Которая снова возвращает нас на Новую землю. Положение лейтенанта Дюле теперь улучшается, и он даже принимает участие в интересной охоте

 

Дверь в глубине комнаты открылась, и вошел самоед.

Черноволосый перекинулся с ним несколькими словами на непонятном языке.

— Вам повезло, гражданин, — сказал он, обращаясь к Дюле, — в вашем фотографическом аппарате мы не нашли никаких снимков. Я имею право разговаривать теперь с вами как с путешественником, потерпевшим крушение. И хотя вы говорили ерунду и, конечно, не скоро увидели бы своего консула, но тон вашего разговора мне понравился, он мне напомнил кое-что. Садитесь. Можете лететь дальше, только фотографический аппарат пока останется у нас, не беспокойтесь, — мы пришлем его вам по любому адресу, и если хотите, то отдохните на нашем Траурном острове несколько часов.

— Товарищ Нетлох, — сказал, улыбаясь, англичанин, — я хотел бы осмотреть остров.

— Товарищ путешественник, — ответил Нетлох, — вы его никогда не увидите, но зато я могу вам показать сколько угодно моря. Вы поедете, Наташа? — спросил он, обращаясь к своей соседке.

Наташа посмотрела на Нетлоха влюбленными, как понял Дюле, глазами.

И внезапно Дюле показалось, что все вокруг него потемнело, что лучи солнца черны, как сланцевый песок, и небо черно, как аспидная доска.

Ему показалось, что не нужны ему ни Англия, ни бокс, ни крепкий херес, ни приключения, а вот нужно только то, чтобы эта женщина с круглым и простым лицом посмотрела на него вот так, как минуту тому назад смотрела на другого.

— Я уважаю спортивный гений вашего народа, — говорил между тем Нетлох, — и покажу вам, как чемпиону, наш спорт.

И он отдал самоеду какие-то приказания.

— Скажите, — спросил Дюле, — если это не тайна, что за работу вы производите с вашей помощницей?

— Настанет день, — ответил Нетлох торжественно, — когда в науке не будет тайн, когда все поймут, что человеческая мысль должна принадлежать всему человечеству Тогда лейтенанты запаса не будут воровски летать с фотографическими аппаратами. Мой друг, я почти сверстник вам по годам, а вы мне кажетесь ребенком. Вы гордитесь своим воспитанием, а я знаю, что все оно основано на создании условных рефлексов повиновения. Вы хороший, судя по вашим глазам, человек, но капитализм натаскал из вас себе слугу, как натаскивают собаку. Вы сидите в моей комнате, и я вижу, как вы хотите запомнить все, чтобы сообщить своим. Хорошо. Сообщите.

Теплое течение Гольфштрем от берегов Центральной Америки течет к Европе, отапливая ее, как труба водяного отопления согревает квартиру. Благодаря Гольфштрему, а не благодаря своим войнам и захватам, вы, англичане, имеете траву на лугах зеленой круглый год. Гольфштрем течет дальше, отекает Скандинавский полуостров и согревает Исландию; дойдя до Норд-Капа, он дает одну ветвь в сторону Мурманского берега; эта ветвь создает нам незамерзающие порты по всему побережью, и несколько других ветвей течения на восток и на север. Эти теплые волны, не доходя до нашего печального острова, встречают холодное полярное течение. Но все же теплые реки, отличаясь от остальной воды большей соленостью, текут в нашем полярном океане. Они проходят около 71°30′ северной широты. Дальше мы их встречаем около 74° и даже около 75°15′. По этим теплым рекам с невидимыми холодными берегами идет треска и другая промысловая рыба, а за ней вы, англичане, с пароходами, вылавливающими всю начисто, под угрозой пушек

Вы хороший, судя по вашим глазам, человек, но капитализм натаскал из вас себе слугу, как натаскивают собаку. Вы сидите в моей комнате, и я вижу, как вы хотите запомнить все, чтобы сообщить своим. Хорошо. Сообщите.

Теплое течение Гольфштрем от берегов Центральной Америки течет к Европе, отапливая ее, как труба водяного отопления согревает квартиру. Благодаря Гольфштрему, а не благодаря своим войнам и захватам, вы, англичане. имеете траву на лугах зеленой круглый год. Гольфштрем течет дальше, отекает Скандинавский полуостров и согревает Исландию; дойдя до Норд-Капа, он дает одну ветвь в сторону Мурманского берега: эта ветвь создает нам незамерзающие порты по всему побережью, и несколько других ветвей течения на восток и на север. Эти теплые волны, не доходя до нашего печального острова, встречают холодное полярное течение. Но все же теплые реки, отличаясь от остальной воды большей соленостью, текут в нашем полярном океане. Они проходят около 71°30′ северной широты. Дальше мы их встречаем около 74° и даже около 75°15′. По этим теплым рекам с невидимыми холодными берегами идет треска и другая промысловая рыба, а за ней вы, англичане, с пароходами, вылавливающими всю начисто, под угрозой пушек и ультиматумов. Мы исследуем море градусником и весами. Мы следим за температурой воды и ищем следы Гольфштрема, определяя удельный вес воды. Мы хотим узнать морские течения, чтобы управлять ими, чтобы обогреть Карское море и заставить выпрямиться ползучие ивы нашего Траурного острова. Можете сообщить это в Англию, быть может, это оплатит издержки по путешествию.

«Он говорит красиво — это должно нравиться женщинам», — подумал Дюле.

Странная мысль для военного агента.

— Идем, — сказал Нетлох, — идемте, Наташа, вельбот уже подали.

По дороге к берегу все молчали. Нетлох думал о чем-то, Наташа смотрела на него, а Дюле смотрел на Наташу, изредка бросая испытующие взгляды кругом.

Людей не было видно, но по узкоколейкам вдали двигались маленькие вагончики, и весь воздух был полон неясным шумом работы.

«Здесь центр большой и сильной механизированной промышленности», — решил Дюле и окончательно отдал все внимание Наташе.

Стремительный ветер басом ревел, прохаживаясь через стеклянные ребра радиомашин.

— Ваша станция может говорить со всем миром? — спросил Дюле.

— Да, со всем миром.

— И вы можете по любому личному делу из этого края в одну минуту связаться с кем хотите?

— У меня нет личных дел, — сухо ответил Нетлох. — Я довольствуюсь сообщениями нашей стенной газеты.

Дюле подошел и прочел на куске бумаги, прикрепленной к основанию мачты, заглавие «Красный Снег». Дальше шли сообщения со всего мира. Поражало только одно сообщение: «Под Ленинградом вчера, 9 мая, замечен аэроплан с медведем. Случай выясняется».

— И вы интересуетесь такими пустяками? — спросил Дюле.

— Многое в мире кажется нам, людям Новой Земли, пустяками, — мы выбираем из пустяков только забавные, — ответил Нетлох, — и потом, знаете, для нас медведи земляки, мы ими интересуемся.

В молчании все трое дошли до воды.

Здесь Дюле увидел великолепную моторную лодку с высоко поднятым носом и плоской кормой и остановился перед ней.

— Не сюда, — остановил его Нетлох, — дальше.

Дальше на воде качался вельбот, окрашенный в белый цвет.

Безмолвный самоед уже сидел на веслах.

Увидев прибывших, он протянул им какой-то белый сверток.

Нетлох и Наташа надели сверх платья белые рубашки и обернули головы белыми платками.

— Неужели это может обмануть моржей? — спросил Дюле.

— Не только моржей, но и человека, — часто сам с трудом отличаешь другую промысловую шлюпку от льдины. Одевайтесь скорее и помните: на воде нельзя говорить. Морж чуток, и среди скрипа и шороха ледяного поля всегда расслышит голос человека. Даже капли, падающие с весел, могут уже испугать зверя.

Лодка плыла безмолвно.

Вдали, под невидимым ледяным полем сиял белый круг, это была ледяная радуга — явление обычное в этих широтах.

Весельщик греб совершенно бесшумно.

Нетлох сел на место гарпунера, рядом с ним лежал гарпун на тонкой гибкой палке, сажени в две длиной, четыре крепких тонких ножа, острое стальное копье и топор.

Дюле заметил, что из-за молодчества или из-за особенного охотничьего азарта в лодке не было винтовок.

Самоед греб, Наташа безмолвно сидела на корме.

Ледяная радуга становилась все ближе.

Ветер дул в попутную сторону.

Но вот сердце Дюле замерло — он увидел моржа. Это был огромный клыкастый самец.

Лодка приблизилась уже шагов на двадцать.

Нетлох вскочил и, размахнувшись обеими руками, бросил гарпун в зверя. Морж заревел и яростно повернулся. Шток гарпуна треснул, как спичка, а зверь рухнул в воду, но линь не порвался. Лодку рвануло и накренило, 25 саженей линя было уже вытралено. Лодка копала воду и черпала волну.

Дюле чувствовал, что вот-вот все потонут, что нужно разрезать линь пополам, но помнил, что нельзя нарушать неизвестные ему правила охоты.

Но вот море у полузатопленной лодки вскипело, и из воды показалась круглая, усатая, крутолобая голова разъяренного моржа.

Зверь вынырнул до ластов и вонзил свои клыки в деревянные борта.

Нетлох вскочил с топором в руках, ветер поставил дыбом его черные волосы.

Дюле невольно посмотрел на Наташу.

Она была спокойна, только ноздри ее раздувались.

«Она не любит его», — подумал Дюле.

Нетлох размахнулся топором, но ветер взмахнул внезапно концами шарфа, намотанного на шею охотника, и захлестнул им его глаза.

Страшный удар миновал крутой лоб моржа, и топор разрубил борт, раскалывая шпангоут.

Нетлох упал, голова его ударилась о край лодки, рядом со страшными клыками.

Тогда Дюле увидел то, что поразило его больше чуда.

Наташа бросилась вперед и, стоя в воде по колено, схватила копье и безмолвно пронзила им шею зверя.

 

ГЛАВА 11