Объявляется второе испытание

НА ЗВАНИЕ

ОСТРОГЛАЗ

под названием „КАК РАЗЛИЧИТЬ"

Как на воде по посадке отличить нырка от утки?

Посередине два наших зайца: русак и беляк. Зимой их никто не спутает: зимой один серый, другой белый. А как их различить летом, когда оба серы?

Ниже — три малых зверюшки. Чем они отличаются и как называются?

А вот три змеи и одна безногая ящерица. Где ящерица, и какие из змей ядовитые, чем они жалят, какие — неядовитые?

КЛУБ КОЛУМБОВ

Месяц третий

 

— В путь.—Медвежий угол.—Откуда „кукид". - Чечевички.—Начало опытов.

Настал счастливый день, и Клуб Колумбов в полном составе под предводительством Анд'а и Ре погрузился в вагон. Каждый снимал с себя туго набитый рюкзак, а у Колк'а и Вовк'а было ещё по ружью в руках. Но этим и ограничивался весь их багаж.

Поезд шёл всю ночь, а утром, едва успели колумбы умыться и спеть шуточный гимн Клуба:

Мы едем, едем, едем

В далёкие края! —

как поезд уже подошёл к станции Хвойной, где колумбы и высадились.

Справились по карте, расспросили у местных жителей, где дорога на Лысово, — и весело зашагали по ней.

Путь был дальний: добрых двадцать пять километров. Первые пятнадцать километров прошли ходко, с песнями. Утро было свежее, дорога шла хвойным лесом. Дважды деревья расступались, и путники переходили по гатям — настилам из бревен — через маленькие мёртвые озерки, давно затянутые лугом, — вёльи по-здешнему.

Только раз в пути встретили они небольшой отряд колхозниц с палками на плечах. На станции был канун праздника, — и женщины шли туда босиком, с подоткнутыми нарядными юбками и баретками-туфлями на палках.

Потом начались поля, крошечная речушка и на ней—деревня. Тут сделали первый привал и напились чудесного, густого, как сливки, молока. После этого идти стало трудней, но никто не жаловался; хотя полуденное солнышко начало припекать среди открытых полей.

Во второй деревне, тянувшейся по обеим сторонам дороги целый километр, пришлось сделать второй привал, потому что толстый Паф решительно уселся на лавочку у колодца с надписью на доске:

 

ПОИТ ЛО

ШАДЕЙ СТРО

ГО ВОСПРЕ

ЩАЕТСЯ

 

— Я... не лошадь!—обиженно заявил толстяк. — Я... этого... не обязан пешком сто вёрст... Не пойду, пока не напьюсь из этого колодца и... того... не отдохну.

— Смотри ты, братец Иванушка, — колко сострил Колк, — как бы тебе от этой водицы в козла не превратиться или, при твоей толщине, ещё, пожалуй, в другое какое животное.

Но добрая Ля опустила журавель и зачерпнула Пафу немного воды из колодца. Толстяк напился, посидел немного, — и колумбы тронулись дальше.

За этой деревней опять начинался лес, но уж не сосновый бор, а смешанный, как у станции, дремучий лес, где древние, седые ели мешались с серебристыми стволами осин и высокими белотелыми берёзами. Весёлые разговоры как-то сами собой замерли. Здесь,— на подступах к „Земле Неведомой", — встретил их Таль-Тин. И скоро утомленные путники дошли до деревни Лысово и расположились в двух свободных избах, нанятых Таль-Тином — одна —для девочек, другая — для мальчиков.

Первое, что поразило здесь колумбов — была непривычная горожанам глубокая тишина. Не было ни металлического скрипа трамвая, ни шума толпы, ни гудящих над головой самолётов, ни даже отдаленных гудков электровозов. Юнестам казалось, что они действительно забрели в какую-то неведомую, никем ещё не открытую страну за тысячу вёрст от их родного города.

Крик петухов, мычание коров нисколько этой живой тишине не мешали.

— Настоящий медвежий угол,— сказал Анд.—Да, кстати: в дремучем лесу на подступах сюда я заметил — не при девочках будь сказано! — разрытые медведем муравьиные кучи.

Девочки все хором заявили, что никаких медведей они и не думают бояться.

— И правильно делаете, — сказал Таль-Тин. — А с этим медведем, который разоряет муравейники, я надеюсь скоро вас познакомить, и вы убедитесь, что он вам не страшен.

— Конечно, — не утерпел хвастнуть своими знаниями перед девочками Вовк. — Ведь эти муравейники и овсяники — совсем маленькие звери.

Таль-Тин взглянул на него, хотел что-то сказать, но раздумал.

На следующее утро Таль-Тин повёл колумбов по кругу, в пределах которого лежала „Земля Неведомая". Обзор её занял больше половины дня. Колумбы восхищались всем виденным: и весёлой речкой, и кусочком настоящего дремучего леса, и тихим озером с лесистыми островами, и полями, на которых порядочно поднялась уже густая озимая рожь, и торжественным высокоствольным сосновым бором, где с ветки на ветку прыгали рыжие белочки.

Лав задумчиво сказал, что эти прямые, стройные стволы наводят на мысль о каком-то фантастическом океанском порте, вроде Лисса или Зурбагана, где собрались все парусные корабли мира, и мачты их, как лес. И он тут же сочинил стихи, которые он назвал просто ритмованными строками, потому что у них не было рифм:

 

Мачтовый лес и хвоя —

Парус зелёный.

На реях

Рыжих матросиков вижу хвосты.

 

— А я твоих рыжих матросиков, — с улыбкой сказала териолог Ля, — первыми записала в свой список туземцев Земли Неведомой: ведь это первые млекопиты, которых мы здесь увидели.

— Да, не густое у вас тут население,—вставила Ми.—Мы, орнитологи, за одно утро записали уже тридцать семь видов крылатых пернатых туземцев. Здорово?

— Ничего,— у нас ещё всё в будущем. Наши туземчики все от нас прячутся. Но, конечно, так много, как у вас, у нас их и не будет.

Тут девочки услыхали свист под иволгу —и направились к Таль-Тину, который стоял за большим кустом и призывно махад рукой.

— Я обещал вам показать медведя, который разоряет муравьев, — сказал он таинственным шёпотом. — Вот, смотрите!

Ми и Ля чуть не вскрикнули от испуга: впереди под сосной стоял у высокой муравьиной кучи какой-то большой мохнатый зверь. Он поднялся на дыбы, — и тут только девочки поняли, что это не зверь, а высокий старик в вывернутом шерстью вверх овечьем полушубке. Выпрямившись во весь свой огромный рост, он отбросил сук, который держал в руках, стряхнул с себя муравьев, поднял с земли и перекинул себе за спину набитый чем-то мешок. При этом он обернулся и показал девочкам свое бородатое лицо, очень смахивающее на лицо лешего. Потом медленно удалился в глубину леса.

— Это девяностолетний дедушка Бредов, — объяснил Таль-Тин, — или, как его тут зовут, дед Бред. Раньше был лесником, теперь совсем оглох и еле ноги передвигает. Вот и выдумал себе работу: целыми днями бродит по лесу, бортничает — то есть ищет диких пчёл — старинное занятие новгородцев,—и собирает муравьиные яйца. Деревенские ребята зовут их „пирожками".

— А как же муравьишки? —огорчилась сердобольная Ля.

— Муравьиная матка снесёт новые яички, а работники быстро починят разрушенный муравей-город. А дважды в лето один и тот же муравейник дед Бред не разоряет.

Под вечер усталые колумбы собрались на Земляничной горке. Так назвали они лесистый холм, весь усыпанный белым цветом земляники.

Прилетела кукушка и села где-то в ветвях высокой осины у них над головами.

— Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! —куковала и куковала она, как будто хотела накуковать всем колумбам по сто лет жизни.

— Похоже, — улыбнулся Таль-Тин, — что эта особа старается вдолбить нам всем в головы свою идею. Пока самец кукует, самочка незаметно подлетает к чужому гнезду, клювом вынимает из него одно яичко — и на его место откладывает своё. В большинстве случаев хозяйка гнезда не выбрасывает кукушкино яйцо, высиживает его вместе со своими — и потом выкармливает прожорливого кукушонка.

Блестящая идея! Значит, одни виды птиц отлично могут выкармливать птенцов других птиц! Человек ещё почти не пользуется этим для своих хозяйственных нужд. Разве что изредка даст курице вывести утят из утячьих яиц, или гусыне — индюшат. А что если в гнёзда диких птиц начать подкладывать яйца тех птиц, которых по тем или другим причинам хочется развести у нас? Богатейшие возможности открывает нам эта кукушкина идея, в краткоречьи —КУКИД.

— Во-первых, — подхватила всегда горячо на всё отзывающаяся Ре, — так можно спасать ещё не родившихся птенчиков, мама и папа которых как-нибудь погибли.

— А во-вторых, — поддержал всегда спокойный и задумчивый Анд, — можно закупать за границей целыми ящиками яйца каких-нибудь там калифорнийских куропаток или райских птиц, перевозить их на реактивных самолётах и разводить у нас под нашими куропатками и рябчиками.

— Пошли! — срываясь с места, решил буйный Колк.

— Куда? — удивились колумбы.

— Кукидовать, конечно! Проводить в жизнь кукушкину идею в самых широких масштабах.

— Больно ты... эээ... прыткий! — вставая сперва на колени, потом на ноги, промямлил Паф.

— Первым делом, — уже на ходу говорил Анд, — надо выяснить — любые ли яйца соответствующих примерно размеров можно перекладывать из одних гнёзд в другие? Будут ли ещё принимать их на новых местах... Затем...

Но колумбы уже разошлись цепочкой — на полсотни шагов друг от друга — и прочёсывали кустарник между дорогой и берегом речки. Шли, пересвистываясь негромко синичьим посвистом:

— Ци-ви! —Цив-ви! —Ци-ви! — ровняли цепочку.

Как только из травы или куста вылетала птица, колумб останавливался и смотрел —нет ли тут у неё гнёздышка?

Вот Таль-Тин дал сигнал отрывистым свистом поползня: — Твуть! — Твуть! —Твуть! — пошло от него вправо и влево по цепи: —Стой!

Колумбы стали. Прислушались.

— Фиу-лиу! — позвал Таль-Тин иволгой.

— Фиу-лиу! — Фиу-лиу! — Фиу-лиу! — понеслось по цепи, и все колумбы, бесшумно шагая, через минуту собрались к Таль-Тину.

— Здесь гнездо чечевички, — шёпотом сказал Таль-Тин, палочкой показав на куст черёмухи впереди. — Пожалуйста, подходите по одному и каждый говорите ей что-нибудь ласковое.

— Это зачем же? —шёпотом удивились колумбы.

— Может быть, я ошибаюсь, — тихо сказал Таль-Тин, — но мне кажется, что птицы совсем не безразлично относятся к человеческим голосам. Грубых, резких, злых голосов они пугаются. Разумеется, не смысла слов они боятся, а тона, каким произносятся эти слова.

А вот добрая, негромкая, певучая речь, к ним обращенная, успокаивает их так же, как плавные движения. Птицы ведь отлично понимают, когда ты к ним обращаешься. Ласку каждое животное чувствует. Голос особенно на них действует, потому что птицы — особенно, конечно, певчие — удивительно чутки и музыкальны.

Один за другим колумбы подходили к кусту, слегка отстраняли руками его ветки — и говорили несколько добрых слов невзрачной буренькой птичке, вроде воробьихи, сидящей на лёгком соломенном гнёздышке.

— Я уже приучил её к себе, — сказал Таль-Тин, — каждый день подходил к ней и разговаривал. Теперь она не особенно боится людей.

Но как раз тут чечевичка не выдержала, сошла с гнезда на веточку, обнаружив в гнезде пять голубых яичек с чёрными крапинками на толстом конце. Но она не улетела, осталась тут же — и нежным, взволнованным голоском, очень похожим на голос встревоженной канарейки, как будто спрашивала: „Че-и? Че-и? Че-й?"

— Свои! Свои! Не тронем! — смеясь отвечала Ре.—У тебя чудесные яички!

В тот же день колумбы ещё четыре раза побеспокоили чечевичку. Первой пришла Ре и, вынув одно голубое яичко, положила в соломенное гнездо маленькое белое в красных крапинках яичко пеночки-веснянки. На глазах у чечевички.

Анд нашёл гнездо славки-черноголовки; второе голубое яичко вынул и положил вместо него славкино — мясного цвета в бурых точечках. Художница Си принесла серенькое яйцо серой мухоловки.

Даже большой буйный Колк осторожно — как росинку на травке — принёс зелёное яичко лугового чеканчика и бережно опустил его в чечевичкино гнездо. Ни одно хрупкое яичко не было сломано или продавлено колумбами при перекладке из гнёзд.

Таль-Тин смотрел на работу колумбов и радовался. Какая разница между теперешним у них и тем отношением к птицам, какое — он помнит —было в его школьные годы!

Девочки тогда почему-то совсем не интересовались гнёздами, а мальчишки... Ох, лучше бы и они не интересовались! Мальчишки хладнокровно, с полным равнодушием, разоряли сотни, тысячи птичьих гнёзд! Это называлось у них „собирать коллекции яиц". Одни собирали почтовые марки, а другие —птичьи яички. Но марки от этого только сохранялись, а маленькие жизни, заключённые в хрупких скорлупках, гибли. Живые желток и белок коллекционеры выдували, а пустые скорлупки оставались, чтобы через год-другой, когда пройдёт увлечение, — попасть в помойное ведро. И вот, наконец, на смену бесчисленным поколениям безмятежных истребителей жизни идёт славное поколение юных колумбов. Им на роду написано любить жизнь, охранять её и открывать в ней всё новые и новые тайны, мимо которых с таким равнодушием проходили прежние мальчишки.

На следующий же день оказалось, что чечевичка — прекрасная мать: она приняла всю пёструю компанию чужих неродившихся птенчиков и принялась терпеливо высиживать их.

Кукидом увлеклись все члены Клуба Колумбов, независимо от их специальности. Все искали гнёзда и перекладывали яички. Одно выкрасили чёрной тушью и тоже подкладывали его в разные гнёзда. При клубе были заведены толстые тетради. В них тщательно записывалось: кем, когда, откуда и куда перекладывались яйца — и что из этого получалось.

И скоро выяснилось, что одни птицы — любвеобильные и самоотверженные матери, которым можно доверять высиживание и чужих птенцов. Другие, наоборот, никак не желают принимать чужие яйца. Одна серая мухоловочка, например, три раза выкатывала из своего гнезда в полудупле старой сосны предложенные ей яички. А на четвёртый день бросила своё гнездо, хотя там у неё лежало четыре своих яичка. Сорокопут-жуланиха — маленькая хищница из певчих—с благодарностью принимала чужие яички... и тут же съедала их.

Но не только кукидом занимались колумбы: каждый помнил о своей специальности,все составляли списки разных туземцев Земли Неведомой. Список орнитологов рос быстрее всех. Но подвигался и у дендрологов список пород деревьев-туземцев, несмотря на то, что Паф всё толстел, всё ленивее становился и старался свои вылазки в лес делать покороче. Зато До носилась по всей Земле Неведомой, изучила все её леса и лесочки, и даже раз, неожиданно, в платье выкупалась в реке, — старалась обрывать ветки какой-то ивы. Ивы её особенно интересовали.

Медленнее всего рос список териологов: четвероногих туземцев, разных вообще, не так уж много на земле —и увидеть их не так просто, как неподвижные деревья.

По вечерам колумбы играли в волейбол,писали письма, ужинали и перед сном, если погода была хорошая, собирались посидеть: девочки —на балкончике, — домик их был с маленьким балконом на мезонине, — мальчики — внизу на завалинке. Кто занимается своим делом, кто перекидывается шутками — снизу вверх и сверху вниз.

Лав запечатлел в стихах один из таких вечеров:

 

 

Солнце село за лесами.

Месяц трубку закурил,

И в ложбинке меж холмами

Заяц пиво заварил.

Комары, толчась столбушкой,

Обещают тёплый день.

Си рисует за избушкой

Фиолетовую тень.

Колк посудою затренькал:

Он идёт в ночной поход.

Засыпает деревенька —

Полуночник уж поёт.

 

Лав очень внимательно вслушивается в разговор колхозников и записывает все их словечки. „Месяц трубку закурил"—это когда облачко кутает месяц. „Заяц пиво заварил" — вечерний туман в ложбинках, где прежде новгородцы сами пиво варили, опуская раскалённые камни в большие котлы с деревенским пивом, и дым от костров стелился в сырых логах. Лав где-то вычитал, что новгородское наречие теперь самое древнее на Руси. Сумеречную птицу, известную под именем козодоя, тут зовут полуночником.

(Продолжение следует)

ЛЕСНАЯ ГАЗЕТА №4

МЕСЯЦ ГНЕЗД (ПЕРВЫЙ МЕСЯЦ ЛЕТА)

С 21 ИЮНЯ ПО 20 ИЮЛЯ

СОЛНЦЕ ВСТУПАЕТ В ЗНАК РАКА

СОДЕРЖАНИЕ № 4-го

 

ГОД - СОЛНЕЧНАЯ ПОЭМА: ИЮНЬ

КТО ГДЕ ЖИВЕТ

ЛЕСНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ

Замечательные дома. — У кого дом лучше всех? — У кого ещё гнёзда? — Кто из чего строил себе дом? — По чужим домам. —Общежития. — Что же в гнёздах?

Как лиса барсука из дому выжила. — Интересное растение. — По первому требованию. — Таинственный ночной разбойник. — Странное исчезновение козодоевых яиц. — Xрабрая рыбёшка. — Кто убийца? — Крот о шести ногах. — Ёж-спаситель. — Ящерица. — Из дневника юнната: Гнездо воронков.—3ябличонок и его мать.

ЗЕЛЁНЫЙ ДРУГ

ВОИНА В ЛЕСУ

КЛЁВ НА УДУ!

КОЛХОЗНЫЙ КАЛЕНДАРЬ

ОХОТА С РАЗНЫХ КОНЦОВ СОЮЗА

ТИР. Состязание четвёртое.

ОБЪЯВЛЕНИЯ: Остроглаз,испытание третье.

КЛУБ КОЛУМБОВ: Месяц четвёртый.

Год, —поэма в 12-ти месяцах

ИЮНЬ — розан-цвет. Конец пролетья, начало лета. Самые длинные длятся дни; на дальнем Севере и вовсе ночи нет: не заходит солнце. На сырых лугах цветы теперь всё больше солнечного цвета: купальницы, калужницы, лютики, — луг от них весь золотой.

В эту пору — в самую пору солнечного рассвета — собирают люди целебные цветы, стебли, коренья себе про запас, чтобы, вдруг занедужив, передать себе собранную в них живительную силу солнца.

И вот уже прошёл самый долгий день во всём году—21 июня — день летнего солнцестояния.

С этого дня медленно-медленно, — а кажется-то как быстро!..— так же медленно, как прибывает весной свет, — день идёт на убыль. И поговаривает народ: „Макушка лета уж через прясла глядит..."

У всех певчих пичужек гнёзда, во всех гнёздах —всех цветов яички. Сквозь тонкую скорлупку просвечивает нежная маленькая жизнь.

 

КТО ГДЕ ЖИВЕТ

 

Наступила пора выводить птенцов. В лесу каждый построил себе дом.

Наши корреспонденты решили узнать, где и как живут звери,птицы, рыбы и насекомые.

ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ ДОМА

 

Оказывается, весь лес сверху донизу занят сейчас под жильё. Свободного местечка нигде не осталось. Живут на земле, под землёй, на воде, под водой, на деревьях, в деревьях, в траве и в воздухе.

В воздухе — дом у иволги. Она высоко над землёй подвесила к ветке берёзы лёгкую корзиночку, сплетённую из пеньки, стебельков, волосков и шерстинок. В корзиночке лежат иволгины яйца. Прямо удивительно, как они не бьются, когда ветер раскачивает ветку.

В траве — дома у жаворонков, лесных коньков, овсянок и многих других птиц. Больше всех нашим корреспондентам понравился шалашик пеночки-веснички. Он из сухой травы и моха, с крышей, вход сбоку. В деревьях — в дуплах — дома у летяги (белка с перепонками между лапами), у жуков-древоточцев и короедов, у дятлов, синиц, скворцов, сов и других птиц.

Под землёй —дома у крота, мышей, барсука, у ласточек-береговушек, у зимородка и разных насекомых.

У чомги — водяной птицы из гагар—плавучее гнездо на воде,—оно из кучи болотной травы, камыша и тины. Чомга разъезжает на нём по озеру, как на плоту.

Под водой устроили себе домики ручейники и водяной паук-серебрянка.

ЛЕСНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ

У КОГО ДОМ ЛУЧШЕ ВСЕХ?

 

Наши корреспонденты решили отыскать самый лучший дом. Оказалось - не так просто решить, какой дом лучше всех других.

Самое большое гнездо у орла.

Оно сделано из толстых сучьев и помещается на громадной толстой сосне.

Самое маленькое гнездо у желтоголового королька. У него весь дом с кулачок, да и сам-то он ростом меньше стрекозы.

Самый хитрый дом у крота. У него столько запасных ходов и выходов, что никак его не накроешь в его подземной норе.

Самый искусный дом у слоника-листоверта - маленького жучка с хоботком. Слоник перегрыз жилки у березовых листьев и, когда листья начали вянуть, скрутил их в трубочку и склеил слюнкой. В этот домик-трубочку слониха-самочка снесла свои яички.

Самые простые гнезда у куличка-галстучника и козодоя-полуночника. Галстучник положил свои четыре яйца прямо в песок на берегу речки, а козодой - в ямочку, в сухие листья под деревом. Они оба не много потрудились над постройкой дома.

Самый красивый домик у пеночки-пересмешки. Она свила себе гнездышко на березовой ветке, убрала его лишайником и легкой березовой кожуркой и вплела для украшения кусочки разноцветной бумаги, что валялись в саду какой-то дачи.

Самое уютное гнездышко у долгохвостой синицы. Эту птицу зовут еще ополовничек, потому что она похожа на разливательную ложку - половник. Ее гнездо свито изнутри из пуха, перьев и шерстинок, а снаружи - из мха и лишайников. Оно все круглое, как тыквочка, и вход в него круглый, маленький, в самой середке гнезда.

Самые удобные домики у личинок ручейников.

Ручейники - крылатые насекомые. Когда они садятся, они складывают крылья крышей у себя на спине и прикрывают ими все свое тело. А личинки ручейников бескрылые, голые, им нечем прикрыться. Живут они на дне ручьев и речек.

Найдет личинка сучочек или камышинку величиной со спичку, склеит на них трубочку из песчинок и залезает в нее задом, задом. Очень удобно получается: хочешь - совсем спрячься в трубочку и спи там спокойно, никто тебя не увидит; хочешь - высунь передние ножки и ползи по дну вместе с домом: домик-то легкий. А один ручейник нашел валявшуюся на дне тоненькую папироску, залез в нее, да так и путешествует в ней.

Самый удивительный дом у водяного паука-серебрянки. Этот паук растянул паутину под водой между водорослями, а под паутинку на мохнатом брюшке натаскал пузырьки воздуха. Так и живет паук в домике из воздуха.

У КОГО ЕЩЁ ГНЁЗДА?

 

Наши корреспонденты нашли ещё рыбье гнездо и мышиное.

Настоящее гнездо выстроила себе рыбка колюшка. Строил самец; для постройки брал только самые тяжёлые стебельки трав, которые не всплывают, если их возьмёшь со дна ртом и подкинешь вверх. Укрепил стебельки на песчаном дне. Склеил стены и потолок своим клеем и заткнул все дырочки мхом. В стенках гнезда он оставил две двери.

У мышки-малютки гнездо совсем как птичье. Мышка свила его из травинок и разодранных на тонкие волоконца стебельков. Гнездо висит на высоте почти двух метров на ветке можжевельника.