он стоит в лодке с поднятой острогой в левой руке: Сысой Сысоич—левша. Глаза, устремлённые в воду, блестят; вид у него самый воинственный. Кажется, — этот маленький бородатый воин хочет поразить копьём поверженного к ногам врага.

Древко остроги в два метра. На нижнем конце поблёскивают пять стальных зубьев с зазубринами.

Сысой Сысоич повёртывает ко мне красное от костра лицо, делает страшную гримасу. Я останавливаю лодку.

Охотник начинает осторожно погружать острогу в воду. Я смотрю вниз и тут только замечаю в глубине прямую тёмную полосу. Сперва мне кажется, что там палка, потом начинаю понимать, что это — спина крупной рыбы.

Сысой Сысоич медленно опускает своё оружие в глубину. Направляет его вкось. Застывает с неподвижной острогой в руке.

Вдруг ставит острогу прямо — и в тот же миг с силой вонзает в чёрную спину рыбы.

Вода бурлит, когда он вытаскивает свою добычу: на зубьях остроги бьётся язь килограмма в два весом.

Едем дальше. Скоро я замечаю небольшого окуня. Он неподвижно стоит, уткнувшись в подводный куст носом. И кажется — о чём-то глубоко задумался.

Он так близко к поверхности, что я могу разглядеть даже тёмные полосы у него на боку.

Взглядываю на Сысой Сысоича. Он отрицательно качает головой.

Понимаю: для него эта добыча мелка. Пропустим.

Так объезжаем мы озеро. Волшебные картины подводного царства плывут, плывут у меня перед глазами, — нет сил оторваться, когда опять надо останавливать лодку и смотреть, как охотник поражает свою подводную дичь.

Ещё язь, два крупных окуня, два золотистых мелкочешуйчатых линя попадают со дна озера на дно нашей лодки. Ночь уж на исходе. Теперь мы скользим над полями. Горящие куски сучков, красные угольки с шипеньем падают в воду. Изредка слышен над головой свист крыльев невидимых уток. В тёмном островке леса маленький сычик-воробей нежным голосом уверяет кого-то: „Сплю! Сплю!" Мелодично тирликает за кустами чирок-свистунок —селезнёк.

Впереди перед носом лодки замечаю в воде короткое бревно, сворачиваю в сторону, чтобы не наехать на него, и вдруг слышу зловещее шипенье Сысой Сысоича:

— Штой!.. Штой!.. Шшука!..

 

От волнения он стал даже пришепётывать.

Он проворно намотал себе на руку верёвку, привязанную к верхнему концу древка остроги, и очень аккуратно, долго метился, очень осторожно погружал в воду своё оружие.

Ударил щуку изо всей силы.

Ну и потаскала нас за собой эта рыбка! К счастью, зубья остроги вошли глубоко, и сорваться ей не удалось.

Щука оказалась килограммов на семь весом.*

Когда Сысой Сысоичу удалось, наконец, втащить её в лодку, уже почти совсем рассвело. Сквозь лёгкий туман до нас со всех сторон доносилось звонкое бормотанье и чуффыканье косачей.

— Ну, — весело говорит Сысой Сысоич, — теперь я за гребца, а ты бей, не зевай.

Он сбросил остатки хвороста в воду, и мы переменились местами в лодке. Утренний свежий ветерок живо разогнал туман. И небо очистилось. Утро вставало чудесное, светлое.

Мы плывём вдоль опушки кутающегося в зелёную дымку леса. Белые гладкие стволы берёз, шершавые тёмные стволы елей поднимаются прямо из воды. Глянешь вдаль — лес точно висит в воздухе. Глянешь вблизи — два леса тихо плывут перед глазами: один вершинами вверх, другой вершинами вниз. Волшебно струясь, повторяет жидкое зеркало воды тёмные и белые стволы, дробит и зыбит чёрточки тонких веток.

— Готовьсь!.. — шепотом предупреждает Сысой Сысоич.

Мы подъезжаем к берёзовой лядинке — рощице—по серебряной водяной поляне. На голых ветках макушек расположилось стадо тетеревов. Удивительно, как под этими грузными, большими птицами не ломятся тоненькие ветки.

На светлом небе резко чернеют плотные тела, маленькие головки, длинные, с двумя косицами на конце хвосты косачей. Желтоватые тетёрки кажутся проще, легче, воздушнее.

Под лядиной вниз головой качаются в воде растянутые в длину чёрные и желтоватые большие птицы. Мы уже близко от них. Сысой Сысоич, бесшумно работая веслом, гонит лодку вдоль лядины. Я плавно, чтобы не спугнуть осторожных птиц, поднимаю двустволку.

Все косачи вытянули шеи, повернули маленькие головки к нам. Дивуются: что такое плывёт? Опасно это?

Птичьи думы тягучи. Вот мы уже всего в полуста шагах от ближнего косача. Он беспокойно ворочает головкой: куда лететь в случае чего? Перебирает ногами. Тоненькая веточка гнётся под ним. Он два-три раза судорожно взмахивает тугими крыльями, чтобы удержать равновесие.

Но товарищи его сидят неподвижно. Успокаивается и он.

Я стреляю. Гром выстрела клубами укатывается по воде к лесу, отскакивает от его стены, катится назад.

Чёрное тело косача с размаху плюхнулось в воду, вздымая столб радужных брызг. Стадо с резким хлопаньем крыльев всё сразу срывается с берёз.

Второй мой выстрел, торопливо направленный в одного из улетающих косачей, пропадает зря.

Но разве не довольно одного такого тугопёрого красавца в утро?

— С полем! — поздравляет Сысой Сысоич.

Подбираем мокрого, безжизненного, обвисшего косача и медленно, не спеша плывём к дому. Быстрые стайки уток проносятся над водой, свистят куличики, и всё звонче, всё зарче бормочут и сердито чуффыкают по берегам косачи. Солнце встаёт над лесом.

Звенят над полями жаворонки. И нисколько не хочется спать после бессонной ночи.

* В ряде областей нашей страны охота с острогой уже запрещена.

 

НА ПРИВАДЕ

 

Пошаливают кругом нас медведи. То в одном колхозе, слышно, тёлку задавили, то в другом кобылу.

На собрании сказал Сысой Сысоич умное слово:

— Чем ждать, пока до нашего стада доберутся, надо меры принять. Вон у Гавричихи тёлочка пала. Дайте её мне: приваду устрою. Коли и круг нашего стада медведь бродит, присматривается, — он придёт на приваду. А придёт, так уж больше ему скота не трогать. Я уж расстараюсь.

Сысой Сысоич у нас лучший охотник.

Отдал ему колхоз Гавричихину тёлку —действуй! Нам спокойнее будет.

Сысой Сысоич тёлку положил на телегу, повёз в лес. Свалил там на чистой площадке, повернул тушу головой на восход.

Сысой Сысоич мастер своего дела. Он знает, что медведь не тронет падаль, лежащую головой на юг или на запад: заподозрит подвох.

Вокруг туши сложил низенький сруб из белых, не очищенных от коры берёз. В двадцати шагах от сруба смастерил на двух рядом стоящих деревьях, метра на два от земли, лабаз: помост из жердей, на чём сидеть ночью, караулить зверя.

Только и всего. А залезать на лабаз не стал, — дома ночевал.

Неделя проходит, — он всё дома спит. Утром выберет время, сходит к срубу, обойдёт его, завернёт „козью ножку", подымит махоркой — и назад домой.

Наши колхозники посмеиваться стали над ним. Парни подмигивают:

— Что, Сысой Сысоич, видно, дома, на печке слаще сны снятся? Не любо тебе сторожем-то в лесу?

А он им:

— Воров нет, так и сторожить зря.

Они ему:

— А тёлочка-то уж того: душок пускает.

Он:

— Вот и дело.

Что с него возьмёшь: спокойный.

Сысой Сысоич знал, что делает. Знал и то, что медведь уж не первый день ходит вокруг стада. Только не станет медведь на живую скотину кидаться, если под носом пропастинка есть.

Знал Сысой Сысоич, что зверь падаль учуял: похожие на человечьи, но когтистые следы приметил зоркий охотничий глаз вокруг сруба, где тёлка. Но еще не трогал зверь тёлки: видно,сыт бывает, ждёт, чтобы повкусней пообедать, — когда настоящий дух пойдёт от пропастины. Такой уж вкус у косматого лесного зверя.

Вторую неделю лежит в лесу дохлая тёлка, а Сысой Сысоич всё дома ночует.

Наконец видит по следам: перемахнул медведь через сруб, хороший кусок падали сожрал.

В тот же вечер Сысой Сысоич забрался на лабаз с ружьём.

Тихо ночью в лесу. Спят звери, спят птицы.

Спят, да не все. Неслышно пролетает сова, махая пуховыми крыльями: высматривает шуршащих в траве мышей. Бродит по лесу, ищет лягушек ёж. Зайцы хрупают горькую кору осины. Ищет в земле ему одному ведомые корешки барсук. И бесшумно крадётся к приваде медведь. Глаза слипаются у Сысоя Сысоича: привык крепко спать в эту пору ночи. Клюёт носом.

Вдруг вздрагивает: хрустнуло!..

Или это послышалось?

Нет. Луны нет, но северная летняя ночь и без луны светла. И чётко виден чёрный зверь на белой берёзовой стене сруба.

Медведь уже чавкает, добрался до угощения.

„Погоди же!—думает про себя Сысой Сысоич.—Есть у меня чем получше тебя угостить — свинцовый биточек".

 

И наводит ружьё аккуратно под левую лопатку зверю.

Внезапным громом раскатывается выстрел по сонному лесу. На полметра подскакивают от земли испуганные зайцы. Барсук хрюкает с перепугу и бежит к своей норе. Ёж свёртывается в колючий клубок. Мыши шмыгают в норки. Сова неслышно кидается в чёрную тень большой ели.

Но тишина опять. Ночное зверьё, осмелев, снова принимается за свои дела.

Сысой Сысоич слезает с лабаза, подходит к срубу. Потом свёртывает „козью ножку", закуривает. Не спеша бредёт домой: светлеет, надо хоть сколько-нибудь поспать.

А когда проснулся колхоз, Сысой Сысоич говорит парням:

— А ну-те, ерои, запрягай кобылу, вези из лесу медвежатину. Не тронет нашего стада медведь.

 

ТИР

Бей ответом прямо в цель!

СОСТЯЗАНИЕ ТРЕТЬЕ

 

1. —Какие жуки носят название того месяца, в котором появляются?

2.— Чем стрекочет кузнечик?

3. — Чем „блеет" бекас?

4. — Почему рыжую цаплю—выпь—зовут „водяным быком?"

5. — Сколько ног у паука?

6. — Сколько крыльев у жука?

7. —Какие птицы часть пути к нам с юга шагают пешком?

8. — Куда деваются из скворешен скорлупки разбитых птенцами яиц?

9. — У кого уши на ногах?

10.—Какая птица кричит драной кошкой?

11. — Чем отличается лягушечья икра от жабьей?

12.—Как велик ростом коростель-дергач?

13. —Какая птица „лает"?

14.—Какие певчие птицы прилетают к нам последними?

15. — Весной или летом цветет сирень?

16. — Под корень леса ключи кипят, среди леса кузнецы куют, поверх леса свечки горят.

17. — Ходячему на путь, ленивому на кнут, а хворому на здоровье.

18. — Бела, как снег, черна, как жук, зелена, как луг, вертится, как бес, повёртка на лес.

19. — Висит сито, не руками свито.

20. — ТОНОК-ДОЛОГ пал в осоку, сам не вышел, а детей вывел.

21. — Меня просят, ждут, а приду — прятаться начнут.

22. — Корова комола, лоб широк, глаза узенькие; в стаде не пасётся, в руки не даётся.

23. — Кто родился с бородой?

24. — Один говорит: „Побежим!" Другой говорит: „Полежим!" Третий говорит: „Полапаемся!"

ОБЪЯВЛЕНИЯ

ЗРЕЛИЩА И МУЗЫКА

Спешите видеть!

 

Интереснейший спектакль можно видеть на глухих лесных озерках, заросших травой и камышом. Для этого надо построить себе на берегу шалашик и спрятаться в нём.

На ясной утренней зорьке выплывут из травы два разряженных артиста — две удивительные тонконосые, красноносые птицы с пышными — до самых щёк — воротниками, вспыхивающими яркой медью в лучах встающего солнца. Это чомги-нырцы. Сиди смирно, смотри, что они будут проделывать.

Вот они плывут рядом — плечо к плечу, как солдатики в строю. Вдруг, точно по команде, „Разом-кнись!" — расплылись.

Круто повернулись нос к носу и кланяются друг другу, как в танце.

Потом шеи выпрямили, головы откинули и рты приоткрыли, — будто торжественные речи говорят. Вдруг носы вниз и — рраз — обе ушли в воду, даже не булькнуло! А через минуту одна, потом другая выскочили из воды, стали на воду, как на пол, во весь свой длинненький рост и подают друг другу в клювах зелёные платочки тины со дна.

Потом шеи выпрямили, головы откинули и рты приоткрыли, — будто торжественные речи говорят. Вдруг носы вниз и — рраз1 — обе ушли в воду, даже не булькнуло! А через минуту одна, потом другая выскочили из воды, стали на воду, как на пол, во весь свой длинненький рост

Не удержишься, захлопаешь в ладоши им, — а их уже нет: исчезли в камыше!