Разведочный маршрут к истокам Биджуар-Дары

12 августа утром я все же уговорил одного из жителей Бадома, рослого и красивого парня Чушчака, пойти со мной. Решил до переправы через Биджуар-Дару, до летовки, ехать верхом, а там оставить лошадь на попечении Мамат-Ахуна, который должен проследить за отправлением продовольствия Жукову. Мамат-Ахун, веселый кашгарец, с черными китайскими усиками, всегда полон «купеческих» инстинктов и сегодня, видимо затеяв какие-то таинственные «товарообменные операции», заявил мне, что хочет оставаться здесь, «чтоб постирать свой халат». Я доказал ему, что стиркой он с равным успехом может заняться и в летовке, и дал ему кусок мыла. Мы выехали, и Чушчак, накануне уверявший меня, что ущелье и пешком-то непроходимо, неожиданно оказался, как и мы, на лошади. Подъезжая к летовке, он заявил, что по Биджуар-Даре тропа есть и что туда можно проехать верхом. Конечно, я решил ехать верхом, посмеиваясь над вчерашними россказнями шугнанцев.

Сразу за летовкой — узкое ущелье, а за ним — лес. Тропа хороша и ведет по лесу. Мы едем вдвоем: Чушчак и я. Он хороший жизнерадостный парень, мы дружно болтаем по-шугнански. Местами приходится спешиваться — стволы и ветви образуют низкие арки. Еду, часто останавливаясь, веду глазомерную топографическую съемку. Определяю горные породы: все больше гнейсы, на высоких гребнях хребтов видны охристые мраморы. День жаркий. Никаких летовок, шалашей, жилищ нет. По мере подъема лес редеет, заменяется кустарником, здесь река резко, под прямым углом, поворачивает на юг. За поворотом участки длинностебельного дикого лука — последнее, что в этих местах бывает перед снегом и льдом. Мы едем по левому берегу *. Правый берег реки — великолепная, фантастическая отвесная стена высотой километра в полтора. Закинув голову, вижу вверху висячие ледники. Эта стена так и уходит вперед, мы едем вдоль нее, впереди она выгибается, закрывая весь горизонт, превращаясь в острозубый, сверкающий фирнами хребет и сбрасывая с себя длинный, изогнутый ледник, из которого и вытекает наша Биджуар-Дара. А справа на нас один за другим надвигаются, как ребра чудовищного скелета, длинные скалистые мысы. Между ними — хаотические нагромождения морен.

* Здесь как и во всей книге, правая и левая стороны понимаются орографически, то-есть глядя сверху вниз по течению реки.

Мы въезжаем на морены и едем, пока могут двигаться лошади. Я собираю геологические образцы, вычерчиваю карту, работаю с увлечением: ведь, кроме пастухов из Бадома и меня, никто этих мест не видал. Проехав по моренам далеко за язык ледника, спешиваемся, и Чушчак остается здесь с лошадьми. Дальше иду один пешком и, наконец, останавливаюсь под большим скалистым пиком. Время уже позднее, собрались тучи, повалил снег с градом, задул ветер, а я не взял с собой даже свитера. Вся река исследована, впереди только льды и снега, я торопливо произвожу все необходимые наблюдения, делаю записи, замечаю с десяток пиков (названий им не даю, только нумерую их) и, окончательно промерзнув, спешу назад.

Поздно вечером мы — в кишлаке Бадом. Разобравшись во всех наблюдениях, я понимаю, что река Биджуар-Дара и ледниковый цирк ее верховьев и есть те самые, которые я видел несколько дней назад сверху, когда с водораздела смотрел вниз, под четырехсотметровый склон.

Ночью идет дождь. Лежу на глинобитной террасе шугнанского дома, не сплю и размышляю: что может быть там, за ледником Биджуар-Дары? Действительно ли та река, которую я видел с водораздела, — Гарм-Чашма? Как проникнуть туда? Куда я попаду, если, спустившись на реку Шах-Дара, снова двинусь вверх, по притоку ее Вяз-Даре? Не находятся ли ее верховья за хребтами, к северу от ледника Биджуар-Дары? Горы, горы, горы — так трудно разгадать их сплетенье!

Надо бы сделать попытку перевалить хребет, тот, что высится над ледником Биджуар-Дары, но у меня уже нет продуктов, и местные жители итти никуда не хотят.

Отступление к Шах-Даре

13 августа я решил двинуться с Мешковым вниз, к реке Шах-Дара, опуститься по ней до устья впадающей в нее реки Вяз-Дара, никем не исследованной и не нанесенной на карту, и, поднявшись к ее верховьям, искать перевал.

Утром жители кишлака Бадом толпятся вокруг меня. Они любопытствуют по всем поводам: по поводу консервных банок, оружия, карандашей. Маленький их кишлак заброшен в дикие горы, они пока еще не тронуты культурой. Женщины здесь, как тени, — скользнут и исчезнут. Дома — низкие складни из разноугольиых камней. Я угощаю всех последним сахаром, чаем, я размышляю о том, что скоро и здесь начнется иная жизнь, что эти дети обязательно будут учиться в ближайшей школе, строящейся в Барвозе, на Шах-Даре. В кишлаке Бадом живут пять мужчин, шесть женщин, семь мальчиков и шесть девочек. Никто из них не бывал даже в Хороге, и только двое из них бывали на Шах-Даре.

Через два с половиной часа езды верхом, взяв небольшой перевал, мы спустились в шах-даринский кишлак Барвоз, где есть и сельсовет, где осведомлены о том, что делает экспедиция; где тепло и привольно, — вокруг кишлака чудесный лес и пастбища с многочисленными стадами. В Барвозе — база экспедиции Юдина, запасы продуктов, все наши вещи. В палатке живут двое из наших красноармейцев Панков и Таран. Они уже сдружились с местным населением, обмениваются визитами, угощениями, волнуют воображение шугнанцев рассказами о советской культуре, о городах, о тысяче здесь непонятных вещей. Я прожил в кишлаке три дня, один из которых посвятил вычерчиванию топографической карты, а два — поискам людей, знающих Вяз-Дару, и носильщиков, которые пошли бы туда со мной и Мешковым. В Барвозе все свободные от сельскохозяйственных работ жители заняты на постройке начальной школы, и никто не соглашается итти со мной в горы. Я разъезжал по всей округе, разговаривал с сельсоветчиками, с дехканами, а нужных мне людей все-таки не нашел.

15 августа я двинулся с Мешковым пешком в кишлак Вяз (в устье реки Вяз-Дара), надеясь найти проводника и носильщиков. Я не мог обойтись без носильщиков, — итти на поиски перевала во льды и снега, рассчитывая опуститься в Гарм-Чашму, и потом продвигаться до Хорога, быть может, неделю, нельзя без теплой одежды, без запаса продуктов, без инструментов. Все это, конечно, одному не унести на себе.

Вяз — маленький кишлачок: несколько шугнанских домов, окруженных посевами, в узком развилке ущелья, раскидистые тутовые деревья. Меня встретили старики с обычным гостеприимством. Но когда я объяснил им мое дело, начались бесконечные разговоры: все поголовно уверяли, что хребет непроходим, что только Иорик может найти туда дорогу. Иорик—старик, живущий в нескольких часах ходьбы отсюда вниз по Шах-Даре, в кишлаке Рошт-Кала. Без Иорика никто не брался итти. Впрочем, один молодой парнишка изъявил желание быть носильщиком, но он был мал и слабосилен. Мне сказали, что если я согласен здесь ждать до вечера, то мне сегодня же представят Иорика. Тоскуя о каждой потерянной минуте, я ждал целый день.

Вечером верхом на ослике явился дряхлый шугнанец Иорик, с широкою бородой, вежливый и спокойный. Он не знал — посланцы не сказали ему, зачем его вызвали в Вяз. Когда я объяснил ему, что надо подниматься на перевал, он явно смутился. Он заговорил о том, что перевал там действительно есть, но что только один раз, в молодости, он рискнул пройти через него. С тех пор к этому перевалу никто даже не приближался. Тогда, в тот год было мало снега, но Иорик испытал величайшие трудности. Там узкие карнизы, покатые и покрытые льдом. Снег там глубок и неверен. Тогда он, Иорик, мог рискнуть, потому что был молод, силен, ловок, бесстрашен, а сейчас у него болят ноги и он не пройдет. Он рассказал мне, что там глубокие пропасти, надо огибать их по нависшему льду.

Иорик говорил с несомненной искренностью, и все же я не знал, верить ему или нет. Я думал, что трудности преувеличены, что просто по старости лет ему неохота итти. Я не сдавался. Иорик сказал мне, что часть пути до начала ледника можно проехать верхом, я предложил ему ехать на моей лошади, обещав, что сам двинусь пешком.

— Ты говоришь, в этом году много снегу? Хорошо. Мы же не птицы, летать не будем, если невозможно будет пройти — вернемся. Наконец, только укажи мне дорогу, дальше я двинусь без тебя, ты вернешься домой.

Иорик советовал мне спуститься по Шах-Даре до кишлака Тусиян и объяснил, что в верховьях реки Тусиян тоже есть перевал, а в кишлаке живет молодой, здоровый, храбрый охотник, который согласится со мной пойти. Я продолжал уговаривать старика. И он сдался. Он оказал, что завтра на рассвете пойдет, потому что это нужно для «высокой науки», а сейчас поедет домой ночевать, пусть я поверю ему, — на рассвете он будет здесь. Едва я сказал «хорошо», Иорик вышел за дверь и исчез в темноте. Я был уверен, что он не придет, но у меня не хватило духа удерживать его здесь, тащить старика силком.

16 августа Иорик не явился. Я был полон горьких мыслей: когда же я одолею этот хребет? Гарм-Чашма становится какой-то заповедной рекой и дразнит мое воображение. Ведь чего бы, кажется, проще: спуститься в Хорог по Шах-Даре, обогнуть этот хребет, подняться по Пянджу и войти в долину реки Гарм-Чашма снизу, от устья. Но нет, сдаваться нельзя. Неудачи только подстегивают меня. Я найду перевал и возьму его. Не могу больше терять ни одного дня! Ждать здесь бессмысленно. Этак можно и месяц потерять. Решаю двинуться на Тусиян. Во время чаепития подходит какой-то шугнанец, рассказывает, что он идет на ляпис-лазурь помогать Жукову. Вчера туда же двинулось несколько человек. Зовут шугаанца Мамат-Раим.

В девять утра выхожу с Мешковым вниз по Шах-Даре в Рошт-Калу, чтобы там достать лошадей и выехать дальше в Тусиян. Около одиннадцати, пройдя с десяток километров, мы в Рошт-Кале. С трудом достаем лошадей. Когда выезжаем, шугнанцы показывают на фигуру, движущуюся верхом на осле по дальней тропе:

— Иорик поехал в Вяз...

Значит, не обманул! Но теперь уже поздно, — не возвращаться же в Вяз, все равно там носильщиков нет. Посылаю мальчика вернуть Йорика.

Вечером — зыбкий мост через Шах-Дару. Ущелье, над ущельем скала, на скале маленький кишлачок, за ним дальше — в долине, подковою врезанной в горы, — большой просторный кишлак Тусиян. Белое здание — строится школа, работают тридцать-сорок шугнанцев. Меня приглашают в дом председателя сельсовета, и сюда собираются жители, дружелюбно приветствуют, несут молоко, яйца, чай, стелют паласы и кошмы. Председатель — раис — образец радушия и благорасположения. Да, слышали о том, что перевал есть. Но знают только одного человека, который там побывал: это охотник Шоик.

Шоик приходит к нам — рослый, здоровый красавец, в чистом, аккуратном халате. Открытое лицо — в нем твердость и мужественность. Щоик согласен итти, если мы дадим ему стрелять из нашей винтовки в кийков (козлов) и даже не говорит о деньгах: «Сколько считаешь нужным — столько дашь». Шоик обещает достать двух носильщиков. Превосходно. Путь? «Да, труден, очень труден — много снегу и льда. Но пойдем. Я сам хочу знать все мои горы!» — с гордостью произносит Шоик.

До ночи разговору с шугнанцами, расспрашивающими меня обо всем. Теплая ночь. Молодая луна. Тишина.