С Иркутском связанные судьбы

Книга первая

 

 

Понеже от рождения звери, ходящие в пустыне, знают ямы свои, птицы, летающие по воздуху, ведают гнезда свои, рыбы, плавающие по морю и рекам, чуют глубины свои, пчелы и тому по­добные защищают ульи свои, — так и люди, где родились и вскормлены, к тому месту великую любовь имеют.

Ф. Скорина

 

Давно называют свет бурным океаном, но счаст­лив, кто плывет с компасом.

Н. М. Карамзин

 

К ЧИТАТЕЛЮ

8 августа 1979 г.

 

У жизни миллионы ключей, которыми открывается ду­ша человеческая,– для слова, для дела, для любви, для волнения или воспоминания. Большими ключами открыва­ются сильные страсти, память грандиозных или трагичес­ких событий, маленькими – твое сокровенное, хотя и свя­занное с эпизодами жизни знакомых и незнакомых тебе людей. Вот, скажем, дата – 8 августа 1979 г. О чем она может сказать Вам, уважаемый мой соотечественник? Разве о том, что в этот день положено начало книге «С Иркутском связанные судьбы». Думаю, что двойная вось­мерка – число и номер месяца – не поднимет ни радос­ти, ни горечи из глубин сердца ни у кого. А для меня это веха жизни: восьмого августа 1939 г., за сорок лет до на­чала этой книги, в такой же солнечный день, с порывами холодного, резкого, неожиданного для такой поры ветра, вышел я, совсем еще мальчишка, на перрон деревянного вокзала Иркутск-II, сквозь вскипевший у ног несильный пыльный смерч, какие нет-нет да и завихрялись прежде в Иркутске, до эпохи наступления на природу, вступил я – не испытание ли судьбы? – в край мне незнакомый, новый, в котором я никого не знал. Кто же мог подумать, что Иркутск – город необыкновенной душевности, что его улицы в тополиной метели, каменные особняки, узорочье церквей, дома, построенные по радостной купеческой при­хоти, соединившей в кладке своей запад и восток, а глав­ное – его старожилы, люди, сложившие этот город не только по камешку да по бревнышку, а по его душевной конструкции, по его внутренней нравственной сущности, войдут в мою жизнь как неотъемлемое и вечное.

«Чем больше чувствуешь связь с родиной, – сказал Александр Блок, – тем реальнее и охотнее представляешь ее себе как живой организм». Для меня, как и для дру­гих иркутян, хочется верить, город на Ангаре стал давно уже живым существом, с чистым сердцем, с благородными помыслами, с широким сибирским характером, включаю­щим в себя и строгую доброту, и бескорыстную щедрость, и нелукавую доверчивость, и нехвастливую силу, и спря­танную под внешним покоем взрывчатость и порывис­тость. И чем старше я становлюсь, тем больше ощуще­ние если не вины, то недостаточной, по крайней мере, сы­новней благодарности, тем все более страстное желание сказать слова любви горожанам, но и тем сильнее бо­язнь, чтобы слова эти не оказались излишне громкими и выспренними.

Двадцать лет я искал подступы к этой книге. Сперва это были документальные повести об иркутянах – героях гражданской войны: «Мы идем на последние битвы» (о поэте-комиссаре Федоре Лыткине, чью вдохновенную жизнь и борьбу оборвала пуля карателя), «Сестра мило­сердия» (о юной защитнице Белого дома Марусе Сухорусловой, письма и воспоминания которой, присланные мне в конце пятидесятых годов, незадолго перед кончиной Маруси-белодомки, бережно хранятся в моем архиве). По­вести эти с продолжением публиковались на страницах газеты «Советская молодежь», затем выходили в сборни­ках. Потом это были песни: «Пусть есть города и краси­вей и выше, но где бы пути иркутян ни легли, они тебя видят, они тебя слышат, любимый Иркутск – середина земли». Потом – стихи и книги о декабристах, детские познавательные повести-путешествия, телевизионные рас­сказы о людях своеобразных профессий – библиотекаре Краеведческого музея, театральном столяре, музыканте Театра юного зрителя, настройщике инструментов, пишу­щем музыку. Материал накапливался в архиве и в душе, искал выхода и не находил.

Известно, что душа литератора похожа на перенасы­щенный раствор, в котором в сильной концентрации на­коплена соль жизни: события, факты, размышления, впе­чатления, разговоры, цитаты, чего только там нет. Нужен маленький кристаллик озарения — и начнется бурный процесс, и все, что тайно томило, станет явным стремлени­ем, и все, что накапливалось, не соединяясь, вдруг станет единым.

Таким кристаллом для меня стала, как ни странно, те­левизионная программа «Кинопанорама», которую вел замечательный киносценарист и деятель культуры Алексей Каплер. Это были первые выпуски «Кинопанорамы». Рассказывая как-то о фильме «Преступление и наказание», о Майе Булгаковой, талантливо исполнившей в картине роль Катерины Ивановны Мармеладовой, Алексей Каплер обронил такую фразу: «Вероятно, немногие знают, что свою актерскую жизнь Майя Булгакова начинала как эстрадная певица – с небольшим музыкальным ансамб­лем она ездила по городам, это связано, видимо, с тем, что в детстве своем актриса пела песенки в иркутских госпиталях». Как? Майя Булгакова – иркутянка?!. Вдруг выплыла зима сорок первого, темные улицы Знаменского предместья, синий свет затемнения, белые бумажные лен­ты на стеклах – к счастью, ни один взрыв не испытал их на прочность; и мы, хрумкая по снегу побитыми ботинка­ми – валенки все отданы в Фонд обороны, – идем в гос­питаль, бывшую десятую школу. В палате, между ряда­ми кроватей, сдвинутых вплотную, освобожден квадрат — наша сцена, впереди, позади, с двух сторон — белизна простыней, грубое сукно солдатских одеял, костыли, примкнутые к спинкам, синие халаты раненых, бинты в жел­то-коричневых отметинах йода. На нас смотрят не все: когда отрываешь глаза от пола, от коек – видишь, что многие не в силах сменить позу, повернуться к нам и по­вернуться вообще, но зато те, кто смог, подвинулись по­ближе к нам, слушают фронтовые песни, сатирические куплеты о том, как «барон фондер Пшик попал на рус­ский штык», и смеются, и слезы текут по лицам. Никогда в жизни больше не покинет нас, мальчиков и девочек войны, поднимающееся из глубины души щемящее чувст­во любви и жалости, и ненависти к тем, кто искалечил этих чистых и добрых людей, и желание как можно ско­рее подрасти, ах, если бы нам, как фронтовикам, засчи­тывали тогда год за два! Мой срок пришел в сорок треть­ем, в семнадцать лет я стал солдатом, из Иркутска при­зван, в Иркутск вернулся – в тот день показалось мне, что я родился в Сибири.

...Улетело письмо в Москву, Майе Булгаковой. Через два месяца пришел пакет с несколькими страницами ее иркутских воспоминаний. С рассказа о Майе Булгаковой, с чтения ее ответов на мои вопросы началась серия рас­сказов «С Иркутском связанные судьбы». Так живо опи­сала актриса военный иркутский быт, так взволнованно и трогательно рассказала о себе и семье своей, что нельзя было не поделиться с земляками строками воспоминаний,

а затем — нельзя было уже прерывать разговора с телезрителями. И здесь опыт работы в кино над репортажными и документальными фильмами о Сибири и сибиряках, работа в архивах над декабристскими материалами, пе­реписка с участниками гражданской войны, встречи с ге­роями новостроек нашего края — все-все, накопленное го­дами, соединилось в ежемесячной получасовой беседе с иркутянами.

 

С Иркутском связанные судьбы. Сколько их? Кто ж сочтет? Разве строгий статистик поднимет тысячи храня­щихся в архивах бумаг, скрупулезно выпишет имена всех, кто родился здесь с того дня, когда казаки срубили на ост­рове Дьячем первое зимовье, всех, кого занесла сюда пол­ная событий жизнь России за 325 лет от основания остро­га, за 300 лет от получения Иркутском статуса города. Лягут на его стол церковные книги, встанут перед глаза­ми венчания и крестины, и завершения жизненного пути, тихая рука развернет подорожные путешественников по воле и по неволе, списки каторжных партий, идущих по этапу пешком через всю Россию, как тогда говорили — «по канату», сочтет все деревни, снявшиеся с места в од­ночасье с домашним скарбом, скотом, посевным хлебом да двинувшиеся на новые землицы. А потом пройдут пе­ред глазами его три поколения русских революционеров от декабристов до большевиков, неисчислимые передвижения народных масс в годы острых социальных катаклизмов — партизанские отряды и части регулярной Красной гвар­дии, эвакуированные заводы с рабочими и семьями их в сорок первом и когорты энтузиастов, едущих осваивать Сибирь. И когда все это встанет перед глазами нашего статистика, он поднимется из-за стола, отодвинет бумаги и скажет: «число им — бесконечность».

И даже если выбрать из общего многомиллионного числа лишь тех, кто оставил след свой на страницах ис­тории российской, сделал великое открытие, совершил вы­сокий подвиг, пришлось бы рассказать много тысяч исто­рий, что не под силу одному человеку.

Каждый писатель, историк, краевед поэтому избирает свой круг личностей, волнующих его воображение, заде­вающих его сердце неординарностью жизненных ситуа­ций, привлекающих его внимание по причинам граждан­ским и нравственным. Марк Константинович Азадовский, Федор Александрович Кудрявцев и Борис Григорьевич Кубалов много сил отдали изучению наследия декабристов, их биографий, в числе крупнейших декабристоведов стра­ны они пытались осветить сибирское тридцатилетие пер­венцев российской свободы, целые временные блоки ис­следованы ими, огромные комплекты документов подняты из архивных глубин. Три жизни ученых, три подвига во имя любви к родной Сибири, три замечательные судьбы, связанные с Иркутском и достойные отдельных рассказов, а вернее — книг. Сейчас начатое ими дело подхвачено их учениками — инициаторами создания серий «Полярная звезда», «Сибирь и декабристы», «Литературные памят­ники Сибири», выпускаемых Восточно-Сибирским книж­ным издательством. Энциклопедию литературной жизни огромного зауральского края от Тюмени до Тихого океа­на создал Василий Прокопьевич Трушкин, его книги не просто раскрывают литературный процесс, протекающий в гигантском регионе от первых лет революции до наших дней, они возвращают Родине и Сибири многие незаслу­женно забытые имена. Польским повстанцам, наряду с исследованиями о декабристах, посвятил свои работы Се­мен Федорович Коваль, героям гражданской войны и бор­цам с колчаковщиной — Виктор Трофимович Агалаков, воинам-сибирякам, прошедшим от Москвы до Берлина, их бессмертному подвигу отдал многие годы своей научной деятельности Илья Иннокентьевич Кузнецов. А где Шос­таковичи — отец и сын, а где Дуловы — отец и сын, Подгорбунский, Гудошников, Окладников, Щербаков, Свинин, археологи? Об одних твоих историках, Иркутск, можно написать многие тома!

Сколько лет собирал скрупулезно материалы бывший редактор иркутской областной газеты «Восточно-Сибир­ская правда» Александр Андреевич Шмаков, ныне извест­ный уральский писатель, чтобы раскрыть согражданам си­бирские страницы жизни Александра Радищева! Как сжа­то и увлекательно написал биографии крупнейших путе­шественников России, чьи имена горят на фризе Краевед­ческого музея, Эрвин Петрович Зиннер! Список этот мож­но увеличивать и увеличивать.

Книга, которую Вы держите в руках, уважаемый чита­тель, — лишь часть задуманной большой работы. Когда месяц за месяцем вел я телевизионный цикл «С Иркут­ском связанные судьбы», в нем соединялись и личные при­страстия к тем или иным деятелям России, и события жизни — присуждение нашим землякам Государственных премий, юбилейные даты, просьбы телезрителей, подсказки и даже помощь материалами для отдельных телерассказов, за что я сейчас, пользуясь случаем, приношу сво­им корреспондентам глубокую признательность и благо­дарность.

Книга разделена на части, которым, вполне возможно, при написании последующих биографий, будет продолже­ние. Я говорю «возможно», ибо пока в Ваших руках лишь первая книга, а мало ли замыслов имеют лишь начало?

Но я расстаюсь с Вами с надеждой, что труд мой был небесполезен, что он еще продлится, если, конечно, это по­кажется нужным и читателям и издателям.

Десять лет длились телерассказы и семь лет работа над книгой, и они могли осуществиться лишь благодаря помощи наших богатых библиотек — Научной библиотеки Иркутского государственного университета, Иркутской об­ластной библиотеки им. И. И. Молчанова-Сибирского, биб­лиотеки Иркутского краеведческого музея, благодаря со­действию научных работников Государственного архива Иркутской области, Пушкинского дома (ИРЛИ), Государ­ственного архива Читинской области, сердечный пок­лон этим коллективам за внимательное, доброе отно­шение.

Книга начиналась с телевидения, и тем, кто был мо­ими единомышленниками целое десятилетие, — режиссеру Э. Безобразовой, оператору О. Маркевичу, который час­тенько приносил фотографии старого Иркутска из своей обширной коллекции, дабы проиллюстрировать тот или иной рассказ, его коллеге М. Бялоусу, редакторам Н. Матхановой, О. Страховой, В. Молчановой, художнику В. Калинину — особая признательность.

Искренне благодарю также тех, кто взял на себя труд прочесть эту книгу еще в рукописи, кто дельными совета­ми и суждениями оказал автору несомненную помощь, — С. Г. Федорову, В. П. Трушкина, Н. С. Струк, Г. А. Вендриха, Н. В. Куликаускене.

Один из героев нашего повествования — Иркутск. Его образ возникает на многих страницах книги не случайно: он — частица России, один из ее сыновей, стоящий на юру, на ветру времен, на ошибке эпох и событий. Его судьба связывает все остальные судьбы в неразрывную цепь, что называется историей, она проступает в каждой био­графии по-своему, сообразно с тем — когда жил человек, чем был занят, к чему стремился, чего достиг.

И как тут не вспомнить известного русского публицис­та Н. В. Шелгунова, который более ста лет назад так сказал об этом своеобразном и самобытном сибирском го­роде:

«Как Англия создала Лондон и Франция Париж, так Сибирь создала Иркутск. Она гордится им, и не видеть Иркутска — значит не видеть Сибири».

Будем же и мы, наследники и потомки, всей жизнью своей способствовать благородной славе родного города, в 1986 году отмечающего трехсотлетие с момента получения им статуса города.

Пусть и этот скромный труд будет одним из колосков его юбилейного венка.

МАРК СЕРГЕЕВ

 

 

Часть первая

ПРАДЕД ПУШКИНА

ИБРАГИМ ГАННИБАЛ