Крепости сиахпушей-огнепоклонников

И вот уже середина Вахана. Не проникнет луч солнца в неприступные щели Даршая и Дара-и-Шитхарва, впадающих в Пяндж. Их ширина — один-два метра, а высота, кажется, до небес. Словно из блестящих, сплавленных черепов сложены отвесные скалы, — это очковые гнейсы, вода вымыла в них мириады пустых глазниц. Но сам Пяндж разливается здесь широко, обводя своими рукавами длинные травянистые острова. Склоны гор над долиной еще более расступились, но все так же круты. Гигантские осыпи выдвигаются в долину развернутыми, как выгнутый веер, холмами. Еще упорнее и пронзительней ветер, — он всегда дует здесь с середины дня, окутывая пыльною мглой весь видимый мир. Он дул в спину венецианцев, проезжавших здесь со своим караваном...

Маленькие кишлаки Птуп, Тухгос, Ямчин — колхоз имени Ленина. Слева, на высокой скале Марко Поло увидел большую крепость со множеством квадратных и круглых башен, с полутораметровыми каменными стенами, в несколько рядов опоясавшими склон горы. Конечно, он ее видел, археологи утверждают, что она была построена значительно раньше. Владетели крепости останавливали все проходившие караваны, чтоб взять с них подорожную дань. Эта дань обеспечивала им существование. Значит, если крепость еще была населена, ими был задержан и караван Марко Поло. Прямоугольные узенькие бойницы глядели на проходящий внизу караван. Может быть, за этими бойницами мелькали лица дружины кафиров-огнепоклонников, тогда они, вероятно, еще жили здесь. Венецианцы увидели направленные на них стрелы, увидели других дружинников, приготовившихся спустить на проходящих громадные, усеивающие крутой склон, камни. Маффео и Николо Поло остановили свой караван. Марко Поло спешился, разговаривал с сиахпушами, прикрывавшимися огромными кожаными щитами. Дружинники ревниво следили, как купец развязывает перед ними пыльные вьюки, достает пряности, узорчатые тонкие ткани, слитки сверкающего металла.

И, получив дань, владетели крепости дали знак своей страже: пропустить караван. Вооруженные громадными луками (я видел однажды обломок такого лука и ваханский боевой щит), сиахпуши отступили в сторону от тропы. Марко Поло садился в седло, и караван снова медленно тянулся по заросшей колючкой долине. Рассеянно поглядывая на сухие кусты облепихи, на шиповник и жимолость, с грустью думал молодой купец о том, сколько было уже в его пути таких крепостей и сколько их еще будет. И с горечью рассуждал, что обойти эту крепость было никак нельзя: тропа из Бадахшана в Китай, единственная тропа, проходит по этой долине. Склон гигантского горного хребта высится справа, склон такого же хребта — слева.

Один из этих хребтов в наши дни называется Гиндукушем, второй — Шах-Даринским хребтом. В наши дни

Кафыр-кала — крепость кафиров Замр-и-аташ-Параст — в руинах, но была ли она в руинах семь веков назад? Эту крепость мне удалось впервые посетить в 1932 году. За год перед тем я побывал и в другой подобной крепости, расположенной неподалеку от Ишкашима, у кишлака Намангут на Пяндже. Она называется Каахка — по имени легендарного богатыря, царя сиахпушей. До той поры никто из археологов еще не пытался детально обследовать ни эти, ни другие древние крепости в верховьях Пянджа. Везде в Вахане и Ишкашиме с ними связано много весьма оригинальных легенд.

Крепость Каахка венчает своими глиняными стенами отдельный продолговатый холм, что высится посередине широкой в этом месте долины Пянджа, там, где в него ниспадает с Гиндукуша многоводный, бурный приток. Глиняные стены, утвержденные на каменной кладке, прорезанные бойницами, хорошо сохранились, и можно себе представить, какой неприступной и грозной казалась она в древности, закрывая собою пути и вниз по Пянджу и вверх через Гиндукуш, — тропу к перевалу от устья притока, где ныне раскидывается красивый афганский кишлак Иштарг.

Но крепость Замр-и-аташ-Параст над Ямчином кажется еще величественней и неприступней, — она крупнее, искусней построена, во всех отношениях интересней. В тридцать втором году мне не хватило дня. чтобы, делая план этой крепости, вымерить ее всю шагами (см. план).

Через двадцать лет я вновь посетил эту крепость, поднявшись к ней вместе с несколькими пограничниками верхом по тропинке из кишлака Тухгос и миновав два из семи хозяйств — зеленых оазисов, составляющих разбросанный по склону высоко над долиной Пянджа кишлачок Вичкуд. Тот день отмечен в моем путевом дневнике такой записью:

«Тропа ведет прямиком по склону горы. Внизу — долина Пянджа, широкая здесь, гладкая и ровная, занятая — ближе к склону — посевами Ямчина и Тухгоса, ближе к реке — зеленеющая заболоченной поймой, а за Пянджем перекрытая огромным серым конусом выноса, в вершине которого виднеется маленький кишлачок.

Речка, текущая с гор выше крепости, разделяется на два потока; один из них, основной, прорезав глубокое ущелье, бежит к Пянджу восточнее мыса, на вершине которого стоит цитадель; другой, с западной стороны, пропилив в скалах щель глубиной метров в двести, устремляется водопадом и проходит ниже отдельного хозяйства, относящегося к кишлачку Вичкуд, а затем вырывается из щели в долину Пянджа.

Древняя крепость Замр-и-аташ-Параст занимает своей огромной территорией всю гору между этими двумя потоками, изолирующими ее от всех окрестностей, а потому является прекрасной точкой обороны, искусно выбранной древними людьми. Даже с тыла, с северной стороны, она отделена от мира прорезью, сделанной в скалах той же речкой, спадавшей здесь прежде в восточное ущелье, а затем повернутой в обход крепости к западу. Сама ли природа сделала этот обход или строители помогли природе, стремясь обеспечить крепость водой, сказать трудно, но, судя по тому, что с тыла речка протекает явно, как оросительный канал, можно думать, что путь для нее проложили люди.

Главная часть крепости — цитадель, крепостное городище — возвышается над долиной Пянджа не меньше чем на пятьсот метров по вертикали.

Мы поднялись на конях выше крепости, оставили здесь, на скалах, лошадей коноводу, а сами, спустившись к чистейшей воде древнего канала, пересекли его и взобрались в крепость, к самой северной ее хорошо сохранившейся башне, с амбразурами на три стороны: на запад, на север, на восток, Внутри этой круглой башни ясно видны следы второго этажа — дыры от бревен, на которых покоилось междуэтажное перекрытие. Амбразуры были в обоих этажах, но второй провалился, и первый наполовину завален плотно слежавшейся землей. От этой башни расходятся под острым углом стены, обрамляющие территорию городища и высящиеся вдоль западного и восточного обрывов. Территория цитадели занимает плоскую вершину горы, составляя треугольник, — третья стена проходит параллельно Пянджу и представляет собою фасад крепости. Ниже, по склону горы к Пянджу, идет параллельно реке несколько стен, а по западной бровке склона, нависая над боковым ущельем, тянется, уходя вниз, двойная стена, — она достигает округлой скалы, занятой форпостным укреплением — маленькой самостоятельной крепостцы на краю обрыва. Эта двойная стена и коридор между ними (узкий ход сообщения) также с бойницами, дающими возможность обстрела на запад и на восток; последнее предусмотрено на тот случай, если штурмующие войска ворвутся на склон, обведенный предкрепостными стенами.

Все стены связаны чередою башен — круглых, с амбразурами, со стенами толщиною в метр и более; все башни, как и стены, сложены из больших камней на глиняном, сохранившемся доныне растворе. Центральная часть городища внутри стен представляет собою сложное сплетение каменных комнат-залов, соединенных между собой проходами, а иногда — изолированных. Стены между залами раза в полтора-два выше человеческого роста, а в древности были еще выше; это ясно из того, что бойницы в наружных стенах этих залов приходятся изнутри почти на уровне земли — уровень ее повысился вследствие завалов, ведь бойницы, конечно, создавались так, чтоб стрелять сквозь них можно было стоя, а не лежа. Только средняя часть городища — ровная площадь, ничем не занятая, кроме случайных больших глыб — скал. Вероятно, эта территория и была внутрикрепостной площадью, а может быть, ее занимало центральное здание, ныне не существующее.

Амбразуры во фронтальной стене изнутри обложены плоскими плитами и наклонены под небольшим углом вниз, так, чтоб давать стрелкам, защитникам крепости, возможность обстрела долины Пянджа и боковых ущелий. Толщина этих стен не меньше полутора метров.

Складывая стены, строители кое-где для прочности прослаивали камни тонкими бревнами, суковатыми кусками древесных стволов, и надо удивляться искусству древних людей, несомненно имевших в виду угрозу землетрясений и сумевших сделать эти стены и башни антисейсмическими.

С севера, на высотах над крепостью, где есть тропа к перевалу через Шах-Даринский хребет, (выходящая на реку Шах-Дара у кишлака Сейдж, как сказал мне житель Вичкуда Шаболь), простирается ровная полоса — дашт, занятый зерновыми посевами. Этот дашт похож на древнюю террасу речки Ямчин. Еще выше к северу виднеется другая, наклоненная в сторону наблюдателя терраса, также покрытая посевами; все же остальное к северной половине горизонта — нагромождение высочайших гор, область главного водораздельного гребня.

Камни, из коих сооружена крепость (а камней таких сотни тысяч), — тяжелые, большие глыбы, доставленные рабами — строителями крепости из разных, даже очень отдаленных мест, судя по тому, что здесь есть и гнейсовые, и гранитные, и сланцевые породы, есть куски биотита и других слюд, есть много мраморов с вкраплениями граната, словно забрызганных кровью, а я такие вкрапления помню на шах-даринских склонах основного хребта. Значит, камни были принесены издалека и даже с самых высоких горизонтов Гиндукуша и Шах-Даринского хребтов. Труд строителей крепости был поистине исполинским, — человек мог нести на себе не больше одного-двух камней; с таким грузом нужно, было переправляться через речные потоки, пересекать ледники, виснуть на отвесных обрывах скалистых круч и, наконец, взбираться на макушку горы, на которой расположена центральная часть крепости. Значит, над сооружением этой твердыни трудились десятки тысяч людей, значит, тысячи — погибали! Вот почему среди населения Вахана и Ишкашима бытуют легенды о древних богатырях, о жестоком силаче Каахка, швырявшем скалы с одного берега Пянджа на другой.

Размеры и мощь крепости поражают ее посетителя. Эта крепость должна была быть исключительно важной по своему значению, знаменитой на сотни километров окрест. Защищая подступы со всех сторон, стратегически она исключительно точно и умно поставлена. Меня удивляет только одно обстоятельство: долина Пянджа, с поймой реки, против крепости широка (от двух с половиной до трех километров) и совершенно гладкая, причем Пяндж течет, прижимаясь не к северному, а к южному — гиндукушскому склону. Как могли древние люди обстреливать эту долину, владеть ею, если стреляли только из луков? Конечно, дальность полета стрелы не могла быть такой большой. А крепость, несомненно, владела поймой реки. Может быть, Пяидж в древности имел другое русло? Тек ближе к правобережному склону, даже подпирал его? Может быть, перегороженный обвалом, мореной или ледником, спускавшимся с Гиндукуша, он образовывал здесь озеро, как образовывал озера во многих других местах?»

Археологи впервые осматривали пянджские крепости в 1947 году, — тут побывала экспедиция Академии наук, руководимая А. Н. Бернштамом. Ученый утверждает, что эти крепости — и первая из них крепость Ратм (у слияния реки Памир с Вахан-Дарьей) — призваны были защищать выход с высокогорий Большого Памира, откуда двигались потоки кочевников в древние Тохаристан и Бактрию и далее в Индию и Иран, «За Ратмом по Пянджу, — пишет в своем отчете руководитель археологической экспедиции, — отмечу крепости Исор, Зунк, Даршай и ряд других. Однако наиболее значительными здесь были поселения крепости Ямчун * (Замр-и-аташ-Параст или Кафыр-кала) и Каахка в южном Ишкашиме...»

* Общепринята транскрипция: «Зунг», «Ямчин», «Вичкуд», а не «Зунк», «Ямчун», «Викхут», как у А. Н. Бернштама. См. «Мат. и исслед. по арх. СССР» № 26, 1952, стр. 281—283.

И далее:

«Письменные источники позволили нам отождествить крепость Ямчун с упоминаемым в китайских источниках столичным городом страны Бохо (Вахан) «Сакским городом Га-шэнь». Характерно то, что в названии города отмечено — «сакский». Этим подчеркиваются роль и значение саков в исторических судьбах Вахана. Вторым, более поздним центром Вахана и столицей Памира был город Кухань (Каахка), или — в VI—VIII вв. — Ябгукат, с которым мы связываем руины Каахка на берегу Пянджа...»

Еще никто не производил раскопок ни в этой, ни в других крепостях Вахана и Ишкашима. Их с нетерпением ждут все, кто заинтересован в том, чтобы тайны глубин истории этой части Центральной Азии были, наконец, раскрыты для народа советской наукой.

Под ледниками Гиндукуша

Однако вернемся к оставленному нами где-то в пути по Вахану каравану венецианцев. Вот он поднимается к перевалу через огромную морену, которая перегораживает долину и обрывается мысом, надвинувшимся на ложе реки. Сколько веков понадобилось Пянджу, чтоб прорвать эту морену, чтоб внезапно обрушить свои воды из образованного мореною озера, а потом устремиться плавно, выгнув крутой и красивый излук? С вершины мыса Марко Поло глядит на противобережный склон Гиндукуша. Огромный, могучий ледник, извившись выпуклым своим телом по тесному, дикому ущелью, сползает с великолепного белого массива, увенчанного группой грозных ледяных, заснеженных пиков, ослепительно сияющих и представляющихся из долины Пянджа необыкновенно величественными. На три тысячи метров над уровнем моря взнесена здесь долина Пянджа, но еще не меньше чем на три километра превышают пики долину. Серый, заваленный моренными отложениями ледник, дойдя почти до самой долины Пянджа, нависает отвесной стеной над раструбом ущелья, из которого выдвигается огромный «оконус выноса». В середине ледяной стены чернеет глубокий грот. Из него вырывается бушующая река, ее путь короток: всего два-три километра; она мчится по конусу выноса, разбегаясь множеством рукавов. Мутными потоками, цвета сгущенного молока, они вливаются в Пяндж, оставляют у берега Пянджа, в его серой воде белые бороды, пока воды, наконец, не смешиваются и не приобретают единый цвет. На самом берегу, на краю конуса, усеянного россыпью битых скал видна еще одна крепость, и путешественники с удовольствием думают о том, что от этой крепости их отделяет река.

Все, что описано здесь, со времен Марко Поло, конечно, не изменилось. Только крепости стали руинами, рядом с руиной Кала-и-Пянджа в наши дни стоит современное афганское укрепление, проходит автомобильная дорога, построенная американцами, на которой за год наши колхозники только два раза видели автомобиль. В автомобилях были американские офицеры: эта дорога построена явно не для мирных надобностей местного населения!

Марко Поло перед подъемом на мыс мог и не заметить на правом берегу маленький кишлак Вранг: он ничем не отличался от других таких же маленьких кишлаков Вахана!

Но я останавливаюсь в этом кишлаке, увидев на склоне горы большое белое здание; мне говорят, что это здание — школа-десятилетка колхоза имени Сталина.

В самой глуби Вахана, в колхозе, ограниченном неприступными горами, не начальная, не семилетняя, а полная средняя школа!

Снизу и сверху новое красивое здание обведено садом, орошаемым схваченной каналом быстротечной горной водой. Вхожу в сад и встречаюсь с учителем этой школы — школы имени Горького, стройным ваханцем Гульбеком Асадбековым, знакомлюсь с ним и... останавливаюсь в кишлаке Вранг на весь день.

Вот что узнаю я, осмотрев школу, поговорив с ее директором, с веселыми, чисто одетыми учениками и ученицами.

Начальная школа во Вранге создана в 1933 году. В ней «было четыре учителя и полсотни учеников. В 1940 году школа преобразована в семилетнюю, — в ней было девять учителей, сто учеников. В 1948 году в школе стало девять классов, училось в ней триста детей. В следующем году был образован десятый класс, — к этому времени из Хорога приехали учителя: первые закончившие там высшее образование памирцы.

В 1952 году, когда я осматривал эту школу, в ней было триста шестьдесят учеников, из них сто сорок шесть девушек. В 1950 году произошел первый выпуск десятиклассников: сорок пять юношей и двадцать пять девушек, сыновья и дочери ваханцев — колхозников из кишлака Вранг.и трех ближайших к нему кишлаков: Внукут, Ямг, Ширгин. Из этих двадцати пяти девушек четыре ныне учатся в Ленинабаде в Женском учительском институте, одна из девушек, Зульзула Зарикова, уже окончила институт, а три другие — Холисамо Кильтабоева, Азизбеги Камбарова, Далимо Шабозбекова через два года оканчивают институт. Остальные девушки работают в Сталинабаде, в Хороге, в колхозах Вахана, став библиотекаршами, учительницами начальных школ, служащими разных учреждений, колхозницами в родных кишлаках. Юноши продолжают учиться в высших учебных заведениях Сталинабада, Самарканда, Хорога.

В школе — семнадцать учителей, из них двое русских — преподавателей русского языка, остальные ваханцы, шугнанцы, ишкашимцы — все бадахшанцы.

В школьной библиотеке, кроме учебников, две тысячи книг и много наглядных пособий. Имеется в школе лаборатория; штатный лаборант по кабинету физики и химии — житель Вранга.

В 1942 году школьники вместе с учителями заложили сад. Дети впервые сажали на отведенной для сада площади и возле своих домов иву, пирамидальный тополь, яблони, персики. С 1950 года на пришкольном участке впервые созрели арбузы, дыни, разные овощи, каких жители Вранга прежде не знали. Изучая науку Мичурина и Лысенко, школьники теперь помогают в садоводстве колхозникам, объясняют им новейшие правила агротехники.

Я осматривал эту школу вместе с ее директором Кучакшо Гуломшаевым, имеющим высшее педагогическое образование; он рассказывал мне о своей школе с большим знанием дела, показывал все классы и кабинеты с любовью, и в эти часы я просто позабыл, в какой удивительной местности я нахожусь.

Ледяные зубцы Гиндукуша были облиты сиянием луны, когда я вновь спустился к дороге, чтобы сесть в автомобиль и двигаться, по пути Марко Поло дальше. Но у машины меня встретил председатель колхоза имени

Сталина и, не приняв никаких моих возражений, повел к себе в дом ночевать. И весь мой следующий день был посвящен осмотру колхоза. Я начал осмотр с колхозного магазина, в котором было полно товаров и продовольствия. Я спросил директора магазина Ады-Шоиб-Шо Алимшоева, что больше всего требуют покупатели. И он сказал мне, что из продуктов больше всего требуют рис, а из товаров — коверкотовые костюмы, бостон, часы, радиоприемники. Алимшоев очень обиженно заявил мне, что снабжающие магазин торговые организации отпускают слишком мало этих товаров, а что, мол, дешевые костюмы, дешевый материал — вот, глядите, — лежат на полках, уже никто дешевенького не хочет брать.

Я подумал о том, что на противоположной афганской стороне Пянджа жители ваханских кишлаков ходят в тех же лохмотьях, голодают так же, как во времена Марко Поло, и грамотных людей среди них по-прежнему нет. «Ученых и обучающихся науке у них нет», — коротко и определенно пишет о ваханцах в своей книге «Каттаган и Бадахшан» афганский географ Бурхан-уд-Дин-хан-и-Кушкеки и рассказывает о «мужчинах и женщинах, подверженных употреблению опиума и гашиша». На советской стороне Пянджа ни посевов мака, ни контрабандной торговли этим зельем уже больше двадцати лет нет, и в последнем моем путешествии по Бадахшану я не только не встречал ни одного курильщика опиума или гашиша, но даже не слышал, чтобы такой где-нибудь был. «Ночью мужчины и женщины спят все вместе голыми, по нескольку на одном паласе, укрываются теми же армяками и шкурами, которые носят днем», — на следующей странице своей книги сообщает тот же географ о ваханцах Афганистана. «Керосиновых ламп у них нет и для освещения служит... светильник «сиях-чераг» (масляная коптилка. — П. Л.). И еще говорит о посевах «келюля», называемого в Вахане «патек». «...Патек — зерновой злак, из которого приготовляют похлебку. Большая часть тех, кто съест его и затем поспит в теплом месте, делаются хромыми, так что можно видеть несколько человек, которые охромели и лишились трудоспособности от употребления в пищу патека».

На советской стороне Пянджа патек (латук) давно забыт ваханцами, как забыты опиум и гашиш, а первобытный обычай спать так, как это описано афганским географом, советские ваханцы считают неудобным даже и вспоминать.

Продолжая осмотр колхоза, я зашел в интернат, организованный для восьмидесяти сирот — детей тех ваханцев, что погибли на фронте в дни Отечественной войны. Затем на крутом притоке Пянджа мне показывали площадку, расчищаемую для строительства колхозной гидроэлектростанции, — таких уже построенных станций в Бадахшане я видел несколько. Шофер-ваханец уговаривал меня прокатиться на колхозной автомашине, другой колхозник, киномеханик, обязательно хотел задержать меня в клубе на вечерний киносеанс, но я предпочел осмотреть радиоузел, медпункт и колхозную библиотеку. После обильного ужина меня уложили спать на чистой постели в мехмонхоне — комнате для гостей при колхозной чайхане.

На следующий день я ехал дальше, и ветер Гиндукуша дул мне в спину, как во времена путешествия Марко Поло, но я не сердился на этот пронзительный ветер, наблюдая, как вертит он большие пропеллеры маленьких ветроэлектростанций в озелененных, укрытых молодыми садами кишлаках Вахана. И, наконец, впереди меня, в долину Пянджа, раздвоив ее, вдвинулся огромным, прорезающим облака мысом Ваханский хребет. Справа, навстречу мне, вдоль подножия Гиндукуша бежала Вахан-Дарья. В прорези ущелья над ней, уже в пределах Читрала, над облаками, высился треугольный, белый, словно лакированный, пик. Где-то под ним находились перевал Ионова и перевал Барогиль, ведущие к столице Кашмира. Слева с высей Большого Памира, от озера Зор-Куль, низвергалась, прорезав ступени высоких террас, река Памир, по которой на северо-восток уходила государственная граница СССР. Обе реки сливались передо мной в одну: здесь начинался Пяндж! Здесь три венецианца могли выбирать дорогу в Китай: либо через Малый, либо через Большой Памир. И, по-видимому, они повернули свой караван налево и, пройдя последнее, самое высокое селение ваханцев — кишлак Ратм, двинулись отсюда к Зор-Кулю.

«Отсюда три дня едешь на северо-восток, все по горам, и поднимаешься на самое высокое, говорят, место на свете...» (Марко Поло).

Дальше, до самой границы с Китаем, не было населенных пунктов, кроме кочевий восточнопамирских киргизов, и мне остается рассказать о колхозе имени Кагановича, в который вместе с последними пянджскими кишлаками — Зигвандом, Зунгом, Дырчем, Исором и Лянгаром — входит расположенный над рекою Памир маленький кишлак Ратм.

Я осмотрел в этом колхозе кишлак Зигванд. До коллективизации он состоял всего лишь из трех хозяйств. Огромный труд был положен колхозниками и помогавшими им пограничниками, чтобы расчистить от камней площади для посевов. Сейчас в кишлаке Зигванд двадцать три хозяйства, владеющих тридцатью шестью гектарами садов и посевов. Раньше сеяли только ячмень и просо. Пшеница в здешнем климате не вызревала. Ячмень давал урожай не больше десяти центнеров, а просо — двенадцати центнеров с гектара. Колхозники собирают с каждого гектара тридцать пять центнеров ячменя, сорок центнеров проса и до шестнадцати центнеров выведенного в условиях высокогорья селекционного сорта пшеницы.

В 1939 году колхозники впервые взялись за посадки неведомого прежде в Вахане картофеля; в прошлом году с каждого из двенадцати занятых картофелем гектаров собрали с помощью пограничников по 110 центнеров урожая. Огурцов, капусты, моркови, укропа, редиса, дынь здесь тоже не было никогда, а в колхозе имени Кагановича они успешно выращиваются.

Возле дома лянгарского ишана некогда был маленький, чахлый сад. Теперь в Зунге пять гектаров земли занято плодоносящими садами, в Лянгаре под садами — два гектара земли; отборные, улучшенные сорта абрикосов и яблок дают хорошие урожаи; в Зунге имеется питомник, раздающий саженцы тополя и тутовника всем окрестным кишлакам; дороги обсажены тополями; на два десятка километров тянутся новые оросительные каналы, давшие жизнь растительности на полусотне гектаров прежде пустынной земли. Яблоки, тутовник, абрикосы вызревают ныне во всех кишлаках колхоза, а ведь еще совсем недавно эти деревья не давали плодов, как не дают их и сейчас на противоположном афганском берегу Пянджа! Каждый год производится все больше посадок, за ними наблюдает агроном, их производят опытные садоводы, обучившиеся тайнам селекции в Хороге.

Все эти чудеса происходят на высоте в три тысячи метров над уровнем моря.

Колхозники — хлебопашцы и садоводы — вырабатывают по четыреста и больше трудодней в год, на каждый трудодень в 1951 году они получили по два с половиной килограмма зерна, получили угасло, овощи, фрукты, мясо. Стада колхозников — бараны и овцы, коровы, яки — пасутся на отгонных пастбищах на. Восточном Памире и в Алайской долине. К услугам пастухов — радиостанции, автотранспорт, зоотехнические, медицинские и ветеринарные пункты, передвижные киноустановки, библиотеки, свежие газеты, а во время отпуска — путевки в дома отдыха и санатории на любые курорты СССР. Колхозники высокогорного, сурового, холодного Вахана сыты, обуты, одеты, здоровы, но, конечно, условия их существования не дают им тех материальных возможностей, какие есть у колхозников Шугнана или Рушана, живущих в теплых, благодатных, плодородных долинах. Поэтому государство не только освободило ваханцев от всяких налогов зерном и мясом, но и оказывает им постоянно материальную помощь, бесплатно раздавая мануфактуру и обувь. В 1952 году, в дни моего посещения колхоза имени Кагановича, каждому нуждающемуся колхознику было выдано по пятнадцать метров мануфактуры, по паре ботинок, паре калош и много других предметов одежды и домашнего обихода.

И этому, пожалуй, больше всего удивился бы здесь любой купец от времен Марко Поло до наших дней. Купцу не понять, как может быть что-либо дано трудящемуся человеку безвозмездно, с единственной целью улучшить его благосостояние!

...Вслед за караваном трех венецианцев я поднимался к Зор-Кулю. Так же как и они, я любовался, оглянувшись на юг, поразительным по красоте, прорезанным широкими ледниковыми долинами Ваханским хребтом. Так же как и они, задыхался от недостатка воздуха и ел недоваривавшуюся на четырехкилометровой высоте пищу. Три венецианца, оставив Памир, спускались отсюда на восток к виноградникам и хлопковым полям Кашгара. Я повернул на запад, чтобы спуститься к виноградникам и хлопковым полям Таджикистана.

 

ГЛАВА XII

БАРТАНГ

Что такое Бартанг?

Передо мной на столе объемистая книга: «Библиография Таджикистана». На титульном листе значится: «Часть I. География и гидрология. Издание Академии наук СССР и СНК Таджикистана. 1933 год». В этой книге перечислена огромная литература — многие сотни названий научных книг и статей, литературно-художественных произведений, записок путешественников, посещавших во все времена истории страну высочайших гор.

Страницу за страницей, неторопливо, внимательно, я просматриваю этот добросовестный и кропотливый труд. Но только раз, один-единственный раз, я нахожу в этой книге интересующее меня слово: «Бартанг». В переводе оно означает: «Высокая теснина».

Что же это за географическое понятие, удостоившееся лишь единичного упоминания в такой книге?

В новой Большой советской энциклопедии этому слову уделено восемь строк. Вот они:

«Бартанг — река в Горно-Бадахшанской авт. области Таджикской ССР, крупнейший памирский приток Пянджа (верховье Аму-Дарьи). Выше Сарезского озера среднее течение Б. называется Мургабом (см.), верхнее — Ак-Су. Длина Бартанга — Мургаба — Ак-Су — 405 км, общая площадь бассейна 32 700 км2. На Б. расположен районный центр — кишлак Бартанг».

Следующему слову в энциклопедии уделено пять строк: «Бартангцы — группа горных таджиков Припамирья, живущая в нижней части долины р. Бартанг Горно-Бадахшанской автономной области. Численность 2 тыс. чел. Б. говорят на бартангском диалекте шугнано-рушанского языка».

И это все, что советскому читателю стоит знать о них? И надо ли критиковать БСЭ за мелкие неточности в столь немногочисленных строках? Говорить, что оправданный с географической точки зрения, но не привившийся, не принятый народом термин «Припамирье» сохранился ныне только в трудах единичных дореволюционных исследователей Памира? Или, например, что бартангцами при советской власти называется все население ущелья реки Бартанг, а не только «живущие в нижней части долины», ибо то население, что обитает в верхней части также со времени Октябрьской революции уже не называется «орошорцами», как называлось прежде, и даже кишлак Орошор местными жителями и во всех официальных обозначениях именуется ныне Рошорвом (кстати, сами рошорвцы так называли его и прежде).

И я не стал бы, пожалуй, критиковать столь авторитетное издание, как БСЭ, если б наличие этих и других неточностей не доказывало, сколь мало еще известна гражданам нашей страны сама местность, существующая на нашей планете под названием Бартанг, — местность, о которой я пишу этот очерк.

Да и трудно его писать. В наши дни, когда величественный труд и могучая техника советских людей сделали возможным строительство величайших в мире каналов, орошающих десятки миллионов гектаров земли, — в эти самые дни, в 1954 году, на Бартанге люди напряженно, упорно борются за прокладку каналов, способных оросить один, пять, десять гектаров.

Стоит ли об этом писать? Стоит ли обращать внимание сотен тысяч читателей на труд этих людей и на них самих? Ведь, по утверждению БСЭ, их всего лишь две тысячи человек! В Москве они поместились бы в одном доме. У себя в горах Памира они расселены по берегам реки, протянувшейся на две сотни километров.

Но никто не уверит меня в том, что труд бартангцев менее героичен, чем труд строителей Волго-Дона. Никто и ничто не убедит меня в том, что бартангцы не заслуживают внимания только потому, что их мало, что живут они в таких труднейших природных условиях, какие человек, не побывавший на Бартанге, даже не может себе представить.

Я не стану приукрашать действительность, не стану говорить о том многом, к чему все мы везде привыкли, но чего на Бартанге из-за исключительности географических условий до сих пор нет. Бартангский район, как и все районы СССР, живет советской жизнью, а об этой жизни достаточно сказать только правду.

Кто изучал Бартанг?

Шумливая, стремительным потоком низвергающаяся с высот река Бартанг прорезала себе глубокое, извилистое ущелье в мощных толщах рэтически-юрских сланцев. Их слои падают круто, а иногда - отвесно. Два могучих сверкающих снегами и висячими ледниками горных хребта — Рушанский и Язгулемский — возносятся теперь на три километра вверх по вертикали над ложем реки. Водораздельные гребни резко обрываются над долиной. Со страшной силой обрушивается Бартанг то на один, то на другой берег, если можно назвать берегами подмываемые водой скалистые, отвесные, в несколько сот метров высотою, обрывы. Стремясь с востока на запад, прорезая местами мезозойские краснофиолетовые конгломераты, а местами мраморизованные известняки и граниты, Бартанг, вдруг вырвавшись из скалистых теснин, широко разлившись в устье на рукава, вливается в Пяндж у древней крепости Кала-и-Вамар, возле которой ныне расположен административный центр Рушанского района.

За двести километров пути от Сарезского озера до Кала-и-Вамара бешеные, холодные, белесоватые воды Бартанга спускаются на тысячу метров по вертикали.

Приняв в себя свой самый мощный приток, словно отдыхая в Рушане, Пяндж разливается по широкой рушанской долине, дает своим водам успокоительную свободу, — они плавно обтекают плоские травянистые острова. Отдых, впрочем, недолог: полусотней километров ниже их вновь стискивают громады скал, — пропиленный Пянджем Язгулемский хребет сдавливает их, как тисками, и эти тиски, высотою в тысячи метров, вновь разожмутся только много дальше — перед устьем впадающего в Пяндж Ванча.

На всем протяжении Бартанга обрамляющие его Рушанский и Язгулемский хребты изрезаны летящими стремглав каскадными речками. Они рождены вечными снегами и висячими ледниками, каждый в два-три километра длины. Эти речки, притоки Бартанга, и сами коротки, путь каждой из них всего лишь десяток-полтора километров, но это ужасный путь: они рушатся порой, как сплошные водопады, они образуют в скалистых массивах пропилы столь узкие и глубокие, что во многих местах их никогда не касались ни солнечный луч, ни нога человека.

Грандиозные тектонические движения, вздымая, сплющивая, изламывая земную кору, превратили весь район Бартанга, так же как и соседние с ним районы, в хаотическое нагромождение гор, в котором геологи, преодолевая неимоверные трудности путешествий, начали разбираться только после Октябрьской революции — в самые последние десятилетия.

До середины XIX века в скудной исторической литературе о Памире Бартанг почти не упоминается, все упоминания касаются верхнего и среднего течения реки, то-есть Ак-су и Мургаба, иначе говоря, долин Восточного Памира.

Ни один из древних путешественников, описывающих Центральную Азию, Балх, Каттаган и Бадахшан (в частности, Шугнан и Рушан), не упоминает Бартанга.

В отчетах путешественников слово «Бартан», «Бортанг» или «Бартанг» впервые начинает упоминаться с семидесятых годов прошлого века, но неизменно лишь по расспросным сведениям: никто из известных нам путешественников до самого конца XIX века по Бартангу не проходил. Некоторые из них, проходя по Пянджу, только переправлялись через реку Бартанг в самом устье — у Кала-и-Вамара, другие, странствуя по Восточному Памиру, доходили лишь до среднего течения Мургаба — до Сарез-Памира, где тогда еще не было Сарезского озера. Именами русских ученых А. Е. Регеля, Д. Л. Иванова, Г. Е. Грумм-Гржимайло, Б. Л. Громбчевского и С. И. Коржинского исчерпывается перечень таких известных истории путешественников. И хотя по расспросным, имевшимся у этих путешественников сведениям в древности именно через Бартанг проходил путь из Китая в Балх, а где-то на реке Кударе (то-есть выше Бартанга) китайцы в древности добывали свинец, никто из путешественников туда из-за трудностей и опасностей не решался пробраться.

Первым исследователем, которому удалось проникнуть в эту неведомую заповедную область, был русский офицер, капитан Ванновский. Осенью 1893 года с маленьким казачьим отрядом он прошел вниз по Бартангу. Рекогносцировочный поход Ванновского был связан с просьбами бадахшанцев к русскому правительству об освобождении их от афганской оккупации.

О том, как совершалась эта спровоцированная английскими империалистами оккупация, свидетельствует Б. Л. Громбчевский. В июле 1889 года он пишет из Кала-и-Хумба о том, что «владетель Шугнана заперся в Рошане, в крепости Кала-и-Вомар и приготовился к геройской защите», а в сентябре того же года сообщает письмом с верховьев реки Ак-су:

«...Дорога по Мургабу трудная — броды вплавь. От селения Сареза до сегодняшнего дня в течение двадцати двух дней я не встретил ни одного аула, но беглецов из Шугнана попались навстречу целые вереницы. Картины ужаснее я не видывал. Вся дорога по Мургабу (три дня) буквально устлана трупами павших животных и испещрена свежими могилами...»

В кишлаке Имц, на Бартанге, маленький казачий отряд Ванновского дал бой отступавшим и запершимся здесь в старинной крепости афганцам. В своем отчете капитан Ванновский писал:

«Местные жители встречали русских радушно, давали проводников, назначали носильщиков, оказывали необходимые услуги, в то же время повсеместно обращались с просьбой о принятии их в русское подданство. Рекогносцеры не могли не обратить внима<