Глава восьмая. Жизнь Ватиканского холма

Собор Святого Петра ранним утром. — История Ва­тиканского холма. — Гробница святого Петра. — Рим­ское кладбище под церковью Санто-Спирито-ин-Сас-сия. — Паломники-саксы в Риме. — Холм Яникул.

1

При слове «Рим» в воображении возникает целая серия ярких картин: церковь Тринита дей Монти, утопающая в цветах; Виа Сакра с аркой Тита на фоне неба; аллеи виллы Медичи с разросшимися падубами; напоминающие замки детства очертания стены Аврелиана; рев фонтана Треви; розовые округлые стены замка Святого Ангела тихим лет­ним утром. Все, кто побывал в Риме, уносит с собою эти воспоминания. Гладко причесанные женщины с блестящи­ми волосами, покупающие овощи на Кампо деи Фьори; семинаристы, пожирающие глазами митру в витрине мас­терской на Пьяцца делла Минерва; звуки рожков и труб Вер­ди, парящие в теплой темноте, когда Аида и ее возлюблен­ный умирают среди теней в термах Каракаллы; и перезвон «Ангелюса», плывущий в золотистом тумане вечерних рим­ских улиц.

Я бы добавил к этому мои собственные воспоминания о Пьяцца ди Сан Пьетро на заре. Лампы четырех светиль­ников вокруг обелиска еще горят в серой полутьме, и ис­кусственный свет притаился между колонн; на заднем пла­не храм — огромный, похожий на гору, он ждет первого прикосновения встающего солнца. Свет вспыхивает где-то за Тибром. Крест над куполом становится золотым, солн­це заливает великий собор и Ватиканский дворец, и насы­щенные римские цвета — охры и умбры — снова возвра­щаются.

Это очень важный момент утренней жизни в Риме. Две­ри собора Святого Петра открываются, появляются люди с метлами и швабрами. Им предстоит подмести мрамор­ные ступени. В это время множество черных фигурок то­ропливо пересекает площадь, и каждый несет маленький чемоданчик или сумку. Это священники с разных концов света, оказавшиеся в Риме. Каждый из них имеет право отслужить мессу в соборе Святого Петра, и запись ведет­ся на недели, а может, и месяцы вперед. Итак, с первым лучом солнца священники поднимаются по ступеням, неся сумки со своими облачениями, и с семи утра до полудня ежедневно в церкви звучит на тысячу ладов произносимая латынь: месса за мессой, часто без всяких прихожан, разве что пара случайных прохожих.

Солнце по-прежнему сияет над главным входом в собор Святого Петра, как будто это греческий храм Аполлона. Интересно, замечают ли этот свет священники и многие ли из них знают, как печалило это восходящее солнце папу Льва Великого в 460 году. Поднявшись по длинной лест­нице на базилику, ранние христиане «поворачиваются ли­цом к восходящему солнцу, склоняют головы и сами скло­няются, в знак почтения к этой великолепной сфере, — писал Лев Великий. — Мы очень об этом скорбим, — Прибавлял он. — Такое преклонение — проявление отча­сти невежества, отчасти — язычества». Все церкви, пост­роенные Константином Великим, обращены фасадами на восток, как и Храм Гроба Господня в Иерусалиме. Неко­торые, как, например, собор Святого Павла «за стенами», были впоследствии переориентированы, но собор Святого Петра и сегодня обращен к восходящему солнцу.

2

Не будет преувеличением назвать Пьяцца ди Сан Пьетро христианским Колизеем. Но эта окружность, в отличие от той, посвящена не смерти, а вечной жизни. История больше не знает двух таких огромных каменных кругов, и, возможно, Бернини находился под влиянием Колизея, а также портиков Древнего Рима, ибо колонна­ды собора Святого Петра — единственное сегодня в Ри­ме место, которое можно сравнить с длинными крытыми галереями, столь свойственными Риму времен Империи. В таких местах можно было укрыться зимой от ветра, а летом — от солнца. Эти колоннады, в свою очередь, про­изошли от длинных аркад эллинистического мира, столь поразивших Августа во время его кампании против Анто­ния и Клеопатры. Одна из них — улица, названная Пря­мой, — находится в Дамаске; вторая — улица Каноп — в Александрии; а прекрасная ее копия до сих пор прохо­дит через пустыню в Пальмире. Я любил размышлять обо всем этом, сидя у основания высоких колонн Бернини и наблюдая жизнь площади.

Статуи ста сорока святых, расположенные впечатля­ющим амфитеатром, смотрят с вершины колоннады. Их многочисленность наводит на мысль о том, что в мире ни­где больше нет столь обширного открытого пространства, свободного от голубей; действительно, нет ни одного, ко­торый бы прилетел снять пробу с выдаваемого лошадям пай­ка. Я подозреваю, что за отсутствием здесь этих кланя­ющихся птиц, внезапно и бурно всплескивающих крылья­ми, кроется какая-то мрачная история, например о разо­ренных гнездах.

Среди ста сорока святых есть, разумеется, и самые зна­менитые, а есть и другие, не столь известные. Среди семи­десяти статуй справа — двадцать пять женщин, а из се­мидесяти с другой стороны — женщин только восемь. Пя­тая справа, как входишь на площадь, это святая Фекла, столь почитаемая греческой православной церковью. Фек­ла проследовала за святым Павлом по всей Малой Азии, переодевшись мальчиком. Святая Роза из Лимы — на ле­вой стороне колоннады, и она появилась в церквях неза­долго до того, как Бернини поместил ее на колоннаду. Я за­метил статую святого Генезия, римского актера, который на сцене смеялся над христианством, пока внезапно не об­ратился и не отказался играть. Он святой покровитель ко­медиантов, и в тех редких случаях, когда его изображали живописцы или скульпторы, на нем неизменная шапочка с бубенцами.

Когда Бернини проектировал колонны, он думал, что барочные экипажи кардиналов и принцев будут ездить меж­ду ними, и потому центральный проезд из трех, имеющих­ся в колоннаде, достаточно широк, чтобы разъехаться двум экипажам, а боковые проходы — для пешеходов.

Хотя этот участок был столько веков вымощен кирпи­чом, даже сейчас виден естественный уклон Ватиканского холма. Холм выше всего на севере, где находится Вати­канский дворец, а к югу становится ниже.

Я подумал: интересно, ходил ли когда-нибудь этой до­рогой святой Петр в бытность свою в Риме и видел ли он Ватиканское кладбище, на котором ему суждено было быть похороненным, и Ватиканский холм, где впослед­ствии построили церковь, ему посвященную. Может быть, он и проходил здесь каким-нибудь тихим весенним днем, еЩе до того как зловещая тень Нероновой ненависти накрыла молодую церковь. Конечно, Ватиканский холм не являлся одним из самых главных римских холмов: он в стороне от городской стены, на восточном берегу Тибра. Это была пустынная местность с карьерами, в которых добывали глину, и виноградниками. Керамика из здешней глины получалась отличная, а вот вино Ватиканских ви­ноградников — говорят, худшее в Риме. «Если хочешь вы­пить чего-нибудь горького, выпей Ватикана», — совето­вал Марциал, да и Цицерон упоминал о плохом качестве вина. Без сомнения, святой Петр слышал истории о про­исхождении слова «Ватикан»: от vates или vaticinador, то есть «сновидящий». В старые времена именно это место выбрал Нума Помпилий, чтобы получать «послания» от своей супруги нимфы Эгерии.

Святому Петру, безусловно, был известен храм Кибе-лы, Великой матери богов, на Ватиканском холме. Кибе-ла — фригийское божество, и те, кто ему поклонялись, кре­стились в бычьей крови, что приводило в ужас христиан, которые видели в этих обрядах, так же как и в поклонении Митре, жуткую пародию на свои собственные таинства. Храм Кибелы был знаменит, и даже на территории Фран­ции и Германии обнаруживали надписи, в которых покло­нявшиеся Великой матери богов утверждали, что их обря­ды — такие же, какие отправлялись и в Ватикане.

В древние времена дорога, ведущая от Тибра к Ватика­ну, называлась Виа Корнелиа, и, как вдоль всех дорог, ве­дущих из Рима, вдоль нее располагались захоронения. Эта дорога известна еще благодаря соседним садам, которые посадила Агриппина Старшая, мать Калигулы, а часть ее поместья граничила с кладбищем. У молодых императоров, таких, как Калигула и Нерон, была привычка приезжать на ипподром, построенный в садах, и состязаться здесь на колесницах, запряженных четверками лошадей; а кладби­ще на склоне холма было так близко, что, когда юный бе­зумец император Гелиогабал пожелал удлинить беговой крУг» чтобы впрячь в колесницы слонов, некоторые край­ние могилы пришлось сровнять с землей. Возвышенная северная часть вся покрыта фамильными склепами. А еще отсюда каждый мог взглянуть вниз и увидеть, что проис­ходит на арене.

Все, кто оказался на кладбище в одну из ночей 65 года н. э., когда Нерон положил начало преследованиям пер­вых христиан, вероятно, наблюдали отвратительное зрели­ще, описанное Тацитом. Христиан, одетых в шкуры диких животных, разорвали на куски разъяренные охотничьи со­баки; другие христиане, обмазанные смолой, были сожже­ны на костре; третьи — распяты; и пока разыгрывались это ужасное представление, Нерон, одетый воином, мчал­ся в колеснице по беговому кругу, освещаемому горящими мучениками. Двумя годами позже на том же месте был рас­пят святой Петр. По традиции, в Риме считается, что он принял смерть inter duas metas 1, посередине скакового кру­га. Верили, что он умер у подножия обелиска, который те­перь стоит в центре площади, куда его перенесли в 1586 го­ду. Первоначально обелиск находился южнее церкви, в ма­леньком дворике в нескольких ярдах от Кампо Санто. Место на мостовой отмечено камнем. Таким образом, тем, кто по­требовал выдачи тела святого Петра, чтобы похоронить его, недалеко пришлось его нести — вверх по Склону, за круг­лую площадку. Считается, что памятник был воздвигнут над могилой почти сразу и так и пребывал там, и всякий христианин в Риме об этом знал. Константин Великий, возводя первый собор Святого Петра, хотел заключить в него этот памятник, и храм был выстроен в таком трудном и неудобном месте склона только для того, чтобы гробница занимала почетное место в хорде апсиды.

 

1 Между двух столбов (лат.).

 

Можно было бы подумать, что у Рима больше нет не­раскрытых тайн, но это не так. В последнюю войну архео­логи Ватикана исследовали гробницу святого Петра и об­наружили то, чего никто не видел со времен Константи­на — целые улицы языческих захоронений под церковью.

3

За последние шестнадцать веков Ватиканское кладби­ще под собором Святого Петра видели несколько раз. В первый раз это было, когда старую церковь снесли в эпоху Возрождения и был построен нынешний собор Святого Петра, а затем еще раз, в 1626 году, во время строитель­ства массивного купола Бернини над высоким алтарем. В тот год копали вокруг того места, где, как считалось, была могила апостола, и папу Урбана VIII попросили решить, надо ли проверять нетронутость гробницы. Было две точ­ки зрения: одни горели желанием узнать, не разграбили ли гробницу святого Петра сарацины в 846 году, другие суе­верно боялись потревожить кости апостола. Две-три нео­жиданные смерти участников раскопок заставили всех вспомнить о письме, написанном Григорием Великим во­семь столетий назад. В нем говорилось, что несчастья по­стигнут тех, кто осмелится потревожить священные остан­ки. Может быть, Урбан VIII и не был суеверен, но тем не менее решил воздержаться от исследования и привел три основных довода: если гробницы апостола не найдут, мо­жет быть подвергнут сомнению сам факт присутствия тела святого Петра в Риме; что тело, возможно, будет не опо­знать среди останков пап раннего периода христианства, похороненных вокруг апостола; и что из-за очень древнего возраста гробницы и останков велик риск нечаянно нанес­ти им какие-нибудь повреждения. Так что было запреще­но копать под главным алтарем, и работа свелась к заклад­ке фундамента для бронзового купола.

Урбан VIII боялся, что святого Петра могут не найти, и его страх переводит одну историю, которую со странной настойчивостью повторяли многие выдающиеся писатели, в разряд «желаемое — за действительное». Якобы гроб­ницу случайно видели во время правления Климента VIII — всего лишь за двадцать восемь лет до того. В ходе работ в склепе весной 1594 года участок мостовой провалился и показалась гробница святого Петра, с золотым крестом Константина весом сто пятьдесят фунтов, все еще лежав­шим на ней, как он был положен в IV веке. Говорят, Кли­мент VIII тотчас приехал с кардиналами Беллармине, Ан-тониано и Сфондрато и увидел могилу апостола при свете факела. Это зрелище так его потрясло, что он велел немед­ленно закрыть гробницу снова. В эту красивую историю хочется поверить, но если бы она была правдой, то Ур­бан VIII, конечно, знал бы о ней, и в Ватикане еще были живы многие, кто мог помнить это событие.

Такова археологическая биография гробницы святого Петра. В 1939 году скончался папа Пий XI, выразив пе­ред смертью желание быть погребенным рядом с гробни­цей святого Пия X, в склепе, и без того уже «перенаселен­ном». Sanpietrini — рабочие, которые из поколения в по­коление обслуживали собор Святого Петра, немедленно начали обследовать склеп, чтобы выбрать подходящее ме­сто для гробницы. В ходе их изысканий опять показались следы языческого кладбища, на котором стоит собор Свя­того Петра, и снова папе пришлось решать, продолжать ли раскопки. Пий XII принял смелое решение копать до тех пор, пока это будет безопасно для собора. Итак, в течение Десяти лет, в том числе и в годы Второй мировой войны, архитекторы, археологи и человек десять sanpietrini рабо­тали, держа это в строжайшем секрете, под нефом и глав­ным алтарем собора Святого Петра. Официальный отчет об Этих изысканиях был опубликован по-итальянски в 1951 го­ду, а единственная англоязычная научная работа, посвя­щенная этим раскопкам, написана профессором Джосли­ном Тойнби и профессором Уордом Перкинсом, директо­ром Британской школы в Риме, и называется «Гробница святого Петра». Эта хорошо иллюстрированная книга со­вершенно незаменима для всякого, кто хочет понять, что делается под собором Святого Петра и какие новые про­блемы возникли в связи с новыми находками.

Была ли обнаружена гробница святого Петра — вот ка­кой вопрос прежде всего задаст читатель. Ответ: да. Но это была уже не та гробница, что во времена Константина Великого. Ее разграбили очень давно, возможно, сараци­ны, и никаких следов бронзового гроба и золотого креста, упоминавшихся в ранних отчетах о захоронении, не найде­но. В гробнице был обнаружен скелет без головы. Он при­надлежал человеку преклонных лет. Был ли это скелет свя­того Петра? Неизвестно. Осторожные археологи Ватика­на исследовали кости в течение нескольких лет и не вынесли никакого твердого суждения.

Каков же тогда результат раскопок в Ватикане? Обна­ружена целая улица красивейших римских гробниц, проле­гавшая под нефом, сокрытая и никому не видимая с тех самых пор, как строители при Константине возвели над ней первую церковь шестнадцать веков назад. Под главным алтарем теперешней церкви найдена древняя усыпальница, существование которой, собственно, и явилось причиной постройки первой церкви. На стенах рядом с этой усыпаль­ницей паломники Древнего Рима писали свои имена, а один оставил обращение к святому Петру. Только очень осто­рожный археолог не решится назвать это захоронение мо­гилой апостола.

Тем не менее раскопки кое-что и разрушили и тем са­мым создали большую проблему. Например, много лет счи­талось, что южная стена собора Святого Петра построена на северной стене ипподрома Нерона и что Ватиканский обелиск, который находился в юго-восточном углу церкви, отмечал центр так называемой spina, где поворачивали ко­лесницы. Когда раскопки перенесли к западной стене цер­кви, ожидая, что она стоит на каменной кладке цирка I века, То обнаружили стену времен Константина до самого це­линного слоя земли. Таким образом, получается, что цирк Нерона не мог быть там, где, как считалось, он находится, и Ватиканский обелиск не занимал центр spina. Никто не знает объяснения. Возможно, цирк был южнее; может быть, существует второй обелиск, который еще не нашли. Если провести раскопки там, где когда-то стоял найденный обе­лиск, на месте, отмеченном черным камнем на мостовой к юго-востоку от церкви, возможно, был бы найден ключ к тайне.

Раскопки под собором Святого Петра были сложны и требовали большой тонкости: иногда нельзя было исполь­зовать кирки и лопаты, и рабочим sanpietrini приходилось действовать руками. Фундамент храма сочли ненадежным, укрепили, и теперь собор Святого Петра стоит крепче, чем когда-либо. Целая аллея гробниц сохранена, и теперь осве­щается электричеством. Можно ходить по ней, осматри­вать склепы, как в Помпеях и Геркулануме. Это, по-мое­му, самое удивительное зрелище в Риме, и жаль, что его невозможно показать большому количеству зрителей: про­странство слишком маленькое, и большое скопление наро­да может повредить настенным рисункам и фрескам. Од­нако ученые и другие заинтересованные лица, которые пода­дут прошение в строительную конгрегацию собора Святого Петра — «Референда фаббрика ди Сан-Пьетро», могут быть допущены. Но на раскоп не разрешается приходить группами более восьми человек. Склеп наверху, однако, открыт для посетителей, и если внизу, в аллее гробниц, го-Рит электрический свет, то сквозь железные решетки в полу можно многое разглядеть.

4

С десятым ударом часов я был у бокового входа в собор Святого Петра, где меня ждал гид, чтобы отвести на рас­копки склепа. Он открыл огнеупорную дверь и провел меня вниз по лестнице. Мы прошли под церковью и склепом, и нашим глазам в резком и бездушном электрическом осве­щении открылось странное и незабываемое зрелище. Мы стояли на римской улице. Перекрытия образовывали над нашими головами железный свод небес. Гробницы, одна за другой, высились за длинным фасадом из красивого крас­ного римского кирпича, и непрерывность его кладки нару­шалась каждые несколько ярдов массивными травертино­выми порталами и окнами. Некоторые из них украшала леп­ка. Дорога шириной пять футов отделяла один ряд зданий от другого — того, что напротив.

Все было покрыто пылью, как будто века рассыпались в белесую золу.

Гробницы состоят из одной, самое большее — двух ком­нат. Они красиво отделаны, чтобы выглядеть как жилые помещения. В них нет ничего грустного и печального. Не­которые расписаны яркой, как в Помпеях, красной крас­кой, на стенах и потолках изобилуют купидоны, птицы и цветы. Это такие маленькие гостиные для душ. В некото­рых гробницах имеются ниши для урн с прахом, в других — что-то вроде полок для саркофагов.

Я поднял голову и посмотрел на крыши. Когда-то они находились под открытым небом, но вот уже тысячу ше­стьсот лет не знают солнца и дождя. Я подумал о людях, которые сейчас ходят над нами по мостовой у собора Свя­того Петра, не зная об этих странных декорациях внизу.

— Где мы находимся относительно собора наверху? — спросил я.

— Мы в центре нефа, — ответил мой гид.

Мы пошли к восточному концу улицы, и нам прегради­ла путь стена.

— Здесь граница раскопок с восточной стороны, —

сказал гид. — Гробницы еще продолжаются, без сомне­ния до главного входа, и на запад тоже, но чтобы провести там раскопки, потребовалось бы поддерживать базилику. Но очень хотелось бы узнать, что же там лежит!

Откопанная часть улицы составляет двести футов, и на ней находятся двадцать семь фамильных гробниц, некото­рые из них смотрят друг на друга, как дома, стоящие в два ряда. Надписи — имена ста пяти человек, шестидесяти семи мужчин и мальчиков и тридцати восьми женщин и девочек. Много могил представителей «среднего класса», большинство из которых жило между 125 и 300 годами н. э. Есть свидетельства, что некоторые могилы были куп­лены и украшены еще при жизни тех, кому предназнача­лись, а другие изготовлены перекупщиками и проданы уже отделанными.

Хоть я и прочитал все, что мог найти, об этих раскопках и видел много фотографий, меня удивили размеры участка и количество гробниц, доступных для осмотра.

— Пойдемте, посмотрим самое интересное, — предло­жил гид. — Начнем с гробницы Гая Попилия Гераклы.

На стене, над самой дверью мы увидели мраморную пли­ту с надписью четкими латинскими буквами. Эти девят­надцать строчек — завещание, оставленное умершим:

Из завещания, написанного на трех страницах, По­пилия Гераклы.

Гай Попилий Геракла наследникам шлет привет. Про­шу вас, о мои наследники, наказываю вам, надеюсь на вашу добрую волю: постройте мне гробницу на Вати­канском холме рядом с цирком, по соседству с гробни­цей Ульпия Нарцисса, за 6 тысяч сестерциев. На это Новиа Трофим даст 3 тысячи сестерциев, и другой на­следник — 3 тысячи. Я хочу, чтобы там похоронили мои останки, а также останки моей жены, Фадии Максимы, когда придет час ей соединиться со мной. Предостав­ляю право и поручаю моим вольноотпущенникам и воль­ноотпущенницам отправлять культ на могиле. Это от­носится также и к тем, кого я освобождаю этим своим завещанием, и к тем, кого я завещаю освободить при определенных условиях. То же относится и к вольноот­пущенникам и вольноотпущенницам Новии Трофима, а также ко всем потомкам вышеупомянутых. Пусть они имеют свободный доступ к могиле, чтобы приносить на ней жертвы богам.

— Взгляните на эти слова: «In Vatic ad circum»1, — сказал мне гид. — Можете себе представить, с каким вос­торгом и интересом участники раскопок поднесли свои лам­пы к этой надписи и прочитали про Ватикан и цирк Неро­на. Их удивление и счастье пребудут в веках. Ведь когда писались эти слова, не было святого Петра — был чело­век, который хотел, чтобы его похоронили рядом со ста­рым другом на кладбище у цирка, и он понятия не имел, что просит о погребении в одном из самых святых в Евро­пе мест.

 

1 На Ватиканском холме рядом с цирком (лат.).

 

Белые оштукатуренные стены следующей гробницы были весело расписаны в помпейских красных и желтых тонах, встречалась и охра, которая все еще является доми­нирующей краской Рима. Это была гробница женщины по имени Фанния Редемпта. На стенах робко смотрели друг на друга два маленьких красных олененка на длин­ных ножках, порхали красные с синими крыльями птички. Были здесь цветы, урны, павлины — символ бессмертия. Мой гид указал на саркофаг на полке, довольно высоко над полом.

— Тело Фаннии Редемпты до сих пор здесь, — ска­зал он.

Надпись в несколько строчек сообщает, что ей было три­надцать, когда она вышла замуж за Аврелия Гермеса, и что после тридцати трех лет счастливой семейной жизни она умерла «в возрасте сорока шести лет, пяти месяцев и семи дней».

Мы перешли через дорогу и вошли в семейный склеп Марциев. Около красной, как в Помпеях, стены мы уви­дели великолепный саркофаг, украшенный резьбой: кру­жащиеся менады, играющие на дудочках, обнаженный Дио­нис, грациозный сатир с ребенком на руках, и странно конт­растирующие с ними скульптурные лица погребенных здесь людей: Квинта Марция Гермеса и его жены, Марции Тра­сонис. У него хмурое лицо с короткой жесткой бородкой, возможно, он был ростовщиком. Она — терпеливая, спо­койная женщина средних лет с впалыми щеками.

Мы заходили почти во все склепы, которые встречались нам на пути к месту под алтарем, где похоронен святой Петр. В некоторых гробницах люди Константина в свое время убрали причудливые сводчатые потолки, и повреждения выглядят такими свежими, как будто разрушители только что отлучились куда-нибудь на обеденный перерыв. Они, впрочем, вели себя с должным почтением, то есть рассова­ли бездомные кости по надежным местам, пока не насту­пит время вернуть их в гробницы. Интересно, не является ли большое количество пустых ниш для урн возможным ответом на вопрос, на который гид затруднялся мне отве­тить. Как Константину удалось справиться с общественным мнением, которое должно было восстать против оскверне­ния кладбища? Может быть, он построил новое кладбище, на которое семьи перенесли останки своих родственников? violatio sepulchri 1, совершенное Константином, — акт, веками приводивший Церковь в ужас, — надо было как-то объяснить.

 

1 Осквернение могил (лат.).

 

Считается, что самая необычная гробница принадлежа­ла египтянину, жившему в Риме, но его мумии не нашли. По красной стене горделиво шагает Гор, единственный, я думаю, египетский бог, изображение которого можно най­ти на итальянском кладбище. Очень красива «гробница квадриги», полом ей служит черная мозаика — четверка лошадей, запряженная в колесницу. Мысли мои тут же об­ратились к цирку Нерона, и я задумался, не принадлежала ли эта гробница какому-нибудь царскому вознице. К со­жалению, имени не сохранилось. Мы посетили и склеп се­мьи Тулиев, и в нише я увидел изящную желтую алебаст­ровую вазу, все еще полную золы. Здесь захоронены ос­танки сборщика налогов с севера Галлии, жившего в I веке.

Мы осмотрели и гробницу назначенного на должность консула, тело его дочери Остории, впервые вошедшие сюда видели его лишь мгновение, прежде чем оно рассыпалось в прах. Она лежала в своем гробу в пурпурном одеянии, под золототканым покрывалом. В другой гробнице нашему взо­ру предстала мозаика, изображавшая Христа как бога Сол­нца в колеснице, а почти под главным алтарем, оказалось, находится могила жизнерадостного язычника по имени Флавий Агрикола. Ее обнаружили в 1626 году во время работ по укреплению основания купола Бернини, и, к сча­стью, надпись скопировали, прежде чем плиту потерять или бросить в Тибр. Вот что там говорилось:

Берега Тибра — моя родина, имя мое — Флавий Агрикола, да, это именно я обрел здесь покой, как обре­тал его и при жизни, ибо судьба хранила меня, ничтож­ного, и никогда не оставляла без глотка вина. Моя доро­гая жена Примитива ушла раньше меня, она тоже была из Флавиев, поклонялась Изиде, была внимательна ко мне и была щедро одарена красотой и другими достоин­ствами. Мы провели вместе тридцать счастливейших лет. В утешение она оставила мне плод нашей любви — Ав­релия Первого, чтобы он ухаживал за моим домом (или могилой) с подобающим усердием. Устранившись от забот обо мне, она обеспечила мне вечное жилище. Дру­зья мои, читающие сейчас эти строки, выполните мое завещание. Налейте себе вина, украсьте себя цветами, не отказывайтесь от красивых девушек и других радос­тей жизни. Когда придет смерть, земля и огонь погло­тят все.

Можно ли представить себе что-нибудь более удиви­тельное под папским алтарем в соборе Святого Петра?

И наконец, мы подошли к святыне, которую Констан­тин заключил в раку, когда строил свою церковь на без­людном склоне холма, в месте столь священном, что им­ператор предпочел врезать здание в склон холма ценой значительных усилий и затрат и построить огромную платформу ниже по склону, чем потревожить хоть один камешек здесь. Он хотел, чтобы эта святыня оставалась центром здания. Это место со времен Нерона почиталось как место захоронения святого Петра. Со всех сторон поднимались древние стены, и я знал, что приблизился к могиле апостола настолько, насколько может приблизить­ся человек.

Все удовлетворились тем, что Константин, заключив тело святого Петра в бронзовый саркофаг, защитил его еще и кирпичной кладкой: «Пять футов в головах, пять футов в ногах; пять футов слева; пять футов снизу; пять футов сверху; так укрыл он святые останки Петра». Этот отчет, составленный, возможно, в VI веке и основанный на сви­детельствах того времени, не мог бы быть полнее. Посколь­ку в последующие века отчету безоговорочно верили, то начиная раскопки, имели все основания ожидать, что даже если не найдут невредимых костей святого Петра в брон­зовом гробу, то, по крайней мере, обнаружат место, где был гроб, и, может быть, доказательства того, что могилу раз­грабили, так как в ней было много золота.

Однако ничего подобного не нашли. Зато обнаружили нечто совершенно неожиданное: остатки поддерживаемой колоннами раки, которая когда-то просто стояла на полу в первом соборе Святого Петра, в том его месте, где намере­вались построить главный алтарь. Это была древняя усы­пальница, или «памятник» апостолу, который, как свиде­тельствуют ранние авторы, был выставлен на всеобщее обо­зрение на Ватиканском холме еще до постройки церкви. В нижней части имелось отверстие, куда паломники про­совывали головы, когда молились, и еще одно отверстие поменьше, — куда они опускали носовые платки и другие мелкие предметы, чтобы освятить их соприкосновением с гробницей апостола.

Все, что осталось от гробницы, сильно повреждено, по­тому что от жадности и в спешке грабители, видимо, раз­били все, чтобы поскорее добраться до золота и серебра. Все свидетельства указывают на 846 год, на сарацин, ко­торые вошли в собор Святого Петра и грабили его неделю, «творя неописуемые бесчинства». Они вынесли даже ал­тарь. По приблизительным оценкам, из соборов Святого Петра и Святого Павла «за стенами» сарацины вынесли около трех тонн золота и тридцати тонн серебра и, возмож­но, вынесли бы и больше, если бы их суда были в состоя­нии выдержать такой груз. Так что сокровища собора Святого Петра и разнообразные изысканные предметы, которыми благочестивые прихожане обогатили собор за пять веков, скорее всего, похитили пираты, чьи суда зато­нули в шторм у берегов Сицилии.

Кости, которые вполне могли быть костями святого Пет­ра, обнаружили в тайнике рядом с усыпальницей. По Ва­тикану прошел слух, что, после того как на них посмотрел папа, они поступили в полное распоряжение археологов. Из­вестно о них лишь то, что они принадлежали пожилому и физически сильному человеку, скорее всего мужчине, и что череп не обнаружен. «Странно, — пишут авторы «Гроб­ницы святого Петра», — что в официальном отчете не было авторитетного медицинского заключения об этих костях и ничего подобного не было опубликовано за четыре года, прошедшие с тех пор».

— Наше путешествие в прошлое закончено, — сказал гид, — Думаю, вы согласитесь, что нам довелось увидеть самое удивительное зрелище в Риме.

С самого края площади я смотрел на собор Святого Пет­ра и думал, что теперь перед моими глазами всегда будет темная улица под опорами нефа вместо неба и гробницы тех, кто жил при самом апостоле.

Молодой американский священник, который, как и я, остановился в монастыре, сказал мне, что собирается вне­сти свое имя в список и, когда до него дойдет очередь, от­служить мессу у алтаря в соборе Святого Петра.

— Вряд ли простой парень вроде меня может надеять­ся на алтарь Святого Пия X. Туда очередь на недели впе­ред, — сказал он, — но вдруг я смогу достояться до како­го-нибудь другого алтаря.

— Если позволите дать вам совет, — сказал я, — по­пробуйте получить алтарь Григория Великого. Это именно он послал святого Августина в Англию, так что трудно най­ти более подходящий алтарь для англоговорящего католика.

Вечером, встретив меня в коридоре, американец во­скликнул:

— Вы подали мне блестящую идею! Меня записали на алтарь Святого Григория на семь часов!

Я пришел в собор Святого Петра на следующее утро после шести утра. Площадь была пуста и тиха. Светильни­ки вокруг обелиска все еще горели. Священники всех на­циональностей торопились через площадь, поднимались по лестнице. В соборе было еще темно. Sanpietrini с ножница­ми и бутылкой масла в руках занимался светильниками; дру­гие сначала разбрасывали по полу опилки, а потом подме­тали — древний римский способ уборки мраморных по­лов, упоминаемый Ювеналом и Марциалом. Собор Святого Петра в утренних сумерках производил сильное впечат­ление. Без обычных толп он выглядел больше; свечи у ал­таря, где уже началась месса, испускали золотое сияние; стеклянный гроб, в котором лежит тело святого Пия X с маской на лице, был ярко освещен.

Ризница собора Святого Петра имеет размеры обыч­ной церкви, и не многим мирянам доводилось видеть ее ранним утром, когда она производит такое сильное впечат­ление. Чиновник сидит за столом и проверяет по списку имена священников, которые приходят, чтобы отслужить мессу у выбранного ими алтаря. Некоторые алтари «за­бронированы» на месяц вперед, с семи часов утра до полу­дня. Одни облачаются, другие ждут. Не успевает один свя­щенник вернуться, отслужив мессу, как другой, ведомый мальчиком-прислужником, направляется к освободивше­муся алтарю. В комнате, смежной с ризницей, имеется по­мещение для мальчиков-прислужников, где зорко следят за их поведением. Не знаю, можно ли подобрать какое-нибудь слово, определяющее манеру мальчиков держать­ся, но, думаю, подошли бы слова «шушуканье» и «шарка­нье». Разница в поведении священников и их юных помощ­ников очень заметна. Для мальчиков это просто утренняя рутина, а священники целиком поглощены бесценным для них опытом, которого никогда не забудут, — утро, когда они отслужили мессу в соборе Святого Петра! Я с интере­сом смотрел, как сновали туда-сюда мальчики с их потира­ми и колокольчиками и как торжественно шествовали муж­чины к назначенному алтарю.

Мой молодой американец отслужил мессу у алтаря свя­того Григория, и я был единственным его прихожанином. f[ стоял и думал о великом человеке, чьи останки лежат под алтарем: о святом Августине, бороздившем дороги Кента; о посланиях, отправленных ему Григорием, содержащих со­веты, что делать с языческими храмами и как решать про­блемы с бракосочетаниями, — в общем, наставления, какие сегодня епископ мог бы давать миссионеру в Африке.

После мессы я присоединился к своему американцу в ризнице, и мы вместе отправились в кафе-бар, который, как это ни странно, есть в соборе Святого Петра. Он су­ществует специально для священнослужителей и открыва­ется в полдень, когда мессы уже отслужены и последний отслуживший может наконец разговеться. Мы вдохнули бодрящий запах кофе, источаемый бурлящей кофеваркой на стойке. Позади нее на полках был представлен доволь­но богатый выбор напитков, включая и великолепную юго­славскую сливовицу. Жизнерадостная матрона продала нам кофе с булочками, которые мы и съели в молчании под снис­ходительным взглядом святого Пия X.

Потом мы обошли собор, и я увидел исповедников со­бора Святого Петра. Они сидели в своих кабинках в юж­ном трансепте церкви, и выслушивали исповеди на восьми языках. На каждой кабинке крупными буквами было на­писано, на каком языке здесь исповедуют. Только в собо­ре Святого Петра и в патриарших базиликах в Риме вы сможете наблюдать забавный обычай: исповедник прика­сается к голове или плечам прихожанина длинной палоч­кой под названием bacchetta.

Время от времени мужчина или женщина внезапно опус­кались на колени, и исповедник, не переставая слушать то, что они шептали ему, брал палочку и легонько ударял коле­нопреклоненного по голове. Вероятно, подвернувшись это­му символическому унижению и вразумлению, люди полу­чают совершенно особое отпущение грехов.

Выбрав кабинку с надписью «английский», я загово­рил со священником и спросил его о происхождении этого обычая. Он обратил ко мне свое полное, гладкое лицо ир­ландца.

— Обычай этот вот откуда, — сказал он, — в старые языческие времена в Риме, отпуская на волю раба, его под­вергали символическому наказанию. И Церковь бьет вас по голове, чтобы подать вам знак, что вы отныне принад­лежите к свободному братству христиан.

— Графство Корк? — спросил я.

— А как вы узнали?! — воскликнул он.

Нас прервала женщина, проскользнувшая в исповедаль­ню со своим узелком грехов; скоро она выпорхнет оттуда, став гораздо счастливее.

Мы продолжили нашу прогулку, и американец спросил, что произвело на меня в соборе Святого Петра самое силь­ное впечатление. Я ответил, что не его размеры, а его цело­стность, непрерывность. В мире больше нет ничего подоб­ного. Семя веры и любви, брошенное на склоне этого хол­ма в языческом Риме, выросло в святыню, и размеры собора, в котором ты просто теряешься: куда смотреть и чего искать, несколько сбивают с толку, отвлекают от на­значения этой святыни. Собор развился в нечто превзо­шедшее все ожидания его основателей. Здесь не только усы­пальница святого Петра; это также место, где находится приписываемый ему трон. Он заперт недалеко от позоло­ченной трибуны Бернини в западном конце церкви. Здесь хранятся также четыре величайших реликвии: плат Веро­ники, голова святого Андрея, большой фрагмент Креста Христова и Святое Копье.

Мой приятель ушел, а я отправился посмотреть на пре­красную «Пьету» Микеланджело. Он изваял ее, когда ему было двадцать четыре. В нескольких шагах — балдахин над гробницей святог