В которой Жильдас Трегомен с трудом удерживается, чтобы не противоречить дядюшке Антиферу

 

— Пришел наконец, лодочник!

— Я сразу же побежал, как только ты позвал меня, старина…

— Однако долго же ты бежал!

— Ровно столько, сколько понадобилось на дорогу.

— В самом деле?.. Можно подумать, что ты плыл на «Прекрасной Амелии»!

Жильдас Трегомен сделал вид, будто не понял намека на черепаший ход его габары note 59 по сравнению с быстротой морских судов. Он нисколько не удивился, застав соседа в дурном расположении духа, и решил, как всегда, терпеливо сносить все его выходки.

Дядюшка Антифер протянул Трегомену палец, который тот нежно пожал большим и указательным пальцами своей громадной ручищи.

— Эй!.. Черт возьми! Жми, но не так сильно!

— Прости меня… я не нарочно…

— Только этого еще недоставало!

Затем дядюшка Антифер жестом пригласил Жильдаса Трегомена занять место у стола посередине комнаты.

Трегомен повиновался и уселся на стуле, расставив колесом ноги в просторных башмаках без каблуков. Он разложил на коленях большой носовой платок с голубенькими и красненькими цветочками, украшенный по углам якорями.

При виде этих якорей дядюшка Антифер неизменно пожимал плечами… Якорь у владельца грузового судна!.. Это все равно, что водрузить на габару фок‑мачту, грот‑мачту или бизань‑мачту!

— Ты выпьешь коньяку, лодочник? — спросил он, пододвигая две рюмки и графин.

— Ты же знаешь, старина, что я никогда не пью.

Это не помешало хозяину дома наполнить обе рюмки. По обычаю, освященному десятилетней давностью, дядюшка Антифер, выпив свой коньяк, выпивал затем и порцию, налитую соседу.

— А теперь поговорим.

— О чем? — спросил Жильдас, отлично знавший, для какой цели его позвали.

— О чем?.. О чем же еще мы можем говорить, как не о…

— Ах да!.. Ну, нашел ты наконец ту самую точку, которая тебя так интересует на этой пресловутой широте?

— Нашел? Каким образом, ты думаешь, я мог найти? Слушая этих двух болтушек, которые без умолку трещали здесь?

— Так ты называешь добрую Нанон и прелестную Эногат?

— А! Я знаю, ты всегда становишься на их сторону, против меня!.. Но не в том дело. Вот уже восемь лет, как умер мой отец Томас, прошло уже восемь лет, а вопрос об этой точке не продвинулся ни на шаг… Пора уже положить этому конец!

— Что касается меня, — сказал Жильдас Трегомен подмигивая, — я бы положил конец… бросив навсегда этим заниматься.

— Так, так!.. А завещание отца на смертном одре? А с ним что бы ты сделал?.. Для меня это священный долг!

— Как жаль, — ответил Жильдас Трегомен, — что твой почтенный отец больше ничего не сказал…

— А как он мог сказать, если он сам ничего больше не знал!.. Тысяча чертей! Неужели я тоже до последнего своего дня так ничего и не выясню?

Жильдас Трегомен чуть было не ответил, что это вполне возможно… и даже желательно, но вовремя спохватился, боясь слишком сильно раздражить своего и без того вспыльчивого собеседника.

А теперь пора рассказать, что произошло за несколько дней до смерти Томаса Антифера.

Это было в 1854 году, в году, который старому моряку не суждено было пережить. Почувствовав себя очень плохо, Томас Антифер решил поведать своему сыну тайну, которая мучила его долгое время.

Вот что случилось с ним в 1799 году, за пятьдесят пять лет до того, как он рассказал об этом сыну. Заходя на торговом судне в порты Леванта, Томас Антифер оказался близ берегов Палестины в тот самый день, когда Бонапарт приказал расстрелять пленников Яффы. Один из этих несчастных, укрывшийся на скале, где его ждала верная смерть, ночью был подобран французским моряком, который переправил раненого на свое судно и стал лечить его. После двух месяцев заботливого ухода и лечения несчастный вернулся к жизни.

Пленник рассказал своему спасителю, что родом он из Египта и зовут его Камильк‑паша. Покидая корабль, он заверил самоотверженного малуинца, что никогда не забудет его и в будущем при первой возможности отблагодарит.

Расставшись с египтянином, Томас Антифер возобновил свое плавание. Иногда он вспоминал об этом обещании, но мало‑помалу перестал думать о нем, решив, что оно не может осуществиться.

Выйдя по возрасту в отставку, старый моряк возвратился в Сен‑Мало и занялся воспитанием своего сына Пьера. Томасу Антиферу было уже шестьдесят семь лет, когда в июне 1842 года он получил какое‑то странное письмо.

Откуда было это письмо, написанное по‑французски? Из Египта, судя по почтовым маркам. Каково было его содержание? Вот какое:

Капитана Томаса Антифера просят отметить в записной книжке 24 o 59' северной широты. Впоследствии эта широта будет дополнена сообщением градусов долготы. Капитану следует помнить это и свято хранить в тайне. Дело идет о весьма значительной выгоде для него. Огромная сумма в золоте, алмазах и драгоценных камнях, которая поступит в его распоряжение после того, как он узнает вслед за широтой градусы долготы, будет справедливым воздаянием за услуги, оказанные некогда пленнику в Яффе.

Письмо было подписано двойным «К», образующим монограмму.

Можно себе представить, как воспламенилось воображение старого моряка!

Значит, Камильк‑паша все‑таки вспомнил о нем через сорок три года! Много же времени ему для этого понадобилось… Но, без сомнения, какие‑то непреодолимые препятствия задерживали Камильк‑пашу в Сирии, политическое положение которой было окончательно установлено только в 1840 году лондонским договором, подписанным 15 июля в пользу султана.

Итак, Томас Антифер стал обладателем широты, пересекающей некую точку на земном шаре, где Камильк‑паша зарыл все свое состояние. Но какое состояние?.. По мнению Томаса Антифера, это были миллионы… Во всяком случае, ему было предписано хранить это дело в строжайшей тайне и ждать появления вестника, который когда‑нибудь принесет ему обещанную долготу. И он действительно никому ничего не говорил, даже своему сыну.

Он ждал. Он ждал двенадцать лет, и никто не проник в эту тайну. И все же допустимо ли было, чтобы он унес ее с собой в могилу, если жизнь его закончится раньше, чем он получит от паши второе послание?.. Нет! Этого не должно было случиться, и он твердо решил доверить тайну тому, кто сможет воспользоваться ею после него, то есть сыну, Пьеру‑Сервану‑Мало. Вот почему в 1854 году старый моряк на восемьдесят втором году жизни, чувствуя, что дни его сочтены, рассказал сыну и единственному наследнику о письме Камильк‑паши. Старик заставил сына поклясться так же, как это потребовали в свое время и от него, что он никогда не забудет цифр этой широты, тщательно сохранит письмо, подписанное двойным «К», и, запасшись терпением, дождется появления вестника.

Вскоре после этого почтенный старик умер, оплакиваемый родными, знакомыми, друзьями и родственниками, и был похоронен в фамильном склепе.

Зная дядюшку Антифера, можно легко представить, с какой силой это открытие подействовало на его ум, на его пламенное воображение! Какие страсти разыгрались в его душе! Он мысленно удесятерил миллионы, на которые возлагал надежду его отец. Камильк‑паша казался ему набобом note 60 из «Тысячи и одной ночи». Теперь он мечтал только о золоте и драгоценных камнях, скрытых в глубине пещеры Али‑Бабы!.. Но, будучи от природы человеком нетерпеливым и порывистым, он не мог проявить такую выдержку, какая была свойственна его отцу. Прожить двенадцать лет, не обмолвившись ни словом, не доверившись никому, не попытавшись узнать, что сталось с человеком, подписавшим письмо двойным «К», — на все это был способен отец, но никак не сын!.. В 1855 году он остановился в Александрии, воспользовавшись одним из своих плаваний по Средиземному морю, и со всей возможной для него тонкостью навел справки о Камильк‑паше.

Существовал ли он в действительности? В этом не приходилось сомневаться, поскольку у старого моряка хранилось подписанное им письмо. Жив ли он еще? Вот важный вопрос, которым дядюшка Антифер особенно интересовался. Сведения были неутешительны. Камильк‑паша исчез из виду лет двадцать назад, и никто не мог сказать, что с ним сталось.

Какое ужасное крушение всех надежд! Однако дядюшка Антифер не пал духом. Ведь если не было ничего известно о Камильк‑паше в 1855 году, то все же письмо доказывало, что он был жив в 1842‑м. По‑видимому, покинуть страну вынудили его какие‑то особые причины, которые он не обязан был никому открывать. Но наступит долгожданный день, и вестник Камильк‑паши появится с вожделенной долготой, и раз уже нет на свете отца, то ее получит сын…

Вернувшись и Сен‑Мало, капитан Антифер не сказал никому ни слова, хотя это стоило ему немалых усилий. Он продолжал плавать до 1857 года, а потом вышел в отставку и зажил в кругу своей семьи.

Но как угнетало его такое существование! Ничем не занятый, без привычной работы, он поневоле отдавал все время своей навязчивой идее! Эти 24 o, эти 59', как надоедливые мухи, вились перед его глазами! И наконец он не выдержал!.. У него так чесался язык, что он выболтал тайну своей сестре, своей племяннице, своему племяннику и Жильдасу Трегомену. Вскоре тайна дядюшки Антифера вышла наружу и распространилась по всему городу и даже дальше — до самого Сен‑Сервана и Динара. Всем стало известно, что громадное, неправдоподобное, не укладывающееся в человеческом воображении богатство должно свалиться в один прекрасный день в руки дядюшки Антифера, и рано или поздно это непременно случится… И при каждом стуке в дверь дядюшке Антиферу казалось, что он услышит сейчас сакраментальные слова:

«Вот долгота, которую вы ждете».

Прошло несколько лет. Вестник Камильк‑паши не подавал признаков жизни. Ни один иностранец не переступил порога дома. Это и породило в дядюшке Антифере чувство постоянной повышенной раздражительности. Кончилось тем, что его родные перестали верить в баснословное богатство и письмо стало казаться им простой мистификацией. Жильдас Трегомен, разумеется, внешне не выказывая своего отношения, стал считать Антифера форменным чудаком, и ему было очень обидно за всю почтенную корпорацию моряков каботажного плавания. Но Пьер‑Серван‑Мало упорно стоял на своем и не терпел никаких возражений. Ничто не могло поколебать его уверенность. Ему казалось, что он уже почти держит в руках обещанное ему сказочное богатство.

Так и в этот вечер Трегомен, сидя в доме дядюшки Антифера у стола, на котором дребезжали две рюмки с коньяком, твердо решил не допустить взрыва порохового погреба, иными словами — не раздражать своего соседа.

— Послушай, — сказал дядюшка Антифер, глядя ему в глаза, — отвечай мне без всяких уверток, потому что у тебя такой вид, будто ты ничего не понимаешь! И, в самом деле, ведь не хозяину «Прекрасной Амелии» придется определять на своем пути долготу и широту и не у берегов Ранса, этой жалкой речушки, предстоит измерять высоту, наблюдать за солнцем, луной и звездами…

Перечислив практические приемы гидрографии, дядюшка Антифер, несомненно, хотел показать своему собеседнику, сколь велико расстояние, отделяющее капитана каботажного плавания от хозяина габары.

Славный Трегомен покорно улыбался, разглядывая пестрые цветочки развернутого на коленях платка.

— Ты меня слушаешь, лодочник?

— Конечно, старина.

— Скажи мне в таком случае, знаешь ли ты точно, что такое широта?

— Приблизительно.

— Знаешь ли ты, что это окружность, параллельная экватору, и что она делится на триста шестьдесят градусов или на двадцать одну тысячу шестьсот шестьдесят минут по дуге, что составляет один миллион двести девяносто шесть секунд?

— Как же мне этого не знать? — с доброй улыбкой ответил Трегомен.

— А знаешь ли ты, что дуга в пятнадцать градусов соответствует часу времени, дуга в пятнадцать минут — одной минуте времени, а дуга в пятнадцать секунд — одной секунде времени?

— Ты хочешь, чтобы я все повторил наизусть?

— Нет! Это бесполезно… Итак, я знаю широту — двадцать четыре градуса, пятьдесят девять минут к северу от экватора. Но на этой параллели, состоящей из трехсот шестидесяти градусов — трехсот шестидесяти, ты слышишь? — есть триста пятьдесят девять градусов, до которых мне столько же дела, сколько до сломанного якоря. Но есть один‑единственный градус, который мне не известен и который я узнаю после того, как мне укажут пересекающую его долготу… и здесь… в этом самом месте — миллионы… Не улыбайся!..

— Да я и не улыбаюсь, старина.

— Да, миллионы! Они принадлежат мне, и только я один имею право вырыть их в тот день, когда узнаю, где они зарыты.

— Вот и прекрасно, — спокойно ответил Трегомен. — Значит, ты должен терпеливо ждать посланца, который принесет тебе это хорошее известие…

— «Терпеливо, терпеливо»!.. Да что течет у тебя в жилах?

— Надо полагать, сироп, — ответил Трегомен, — ничего больше, только сироп.

— А у меня ртуть… В моей крови растворился порох! Я не могу больше ждать спокойно! Я себя грызу… Я себя терзаю…

— Тебе надо успокоиться…

— Успокоиться? Ты забываешь, что теперь 1862 год, что отец мой умер в 1854 году, что он владел тайной с 1842 года, и вот уже скоро двадцать лет, как мы ждем одного словечка, чтобы разгадать дьявольскую шараду!

— Двадцать лет! — пробормотал Жильдас Трегомен. — Как бежит время! Двадцать лет назад я управлял еще «Прекрасной Амелией»…

— При чем тут твоя «Прекрасная Амелия»? — вскричал дядюшка Антифер. — О чем идет речь — о «Прекрасной Амелии» или о широте, указанной в этом письме?

И он стал размахивать перед глазами моргающего Трегомена пожелтевшим от времени знаменитым письмом с монограммой Камильк‑паши.

— Да, это письмо… проклятое письмо! — начал он снова. — Я готов иногда разорвать его в клочки, сжечь, обратить в пепел!

— Пожалуй, это было бы умнее всего… — осмелился произнести Трегомен.

— Довольно… господин Трегомен! — грозно закричал дядюшка Антифер. — Я требую, чтобы вы никогда больше не произносили в моем присутствии ничего подобного!

— Хорошо, не буду.

— И если в минуту безумия я захотел бы уничтожить это письмо, дающее мне право собственности, если бы я был настолько глуп, что, пренебрегая долгом перед родными и самим собой… одним словом, если вы мне не помешаете…

— Я помешаю тебе, старина, я помешаю тебе, — поспешил заверить его Жильдас Трегомен.

Дядюшка Антифер, донельзя возбужденный, схватил свою рюмку с коньяком и провозгласил, чокнувшись с рюмкой Трегомена:

— За твое здоровье, лодочник!

— За твое! — ответил Жильдас Трегомен, подняв рюмку на высоту глаз и снова поставив ее на стол.

Пьер‑Серван‑Мало задумался. Лихорадочно ероша волосы, он бормотал какие‑то проклятия, вздыхал и яростно грыз мундштук своей любимой трубки. Потом, скрестив руки и глядя на своего друга, сказал:

— Знаешь ли ты, по крайней мере, где проходит эта проклятая параллель… двадцать четыре градуса пятьдесят девять минут северной широты?

— Как же мне не знать? — ответил Трегомен, уже раз сто подвергавшийся этому маленькому экзамену по географии.

— Ничего, лодочник! Есть вещи, которые полезно повторять!

И, открыв старый атлас с картой обоих полушарий, сказал тоном, не допускающим возражений:

— Смотри!

Жильдас Трегомен посмотрел.

— Ты хорошо видишь Сен‑Мало, не правда ли?..

— Да, и вот Ранс…

— Но речь идет не о Рансе! Черт побери этот твой Ранс!.. Вот найди парижский меридиан и спустись до двадцать четвертой параллели.

— Спускаюсь.

— Пересеки Францию, Испанию… Вступи в Африку… Минуй Алжир… Пройди до тропика Рака… туда… над Тимбукту…

— Я уже там.

— Хорошо. Итак, мы на этой пресловутой широте.

— Да, мы там.

— Теперь пойдем на восток… Переберемся через Африку… Перешагнем Красное море… Быстро пройдем Аравию над Меккой… Поклонимся имаму Маската, перепрыгнем Индию, оставив по штирборту note 61 Бомбей и Калькутту… Коснемся нижней части Китая, минуем остров Формозу note 62, Тихий океан, Сандвичевы острова… note 63 Ты следуешь за мной?

— Да, я следую за тобой! — ответил Жильдас Трегомен, вытирая лоб своим огромным платком.

— Ну хорошо. Вот ты и в Америке, в Мексике… Потом в Мексиканском заливе… Потом у Гаваны… Ты проходишь через Флоридский пролив… Попадаешь в Атлантический океан… Плывешь вдоль Канарских островов… Добираешься до Африки… Поднимаешься по парижскому меридиану… И возвращаешься в Сен‑Мало, проделав кругосветное путешествие по двадцать четвертой параллели.

— Уф! — с облегчением вздохнул Трегомен.

— А теперь, — вновь заговорил дядюшка Антифер, — когда мы пересекли оба континента, Атлантический, Тихий и Индийский океаны, тысячи островов и островков, можешь ли ты мне указать место, где спрятаны миллионы?

— Вот уж этого я не знаю!

— Но мы узнаем это.

— Да… узнаем, когда вестник…

Дядюшка Антифер выпил вторую рюмку коньяку, ту, которая так и не была выпита хозяином «Прекрасной Амелии».

— Твое здоровье! — сказал он.

— Твое! — ответил Жильдас Трегомен, чокаясь пустой рюмкой.

Пробило десять часов. И вдруг сильный удар молотка потряс входную дверь.

— А что, если это посланец с долготой? — вскричал возбужденный малуинец.

— О‑о! — протянул Трегомен, не в силах подавить в себе чувство сомнения.

— А почему бы и нет? — закричал дядюшка Антифер, и его щеки побагровели.

— В самом деле!.. Почему бы и нет? — быстро согласился Трегомен. В голове у него даже завертелись слова приветствия для доброго вестника.

Вдруг внизу послышались радостные крики Нанон и Эногат, что никак не могло относиться к посланцу Камильк‑паши.

— Это он… это он! — повторяли обе женщины.

— Он?.. Он?.. — произнес дядюшка Антифер и направился к лестнице.

Но в этот момент дверь комнаты отворилась.

— Добрый вечер, дядя, добрый вечер!

Это было сказано веселым и довольным голосом. В связи с предыдущим разговором эти слова крайне раздражили дядюшку.

«Он» оказался Жюэлем. Он приехал! Он не опоздал на поезд из Нанта! Он не провалился на экзамене! Поэтому он повторял:

— Получил, дядюшка, получил!

— Получил! — повторяли за ним пожилая женщина и молодая девушка.

— Получил?.. Что?.. — спросил дядюшка Антифер.

— Получил звание капитана дальнего плавания!

И так как дядя не раскрыл ему объятий, то он попал в объятия Жильдаса Трегомена, который так прижал его к груди, что у молодого человека перехватило дыхание.

— Вы его задушите, Жильдас! — вступилась Нанон.

— Да я его только чуть‑чуть прижал! — улыбаясь, ответил бывший хозяин «Прекрасной Амелии».

Между тем Жюэль, с трудом переведя дух, пришел в себя и обратился к дядюшке Антиферу, нервно шагавшему по комнате:

— Когда же свадьба, дядя?

— Какая свадьба?

— Моя свадьба с моей любимой Эногат, — ответил Жюэль. — Разве это не было решено?

— Да, решено, — подтвердила Нанон.

— Если только Эногат не раздумала выйти за меня с тех пор, как я стал капитаном дальнего плавания…

— О, Жюэль! — ответила девушка, протягивая ему руку, в которой, как уверяет добряк Трегомен, лежало ее сердце.

Дядюшка Антифер не ответил; казалось, он все еще старался определить направление ветра.

— Итак, дядя? — настаивал молодой человек. И он остановился перед ним, высокий, красивый, с сияющими от счастья глазами.

— Дядя, — продолжал он, — ведь вы же мне сами сказали: свадьба будет назначена, когда ты выдержишь экзамен и вернешься.

— Да, и мне кажется, старина, что ты так сказал, — осмелился подать голос Трегомен.

— И вот… я выдержал экзамен, — повторил Жюэль, — и вернулся… и, если, дядя, вы ничего не имеете против, мы устроим свадьбу в первых числах апреля.

Пьер‑Серван‑Мало даже подпрыгнул.

— Через восемь недель?.. Почему не через восемь дней… восемь часов, восемь минут?

— О! Если бы это было возможно! Я бы не протестовал!

— Но нельзя же так скоро, — возразила Нанон, — нужно многое приготовить, купить…

— А еще я должен успеть заказать новый костюм, — сказал будущий шафер, Жильдас Трегомен.

— Итак… пятого апреля? — спросил Жюэль.

— Ну что ж… пожалуй… — сказал дядюшка Антифер, чувствуя себя сбитым со всех позиций.

— Ах, дядюшка милый! — воскликнула молодая девушка, бросаясь ему на шею.

— Дорогой дядя! — вскричал молодой человек. И так как он обнимал дядю с одной стороны, а Эногат — с другой, то возможно, что их лица столкнулись…

— Решено, — заговорил дядя, — пятого апреля… но только с одним условием…

— Никаких условий!

— Условие? — вскричал Жильдас Трегомен, испугавшись, что его друг выдумал какую‑нибудь новую хитрость.

— Да, условие…

— Какое, дядя? — спросил Жюэль, начиная хмуриться.

— Если я не получу до тех пор моей долготы… Все вздохнули с облегчением.

— Да!.. Да!.. — закричали они разом.

Действительно, было бы жестоко отказать в этом дядюшке Антиферу.

Да притом разве можно было предположить, что посланец Камильк‑паши, которого ожидали в продолжение двадцати лет, появится именно перед днем свадьбы Жюэля и Эногат?

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ,