Поможем растить молодые леса

 

Наш народ занят сейчас великим мирным трудом. Строят невиданные электростанции на Волге, Днепре и Аму-Дарье, соединена каналом Волга с Доном, выращивают лесные полосы, которые защитят поля от злых ветров пустыни. Все советские люди участвуют в строительстве коммунизма. Мы, пионеры и школьники, хотим помочь старшим в этом прекрасном деле. Каждый пионер помнит, что перед лицом товарищей обещал жить так, чтобы стать достойным гражданином своей Родины. А это значит, что наш долг — своими руками сделать то, что мы можем, для коммунизма.

Сотни тысяч молодых дубков, клёнов, ясеней выстроились вдоль Волги, пересекая степь от края до края. Сейчас деревца еще малы, они еще не окрепли, и у каждого из них много врагов: вредные насекомые, грызуны, сухие, горячие ветры.

Комсомольцы и пионеры нашей школы решили помочь защитить молодые деревца от врагов.

Мы знаем, что один скворец уничтожает за день 200 граммов саранчи. Эти птицы принесут большую пользу лесным полосам, если будут жить недалеко от них. Вместе с усть-курдюмскими и пристанскими пионерами мы смастерили и развесили возле молодых лесов 350 скворечников.

Большой вред молодым лесам приносят суслики и другие грызуны. Вместе с сельскими ребятами мы будем уничтожать сусликов: заливать их водой в норках, ловить капканами. Мы смастерим капканы для ловли грызунов.

Колхозы нашей области будут делать подсадку на полезащитных полосах. Для этого им понадобится много семян и саженцев. Мы соберем за лето 1000 килограммов семян. При усть-курдюмской и пристанской школах заложим питомники и вырастим для лесных полос саженцы дуба, клёна и других деревьев. Вместе с нашими сельскими друзьями мы организуем пионерские дозоры и будем охранять лесные полосы от пожаров, потрав и поломок.

Всё это, конечно, скромные пионерские дела. Но, если нашему примеру последуют другие пионеры и школьники Советского Союза, все вместе мы принесём большую пользу Родине.

Учащиеся 63-й мужской семилетней

школы гор. Саратова

 

ВОЙНА В ЛЕСУ

(Продолжение)

 

Вот что узнали наши корреспонденты на четвёртой вырубке, где сведён был лес лет тридцать назад.

Когда слабые берёзки и осинки все погибли от рук своих сильных сестёр, в нижнем этаже рощи остались жить одни ёлки.

Пока они тихонько росли в тени, большие, сильные берёзы и осины не переставали пировать и драться наверху. Повторялась старая история: кто из них перерастал соседей, тот побеждал и безжалостно губил побеждённых.

Побеждённые засыхали и падали. Тогда через дыру в шатре ливнем врывался в подвал солнечный свет — прямо на головы молодым ёлкам.

Ёлки пугались его и заболевали.

Проходило время, пока они привыкали к потокам света.

Понемногу они поправлялись, сменяли на себе хвою. И тогда начинали так быстро подниматься вверх, что враги их не успевали заделать над ними продырявленный шатёр.

Эти счастливые ели первыми сравнялись ростом с высокими берёзами и осинами. За ними и другие крепкие колючие ёлки просунули свои острые копья-вершины в верхний этаж.

Тут-то обнаружилось, каких страшных врагов пустили жить в подвале у себя беспечные победители — осины и берёзы.

Наши корреспонденты своими глазами видели страшную рукопашную между врагами.

Подул крепкий, порывистый осенний ветер. Он привёл в сильное возбуждение все столпившиеся здесь лесные племена. И лиственные породы накинулись на ёлки. Они хлестали и били своих врагов руками-ветвями.

Даже робкие осины, что вечно дрожат и шепчут, бестолково размахивая ветвями, старались схватиться с тёмными елями, сломать их лапы.

Но осина —плохой боец. Гибкости в ней нет, и руки у неё ломкие. Крепким елям они не страшны.

Другое дело — берёзы. Это туготелые, сильные, гибкие деревья. Их упругие, пружинистые ветви-руки приходят в движение даже от небольшого ветра. А уж если берёза пришла в движение, — берегись всё кругом. Объятья её страшны.

Берёзы схватились с елями врукопашную. Они своими гибкими ветвями охлёстывали еловые лапы и секли хвою.

Где перехватит берёза еловую лапу, там у ели хвоя иссыхает. Где обовьет ствол, там у ели вся верхушка отсохнет.

От осины ель отбивается, от берёзы — не может. Сама-то ель — дерево твёрдое. Хоть трудно ломается, зато и не гнётся: она захлестывать своими прямыми лапами не может.

Чем кончится война между лесными племенами, наши корреспонденты увидеть в этом месте не могли: чтобы увидеть конец, надо было бы им жить здесь долгие годы. Поэтому они отправились искать такое место в лесу, где все бои между лесными породами кончились.

Где найдут такое, сообщат к следующему номеру.

ПОМОЖЕМ ВОССТАНАВЛИВАТЬ ЛЕСА*

 

Наша пионерская дружина включилась в работу по созданию новых лесов. Мы собираем семена древесных пород и сдаем их нашему колхозу и лесозащитной станции. У себя на пришкольном участке мы создали небольшой лесной питомник, в котором посадили дуб, клён, боярышник, берёзу, вяз. Семена мы собрали сами.

Пионеры: Галя Смирнова,

Нина Аркадиева

НЕДЕЛЯ САДА

 

Решено ежегодно проводить Неделю сада в сёлах и городах нашей страны. В центральных и северных областях она будет проводиться в начале октября, а в южных районах — в начале ноября.

Первая Неделя сада была проведена в дни подготовки к празднованию тридцатой годовщины Октября. Тысячи вновь разбитых колхозных садов, миллионы плодовых деревьев, посаженных на усадьбах совхозов, МТС, школ, больниц, вдоль дорог и улиц, на приусадебных участках колхозников, рабочих и служащих, — вот какой прекрасный подарок ко дню великого праздника сделали стране юные лесоводы и садоводы.

А нынче к Неделе сада в государственных питомниках подготовлено более десяти миллионов саженцев яблонь, груш, огромное количество саженцев ягодных и декоративных растений. Сейчас самое время начать подготовку к закладке садов там, где их еще нет.

ТАСС

 

КОЛХОЗНЫЙ КАЛЕНДАРЬ

 

К концу подходит уборка урожая в наших колхозах. Самая жаркая пора работ сейчас на полях. Первое, самое лучшее зерно — государству. Каждый колхоз первым спешит сдать стране плоды трудов своих.

Колхозники сжали рожь — стали пшеницу жать; сжали пшеницу — принялись за ячмень; ячмень сжали — овёс жнут, а за овсом очередь пришла и гречихе.

Потянулись из колхозов к станциям железных дорог обозы с хлебом—-с новым колхозным урожаем.

А тракторы всё стучат в полях: озимые посеяли, теперь зябь пашут — поля для яровых посевов будущего лета.

Отошли все летние ягоды, но в садах поспели яблоки, груши, сливы, в лесу много грибов, а на моховых болотах краснеет клюква. Мальчишки в деревнях сшибают палками тяжёлые красные гроздья рябины.

Беда полевому петушку с куропаточкой и со всем их выводком; перебрались из озимых полей в яровые хлеба,— теперь из одного ярового поля в другое перелетай, перебегай.

Спрятались куропатки в картофельные поля. Там уж никто не тронет.

Но вот колхозники двинулись на картофельные поля — картошку копать. Пошли в ход картофелекопа-тельные машины. Ребятишки груды´ — костры — жгут, печечки в земле устраивают; тут же пекут и едят обугленные картошины. Лица у всех вымазанные, чёрные, — взглянуть страшно.

Побежали, полетели с картофельных полей серые куропатки. Наконец-то выросли у них птенцы. И уж охоту на них разрешили.

Надо где-то кормиться, прятаться,— а где? Все поля сжаты. Но тут оказалось, что озимая рожь порядочно уже подросла. Есть где кормиться и хорониться от зорких глаз охотников.

СООБЩЕНИЕ ЗОРКОГО ГЛАЗА *

 

26 августа я возил сено. Вот еду и вижу: на куче хвороста сидит большая сова и так пронзительно смотрит сквозь этот хворост. Мне пришлось остановить коня и поинтересоваться этим делом: почему сова сидит вблизи меня и не улетает? Я слез с телеги и подошёл ближе, взял палку и бросил в сову. Сова улетела. Как только она улетела, из-под кучи хвороста вылетело несколько десятков мелких птичек. Они там хоронились от своего врага — совы.

Лескор Л. Борисов

Колхозные новости

Сообщила Н. Павлова

 

На полях, где осталась только щетинка сухой соломы, притаились враги: сорные травы. Их семена приникли к земле, а под землёй спрятаны длинные корневища, Враги ждут весны. Весной, когда поле вспашут и на нём посадят картофель, сорняки вырастут и начнут его глушить.

Колхозники решили обмануть врагов. На поля пустили орудия, которые прорезают землю, — лущильники. Лущильники закопали семена сорняков и разрезали на кусочки корневища.

Сорняки решили, что пришла весна: тепло, земля рыхлая. Они и давай расти. Семена проросли. Дали ростки и кусочки корневищ. Поля зазеленели.

А колхозники смеются: обманули врагов! Сорняки взошли, а мы поздно осенью вспашем землю и перевернем их корнями вверх. Вот они зимой и замёрзнут. Не глушить вам, сорнякам, нашей картошки!

НАПРАСНАЯ ТРЕВОГА

 

Лесные звери и птицы очень обеспокоены: на опушке появились люди и застилают землю сухими стебельками. Уж, наверно, это новомодные ловушки! Пришла погибель лесным жителям!

Но напрасна эта тревога: люди приехали с мирными намерениями. Это колхозники. Они расстилают по земле лён. Расстилают его тонким слоем, ровными дорожками. Лён останется здесь мокнуть под дождём и росой. После этого достать волокна из льняных стеблей будет уже нетрудно.

ВОТ ТАК СЕМЕЙСТВО!

 

В колхозе „Первое Мая" у свиньи Душки появилось на свет двадцать шесть детишек. Да нынче, в феврале, её поздравляли с двенадцатью новорождёнными. Вот это так семейство! Ребят хоть отбавляй!

ВСЕОБЩЕЕ ВОЗМУЩЕНИЕ

 

На огуречном поле всеобщее возмущение: „Зачем это колхозники повадились ходить к нам через день и забирают нашу зелёную молодёжь? — негодуют огуречные растения. — Дали бы ей спокойно созреть".

Но колхозники оставили немного огурцов на семена, а остальные продолжают собирать зелёными. Зелёные огурцы и сочны, и нежны, и вкусны, а созреют — станут несъедобными.

ФАСОНЫ ШЛЯП

 

В лесах, на полянках и по дорогам появились рыжики и масляники. Рыжики хороши в сосняках: там они очень рыжие, низкие, плотные, крепкие, а шляпка у них вся разрисована кругами.

Ребята говорят, что такой фасон шляпы рыжик перенял от людей: шляпа у него вроде как плетёная из соломы.

А про масляника этого не скажешь. Ясно, что у людей он ничего похожего на свою шляпку увидеть не мог. Не то что мужчина, ни одна девушка, даже ради моды, не стала бы носить такой неприятной слизкой шляпки, как у масляника.

НЕУДАВШАЯСЯ ОХОТА

 

Стайка стрекоз прилетела на пасеку колхоза „Светлый Луч" поохотиться на пчёл. Стрекозы были неприятно удивлены: пчёл на пасеке не оказалось. Никто не предупредил стрекоз, что пчёлы со второй половины июля переехали в лес, в заросли цветущего вереска.

Там они приготовляют густой жёлтый вересковый мёд. А домой вернутся, когда вереск отцветёт.

ОХОТА

С СЕТТЕРОМ И СПАНИЭЛЯМИ

(От нашего специального корреспондента)

 

Свежим августовским утром выходим мы с Сысой Сысоичем на охоту. С радости лают и прыгают на меня мои собачки, два спаниэля — Джим и Бой. Лада — большой красивый сеттер Сысой Сысоича — вскидывается передними лапами на плечи своему маленькому хозяину. Лизнула его в лицо.

— Цыц ты, баловница! — притворно сердито говорит Сысой Сысоич, утирая губы рукавом. — Куда?..

Но собаки уже умчались от нас по скошенному лугу. Гибкой машистой рысью стелет красавица Лада, мелькая белой с чёрным рубашкой за зелёными кустиками. Мои коротконожки с обиженным тявканьем стараются и не могут её догнать.

Пусть их, промнутся.

Подходим к кустарнику. Джим и Бой вернулись на мой свист, копошатся поблизости: обнюхивают каждый куст, каждую кочку. Впереди широким челноком снует Лада, мелькает то справа перед нами, то слева. И вдруг на всём бегу — стала.

Точно наткнулась на невидимую проволоку. Стала и замерла в той позе, в которой прервался бег: голова чуть повёрнута влево, гибко согнута спина, левая передняя нога поднята, пышный хвост — перо — вытянут. Не проволока, а струйка дичного запаха остановила её на бегу.

— Желаете? — предлагает Сысой Сысоич.

Я отказываюсь. Зову своих собачек и велю им лечь у моих ног: чтобы не помешали, не согнали бы дичь из-под стойки Лады.

Сысой Сысоич не спеша подходит к ней и останавливается. Снимает ружьё с плеча, взводит курки. И медлит посылать собаку вперёд: верно, как и я, любуется прекрасной картиной стойки, изящной позой, полной сдержанной страсти и напряжения.

— Вперёд, — наконец говорит Сысой Сысоич.

Лада не шелохнулась.

Знаю: тут есть выводок тетеревов. Сейчас Сысой Сысоич повторит приказание собаке, та шагнёт вперёд — и с треском вырвутся из куста большие рыжеватые птицы.

— Вперёд, Лада! — повторяет Сысой Сысоич, поднимая ружьё.

Лада быстро подаётся вперёд, бежит, делает полукруг и опять замирает на стойке, теперь у другого куста. Что там такое? Опять к ней подходит Сысой Сысоич, приказывает:

— Вперёд!

Лада прядает в куст, обегает его.

В воздухе за кустом беззвучно появляется рыжеватая небольшая птица. Она как-то неумело, уныло машет крыльями. Её длинные задние ноги висят позади, как перебитые.

Сысой Сысоич опускает ружьё и сердито отзывает Ладу.

Вот оно что: коростель, дергач!

Эта травяная птица, чей резкий, режущий слух, крик в лугах так мил охотнику по весне, ненавистна ему в сезон охоты: дергач не выдерживает стойки, незаметно в траве убегает от собаки, заставляет её срывать стойку.

Скоро мы расходимся с Сысой Сысоичем, условившись встретиться у лесных озёрок.

Я иду узкой зелёной долинкой ручья между лесистыми холмами. Кофейный Джим и трёхколерный — чёрно-бело-коричневый — его сынишка Бой бегут передо мной. Всё время надо быть наготове, следить глазами за тем и другим: спаниэли ведь не делают стойки, каджую минуту они могут поднять дичь. Они суются в каждый куст, исчезают в высокой траве, опять показываются. И безостановочно, быстро-быстро работает их „хвостовой винт" — движется коротенький обрубок хвоста.

Да, нельзя спаниэлю дать отрастить длинный хвост: сколько шуму он наделает, ударяя по траве и кустам; собачка весь его обобьёт, спустит с него шкуру о кусты. Хвост отрубают щенкам спаниэлям в трёхнедельном возрасте, — и он не растёт больше. Оставляют только такой кусочек, какой можно целиком забрать в руку: на тот случай, если спаниэль застрянет в болоте и его придётся вытаскивать за хвост. Слежу глазами за обеими собачками и сам не понимаю, как в то же время успеваю видеть всё кругом, замечать сотни красивых и удивительных вещей.

Вижу: солнце уже поднялось над деревьями и играет в листве и траве множеством золотых зайчиков и змеек. Вижу: тончайшими серебряными ниточками всюду в траве, на кустах блестят паутинки. Вижу: прихотливо изогнулся ствол сосны, образовав что-то вроде гигантского стула. На этом стуле сидеть бы сказочному лешему, ан нет: там, на сиденье, в ямочке собралась вода, и возле неё трепещут бабочки.

Пьют... И у меня пересохло в горле. А у ног на широкой зелёной травке-манжетке блестит крупный, бесценный алмаз росы.

Наклониться осторожно — только бы не пролить,— сорвать складочками собранный листок манжетки с чистейшей в мире каплей, бережно собравшей в себе всю радость утреннего солнца.

Пушистый влажный листок касается губ, и холодноватая капелька скатывается на сухой язык.

Джим вдруг залаял: „Ах, ах! Хах-хах-хах-хах!" — и утоливший мою жажду листок, мгновенно забытый, летит на землю.

Джим, тявкая, бежит по самому берегу ручья. Ещё чаще, энергичней работает его „хвостовой винт".

Спешу к ручью, стараясь выйти на берег впереди собаки.

Но — не успел: с негромким лопотом крыльев вылетает за кудрявой ольхой невидимая птица.

Вот она свечкой поднимается за ольхой — большая кряковая утка. Я, взволновавшись, навскидку — без прицела—„бросаю выстрел" в неё сквозь листву. Утка падает назад в ручей. Всё это так быстро случилось, что мне кажется: я не стрелял — мыслью сразил её. Только подумал—она и упала.

Джим уже сплавал за ней, выносит добычу на берег. Не отряхиваясь, ни на миг не выпуская из пасти утки, — её длинная шея висит до земли, — подаёт мне в руки.

— Спасибо, старик, спасибо, дорогой! —Наклоняюсь его погладить.

А он уж отряхивается — и целое облачко брызг летит мне в лицо.

— Ах, невежа! Пошёл дальше!

Убежал.

Беру утку двумя пальцами за конец клюва, держу на весу. Ого! Клюв не ломается, всей тяжести её тела мало для этого. Значит, матёрая крякуша, не нынешней выводки.

Торопливо подвешиваю утку в торока на патронной сумке: мои пёсики опять уж тявкают впереди. Спешу к ним, на ходу перезаряжая ружьё.

Узкая долинка ручья здесь расширяется; болотце до склона холма, кочки, осока.

Джим и Бой снуют в траве. Что-то там у них?

Весь мир сразу сливается вот в этом небольшом болотце, и нет в сердце охотника других желаний, кроме одного: скорей увидеть, кого там зачуяли в траве собаки, какая дичь вылетит, — и не промазать по ней.

Коротконожки мои не видны в высокой осоке, однако то здесь, то там, как крылья, взмётываются их уши над травой: собачки делают „дозорные прыжки", — подскакивают, чтобы увидеть близкую дичь.

С чмоканьем — звуком вроде того, что слышится, когда вырываешь сапог из болота, — срывается с кочек долгоносый бекас. Летит низко, быстрыми зигзагами.

Целюсь. Стреляю, — летит!

Делает широкий полукруг и, вытянув прямые ноги, опускается под кочку совсем близко от меня. Стоит, как шпагу опустив свой длинный прямой клюв к земле.

Мне совестно стрелять его так близко и сидячим.

Но Джим и Бой уж рядом. Опять поднимают его на крыло. Бью из левого ствола — опять промах!

Ах ты беда! Вот ведь: тридцать лет охочусь, сколько сот бекасов взял в своей жизни, а всё волнуюсь при взлёте дичи. Поторопился.

Ну, что поделаешь. Теперь надо идти поискать косачей, а то Сысой Сысоич только презрительно улыбнётся, разглядывая мою добычу: для городских охотников бекас — красная дичь, вкуснейшее блюдо, а деревенские его и за птицу не признают: птюшечка, мелюзга.

Сысой Сысоич уже третий раз стреляет где-то за горкой. Наверно, килограммов пять дичи настрелял, не меньше.

Перехожу ручей, лезу на кручу. Отсюда, с высоты, далеко видно на запад: там большая вырубка, за ней — овсы. Вон и Лада мелькает. А вон и сам Сысой Сысоич.

Ага! Стала Лада!

Сысой Сысоич подошёл. Вот стреляет: бумм, бумм!.. Дуплетом.

Идёт подбирать добычу.

Надо и мне не зевать.

Собачки убежали уже в чащу. Ну что ж, у меня такое правило: если в чаще мои пёсики, — я иду по просеке.

Просека широкая, — можно успеть выстрелить, пока птица будет перелетать её. Только бы сюда выставили.

Затявкал Бой, за ним Джим. Быстро иду вперёд.

Вот уже опередил собак. Что-то они там возятся? Косач, верно: заберётся в крепь и водит там собак за нос, — знаю его манеру.

Тра-та-та-та-та-та! — так и есть: косач взорвался, — чёрный, как обугленный. И дует прямо вдоль просеки.

Посылаю ему вдогон дуплет.

Свернул и исчез за высокими деревьями.

Неужели я опять промазал? Не может быть: ладно как будто брал...

Призываю собак свистом, иду в лес, где скрылся косач. Ищу сам, ищут пёсики — нет нигде.

Эх, досада какая!.. Что за мазильный день! И не на ком сердца сорвать: ружьё хорошее, патроны сам набивал.

Попробую, — может, хоть на озерках повезёт.

Опять вхожу на просеку: по ней недалеко — с полкилометра—до озерка. Настроение вконец испорчено. А тут и псы куда-то пропали — не дозовёшься.

А ну их! Пойду один.

Вынырнул откуда-то Бой.

— Ты где был? Ты что думаешь: ты—охотник, а я так только — помощник твой, из ружья бахало? Так на, возьми ружьё, иди сам стреляй! Что? Не можешь? Ну, чего ложишься, лапы вверх? Извинения просит,— подумаешь! Слушаться надо. Вообще, дурацкие собачонки — спаниэли. То ли дело — легавая со стойкой.

Из-под Лады-то просто, я бы тоже ни разу не промазал. Дичь — как привязанная, — подумаешь какая трудность попасть!

Но впереди за стволами деревьев мелькнуло серебро озерка. Новых надежд исполнилось охотничье сердце.

У берега — тростник. Бой уже плюхнул в воду, плывёт, раскачивая высокую зелень.

Тявкнул — и сразу же из тростника поднимается с кряканьем утка.

Мой выстрел настигает её над серединой озерка. Разом повисает длинная шея, утка с всплеском шлёпается в воду. Лежит брюхом вверх, судорожно перебирая в воздухе красными лапками.

Голова Боя плывёт к ней. Вот пёсик разевает рот, хочет схватить утку, но та неожиданно исчезает под водой.

Бой в недоумении: куда она делась? Кружит, кружит на месте,— утка не показывается.

Вдруг голова пёсика исчезает под водой. Что такое? Зацепился за что-нибудь? Пошёл ко дну? Что делать?

Утка появляется на поверхности и медленно плывёт к берегу. Очень странно плывёт: боком, а голова — под водой.

Да ведь это Бой её несёт! За ней и не видно его головёнки. Вот здорово: нырнул, достал из-под воды!

— Дельно сработал, — раздаётся голос Сысой Сысоича. Он незаметно подошёл сзади.

Бой доплыл до кочек, вылез, положил утку — и отряхается.

— Бой, как не стыдно! Сейчас же подними и дай сюда.

Вот неслух: никакого внимания на мой крик!

Откуда ни возьмись — Джим. Подплыл к кочке, сердито рявкнул на сынишку, схватил утку и принёс мне.

Отряхнулся, умчался в кусты и — вот сюрприз! — несёт оттуда мёртвого косача.

Так вот где старик пропадал столько времени: разыскивал в лесу, — может быть, догонял по следу подбитого мною косача. Полкилометра тащил его за мной.

Как я горд им перед Сысой Сысоичем!

Старый, верный пёс! Одиннадцатый год ты служишь мне честно и старательно. Но едва ли не последнее лето ходишь со мной на охоту: короток собачий век. Наживу ли другого такого друга?

Эти мысли приходят мне в голову за чаем у костерка. Маленький Сысой Сысоич деловито развешивает свою добычу на ветках берёзы: два молодых тетерева, два тяжёлых молодых глухаря.

Три собаки сидят вокруг меня и жадно следят глазами за всеми моими движениями: не перепадёт ли и им кусочка?

Конечно, перепадёт: все трое работали на славу. Молодцы пёсики.

Полдень. Небо высокое, голубое. Чуть слышно звенят над головой трепетные листья осины.

Хорошо!

Сысой Сысоич садится, рассеянно скручивает „козью ножку". Он задумался.

Чудесно: сейчас, значит, услышу ещё интересный случай из его охотничьей жизни.

Охота на выводки в разгаре. На какие только хитрости не пускается охотник, чтобы добыть осторожную птицу! Но и хитрости не помогут, если он прежде не узнает жизни и повадок дичи.

НА УТОК

 

Охотники давно заметили: когда молодые поднимутся на крылья, утки выводками и целыми стаями делают в сутки два перелёта с места на место. Днём они спят и отдыхают, забравшись в густой камыш. Как только солнце сядет, они поднимаются из камышей и летят.

Охотник уже сторожит. Он знает, что они полетят в поля, и ждёт их. Он стоит на берегу, спрятавшись в кустах, лицом к воде и на заход.

Там, где зашло солнце, широкой полосой горит небо. Стайки уток чёрными силуэтами на светлой полосе. Они летят прямо на охотника. Ему удобно целиться. Не одну утку он вышибет из стаи внезапным выстрелом из-за кустов.

Он стреляет до полной темноты.

Ночью утки жируют (кормятся) на хлебных полях.

Утром они летят назад в камыши.

На пути их ждёт невидимый охотник. Он стоит теперь спиной к воде, лицом на восток.

И опять прямо „на штык" ему налетают утиные стаи.

ПОМОЩНИК

 

Молодые тетерева целым выводком пасутся на поляне. Держатся поближе к опушке: в случае чего — спасенье в лесу.

Щиплют ягоды.

Тетеревёнок заслышал шуршанье чьих-то шагов в траве. Поднял голову, — над травой висит страшная звериная морда. Мясистые губы отвисли, дрожат. Жадные глаза впились в припавшего к земле тетеревёнка.

Тетеревёнок сжался в упругий комок. Глаза в глаза: ждёт, что будет. Шевельнись только зверь — сильные крылья кинут в сторону птицу, — лови её в воздухе!

Медленно проходят мгновенья. Звериная морда всё висит над пригнувшимся тетеревёнком. Птица боится взлететь. Зверь не решается шевельнуться.

Вдруг повелительный голос:

— Вперёд!

Кинулся зверь. С треском взлетел тетеревёнок —и стрелой в спасительный лес. Грохот, огонь, дым вылетает из лесу. Тетеревёнок кувырком летит на землю.

Охотник подбирает его и посылает собаку дальше:

— Тихо! Ищи, Лада, ищи...

НА ОСИННИКАХ

 

Темно в высоком еловом лесу.

Тихо.

Солнце только еще опустилось в лес. Охотник медленно идёт меж молчаливых прямых стволов.

Впереди зашумело, точно внезапный ветер ворвался в листву: там впереди — осинник. Охотник стал. Тихо. Вот точно редкие, крупные капли дождя защёлкали по листьям.

Щёлк, щёлк. Кап, кап, кап...

Охотник бесшумно пробирается вперёд. Вот уж близко осины. Щёлк, кап, кап, кап... — и смолкло. Ничего не разглядишь в густой листве. Охотник стоит, не двигается.

Кто из них терпеливее: тот, кто сидит там, на осинах, или этот, с ружьём притаившийся внизу? Долго молчал. Тишина. Потом опять: кап, кап, щёлк... Ага, вот и выдал себя! Чёрный сидит на ветке, щёлкает, отрывая клювом тонкие черенки осиновых листьев.

Тщательно выцеливает охотник. И неосторожный молодой глухарь тяжёлым комом летит вниз.

Это честная игра. Таится птица, крадётся охотник. Кто первый заметит? Чьё твёрже терпенье? Чей зорче глаз?

А вот

НЕЧЕСТНАЯ ИГРА

 

По густому ельнику тропкой пробирается охотник.

— Прр, пррр, пррр!

Из-под самых ног — восемь, десять — целый выводок рябчиков.

Не успел ружьё вскинуть, все уже расселись по густым еловым веткам.

Лучше и не старайся, не разглядывай, где сели: все глаза проглядишь — не увидишь.

Охотник у самой тропки за ёлочкой спрятался.

Вынул из кармана дудилочку, продул,сел на пенёк, курки взвёл. Дудилочку к губам.

Игра начинается.

Молодые рябчики притаились, сидят крепко. Пока мать сигнала не подаст—„можно, мол", —не шелохнутся, не трепыхнутся. Каждый на своей ветке.

— Пи-и-ик! Пи-и-ик! Пик-тррр! — Пять, пять, пять тетеревей!

Вот и сигнал: можно...

— Пи-и-ик — тррррр!.

Уверенно говорит мать:

— Можно, можно. Лети сюда.

Рябчонок бесшумно скользит с дерева на землю. Слушает, где голос матери.

— Пи-и-ик, трррр, тррр, — здесь, сюда, сюда!

Рябчонок выбегает на тропку.

— Пи-и-ик, тррр!

Вот где она: за ёлочкой, где пень.

Рябчонок бежит по тропке со всех ног — и прямо на охотника.

Выстрел,—и опять охотник берётся за дудилочку.

Свистит дудилочка тоненьким голосом матери:

— Пик-пик-пик-тррр! — Пять, пять, пять тетеревей!

И новый обманутый рябчонок послушно бежит навстречу смерти.

 

 

ТИР

Бей ответом прямо в цель!

СОСТЯЗАНИЕ ШЕСТОЕ

 

1. — Сколько весит рыба?

2. —Как узнаёт паук-крестовик, сидящий в засаде, что к нему в паутину попала добыча?

3. —Какие звери летают?

4. — Что делают мелкие птички, когда днём заметят сову?

5. — По ножницам — зверь портной, по щетине — зверь чеботарь.

6. — Когда и как летают пауки?

7.— У какого насекомого (взрослого) нет рта?

8. — Почему стрижи и ласточки в хорошую погоду летают высоко, а в сырую — над самой землёй?

9. — Зачем куры перед дождём перебирают клювом перья?

10. —Как узнать о приближении дождя, наблюдая муравейник?

11.— Что ест коромысло (стрекоза)?

12. —Какой страшный хищный зверь падок до малины?

13.— Где летом лучше всего наблюдать следы птиц?

14. —Какого цвета самый крупный из наших дятлов?

15. — Что такое „чёртов табачок"?

16. — Серёдка на дворе, голова на столе, ноги на поле.

17. — Кожу носим, мясо бросим, голову съедим.

18. — Когда чёрен — куслив и задорен, а покраснеет — сейчас и присмиреет.

19. — Лежит мужичок в золотом кафтане, подпоясан поясом, встать не может, — люди поднимают.

20. — Я молча говорю издали с тобою.

21. — Никто не пугает, а вся дрожит.

22. — Что за трава, которую слепые знают?

23.— Что в хлебе родится, а есть не годится?

24. — Выпуча глаза сидит, не по-русски говорит; родилась в воде, а живёт на земле.

 

ОБЪЯВЛЕНИЯ

Просим сообщить

Куда девались скворцы? Днём их еще видно иногда —в полях и на лугах. Но куда же они исчезают на ночь? Свои скворечники они покинули давно,—как только вылетели птенцы, — и больше сюда не возвращаются.

Редакция

 

НЕСЁМ ПРИВЕТ ЧИТАТЕЛЯМ

 

с островов и побережий северных ледовитых морей от морских зайцев, моржей, гренландских тюленей, белых медведей и китов.

Берём поручения — передать приветы читателей африканским львам, крокодилам, бегемотам, зебрам, страусам, жирафам, акулам.

Пролётные с Севера кулики, утки, чайки

 

 

Объявляется пятое испытание

НА ЗВАНИЕ

ОСТРОГЛАЗ

под названием „ЧЬЯ ТЕНЬ?"

 

Где тут стриж, где тут ласточки?

Сидишь где-нибудь на открытом месте — в поле, на холме, на обрыве у речки. Солнце высоко в небе. Перед тобой по земле, по песку или воде плывут, скользят тени пролетающих у тебя над головой хищных птиц.

Если у тебя глаз острый, намётанный, тебе и головы поднимать не надо: каждого хищника узнаешь по его тени, по тёмному его силуэту, скользящему по земле.

Вот быстрая, лёгкая тень. Узкие крылья серпом, хвост длинный, закругленный (рис. 5). Кто летит?

Тень птицы такого же примерно роста, но вся пошире, крылья толстые, хвост прямой (рис. 6). Кто летит?

Тень больше, крылья ещё толще, хвост веером и закруглён (рис. 7). Это кто?

Тоже большая тень, крылья круто изогнуты, хвост на конце с выемкой (рис. 8). Это кто?

Тень ещё больше, крылья углом и будто вырезанные на конце, хвост прямоугольный (рис. 9). Кто?

Очень большая тень, крылья громадные, на конце как будто с растопыренными пальцами; голова и хвост кажутся маленькими (рис. 10). Кто?

Назови, какие здесь нарисованы грибы.

КЛУБ КОЛУМБОВ

Месяц шестой

 

— Из шалашек. — Путники издалека.— Флот. — На необитаемом острове. — Плавучая Америка. —Американский житель. — Прощание.

Странное дело: вместо того, чтобы из Нового Света становиться для колумбов понемногу Старым Светом, „Земля Неведомая" делалась всё более удивительной и загадочной. Кукид открывал перед юнестами совершенно новые, неведомые возможности. Таинственное дерево алейна — переселенец из неизвестных стран, взять листья которого до сих пор так и не собрался тяжёлый на подъём Паф,— осталось не определённым. Таинственный подземный ход, куда так неожиданно провалились Ми, Колк и Си, так и остался загадкой: кто, когда, зачем его вырыл? А в последние дни охотники Колк и Вовк начали приносить таких крылатых-пернатых, которые никак не могли быть сочтены за туземцев „Земли Неведомой".

С самого начала охоты Колк и Вовк устроили себе на берегу озера Прорвы из камыша и веток шалашки; Колк — на одном берегу залива, Вовк —на другом. С рассвета до обеда —полную упряжку — как называют эти часы новгородцы, просиживали юнесты с ружьём и биноклем в своих шалашках, а Колк часто ещё и вторую упряжку, — с обеда до захода солнца. Много любопытного наблюдали охотники, скрытые от зорких птичьих глаз.

Первой обычно появлялась на берегу ночевавшая в лесу серая цапля. Махая круглыми, будто из тряпок сделанными, медленными крыльями, она снижалась, выпускала свои прямые длинные ноги и, не спеша, приземлялась. Расхаживая по самой кромке берега и оставляя на сыром песке большие следы трёхперстых лап, она внимательно обследовала мелкую у берега воду. Миг —и её клюв-кинжал молниеносно разил зазевавшуюся лягушку, длинная шея поднималась к небесам, словно благодаря их за вкусное угощение, — и судорожно дрыгающие ножки лягушонка исчезали в глотке большой сутулой птицы. Спокойным, размеренным шагом цапля отправлялась дальше по берегу, — и не раз случалось, что проходила так близко от притаившегося в шалашке охотника, что он мог бы достать её стволами своего молчаливого ружья.

Прилетали, снижались, опускаясь на гузку, поблескивая изумрудным зеркальцем на крыле, садились в камыши чирки и большие, грузные кряковые утки, голубокрылые широконоски, стройные свиязи. Переходили из одной рощи камышей в другую кургузенькие болотные курочки. Медленно пролетал в вышине коршун, высматривая на берегу дохлую лягушку или рыбу, перевернувшуюся в воде белым брюхом вверх. Ружья юнестов всё молчали.

Стоило, однако, появиться на озере быстрокрылой стайке невиданных здесь летом куликов и рассыпаться по берегу, мелькая высокими тонкими ножками, — из шалашки вылетал быстрый огонёк и громыхал выстрел. На песке оставались лежать внезапно кончившие свой путь на далёкие зимовки крылатые странники.

Шёл валовой пролёт куликов, летевших из новоземельских, архангельских, кольских тундр в тропическую Африку. Чуть не каждый день теперь юнесты-охотники приносили невиданных здесь летом долгоносых куличков-воробьев, чернозобиков, краснозобиков, песочников. А однажды Колк увидал из своей шалашки птицу, которую он не знал даже по рисунку в атласе. Пёстрая, с чёрным нагрудничком, не очень высокая на ногах и не длинноносая, она заглядывала под каждый сучок, под каждый камешек, валявшийся у воды, — и семенила дальше. Стайки таких птиц нигде поблизости не было видно, это была одиночка.

Колку удалось застрелить её, и когда он принёс её домой, Таль-Тин ахнул:

— Да ведь это камнешарка! Это птица морских побережий, — как она очутилась здесь, в глубине континента? Интереснейшая находка, прямо маленькое открытие!

Накануне прощального похода всем Клубом на озеро, большое беспокойство доставила колумбам До: утром никому не сказала, куда уходит, — и не явилась ни к обеду, ни к ужину. Хотели уж идти покричать её в дремучем лесу: не попала ли она в подземный ход? Но тут она явилась. Сказала только, что была с подружками в деревне Минеево, а что там видела — отказалась отвечать.

Назавтра с утра начавший падать барометр не помешал колумбам чуть свет отправиться на озеро.

Собрались. Быстро прошли лес и в деревне Бережок достали у рыбаков лодку и две ройки. Поплыли на вёслах. Флагманским судном была лодка, а Колк и Вовк сопровождали её на ройках — первобытных посудинах, ещё от каменного века сохранившихся кой-где на новгородских озёрах. Ройки — это два выдолбленных осиновых ствола — длинные корыта, — скреплённые дощечками. Судно очень неповоротливое, очень небыстрое на плаву, — спешить людям в каменном веке было некуда. Зато замечательно устойчивое: хочешь, рыбу лови с него, хочешь, в воду прыгай,— не перевернётся.

А впереди ехал — вёл всю флотилию — тоже на ройках новый знакомый ребят — Ванятка: смешной толстощёкий колхозничек, весной перешедший в шестой класс. Он хорошо знал озеро и где какая в нём ловится рыба. Он с гордостью поехал показывать горожанам своё озеро и ему очень нравилось, что колумбы называли его местным старожилом.

Скоро корабли пристали у необитаемого ост<