О некоторых действиях одного почтенного негра и о рабочих, которые слишком спокойны

 

Полиция Лондона — хорошая, спокойная, выдержанная полиция.

Полиция Лондона не вооружена, у каждого полицейского есть только дубинка.

Полиция Лондона почти никогда не дерется: англичане предпочитают драться в колониях.

Поэтому полиция Лондона пользуется популярностью среди населения…

Но чрезвычайно странно, что в рабочих кварталах последнее время перед рослыми полицейскими, стоящими на углах с приемниками радиотелефонов за спиной, стали останавливаться люди, по виду рабочие, и смеяться…

Постоит человек перед полицейским, посмеется и пойдет дальше, купит газету. В газете написано, например:

 

СВЯЩЕННЫЙ СОЮЗ ЧЕРНЫХ И БЕЛЫХ.

 

И засмеется…

С представителями администрации на заводах начали говорить снисходительно, угощать табаком… обнадеживать.

В порту начались разговоры, которые всегда начинались так: «Вот когда мы выспимся…»

У буржуазного Лондона мороз шел по коже от этого слишком хорошего настроения…

Прекратились депутации к членам парламента. Те сперва радовались, а потом начали беспокоиться…

Поехали сами в порт, в шахты, на текстильные фабрики.

— Что же вы не приходите, граждане? Мы вам помочь можем!

— Да знаете, не хочется. Мы обойдемся.

И не обращают никакого внимания…

Только иногда скажет рассеянно токарь токарю:

— Том, у тебя есть аппарат, сними депутата на память. Может быть, для музея пригодится.

— Хоть бы они бунтовали! — кричали в полиции.

Посылали провокаторов, но те или ничего не узнавали, или не возвращались вовсе… Похоже было, что заговора нет, а есть уверенность, что все скоро кончится… Дело осложнялось тем, что акции стремительно падали… цена доллара упала почти до ноля, и вся Европа бросилась закупать товар в Америке…

Возникла безработица, но рабочие ходили в хорошем настроении.

Шли какие-то слухи по городу, такие, какие ходят в армии за несколько дней до поражения.

Даже золото усиленно падало в цене.

Портреты профессора Монда исчезли из витрин. Его стали реже упоминать в газетах…

Одна солидная либеральная газета даже туманно начала намекать, что странное настроение в Лондоне, вероятно, объясняется легким безумием на почве бессонницы и хорошо было бы ввести сон опять.

Немного, конечно, так — часа два в сутки, столько, сколько спал Гумбольдт.

Статья эта произвела шум. Программа, выставленная ею, получила название «порция Гумбольдта».

Газеты начали агитацию — кто за двухчасовой, кто за полуторачасовой сон.

Военная цензура начала разрешать употребление этого слова…

Дискуссия вытеснила даже сообщения с театра войны. Однообразные сообщения о том, «что вчера была произведена вылазка разведчиков на купол храма Христа Спасителя» или что «снова обстреляна газовыми бомбами с радиоаэропланов русская низменность».

Возник даже вопрос о сокращении рабочего дня на десять минут.

Но рабочие не поддержали его и даже им не заинтересовались…

Какая-то газета пискнула по этому поводу о патриотизме и осеклась.

Все понимали, что дело не в патриотизме, а в чем-то другом.

Но в чем?

— В чем дело? — спрашивал Хольтен у Рокамболя, печально нюхающего решетку камина, — скажи мне, зверюга?

Рокамболь молчал.

— Целый день у камина, — размышлял Хольтен вслух, — и все равно — в какой комнате, и все равно — топится ли камин или нет… Даже скорее Рокамболю больше нравится нетопящийся камин. Он нюхает. Значит, он чует запах.

— Авто! — закричал негр в телефон и, прыгая со ступеньки на ступеньку со скоростью кирпича, падающего с постройки на голову прохожего, сбежал вниз.

Было время обеденного перерыва.

— Как бы не выдать его?.. — размышлял негр. — Шофер, — сказал он в разговорную трубку, — можете ли вы дать сейчас скорость свыше ста?

— Это запрещено правилами, мистер, — холодно ответил шофер.

— В таком случае остановите машину, я рассчитываю вас, я не желаю иметь служащего с таким ограниченным кругом обязанностей.

Машина остановилась.

— Получите жалованье за три месяца вперед, — сказал Хольтен, протягивая шоферу деньги, — я не сержусь на вас, вы мне нравитесь, но нам лучше расстаться. Впрочем, заходите ко мне через месяц. Сейчас вы свободны…

— Но кто поведет машину, мистер?

— Не беспокойтесь, я сам.

Негр сел за руль, включил скорость и, лихо обогнув какую-то подвернувшуюся мотоциклетку, исчез из глаз изумленного шофера.

Смит Пуль шел, спокойно разговаривая со своим товарищем о погоде, георгинах и голубых тюльпанах. Вдруг у автомобиля, мчащегося посредине улицы, занесло зад, повернуло и выбросило на тротуар. Смит упал, сбитый с ног крылом автомобиля.

Хольтен, легкий, как белка, выскочил из-за руля и, подбежав к раненому, зажал ему рот рукой.

— Я пробую, дышит ли он, — сказал негр, обращаясь к полицейскому, выросшему как из-под земли.

— Ваши документы, мистер, — спросил тот.

— Я — Хольтен. Негр, который не спит. Вот моя карточка. Позовите людей и помогите им положить беднягу в мой автомобиль. Я оплачу, конечно, его увечье и временную потерю трудоспособности, но не забудьте отметить в протоколе, что автомобиль занесло из-за слишком сильной поливки асфальтовой мостовой.

— Я рад оказать услугу национальной достопримечательности, сэр, — ответил полицейский, прикладывая руку к каске.

— Бедный Смит, — произнес рабочий, — такой был тихий, не интересовался политикой, а только георгинами, и вот искалечили. Но говорят, что все это скоро кончится.

…………………………………

— Конечно, вы наш наниматель, — жаловались утром Хольтену его дворецкий и судомойка, — вы достопримечательность города, и ваш медведь был принят самим королем, не зазнался и ведет себя с нами по-товарищески, но все же нельзя так прыгать по комнате: вчера упала вся штукатурка внизу, все наши вещи засыпаны известью, водопроводные и фановые трубы дали течь в муфтах…

— У медведя был его местный медвежий праздник, — мягко ответил Хольтен. — Вот деньги вам за беспокойство, а вот деньги на ремонт.

— В таком случае я удовлетворен, — отвечал дворецкий, — я всегда уважал всякие религиозные традиции, в том числе и традиции религии Рокамболя. Когда принести счет на ремонт и сдачу?

— Оставьте это у себя, милый, — рассеянно ответил Хольтен, — я уезжаю на несколько дней на континент.

— А что приготовить сегодня для раненого рабочего?

— Ничего. Он пострадал не сильно, взял у меня деньги на лечение и ушел к себе на завод. Там у него серьезное дело.

— Я могу идти, мистер Хольтен?

— Идите.

На лестнице дворецкий остановился.

— Оставьте это у себя, — повторил он, рассматривая крупную ассигнацию, данную ему Хольтеном. — Чрезвычайно почтенный негр.

 

ГЛАВА 45