Содержащая письмо Жюэля к Эногат с рассказом о приключениях, героем которых был дядюшка Антифер

 

Как уныло выглядел дом на улице От‑Салль в Сен‑Мало, каким вымершим казался он с тех пор, как его покинул дядюшка Антифер! В какой тревоге проходили дни и ночи у обеих женщин — у матери и дочери! Опустевшая комната Жюэля делала пустым все жилище; по крайней мере, такое ощущение было у Эногат. К тому же не было дядюшки и Трегомен не приходил в гости!

Наступило 29 апреля. Два месяца, уже два месяца прошло с того дня, как «Стирсмен» ушел в море, увозя трех малуинцев, отправившихся в свой авантюрный поход — на завоевание сокровищ. Как проходило их путешествие? Где они теперь? Удалось ли им достигнуть цели?

— Мама… мама, они не вернутся! — твердила молодая девушка.

— Надейся, дитя мое… верь… они вернутся! — неизменно отвечала старая бретонка. — Конечно, лучше было бы им не уезжать…

— Да, — говорила шепотом Эногат, — особенно в то время, когда я должна была стать женой Жюэля!

Заметим кстати, что отъезд дядюшки Антифера произвел в городе огромное впечатление. Все привыкли видеть его разгуливающим с трубкой в зубах по улицам, вдоль набережной Силлон, по крепостному валу. А за ним — Жильдаса Трегомена, всегда в помятом сюртуке, всегда с выгнутыми колесом ногами, все с тем же орлиным носом и с тем же самым добрым, милым, невозмутимо‑спокойным лицом!

И Жюэль, молодой капитан дальнего плавания, которым так гордился его родной город, любивший его не меньше, чем любила Эногат, или, лучше сказать, как мать любит своего сына, — он тоже уехал незадолго до того, как его должны были назначить помощником капитана на прекрасное трехмачтовое судно торгового дома «Байиф и К o».

Где теперь они были, все трое? Никто об этом не имел ни малейшего понятия. Известно лишь было, что «Стирсмен» доставил их в Порт‑Саид. Только Эногат и Нанон знали, что путешественники должны были спуститься по Красному морю и дойти почти до северных границ Индийского океана. Дядюшка Антифер поступил вполне благоразумно, не выдав никому своей тайны, поскольку он не хотел, чтобы Бен‑Омар выведал хоть что‑нибудь относительно расположения знаменитого острова.

Тем не менее, если никто не знал маршрута, то зато всем были известны планы дядюшки Антифера, слишком хвастливого, слишком болтливого, слишком общительного, чтобы умолчать об этом. И в Сен‑Мало, и в Сен‑Серване, и в Динаре — всюду повторяли историю Камильк‑паши, рассказывали о письме, полученном Томасом Антифером, о прибытии обещанного в этом письме вестника, об установлении долготы и широты острова и о баснословных ста миллионах — ста миллиардах, как утверждали наиболее осведомленные. С каким нетерпением поэтому весь город ожидал новостей о розысках сокровищ, о возвращении капитана каботажного плавания, внезапно превратившегося в набоба, обладателя несметного количества алмазов и драгоценных камней!

Эногат и не думала об этом. Только бы они вернулись, ее жених, ее дядя и ее друг, — пусть даже с пустыми карманами! Она будет счастлива, она возблагодарит бога, и ее глубокая печаль сменится безграничной радостью!

Разумеется, молодая девушка получала вести от Жюэля. В первом письме, из Суэца, он подробно рассказывал, как протекало их путешествие, писал о душевном состоянии дяди, о его возрастающей раздражительности, о приеме, оказанном дядюшкой Бен‑Омару и его клерку, аккуратно явившимся на назначенное свидание.

Во втором письме, из Маската, описывались перипетии плавания по Индийскому океану до столицы имамата, говорилось, до какой крайней степени возбуждения, близкого к помешательству, дошел дядюшка Антифер, а также сообщалось о предстоящей поездке в Сохор.

Легко себе представить, с какой жадностью Эногат проглатывала письма Жюэля, который не ограничивался рассказами о путешествии и о душевном состоянии дяди, но изливал молодой девушке свою печаль жениха, разлученного с невестой накануне свадьбы; но, несмотря на то что их разделяло такое громадное расстояние, он надеялся вскоре увидеть ее и вырвать согласие у дяди даже в том случае, если тот вернется миллионером! Эногат и Нанон читали и перечитывали эти письма, на которые они не могли даже ответить, так как были лишены и такого утешения. Поэтому они строили различные предположения, рождавшиеся у них под влиянием этих рассказов, отсчитывали по пальцам дни, которые путешественники, по их мнению, должны были еще провести в далеких морях, зачеркивали число за числом в настенном календаре и, наконец, получив последнее письмо, загорелись надеждой, что скоро начнется вторая половина путешествия — возвращение домой.

Третье письмо пришло 29 апреля, два месяца спустя после отъезда Жюэля. Сердце Эногат забилось от радости, когда она увидела на конверте штемпель Тунисского регентства note 140. Значит, путешественники покинули Маскат… они уже в европейских водах… они возвращаются во Францию… Сколько им понадобится времени, чтобы доехать до Марселя? Не более трех дней! А оттуда экспрессом до Сен‑Мало? Не более двадцати шести часов!

Мать с дочерью сидели в одной из комнат нижнего этажа, заперев дверь после ухода почтальона. Никто им теперь не помешает отдаться своим чувствам.

Вытерев мокрые от слез глаза, Эногат вскрыла конверт, вынула письмо и стала его читать громко и внятно, отчеканивая каждую фразу:

«ТУНИССКОЕ РЕГЕНТСТВО. ЛА‑ГУЛЕТТ

22 апреля 1862 года

Моя дорогая Эногат!

Шлю поцелуй — прежде всего твоей матери, затем тебе. Но как далеко еще мы находимся друг от друга, и когда же кончится это бесконечное путешествие?!

Я писал тебе уже два раза, и ты, наверное, получила мои письма. Это письмо — третье, наиболее важное, так как ты узнаешь из него, что дело с наследством изменилось самым неожиданным образом, к величайшему огорчению моего дяди…»

Эногат захлопала в ладоши и радостно воскликнула:

— Мама, они ничего не нашли, и мне не придется выходить замуж за принца!..

— Продолжай, девочка, — сказала Нанон. Эногат стала читать дальше:

«…и вот с большой грустью должен сообщить тебе, что мы вынуждены продолжать наши поиски далеко… очень далеко…»

Письмо задрожало в руках Эногат.

— Продолжать поиски… очень далеко! — прошептала она. — Теперь‑то уж они, мама, не вернутся… они не вернутся!..

— Мужайся, моя девочка, читай дальше, — ответила Нанон.

Эногат с полными слез глазами снова стала читать. В общих чертах Жюэль рассказывал о том, что произошло на острове в Оманском заливе, как вместо сокровищ в указанном месте обнаружили только документ и в этом документе сообщалась новая долгота. Далее Жюэль писал:

«Вообрази, моя дорогая Эногат, отчаяние дяди, гнев, который его охватил, а также мое разочарование — не потому, что мы не нашли сокровищ, а потому, что наш отъезд в Сен‑Мало, мое возвращение к тебе откладывается! Я думал, что мое сердце разорвется…»

Эногат сама с трудом удерживала биение сердца и потому легко могла понять страдания Жюэля.

— Бедный Жюэль! — прошептала девушка.

— И ты, моя бедняжка! — сказала мать. — Продолжай, дочь моя!

Сдавленным от волнения голосом Эногат продолжала:

«Камильк‑паша велел сообщить об этой новой проклятой долготе некоему Замбуко, банкиру из Туниса, которому, в свою очередь, известна широта, вторая широта. Очевидно, сокровища зарыты на другом острове. По‑видимому, наш паша чувствовал себя в неоплатном долгу перед этим человеком, который когда‑то, так же как и наш дедушка Антифер, оказал ему большую услугу. Поэтому паше пришлось разделить свои сокровища между двумя наследниками, что, конечно, уменьшает наполовину долю каждого. Отсюда невероятный гнев — чей, ты сама знаешь! Всего лишь пятьдесят миллионов вместо ста!.. О, я бы предпочел, чтобы этот великодушный египтянин оставил только сто тысяч, и тогда дядюшка, унаследовав сравнительно скромное состояние, перестал бы чинить препятствия нашему браку!»

И Эногат произнесла:

— Разве нужны деньги, когда любят друг друга!

— Нет, они даже мешают! — убежденно ответила Нанон. — Продолжай, моя дорогая!

Эногат повиновалась.

«…Когда наш дядя начал читать этот документ, он был так ошеломлен, что чуть было не произнес вслух цифры новой долготы и адрес того, с кем он должен снестись, чтобы установить положение острова. К счастью, он вовремя удержался.

Наш друг Трегомен, с которым мы часто говорим о тебе, моя дорогая Эногат, скорчил ужасную гримасу, узнав, что речь идет о поисках второго острова.

«Скажи, мой мальчик, — сказал он мне, — он смеется над нами, что ли, этот паши‑пашон‑паша? Не собирается ли он отправить нас на край света?»

А вдруг и в самом деле это будет где‑нибудь на краю света? Вот чего мы не знаем даже и сейчас, когда я пишу тебе это письмо.

Дело в том, что дядя не доверяет Бен‑Омару и потому держит в секрете содержащиеся в документе сведения. С тех пор как этот плут нотариус пытался вытянуть из него в Сен‑Мало его тайну, дядюшка подозревает его во всяких кознях. Возможно, что он не ошибается, и, говоря откровенно, клерк Назим кажется мне не менее подозрительным, чем его шеф. Ни мне, ни Трегомену не нравится этот Назим с его свирепой физиономией и мрачным взглядом!

Уверяю тебя, что наш нотариус господин Каллош с улицы Бея ни за что бы не взял такого к себе в контору. Я убежден, что, если бы Бен‑Омар и Назим знали адрес этого Замбуко, они постарались бы нас опередить… Но дядюшка не проронил словечка об этом даже нам. Бен‑Омар и Назим не подозревают, что мы направляемся в Тунис. И вот теперь, покидая Маскат, мы спрашиваем себя, куда еще заведет нас фантазия паши».

Эногат немного помолчала.

— Не нравятся мне все эти интриги, — заметила Нанон.

Затем Жюэль последовательно описывал все, что происходило на обратном пути, — отъезд с острова и явное разочарование переводчика Селика при виде иностранцев, вернувшихся с пустыми руками (теперь ему пришлось поверить, что это была простая прогулка), мучительное возвращение с караваном, прибытие в Маскат и двухдневное ожидание пакетбота из Бомбея.

«Я не писал тебе больше из Маската, — прибавлял Жюэль, — потому что надеялся узнать и сообщить тебе что‑нибудь новое. Но нового пока ничего нет, и я знаю только одно: мы возвращаемся в Суэц, а оттуда отправимся в Тунис».

Эногат прервала чтение и взглянула на мать, которая, неодобрительно покачав головой, прошептала:

— Только бы они не поехали на край света! От неверных всего можно ожидать!

Эта славная женщина говорила о восточных народах примерно так же, как было принято во времена крестовых походов. Более того, набожной бретонке, при ее щепетильной честности, миллионы, получаемые из такого ненадежного источника, казались «дурными». Попробовала бы она об этом заявить в присутствии дядюшки Антифера!

Далее Жюэль описывал путешествие из Маската в Суэц, переход через Индийский океан и Красное море, невероятные мучения Бен‑Омара от морской болезни. — Так ему и надо! — сказала Нанон. И, наконец, мрачное настроение Пьера‑Сервана‑Мало, из которого за все время путешествия нельзя было вытянуть ни слова!

«Я не знаю, дорогая Эногат, что случится с нашим дядей, если он разочаруется в своих ожиданиях, — скорее всего, он сойдет с ума. И кто бы мог ожидать подобных крайностей от такого благоразумного и такого скромного в своих вкусах человека! Перспектива стать миллионером?.. На кого после этого надеяться?.. Кто устоит от соблазна?.. Но мы с тобой, уж во всяком случае, устоим, потому что для нас вся жизнь — в нашей любви!

Из Суэца мы поехали в Порт‑Саид, где должны были ждать отправления торгового судна в Тунис. Там‑то и живет банкир Замбуко, которому дядя должен вручить этот дьявольский документ.

Но, когда долгота, известная дяде, и широта, находящаяся у Замбуко, позволят определить местонахождение нового острова, — где его нам придется искать? Вот в чем вопрос, и вопрос немаловажный, так как от него зависит наше возвращение во Францию… мое возвращение к тебе…»

Эногат уронила письмо, Нанон подняла его. Девушка так ясно представила себе, что ее близкие уедут за тысячи лье, в чужие страны, подвергнутся там страшным опасностям и, быть может, никогда не вернутся… Невольно у нее вырвался крик отчаяния.

— О дядя… дядя, какое горе вы приносите тем, кто вас так любит!

— Не будем осуждать его, дочь моя, — сказала Нанон, — и да сохранит его бог!

Прошло несколько минут в молчании, — обе женщины молились об одном и том же.

Затем Эногат опять стала читать письмо:

«16 апреля мы покинули Порт‑Саид. До Туниса нам не нужно было заходить в гавань. Первые дни мы не теряли из виду египетского побережья, и, когда Бен‑Омар увидел порт Александрию, он бросил на него такой взгляд!.. Я думал, он сбежит с судна, не побоясь даже потерять свой процент… Но тут появился клерк, и они начали о чем‑то оживленно говорить на своем языке, и, хотя мы не поняли ни слова, ясно было, что он заставил патрона образумиться. Однако, как мне показалось, обращался он с ним довольно грубо. Вообще чувствуется, что Бен‑Омар боится Назима, и я прихожу к заключению, что этот египтянин совсем не то лицо, за кого он себя выдает. Уж очень сильно смахивает он на разбойника! Но кто бы он ни был, я решил за ним наблюдать.

Пройдя Александрию, мы взяли курс на мыс Бон, оставив на юге заливы Триполи и Габес. Наконец на горизонте показались тунисские горы довольно дикого вида, с несколькими покинутыми фортами на вершинах и двумя‑тремя марабутами note 141, утопающими в зелени. Затем вечером 21 апреля мы добрались до Тунисского рейда, и на следующий день наш пакетбот бросил якорь у мола Ла‑Гулетт.

Моя дорогая Эногат, хотя в Тунисе я чувствую себя ближе к тебе, чем на острове в Оманском заливе, но все же как ты от меня далеко! И кто знает, не будем ли мы еще дальше друг от друга?.. По правде говоря, одинаково грустно находиться друг от друга в пяти лье или в пяти тысячах! Но не отчаивайся и помни: каков бы ни был исход этого путешествия, оно долго не продлится.

Я пишу тебе это письмо в каюте, чтобы сдать его на почту, как только мы высадимся в Ла‑Гулетте. Ты получишь его через несколько дней. Конечно, оно не разъяснит тебе самого главного — в каких странах суждено нам еще побывать. Но дядя и сам этого не знает и узнает не раньше, чем обменяется сведениями с банкиром, которого наше появление в Тунисе должно, наверное, сильно взволновать. Когда на голову Замбуко свалится половина огромного наследства, он, разумеется, не откажется от своей доли и присоединится к нам, чтобы принять участие в дальнейших розысках. Вероятно, он станет таким же одержимым, как наш дядюшка…

Во всяком случае, как только я узнаю координаты второго острова — а я непременно их узнаю, так как должен буду определить его географическое положение на карте, — я не замедлю тебе об этом сообщить. Возможно, что четвертое письмо очень быстро последует за третьим.

Как и все предыдущие, оно принесет твоей маме и тебе, моя дорогая Эногат, сердечный привет от нашего друга Трегомена, от меня и от нашего дядюшки, хотя, сказать по правде, можно подумать, глядя на него, что он забыл все на свете — и Сен‑Мало, и свой родной старый дом, и любимых людей, живущих в этом доме.

Что же касается меня, моя дорогая невеста, — я посылаю тебе всю мою любовь! Ведь и ты ответила бы тем же, если бы могла мне написать.

Твой до гроба верный и нежно любящий

Жюэль Антифер».

 

ГЛАВА ВТОРАЯ,