Помни о бесприютных и голодающих

В Месяц Лютого Голода, гибельных метелей и буранов помни, помни о своих маленьких, слабых друзьях — птицах.

Каждый день доставляй продукты в птичьи столовки (см. объявления в № 9 и 10).

Устраивай маленьким птицам ночлежки: скворечни, синичники, дуплянки (см. объявления в № 1 и 2).

Ставь куропаткам шалашки (см. объявления в № 10).

Сбор пожертвований в пользу голодающих птиц организуй среди своих товарищей и знакомых.

Кто даст зерна, кто — сальца, кто —ягод, кто -- хлебных крошек, а у кого и муравьиные яйца найдутся.

Много ли мелким пташкам надо?

И сколько их ты спасешь от голодной смерти!

КЛУБ КОЛУМБОВ

Месяц одиннадцатый

— „Суд-маскарад".—Дело по обвинению в расхищении шишечных народных богатств.—Дело по обвинению в угрызении лесов.—Дело по обвинению в убийстве пятерых. — Заключительная речь главного судьи.

На двери помещения Клуба Колумбов висело большое раскрашенное объявление:

ЗДЕСЬ

12 февраля в 20 час. 30 мин.

состоится большой

СУД-МАСКАРАД

ВХОД ПО БИЛЕТАМ КЛУБА КОЛУМБОВ

В назначенный час сюда собрались все члены Клуба Колумбов и многие приглашённые из числа читателей „Лесной газеты", почти все в костюмах и масках разных зверей и птиц. Они заполнили все свободные места для зрителей.

Позади судейского стола стояли три глубокие кресла—пока пустые. Над средним из них плакатик:

ГЛАВНЫЙ СУДЬЯ

над крайними плакатики поменьше:

ЛЕСОВОД ЧЛЕН СУДА

ДЕНДРОЛОГ ЧЛЕН СУДА

Слева за столом на стене над стулом значилось: ПРОТОКОЛИСТ. Справа — ДОКЛАДЧИК. За докладчиком — стулья ЗАЩИТЫ, за протоколистом — кресло ОБВИНЕНИЯ. Скамья подсудимых стояла впереди судейского стола, почти в публике. По бокам её сидели маски: остроухая Лайка и красный Сеттер. Вдруг они вскочили и прокричали:

— Встать! Суд идёт!

Все встали. В комнату вошли и расселись по креслам трое пожилых учёных. К председательскому креслу подошёл главный судья — хорошо всем известный сотрудник „Лесной газеты"— доктор биологических наук Иванов. Остальные два судейских кресла заняли два бородача — дендролог и лесовод. Главный судья объявил:

— Обвинитель — главный прокурор П. X. Реньо-Карб. — Главный судья опустился в кресло.

Си, Лав и Анд — все трое без масок — скромно заняли стулья Защиты. Обвинитель ворвался в зал суда с полными руками: связкой железных капканов и деревянных ловушек-поставушек, с двустволкой за плечами и торчащей из кармана рогаткой. Он свалил капканы и ловушки грудой на пол, повернулся к судьям, сказал: „Я только что из лесу!" — что должно было — так поняли в публике — объяснить появление в комнате отобранных им, надо полагать, в лесу у кого-то „вещественных доказательств". Положил на капканы ружьё и бросился в кресло. Тут судья объявил:

— Первым слушается дело по обвинению белки, пёстрого дятла и клеста-еловика в расхищении природных богатств, а именно: семенных фондов сосен и елей в шишках. Обвиняет П. X. Реньо-Карб. Стража, введите обвиняемых.

Лайка и Сеттер сорвались с мест и через минуту привели и усадили на скамью подсудимых три маски: серенькую с пушистым хвостом белочку, дятла в пёстром костюме Пьеро, в розовой шапочке и ярко-розовых штанах, и красно-оранжевого клеста с замысловато перекрещенным носом. И тогда вскакивает прокурор:

— Граждане судьи, товарищи! Взгляните на этих правонарушителей, на этих поразительных паразитов, тысячами килограммов зиму и лето расхищающих природное народное достояние! Все трое обвиняемых пойманы мною с поличным на месте преступления. Все они — кто зубами, кто носом — срывали с живых елей и сосен шишки, выковыривали из них семена и нагло глотали их. Белка вскрывала шишки посредством своих острых, как стамесочки, резцов, дятел — крепким, как долото, носом, а клёст — специальным инструментом вроде замысловатой воровской отмычки.

Белка обгрызала даже большие еловые шишки целиком, оставляла одни стерженьки.

Дятел устроил себе специальную мастерскую или кузню, вставлял в станок шишку и, обработав её своим долотом, сбрасывал её на землю, чтобы приняться за новую.

А клёст — тот сплошь и рядом ковырнёт одну, другую чешуйку, съест два — три семечка — да и отстрижёт шишку от ветки как ножницами, — бросает на землю. А это в моральном отношении ещё хуже: уж использовать, так до конца, а не разбрасывать казённое... это, как его! — народное имущество где ни попадя! Клесты круглый год по хвойным лесам, лето и зиму, обдирают с деревьев шишки. Дятлы и белки отлично могли бы питаться сухими соснами и елями, — на сколько бы им одного дерева хватило! — так нет! — семенами питаются, лесных младенцев пожирают, злодеи!

Учитывая, какой огромный вред, какое зло приносят все трое обвиняемых шишечным запасам еловых и сосновых боров — гордости нашего горячо любимого отечества, — обвинение требует присудить всех белок, клестов и дятлов к высшей мере наказания—отстрелу!

По залу прошёл испуганный, приглушённый шёпот.

Вскочила художница Сигрид, подняла руку, спрашивая судей:

— Разрешите?

Судьи кивнули.

— Товарищи! — горячо обращается Си к маскам. — Это ужасно! Ужасно! Я ушам своим не верю. Что такое наговорил тут Пэ Ха Реньо-Карб об этих туземчиках нашей „Земли Неведомой"? Всех их расстрелять? А кого же любить останется? Вы только взгляните, какая красоточка белка, как она мила, как грациозна во всех своих движениях! „Рыжих матросиков вижу хвосты!" И эту красотку в серебристо-серой беличьей шубке — расстрелять? И этого чудесного малиново-оранжевого, с таким смешным носишком, попугайчика — клеста? И этого — будто выскочившего из сказок — маленького крылатого носатика в чёрно-красной шапочке и розовых шароварах,— этого дятлика? С ума сойти! Да разве повернётся у кого-нибудь язык осудить на смерть этих милых красавчиков только за то, что они съели несколько шишечных семечек? Поднимется у кого-нибудь рука застрелить их из ружья?

— Стой,—я скажу! — попросил Лав.

Си села. Взволнованным голосом поэт читает:

— Белочка, клёст и дятел —

Дети могучих лесов.

Зря обвинитель тратил

Против них столько слов.

Люди в младенчестве тоже

Мамок своих сосут.

Что же, он их, может,

Тоже отдаст под суд?

Кто любит птиц и зверей, —видит в них малых детей. А Пэ Ха Реньо-Карб ненавидит их, хочет видеть в каждом из них только преступников. Реньо-Карб не имеет права осуждать их. Я всё сказал.

Саркастически улыбаясь, чёрный прокурор бросил с места раньше, чем судья успел его остановить:

-— Конечно, если смотреть, какой хорошенький да миленький...

Но тут встаёт Анд, спокойный как гора и говорит:

— Прошу слова.

Обращается с вопросом к обвинителю:

— Скажите, а не вас ли встретила сия гражданочка, — и Анд указал на девочку, наряженную Сорокой, — в лесу 15 июля сего года с ружьём и ловушками?

— Так точно! — презрительно улыбаясь и не вставая чеканит Реньо-Карб. — Встретила с ружьём и ловушками, могла слышать, как я стрелял и видеть, как я, находясь при исполнении служебных обязанностей, изловил ныне посаженных на скамью подсудимых преступников. Что ж, может, вы желаете попросить Суд привлечь в качестве свидетеля сию Сороку, — известную всем чекотуху и сплетницу?

— А в этом уже нет надобности, — всё так же спокойно говорит Анд, — поскольку вы чистосердечно признались сами.— И он поворачивается к судьям.

— Граждане судьи! Как уже правильно отметил тут мой коллега по защите Лав, клесты, дятлы и белки не могут быть обвинены в том, что они пользуются дарами леса, по той простой причине, что сами они являются детьми леса. Прикиньте, какая тьма семечек ежегодно зря выбрасывается елями и соснами буквально „на ветер",— они сгнивают потом в неподходящей земле, — и вам станет ясно, какая ничтожная часть этой „тьмы" попадает в желудки всех лесных птиц и зверей, вместе взятых.

Что и говорить, высокую мораль проповедует обвинитель: такой-сякой клёст неэкономно расходует государственные шишки, не все семечки из них выбирает, неполную шишку бросает. Поклониться бы в ножки надо за это клесту: ведь сбрасывая на землю почти целые шишки, он зимой — в самое голодное время — подкармливает ценнейшего нашего зверька, — всё ту же белку, шкурка которой составляет основу нашего пушного промысла и даёт ежегодно миллионы рублей золотом. Зимой белке очень трудно бывает доставать шишки с обледенелых, скользких и покрытых снегом веток сосен и елей. Она подбирает сброшенные клестами шишки и доедает их внизу, на каком-нибудь пенёчке.

Наконец — дятел. Наш поэт сказал, что надо любить животных, — тогда только можно вынести над ними правильный приговор. Я бы прибавил: и любить и знать! Правда, есть такой пёстрый дятел, который срывает шишки с деревьев, торкает их в свой пень-станок и раздалбливает крепким, как долото носом. Но на скамью подсудимых посажен здесь совсем не тот пёстрый дятел. У этого сравнительно слабый нос, и шишек он никогда не долбит. У того пёстрого дятла на крыльях белые блямбы, спина чёрная и штаны красные. А это житель лиственных лесов — белоспинный пёстрый дятел. У него, — штанишки розовые, крылья чёрные, а спина белая, и, если сравнить какую громадную, незаменимую пользу приносит каждый дятел, а особенно черноспинный, так называемый большой, пёстрый, выстукивая, как настоящий врач, больные деревья, раздалбливая своим крепким носом твёрдую древесину и доставая из них личинок подкорышей, — то просто смехотворно станет обвинение дятлов в расхищении лесных богатств.

Анд кланяется судьям и, улыбаясь, садится на свое место.

Обвинитель, сидевший как на иголках во время неторопливой речи Анда, теперь едва дождался, пока судьи дадут ему слово.

— К вам взываю, граждане судьи! Нельзя же отрицать очевидное! Вся тройка губит ценнейшие породы деревьев. Прошу помнить, что сосны идут на постройку домов, на мачты, на бумагу, а ель — самое музыкальное дерево в мире: из неё делают скрипки! Позором покроет себя тот, кто будет защищать этих преступников. Я кончил.

— Суд удаляется на совещание, — сказал, вставая, главный судья.

Пока судьи советовались, в зале стоял страшный шум. Одни кричали:— Засудят! — Другие: — Не дадим! — Третьи: — Не ты решаешь! Специалисты. — Четвёртые: — Откуда взялся этот чёрный? Кто он?

Суд вошёл, — и наступила тишина.

Главный судья д. б. н. Иванов, стоя, объявил приговор.

— Заслушав дело Белки, Клеста и Дятла по обвинению их в преступлении против Родины, а именно — в расхищении ими семенных запасов хвойного леса — и обсудив доводы сторон — обвинения и защиты — биосуд в составе трёх учёных специалистов ПОСТАНОВИЛ:

за отсутствием состава преступления Белку, Клеста и Дятла освободить и в иске обвинению полностью отказать.

Судьи садятся, и зал утихает.

— Слушается дело по обвинению Лесной Мыши и Рыжей Полёвки в угрызении лесов всех пород.

Поднялся обвинитель.

— Граждане судьи! Эти хорошенькие мышки,... подчёркиваю: хо-ро-шенькие! — повторил он с вызовом, глядя на защиту, — принадлежат к семейству самых вредных в мире грызунов. Летом они питаются семенами растений, чем приносят неисчислимый вред лесам всех пород. На зиму делают себе в норах громадные запасы зерна, набивая им свои подземные кладовые. Во всём мире известен чудовищный вред, приносимый угрызением лесов, полей и даже человеческих жилищ этими прелестными грызунчиками. И нет никакого смысла нашим милым, любвеобильным девочкам и мальчикам выступать здесь в защиту их, несмотря на то, что у мышки хвостик длинный, а у полёвки — короткий: мыши и есть мыши! Они грызут.

Призываю в свидетели этому моему утверждению... весь зал! Прошу по очереди вызывать все присутствующие маски.

Все поднялись и с явной неохотой стали подходить к судейскому столу. Докладчик устанавливал очередь, приглашая всех:

— В хвост! В хвост! — Каждый подходил к судьям и произносил:

— Я близко знаком с мышами и полёвками. Свидетельствую; что они едят зёрна.

Очередь проходила быстро. Прошли: лисичка, хорь, горностай, крошечная ласка, медведь... Но тут кто-то крикнул::

— А ты-то, Миша, чего сюда затесался?

А он ответил, стыдливо прикрыв глаза лапой:

— Тоже ведь бывает: выцарапаешь мыша из-под колоды. Знаком я с ними....

Дальше шли птицы: сорока, ворона, сарыч-мышатник, два соколка: кобчик и пустельга, ушастая лесная сова, серая неясыть, ястребиный сирин, сыч мохноногий, сычик-воробей.

— Итак,— с торжеством сказал П. X. Реньо-Карб, — во всём зале суда не осталось ни одной маски, которая посмела бы утверждать, что лесные мыши и полёвки не едят зёрен и тем не наносят страшнейшего урона нашим отечественным лесам. Вывод ясен! Требую вынесения постановления об уничтожении обвиняемых всеми средствами, как то: заливание в норах, закладывание в них различных ядов, капканчики, мышедавки, мышеловки, устройство волчьих ям для мышей и полёвок. Вот и всё!

Трое защитников смущённо переглянулись и... не попросили слова. Только Лав твёрдо сказал с места:

— Остаюсь при прежнем своём мнении. — При полном смущённом и грустном молчании всех масок судьи удалились на совещание.

Долго они не возвращались. Но вот судьи заняли свои места.

— Заслушав дело по обвинению Мыши Лесной и Полёвки Рыжей и подробно обсудив обвинения вышеупомянутых грызунов в угрызении лесов всех пород и тем самым нанесении непоправимого лесам ущерба, биосуд в составе трёх учёных специалистов постановил: на основании последних работ учёных признать деятельность Лесной Мыши и Рыжей Полёвки в условиях леса скорей полезной, чем вредной.

Установлено, что грызуны эти не употребляют в пищу семян лесных пород, а в больших количествах истребляют лишь семена травянистого покрова в лесах. Травяной покров в лесах настолько густ, что через него никогда бы не пробиться маленьким, слабым росткам деревьев: травы душили бы их сразу, лишь только они выглянут из земли. Но тут на помощь им приходят вышеупомянутые грызуны: поедая семена трав, они сильно разрежают травяной покров леса — и таким образом дают возможность выбиться на свет новорождённым росткам всех пород. Не будь этих маленьких грызунов — все наши леса погибли бы.

Биосуд постановил: в полном уничтожении лесных мышей и полёвок категорически отказать. Лесную Мышь и Рыжую Полёвку в правах лесного гражданства восстановить и выпустить на свободу. Длинный, но далеко ещё не полный хвост слишком близко знакомых с ними зверей и птиц, недавно выстроившийся здесь перед нами, убедительно свидетельствует, что у мышей и полёвок бесчисленное количество врагов, — какое бесконечное количество их поедают звери и птицы! И если человек не хочет совсем уничтожить этих полезных для леса грызунов, — а с ними и самый лес, — то и ему записываться в истребители этих видов мышевидных ни в коем случае не следует.

Главный судья поклонился и сел, а зал грохнул неистовыми аплодисментами.

На скамье подсудимых теперь сидел большой серый Ястреб, смертельный враг всей лесной дичи, — Ястреб Тетеревятник.

В публике перешёптывались:

—... Этого не жаль!

А судья читал:

— 17 июля гражданин П. X. Реньо-Карб случайно поднял в лесу на моховом болоте выводок белых куропаток. Молодые куропатки были в это время ростом уже в три четверти матки и давно стали на крыло. Не успел выводок долететь до леса, — вдруг, как молния, метнулся на куропаток с опушки Ястреб. Случайно у охотника оказались разряженными оба ствола его дробовика, — и Ястреб, на глазах у обвинителя, скогтил куропатчонка и унёс в лес раньше, чем охотник успел перезарядить свою двустволку.

На следующий день на этом же болоте Ястреб Тетеревятник на глазах того же Реньо-Карба взял двух куропаток-подранков и молодого тетерева с перебитым крылом.

Но тягчайшее преступление было совершено этим убийцей ещё в начале лета, когда обвинитель нашёл в лесу выводок из шести крошечных — ещё в жёлтеньком пуху — глухарят. Случившаяся при детях мать-глухарка стала „отводить" охотника, — как они это всегда делают, — от притаившихся в папоротнике птенчиков. Она слетела на землю и тащилась по ней с опущенными крыльями, представляясь раненой. Запустив в неё палкой, охотник поднял её на крыло, — а притаившийся на дереве тетеревятник воспользовался глупостью глухарки, прикидывавшейся, что не может летать, кинулся на неё и скогтил за спину. Так все шесть глухарят и пропали без матери.

Когда докладчик кончил, Реньо-Карб встал и произнёс грозно:

— Дело настолько ясно, что я отказываюсь от обвинения.

Один за другим вставали защитники — их было по-прежнему трое, но Анда сменил в этом деле, касавшемся дичи, охотник Колк, — и отказывались от защиты подсудимого. Только Колк встал и сказал:

— Я очень прошу граждан судей вспомнить, что поведал нам всем Сергей Александрович Бутурлин о белых куропатках и тетеревятниках в Норвегии.

Главный судья, д. б. н. Иванов, молча кивнул ему головой; судьи встали и покинули зал.

Так долго они ещё ни разу не совещались. Наконец появились. Главный судья начал не по бумажке. Он сказал:

— До объявления приговора по делу Ястреба Тетеревятника, обвиняемог ову бийстве пятерых, Суд постановил выразить благодарность охотнику, а в настоящем деле — члену коллегии защитников Николаю, в краткоречьи — Колк'у. Без его реплики, содержавшей чрезвычайно ценное для Суда напоминание, мы — трое судей, — и сейчас, надо полагать, всё ещё совещались бы, недоумевая, к какому же нам прийти выводу.

Позвольте довести до вашего сведения, о чём напомнил нам охотник Колк. Замечу в скобках: все охотники чрезвычайно ненавидят Ястреба Тетеревятника, ибо этот страшный хищник является, так сказать, специалистом по истреблению боровой дичи, особо ценимой охотниками.

Охотник Колк нашёл в себе мужество упомянуть в критический для подсудимого момент рассказ замечательного нашего орнитолога Сергея Александровича Бутурлина о том, что случилось с белыми куропатками в Норвегии — стране, соседней с нашей.

Бутурлин рассказал нам вот что.

В нагорных тундрах Норвегии много белой куропатки. Добыча её — подсобный промысел местного населения. Единственный серьёзный враг куропаток в тех местах — ястреб-тетеревятник: в его когтях гибнет немало их, особенно молодых. Вот норвежцы и уничтожили у себя всех тетеревятников. А через несколько лет им пришлось ввозить от нас этих ястребов: исчез хищник — быстро начала исчезать и его жертва!

На первый взгляд — абсурд, нелепость. Присмотришься — нет, это закономерность.

Естественно, что хищник вылавливает всех слабых и больных куропаток. Сильную, энергичную в полёте, внимательную куропатку ястребу скогтить трудно. Хилую, неосторожную —очень просто. Вот и получилось, что когда не стало ястребов, некому стало отлавливать больных да хилых куропаток, — среди них стали распространяться болезни и род их быстро пришёл в упадок. Видно, как говорится, „на то и щука в море, чтобы карась не дремал".

На этом основании биосуд из трёх специалистов постановил:

— Первое: ни смертному приговору, ни оправданию Ястреб Тете ревятник не подлежит.

— Второе: П. X. Реньо-Карб — обвинитель — подлежит немедленному заключению под стражу и привлечению к строжайшей ответственности по обвинению в преступном расхищении естественных богатств страны.

Столь неожиданный поворот дела заставил всех присутствующих широко разинуть рты. Сразу никто не мог понять, что случилось.

Неожиданным смятением мгновенно воспользовался обвинитель: высокая чёрная фигура его мелькнула по направлению к выходу. Сеттер и Лайка, выпустив Ястреба, метнулись было за беглецом, но поздно, он крикнул: „Не пойман —не вор!" — захлопнул дверь у них перед носом и исчез.

Все в зале опомнились только тогда, когда опять раздался спокойный голос Главного судьи:

— Граждане, не волнуйтесь. Этот весь в чёрном и в чёрной полумаске, всех обвинявший и сам больше всех виноватый, не уйдет от нас, не скроется. Заметили вы, как он сам себя выдал с головой?

Он подтвердил показание Сороки, что 15 июля — в разгаре лета, когда никому не разрешается охотиться или ловить зверей и птиц, — находился в лесу с ружьём и ловушками. Он берётся судить птиц, обвиняет их во всех смертных грехах, а сам не различает даже двух разных пёстрых дятлов. Он слыхал, что „мыши вредны", и не дал себе труда разобраться даже в том, какие мыши, где, в каких условиях. Почему-то у него „случайно" оказались разряженными оба ствола его двустволки после того, как он поднял — заметьте: 17 июля, когда охота запрещена, — поднял выводок белых куропаток на моховом болоте, а на следующий день он подарил ястребу молодого тетерева с перебитым крылом и двух подранков-куропаток. Наконец, он сам признался, что пытался убить палкой глухарку-мать, „отводившую" от малых своих глухарят.

Пора разоблачить этого чёрного, плохого человека, раскрыть его псевдоним — имя, за которым он спрятался. Подобно тому, как три буквы над моим креслом: Д. Б. Н. означают три слова: „доктор биологических наук" — так две буквы перед его фамилией: П. X. означают: „плохой хозяин", а двойная его фамилия: Реньо-Карб, есть не что иное, как перевёрнутое слово „браконьер"! Он и есть самый мерзкий, самый страшный наш враг, самый тупой и упорный вредитель народного хозяйства, хотя и прикидывается ретивым его защитником.

Прав поэт! Расширив первую строку его стихотворения, смело можно сказать:

— Хищник, грызун и дятел —

Дети могучих лесов.

Зря обвинитель тратил

Против них столько слов!

Лес — отец, и все лесные растения и животные — его дети. Все они находятся между собой в сложнейших и тончайших взаимоотношениях. Тронь одного — скажется на всех. Как в лёгкой постройке карточного дома: только тронь одну карту — мгновенно нарушится равновесие, и вся красота разрушится. Любовь к лесу, любовь ко всем его детям помогает узнавать хитрые их взаимоотношения и постигать сложные законы жизни леса. Кто не любит, тот не знает. Браконьер не любит детей леса и не знает их. Он равнодушен. Значит, хуже, чем зол. Ни один зверь не в состоянии так навредить лесу, как браконьер.

Приговор биосуда: браконьера — на скамью подсудимых!

ЛЕСНАЯ ГАЗЕТА №12