Фокус маленьких крутиголовок

 

Наша кошка увидела на дереве дупло и подумала, что там гнездо какой-нибудь птички. Она захотела съесть птенчиков, полезла на дерево и видит: на дне дупла гадючата копошатся, извиваются. Да как зашипят! Кошка струсила, прыг с дерева - только бы ноги унести!

А в дупле-то были совсем не гадючата, а птенцы крутиголовки (вертишейки). Это у них фокус такой, чтоб от врагов защищаться: головами крутят, шеями вертят, - шейки у них, как змейки, извиваются. Да при этом они еще и шипят по-гадючьи. Ядовитых-то гадюк всякий боится. Вот маленькие крутиголовки и подражают гадюке, чтобы врагов напугать.

ОСТАВИЛИ С НОСОМ

Большой сарыч высмотрел тетёрку с целым выводком жёлтеньких пушистых тетеревят.

Вот, думает, пообедаю.

Он уже нацелился было ударить по ним сверху, да тут тетёрка заметила его.

Она крикнула, — и все тетеревята в один миг исчезли. Сарыч глядел-глядел, — нет ни одного, как сквозь землю провалились! Полетел другую добычу искать себе на обед.

Тогда тетёрка опять крикнула, — и кругом неё повскакали на ножки жёлтенькие пушистые тетеревята.

Никуда они не проваливались, а тут же и лежали, плотно прильнув к аемле. Поди-ка отличи их сверху от листьев, травы и комков земли!

ХИЩНЫЙ ЦВЕТОК

 

Летал-летал комарик в лесу над болотом — и устал, пить захотел. Видит: цветок; стебелёк зелёный, наверху — маленькие белые колокольчики, внизу — круглые багровые листочки розеткой кругом стебля. На листочках — реснички, на ресничках блестят светлые капельки росы.

Комарик сел на листочек, опустил нос в капельку, а капелька-то липкая, клейкая, влип комариный нос.

Вдруг реснички все зашевелились, потянулись, как щупальца, схватили комарика. Закрылся круглый листочек, — и нет комара.

А когда потом опять раскрылся листочек, — упала на землю пустая комариная шкурка: цветок выпил всю комариную кровь.

Это страшный цветок, хищный цветок— росянка. Он ловит маленьких насекомых и ест их.

ДРАКА ПОД ВОДОЙ

 

Подводные ребята также любят драться, как и те, что живут на земле.

Два лягушонка нырнули в пруд и увидели там странного долговязого головастика-тритона с четырьмя короткими лапками.

„Вот смешной урод! — подумали лягушата. — Надо ему трёпку дать".

Один лягушонок схватил головастика за хвост, а другой за правую переднюю ногу.

Рванули, — нога и хвост остались у них, а головастик удрал.

Через несколько дней лягушата опять встретили этого тритончика под водой. Теперь уже это был настоящий урод: вместо хвоста у него выросла лапа, а вместо оторванной лапы — хвост.

У тритонов ещё лучше, чем у ящерки, отращиваются хвосты, отращиваются оторванные ноги. Только иногда происходит путаница, и на месте оторванной части у них вырастает другая, к этому месту не подходящая.

НЕ ВЕТЕР, НЕ ПТИЦЫ, А ВОДА

 

Мне хотелось рассказать об очитке, когда он еще цвёл. Очень люблю это маленькое растеньице. Особенно мне нравятся его толстенькие вздутые серо-зелёные листочки, которые сидят на стебельке так густо, что его и не видно. И цветочки очитка хороши: яркие пятиугольные звёздочки.

Но сейчас их уже нет. Вместо них — плоды, тоже плоские пятиугольные звёздочки. Они плотно закрыты. Но это не значит, что семена не созрели. Плоды очитка в ясный день всегда закрыты.

Сейчас я заставлю их раскрыться. Принести только из лужи немного воды. Одной капельки достаточно. Вот она попала как раз в середину звёздочки. И я своего добилась: листочки плода начали разворачиваться. Вот показались семена. Они от воды не прячутся, как семена многих растений; они выходят ей навстречу. Ещё две капельки, — и семена поплыли. Вода их подхватила, унесёт и посеет.

Не ветер, не птицы, не животные помогают очитку рассеивать семена, а вода. Я видела очиток в щели на отвесной скале. Это дождь, стекая по каменной стене, занёс туда его семена.

Н. Павлова

ГУГУИК*

 

Я пошёл на озеро купаться. Гляжу— гугуик (нырок) учит своих гугуичат уплывать от людей. Гугуик плывёт, как лодка, а они ныряют. Они нырнут, а он на то место приплывёт и глядит по сторонам. Наконец, они вынырнули около камышей, заплыли в камыши, а я стал купаться.

Лескор Попов Валентин

ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ПЛОДИК

 

Аистник, у которого такие замечательные плодики, — сорняк. Он растёт на огородах. Это невзрачное шершавое растение с простенькими малиновыми цветами.

Сейчас часть из них успела отцвести, и на их месте из каждой чашечки торчит „клюв аиста". Каждый клюв — это пять сросшихся хвостами плодиков. Их легко разъединить. И вот он — знаменитый остроносый, щетинистый, хвостатый плодик аистника. Хвост на конце загнут серпом, а ниже свёрнут винтом. Этот винт от сырости раскручивается.

Положу плодик между ладонями, подышу. Завертелся, защекотал. И действительно, нет больше винта, — раскрутился. Но вот полежал немного на ладони и опять закручивается.

Для чего же растению такой фокус? А вот: падая, плодик втыкается в землю, а его хвост зацепляется концом-серпом за травинки. В сырую погоду винт раскручивается, и остроносый плодик ввинчивается в землю.

А обратно-то ему хода нет: щетинки не пустят, они торчат кверху, упрутся в землю и не пустят.

Вот как хитро: само растение свои семена в землю садит!

А до чего чувствителен хвостик аистника, видно из того, что ими раньше пользовались для гидрометров — приборов, измеряющих влажность воздуха. Плодик укрепят неподвижно, а хвостик служит стрелкой, движется и указывает на делениях, какова влажность.

Н. Павлова

ПОГАНЧИКИ*

 

Я шёл берегом реки, смотрю — на воде не то утята, не то кто другие, на утят не похожие. Думаю, кто же это такие-—у утят ведь носы плоские, а у этих носы острые?

Я живо разделся и вплавь за утятами. Они от меня на другой берег, я за ними. Вот только поймать, — они назад к берегу! Я за ними, — они от меня. Они меня увели по течению реки да так меня умучили, — едва доплыл до берега! Так и не поймал.

После много раз видел их, но уже не плавал за ними. А это оказались не утята, а поганки (чомги) дети — поганчики.

Лескор Л. Курочкин

Из дневника юнната

ЛАНДЫШИ В КОНЦЕ ЛЕТА

 

5 августа. — В саду за ручьём у нас живут ландыши. Больше всех других цветов люблю я эту лилию долин, цветущую в мае, — так назвал ландыш по-латински великий учёный Линней. За то люблю, что такой фарфоровой белизны его скромные бубенчики-цветочки, так гибка зелёная ножка, прохладны и влажны длинные листья, так чудесен его аромат, и весь цветок какой-то чистый и утренний. Весной я рано-рано бегу через ручей за ландышами, каждый день приношу их свежий букет, ставлю в воду, — и целый день они благоухают в избе. У нас под Ленинградом ландыши цветут в июне.

А вот сейчас — в конце лета — любимые цветы принесли мне новую радость.

Случайно я заметила под их большими остроконечными листьями что-то красноватое. Стала на колени, раздвинула листья, — а под ними оранжево-красные твёрдые, немножко продолговатые капли маленьких плодов. Красивые, как цветы, и так и просятся, чтобы я из них сделала серёжки всем моим подружкам.

Лескор Верика

ГОЛУБОЕ И ЗЕЛЁНОЕ

 

20 августа. — Сегодня встала рано-рано, посмотрела в окошко—и ахнула: такая голубая, совсем голубая трава! И вся клонится под тяжестью росы, искрится вся.

Смешай краски — белую с зелёной, будет голубая. Вот и роса, осыпав ярко-зелёную траву, сделала её голубой. Через голубой лужок от кустов к сараю бегут зелёные тропинки. Это выводок серых куропаток прибежал поклевать зёрна в деревне, пока люди спят: в сарае мешки с хлебом. Вон они на току — голубые курочки с шоколадной подковкой на груди. Носиками тюк-тюрюрюк-тюрюрюк! Спешат, пока люди не проснулись.

А дальше—-у самого леса—-еще не сжатый овёс тоже стоит весь голубой. Там ходит охотник с ружьём в руках. Знаю: он выслеживает выводок тетеревят, которых вывела из лесу мать — подкормиться в поле. Наброды их в голубом овсе тоже зелёные: проходя, тетерева стряхнули росу. Не стреляет охотник; видно, тетёрка успела увести свой выводок назад в лес.

Лескор Верика

БЕРЕГИ ЛЕС!

 

Беда, если на сухой лес падёт молния. Беда, если кто бросит в лесу непотушенную спичку или плохо затушит костёр.

Тонкой змейкой перебежал с кострища живой огонёк — и скрылся во мху, в грудке сухой хвои, листвы. Вдруг выскочил из неё, лизнул куст, побежал к куче валежника...

Не теряй ни секунды: это беглый пожар, — ты сам можешь справиться с ним, пока он маленький, слабый. Живо наломай свежих лиственных веток — и бей ими, бей огонёк, сбивай его, хлещи что есть силы, — не давай ему расти, перебегать с места на место! И зови на помощь товарищей.

Если под руками есть лопата или хоть крепкая палка, — копай землю, забрасывай огонь землёй и кусками дёрна.

Если ж огонь успел подняться с земли и пошёл перекидываться с дерева на дерево, — это уж повальный, или верховой пожар. Со всех ног беги к людям, — бей тревогу.

ВОЙНА В ЛЕСУ

(Продолжение)

 

Третья вырубка, куда переехали наши корреспонденты, была местом, где лесозаготовки были лет десять тому назад. И эта вырубка была всё еще во власти осин и берёз.

Победители никого не пускали в свою землю. Каждую весну пытался выбиться из земли травяной народец, но быстро глох под тенистым лиственным шатром. Каждые два—три года бывал урожай еловых семян, и ели посылали новые десанты на вырубку. Но они так и не всходили из земли: берёзки и осинки глушили их..

Молодые деревца росли не по дням, а по часам. Густой толпой возвышались они над вырубкой. Тесно им становилось. И вот они начали драться между собой.

Каждому хотелось захватить для себя побольше места под землёй и над землёй. Каждое деревце, вырастая, ширилось и теснило, толкало соседей. Толчея пошла на вырубке, давка.

Сильные деревца перегоняли в росте слабых: у сильных и корни крепче, и ветви длинней. Поднимается сильное деревце, протянет ветку-руку над головой у соседей, — те и присядут у него под рукой. А присели — прощайтесь с солнцем.

В густой тени вымирали последние слабые деревья. Низкорослый травяной народец пробился, наконец, из земли. Но он был уже не страшен высоким деревцам: пусть копошится у ног, греет их. Собственное потомство победителей — их семена, — падая в этот тёмный и сырой подвал, задыхалось и гибло.

А ели терпеливо продолжали каждые два — три года посылать свой воздушный флот на заросшую вырубку. Победители даже не замечали эту мелкоту. Да и что им: пусть и эти копошатся там, в подвале.

Маленькие ёлочки вышли, наконец, из земли. Плохое житьишко было им в темноте и сырости. А всё-таки хватало солнечного света, чтобы расти. Росли тоненькими и хилыми. Зато здесь их не трогал ветер, не вырывал из земли. Даже в сильную бурю, когда берёзы и осины гудели и гнулись, в подвале под ними было тихо.

Пищи тоже хватало и было тепло. Тут маленькие ёлки были хорошо защищены от опасных весенних утренников и крутых зимних морозов, — не то, что на голой вырубке. С осени опавший лист берёз и осин прел на земле и давал тепло. Тепло давал и травяной народец. Надо было только терпеливо переносить вечные сумерки подвала.

Молодые ели не так уж светолюбивы, как берёзки и осинки; они терпели и росли.

Наши корреспонденты пожалели их и переехали на четвёртую вырубку.

Ждём их донесений.

 

КОЛХОЗНЫЙ КАЛЕНДАРЬ

 

Пришло время урожай снимать. Кажутся бесконечными, будто море, ржаные и пшеничные поля родных колхозов. Колос высокий, крепкий, густой, много зерна хранит он в себе. На славу потрудились колхозники. Скоро золотым потоком потечёт это зерно в государственные и колхозные закрома.

Уже и лён созрел. Колхозники вышли его таскать. А делают это машинами. Льнотеребилками его дёргают; машиной ведь куда скорей! Позади машины идут колхозницы и ряд за рядом вяжут павший лён в снопики, снопики в суслончики— по десяти снопов в суслончике. И скоро поле покрывается точно строями пешек.

Полевому петушку с куропаточкой и со всеми их подросшими куропатчатами пришлось перебраться из озимого ржаного поля в яровые поля.

Убирают рожь. Падают тугие, крепкие колосья под стальной зубастой пилой жнейки, — сноп за снопом. Колхозники вяжут снопы, кладут их в суслоны. И стоят суслоны в поле, как ряды физкультурников на параде.

На огороде поспела морковь, свёкла и другие овощи. Колхозники повезли их на станцию, поезда покатили в города — и у всех горожан в эти дни вкусные свежие огурчики, красный борщ из свёклы, пироги с морковкой.

Колхозные ребята собирают в лесу грибы, спелую малину и бруснику. А где лещина есть, там не выгнать ребятишек из неё в эти дни: собирают орехи, набивают полные карманы.

А взрослым сейчас не до орехов: надо хлеба жать, надо лён на гумне выколачивать, надо скоропашками-пружинками всю пахоту пройти, проборонить: скоро уж и озимые сеять.

 

 

ДРУЗЬЯ ЛЕСА*

 

Много лесов погибло у нас в дни Великой Отечественной войны. Лесничества стараются восстановить леса. В этом им помогают учащиеся нашей средней школы.

Чтобы посадить новый сосновый лес, нужны сотни килограммов шишек. Ребята за три года собрали семь с половиной тонн сосновых шишек. Они помогают готовить почву, ухаживают за посадками, охраняют леса от пожаров.

Лескор Александр Царёв

ВСЕМ РАБОТА НАШЛАСЬ

 

Утром, на заре,все колхозники на работе. А где взрослые, там и ребята. На покосе, в поле, на огороде помогают они колхозникам.

Вот ребята появились с граблями. Они быстро сгребли сено, а потом, нагрузив возы, отправились к колхозным сеновалам.

Не дали покоя ребята и сорнякам: посевы льна и картофельное поле очищали от осоки, лебеды, хвоща.

Когда пришло время теребить лён, раньше машин на льняное поле пришли ребята.

Они сняли лён в углах поля, так что трактору с теребилкой стало удобно делать повороты.

На ржаном жниве тоже нашлось дело. Ребята сгребли и собрали после уборки колосья.

Колхоз „Большие Поля"

Славковского р-на

Псковской области

Колхозные новости

Сообщила Н. Павлова

 

В колхоз „Красная звезда" пришли с полей вести. Хлебные злаки сообщают: „У нас всё благополучно. Зёрна созрели, скоро начнём ронять их на землю. Можете больше об нас не заботиться и даже не заглядывать на поля. Теперь уж справимся и без вас".

Колхозники усмехнулись:

—Как бы не так! Не заглядывайте на поля! Сейчас-то самая и работа! На поля выехали тракторы с комбайнами. Комбайн — мастер на все руки: он и жнёт, и молотит, и веет. Въехал комбайн на поле — рожь выше человека. Выехал с поля, — только низенькая щетинка осталась. А комбайн даёт колхозникам уже чистое зерно. Колхозники просушили его, ссыпали в мешки и повезли сдавать государству.

ПОЖЕЛТЕВШЕЕ ПОЛЕ

 

Наш корреспондент побывал в колхозе „Красное знамя". Он обратил внимание, что в этом колхозе два картофельных поля, и одно из них — большое, тёмно-зелёное, а другое — маленькое, пожелтевшее. Так пожелтела на нём картофельная ботва, как будто собирается отмирать,

Наш корреспондент решил выяснить, в чём тут дело. Он сообщил нам следующее.

Вчера на пожелтевшее поле забрался петух, раскопал землю, созвал кур и стал угощать их свежей картошкой. Это увидала проходившая мимо колхозница, засмеялась и сказала подруге:

— Ишь ты! Петя-то первый взялся убирать нашу раннюю картошку. Видно, узнал, что мы завтра начнём её копать.

Отсюда стало ясно, что пожелтевшая картошка — ранняя, она уже поспела, потому и ботва её пожелтела. А на тёмно-зелёном большом поле посажена поздняя картошка.

ЛЕСНАЯ НОВОСТЬ

 

В колхозном лесу вылез из-под земли первый груздь. Крепкий, толстый!

На шляпке — ямка, а по краям — мокрая бахрома. К. ней пристали сосновые иголки. Вокруг груздя земля приподнята. Покопаться здесь, — сколько ещё найдёшь груздей, груздиков, груздишек и груздишечек!

 

 

Письмо издалека

ОСТРОВ ПТИЦ^*

 

Мы шли на корабле в восточной части Карского моря. Кругом была вода без конца и без края.

Вдруг марсовый кричит:

— Прямо по носу гора кверх ногами!

„Что такое привиделось ему?" — подумал я и полез на мачту.

Ясно было видно, что мы идём прямо на скалистый остров, висящий в воздухе вершиной вниз.

Висят себе в небе скалы кверху ногами и ни на что не опираются.

— Друг мой,—сказал я сам себе, — у тебя заворот мозгов!

Но тут вспомнил: „Рефракция!" — и рассмеялся. Это такое удивительное явление природы.

Здесь — в полярных морях — бывают эти явления рефракции, или миражи. Вдруг становится виден далёкий берег или корабль, опрокинутый кверху тормашками, то есть его перевёрнутое отражение в воздухе, как в видоискателе фотоаппарата.

Прошло несколько часов, и мы подошли к далёкому островку. Он, конечно, и не думал висеть в воздухе вниз головой, а преспокойно высовывался из воды всеми своими скалами. Определившись и посмотрев на карту, капитан сказал, что это остров Бианки, расположенный у входа в архипелаг Норденшельда. Назван он в честь русского учёного, того самого Валентина Львовича Бианки, памяти которого посвящена „Лесная газета". Поэтому я и подумал, что вам, может быть, интересно будет узнать, как этот остров выглядит и что на нём есть.

Остров представляет. собой нагромождение скал, огромных валунов и каменных плит. На них ни кустов, ни травы, кой-где только сияют бледно-жёлтые и беленькие мелкие цветы, да на подветренной, южной, стороне скалы покрыты лишайниками и очень коротким мхом. Тут есть мох, напоминающий наши грибы рыжики, — мягкий и сочный; такого я нигде больше не встречал. А там, где берег пологий, навалены целые груды плавника, то есть брёвен, стволов и досок, принесённых сюда океаном, может быть, за тысячи километров. Лес этот так сух, что звенит даже от лёгкого удара согнутым пальцем.

Сейчас — в конце июля — тут еще только начинается лето. И это не мешает льдинам и небольшим айсбергам, ослепительно искрящимся на солнце, спокойно проплывать мимо острова. Туманы здесь бывают такие густые и так низко они стелются, что видишь одни мачты проходящего в море судна. Впрочем, суда тут-большая редкость. Остров безлюден,— и это причина тому, что звери здесь совсем не боятся людей, — любому можно соли на хвост насыпать, была бы только соль с собой.

Остров Бианки — настоящий птичий рай. Базаров птичьих — скал, где в великой тесноте гнездятся десятки тысяч птиц, — тут нет. Но множество птиц свободно устраивает свои гнёзда по всему острову. Тут гнездятся тысячи уток, гусей, лебедей, гагар,всевозможных куликов. Над ними на голых скалах живут чайки, кайры, глупыши. Чайки тут всякие: белые и чернокрылые, маленькие розовые и вилохвостые, и огромные хищные бургомистры, поедающие яйца, птенцов и зверьков. Есть тут и большая белоснежная полярная сова. Поют, как жаворонки, поднявшись в воздух, красивые белокрылые, белогрудые пуночки; поют, бегая по земле, чернобородые с острыми чёрными рожками полярные жаворонки.

А зверя тут!..

Я взял завтрак и пошел посидеть на берегу за мысом. Сижу, — а вокруг меня так и шныряют пеструшки — небольшие грызуны, пушистые, серо-чёрно-жёлтых цветов.

Тут на острове много песцов — полярных лисичек. Я увидел одного среди камней: он подкрадывался к птенцам чаек, еще не умеющим летать. Вдруг чайки заметили его, да как накинутся всем скопом — с криком, шумом! Воришка поджал хвост— и со всех ног!

Тут птицы умеют постоять за себя и птенцов своих в обиду не дадут. Заставили ведь зверя голодать.

Я стал смотреть в море. Там тоже плавало много птиц.

Я свистнул. И вдруг у самого берега из воды высунулись круглые прилизанные головы, тёмные глаза с любопытством уставились на меня: что за чучело такое и чего оно свистит?

Это были нерпы — небольшие тюлени.

Потом — дальше — показался очень крупный тюлень — морской заяц. Потом усатые моржи — ещё больше его ростом. И вдруг все исчезли под водой, и птицы с криком поднялись на воздух: мимо острова плыл, высунув из воды одну голову, белый медведь — самый сильный и хищный зверь полярных стран.

Я проголодался и хватился своего завтрака. Я хорошо помнил, что положил его на камень позади себя; но тут его не было. Не было его и под камнем.

Я вскочил на ноги.

Из-за камня метнулся песец.

Вор, вор, вор, воришка! Это он подкрался и стащил мой завтрак: в зубах у него была бумажка, в которую я завернул бутерброды.

Вот до чего довели здесь птицы порядочного зверя!

Штурман дальнего плавания

Кирилл Мартынов

 

 

РАССКАЗЫ КИТА ВЕЛИКАНОВА

РАССКАЗ УДИЛЬЩИКА

 

Люблю я с удочкой посидеть где-нибудь на бережку реки или озера. Сидишь себе тихохонько, почти что без движения, никого не пугаешь, — зато много чего видишь кругом. Привыкнут к тебе звери-птицы, — некоторые, может, вовсе тебя за неодушевлённый пень посчитают, — да и повылезают наружу без страха. Тут, бывает, такое увидишь — дивеса да и только! А клюёт рыбка или нет у неё аппетита на моего червячка, — это для меня дело второстепенное; загляжусь на что интересное, так и на поплавок забуду поглядывать. Или ещё, бывает, раздумаюсь о том, о сём, а больше ни о чём — да и не замечу, как задремлю.

Вот в прошлый раз — в самом начале лета это было, — сидел я тут под обрывом на озере. Солнышко ласково так припекает, — я вместо рыбки-то сам и клюю носом. Клюнул раз посильней, — чуть с пенька не свалился. Ну, конечно, взбодрился, посмотрел кругом строго: не глядит ли кто на меня, не смеются ли надо мной? Да никого поблизости нет, одни только стрижи туда-сюда над головой снуют, мушек в воздухе ловят, в обрыв залетают. В обрыве у них дырки-норки,— только еще, верно, яички там отложили.

Глянул вниз, в траву, — батюшки-светы! — там у меня под ногами прямо басня дедушки Крылова: стрекоза и муравей! Стрекоза на былинке голубенькая-голубенькая, крылышки самолётиком, — сидит, муравья слушает. А трудолюбивый муравей перед самым носом её усиками шевелит, серьёзный такой, — объясняет ей что-то. Про то, наверно, что нельзя же целое лето петь да плясать — надо о зиме подумать! А стрекоза — порх! — и улетела. Ко мне на поплавок села.

Ну, посмеялся я над ними, поднял голову, вижу: что-то там на том, на низком берегу белеется? Посмотрел в бинокль, — бинокль у меня на рыбной ловле всегда с собой имеется, — батюшки мои! — да это белая чайка на пне сидит! Не на ногах стоит, как всегда чайки, а брюхом лежит на пне, как лев на постаменте, — ну знаете, хоть как в Ленинграде у Адмиралтейства, у самого Дворцового моста.

Что за фокус!

Повёл биноклем туда-сюда, — и там голова над пнём торчит, и там хвост, и там... Да что они тут все — с ума что ли посходили!

И так меня эти дивеса расстроили, что у меня даже под ложечкой засосало. —„Надо,—думаю про себя, - хоть червячка заморить. "

Была у меня с собой корзиночка крупной клубники „Виктория" — с собой из дому прихвачена на всякий случай: вдруг проголодаюсь... Так я её в одну минуту очистил. Вкусная она — клубника-то, — вроде земляники!

Сижу, гляжу на озеро, — успокаиваюсь. У берегов зелёные заросли, а зелёный цвет —это уж точно! —самый от расстройства нервов полезный, лучше валерьянки успокаивает. У берегов тут и камыш разный — знаете, один с такими вот большими коричневыми штуками вроде ламповых стёкол, другой — коленчатый, как бамбук, твёрдыми такими дудочками с длинными острыми листьями. И тростник тоже — мягкий такой: сдави его пальцами, а там внутри рыхлое такое, как губка, — и листьев у него вовсе нет. В воде чего не растёт!

Нагляделся я на зелёное, опять на свой поплавок смотреть стал. А он как дёрнется-—брык! —и под воду! Да там и остался.

„Здоровая, значит, — думаю про себя, — взяла рыбина!"

Вскочил на ноги — и подсёк. Только из моей подсечки... ничего не вышло: удилище согнулось в дугу, а рыба даже не показалась на поверхности. Пришлось начать водить рыбу и помаленьку выбирать леску. Подтягиваю к себе, подтягиваю... Вот уж видно, что в глубине что-то большое, тёмное, а что такое — разглядеть никак не могу.

Потом как дёрну! Ух ты! Зверь на крючке! Да страшенный: голова круглая, усатая, сам толстый-толстый, а хвост!.. Ну вот ей-ей, как вытянул страшилище на берег, так и ахнул: хвост-то большущей лопатой!

Я как его увидел, так у меня душа в пятки: развели тут зверей всяких драгоценных, а я за них отвечай! Польстился этот дуралей на моего червя, заглотнул, — хоть врача зови, операцию ему делай!

Бобёр ведь это оказался, бобрёнок. К счастью, крючок он забрал неглубоко, и я легко его вытащил у него из пастищки. Пустил я его в озеро,— он как плеснёт хвостищем по воде,—я аж вздрогнул!

Говорят, рыбная ловля на удочку — занятие спокойное, тихое. Вот тебе тихое! Всю рыбу мне в озере распугал. Рыбы ведь так: одна сорвалась с крючка, — сейчас же всем своим подружкам расскажет: „Вот там рыбак сидит, — не ходите туда и пуще всего червей там не трогайте: там черви с крючками!" Само собой, рыбёшка не кричит так под водой,—по-человечески рыбы не умеют друг с другом разговаривать,—ну, а всё-таки какая-то там, говорится, „сигнальная система" — третья там, или которая? —у них есть. Своих они всегда предупреждают об опасности. А тут бобёр как шлёпнет по воде своей лопатой, — так хоть он и не рыба, всё равно всякому рыбёнку ясно, что, мол, „спасайся, кто может!"

Взял я удочку, — всё равно теперь на этом месте удить без пользы. Перешёл дальше по берегу — в кусты. Только закинул удочку, — шасть ко мне из кустов птюшка! Кидается на меня, прямо в лицо. Кричит: „Чей? Че-й? Чей?"—совсем по-канареечному. И сама с канарейку, только невзрачная такая, вся буренькая. Клювик вроде как у воробья.

Ну, я, само собой, моментально сообразил, что у неё тут где-нибудь птенчики. Удочку положил, пошёл в кусты. Немножко поискал— и в самом деле вижу: гнёздышко! Только вот удивительно: на нём точь-в-точь такая же буренькая птичка сидит. Один глазок на меня вытаращила, глядит со страхом, а не улетает.

Пришлось тихонечко пальцем её потревожить. Тогда слетела.

Я глянул в гнездо — да так и ахнул! Лежат на донышке пять яичек. Росточком все одинаковые, а цветом совершенно все непохожие! Одно голубенькое с чёрными крапинками, другое — всё в красных точечках, третье — в серых пятнышках, четвёртое — голубовато-зелёное, а пятое — чисто-розовое. Ну, прямо винегрет и винегрет!

Подивился я на такое чудо природы — и поскорей отсюда, от куста, чтобы удивительную эту маленькую маму не тревожить: как бы еще не бросила гнезда.

Вернулся я к удочке — и теперь приметил, откуда та боевая птюшка опять вылетела: оказывается — совсем с другой стороны. Поискал в этой стороне. Птюшка со мной прямо как в „холодно — горячо!" играет: то тише, тише кричит, то громче, — как к её гнезду подходить стану. Ну, так-то нетрудно найти. Соломенное гнёздышко помещалось в таком же кусте, что и у той, — в смородине, что ли. И также невысоко: на метр с небольшим от земли. Но у этой были уже птенчики: крохотулечки еще, голенькие, слепые. А мама-то их беспокоится, мама прямо в руку мне вцепилась — и щиплет клювиком, щиплет!

„Ишь, — думаю,—герой! Да ведь я тебя стукну, — разозлюсь, — от тебя мокренько останется! Ну, стой, маленькая, стой, не дерись!"

Отошёл я маленько в сторону, набрал там на ветках гусеничек разных мелких и покрупнее, подошёл к гнезду —и протягиваю пташке на ладони. Она — представьте себе! —сразу же поняла, ко мне на руку слетела, схватила одну гусеничку — и к детям. Сунула в первый попавшийся открытый рот — и обратно ко мне на ладонь.

Не диво разве? Совершенно незнакомая тебе дикая птюшка вдруг подлетает к тебе, кричит на тебя, щиплет тебя, а когда ты предлагаешь гусеничек, — спокойно берёт их у тебя из рук и кормит ими своих птенчиков! Теперь, когда птюшка увидела, что я, как говорится, „не питаю против неё никаких враждебных намерений", она позволила мне спокойно посидеть, поудить. Но всё равно рыба не клевала.

Сидел я, сидел, — да тут начала кричать-надрываться в лесу кукушечка. Сердце у меня разрывается, когда слышу её жалобы. Всегда вспоминается жалостная песенка моей старенькой бабушки:

Там вдали за рекой

Раздаётся порой:

„Ку-ку! Ку-куу!"

Потеряла детей,

Жалко бедненькой ей!

На самом деле: какая тоска —всех своих деток растерять! Смотал я свою удочку и пошёл домой.

Кит Великанов

ОХОТА

 

Какая же может быть охота на дичь, пока птенцы не подрастут и не научатся хорошо летать? Не бить же маленьких. Закон запрещает в это время трогать зверя и птицу.

Однако и летом разрешено бить хищных птиц, которые поедают лесных детёнышей, бить опасных и вредных зверей.

 

НОЧНЫЕ СТРАХИ

 

Лётом выйдешь ночью из дому, а из лесу как гукнет, как захохочет — жутко даже, мурашки по спине побегут!

А то с чердака или с крыши загудит кто-то в темноте глухим голосом, будто зовёт с собой:

— Пой-дём! Пой-дём! На кладбище!..

И тут же загорятся в чёрном воздухе два круглых зеленоватых огня —два зловещих глаза, и мелькнёт, чуть не задев по лицу, чья-то бесшумная тень. Как тут не струсить?

От страха люди и возненавидели сычей и сов. Ведь это совы по ночам пронзительно хохочут в лесу, а домовой сыч зловещим голосом зовёт с собой:

— Пой-дём, пой-дём!

Даже днём их легко испугаться, когда из тёмного дупла высунется вдруг голова с громадными жёлтыми глазами и громко щёлкнет крючковатым клювом.

И если среди ночи поднимется переполох, в курятниках заклохчут куры, закрякают утки, загогочут гуси, а наутро хозяин недосчитается цыплят, — он так прямо и валит всю вину на сову или сыча.

РАЗБОЙ СРЕДИ БЕЛА ДНЯ

 

Не только ночью, но и средь бела дня нет покоя колхозникам от хищной птицы.

Зазевалась клушка — коршун у неё цыплёнка подхватил.

Петух на забор вскочил — ястреб его цоп! Голуби поднялись с крыш — откуда ни возьмись сокол. Врезался в стаю, ударил раз —только пух кругом; подхватил убитого голубя— и поминай как звали.

Так уж если попадётся хищник колхознику, не станет разбирать обозлённый человек, кто прав, кто виноват, — прикончит всякую птицу, у которой нос крючком и когти длинные. Возьмётся за дело, выведет кругом всех хищных птиц, да тут только и спохватится: мышей в полях разведётся видимо-невидимо, суслики весь хлеб поедят, зайцы всю капусту погрызут.

И большой будет хозяйству убыток у нерасчётливых колхозников.

КТО ВРАГ, КТО ДРУГ

 

Чтобы не случилось так, нужно прежде всего хорошо научиться отличать вредных хищных птиц от полезных. Вредные — те, что бьют дичь и домашнюю птицу. Полезные — те, что уничтожают мышей, полёвок, сусликов и других наших разорителей-грызунов и кузнечиков, саранчу — вредных насекомых.

Вот совы и сычи, как ни страшны они на вид, —все почти полезны. Вредны только самые крупные из наших сов — громадный ушастый филин и большие круглоголовые неясыти. Да и те частенько ловят грызунов.

Из дневных хищных птиц самые вредные —ястреба. Их у нас два: большой тетеревятник и маленький (потоньше и немного подлинней голубя) перепелятник.

Ястребов легко отличить от других хищников. Они серого цвета, с волнистыми пестринами на груди; у них маленькая низколобая голова и светло-жёлтые глаза; крылья круглые, хвост длинный.

Ястреба — страшно сильные и злые птицы. Они бьют добычу больше себя ростом и не задумываясь убивают птиц, даже когда сыты.

Коршун, которого легко узнать по раздвоённому на конце хвосту, гораздо слабее ястреба. На крупную дичь он не решается нападать, а только и глядит, где бы утащить маленького глупого цыплёнка или поклевать падали.

Вредны ещё крупные сокола.

У них острые, серпом изогнутые крылья. Они летают быстрее всех других птиц и бьют добычу всегда на лету, высоко над землёй, чтобы не разбиться грудью оземь, если дичь увернётся от удара.

Мелких соколов лучше не трогать, — среди них есть очень полезные.

Например: пустельга или трясучка.

Рыженькую пустельгу часто можно видеть над полями. Она висит в воздухе, точно подвешенная к облакам на невидимой ниточке, и трясёт крыльями (за это её и зовут „трясучкой"): так она высматривает в траве мышей, кузнечиков, саранчу.

Орлы приносят вреда больше, чем пользы.

ОХОТА НА ХИЩНЫХ ПТИЦ

 

Вредных хищных птиц разрешается стрелять круглый год. Есть разные способы охоты на них.

У гнёзд

 

Легче всего добывать хищников у их гнёзд. Но это — опасная охота.

Защищая птенцов, большие хищные птицы с криком кидаются прямо на человека. Стрелять приходится близко. Стреляют быстро, навскидку: иначе можно остаться без глаз. Но найти гнездо очень трудно. Орлы, ястреба, сокола устраивают себе жилища на неприступных скалах или на высоких деревьях в дремучих лесах. Филин и большие неясыти —на скалах и на земле, в густой чаще.

Охота скрадом

 

Орлы и ястреба часто усаживаются высматривать добычу на стога сена, на ветлы и отдельно стоящие сухие деревья. Людей они близко к себе не подпускают.

Тут добывают их скрадом, то есть подкравшись из-за куста или камня. Стрелять приходится пулькой из дальнобойной винтовки.

С филином

 

Для охоты на дневных хищных птиц держат филина.

Охотник вбивает где-нибудь на бугре палку с перекладиной, в нескольких шагах от неё врывает в землю сухое дерево, а вблизи строит шалаш.

Утром охотник приходит с филином, сажает его на палку с перекладиной, привязывает, а сам прячется в шалаш.

Ждать приходится недолго: стоит только ястребу или коршуну заметить страшилище, как они бросаются к нему. Всем хочется отплатить врагу за его ночные разбои.

Птицы кружатся, нападают на него, садятся на сухое дерево и кричат на разбойника.

Привязанный филин только расщеперится весь, глазами хлопает, щёлкает клювом, а сделать им ничего не может.

Разъярённые хищники не обращают внимания на шалаш. Тут и стреляй в них.

Тёмной ночью

 

 

Самая интересная охота на хищников — ночью. Куда летают ночевать старые орлы и другие большие хищники, заметить нетрудно. Орёл, например, там, где нет скал, спит обычно на вершинах больших отдельных деревьев.

Охотник выбирает ночку потемнее и отправляется к такому дереву.

Спящий орёл подпустит под самое дерево. Охотник внезапно направляет на него яркий луч сильного потайного фонаря (электрического или ацетиленового), заранее зажжённого под крышкой. Орёл, разбуженный неожиданным светом, жмурится и щурится. Он ослеплён, ничего не соображает, — сидит, как оглушённый.

А охотнику снизу хорошо видно. Он прицеливается и стреляет.

ОТКРЫТИЕ ЛЕТНЕЙ ОХОТЫ

 

С конца июля охотников охватывает нетерпенье, нервничают охотники: выводки уже подросли, а начало охоты всё еще не назначено Облисполкомом.

Вот, наконец, дождались: в газетах объявлено, что охота на лесную и болотную дичь в этом году разрешена с шестого августа.

У каждого давно набиты патроны, много раз осмотрено ружьё.

И пятого числа, после конца службы,все городские вокзалы наполняются людьми с ружьями и собаками.

Каких только собак тут нет! Короткошёрстные легавые и пойнтера с прямыми, как прут, хвостами. Они всевозможных мастей: белые с мелкими жёлтыми пятнышками, жёлто-пегие, кофейно-пегие, белые с крупными на глазу, на ухе, по всему телу чёрными пятнами, темно-кофейные, совсем чёрные с блеском. И длинношё