В которой неизвестный корабль с неизвестным капитаном бороздит неизвестное море в поисках неизвестного острова

 

В шесть часов утра 9 сентября 1831 года капитан вышел из своей каюты и поднялся на мостик.

На востоке занималась заря, небосвод освещали рассеянные лучи солнца, диск которого находился еще за линией горизонта. Яркие отблески ласкали подернутую рябью поверхность моря, тихо плескавшегося под утренним бризом.

После спокойной ночи следовало ожидать великолепного дня, одного из тех сентябрьских дней, которыми иногда балует нас на исходе жаркого лета умеренный пояс.

Капитан поднял подзорную трубу и направил объектив на ту черту, где небо сливается с морем.

Опустив трубу, он подошел к рулевому — старику с взъерошенной бородой и не по возрасту живыми и проницательными глазами — и спросил:

— Когда ты стал на вахту?

— В четыре, капитан.

Эти два человека говорили на таком грубом наречии, что ни один европеец, будь то англичанин, француз, немец или кто‑либо другой, если только он не посещал торговые порты Леванта note 1, не понял бы ни слова. По‑видимому, это была смесь местного турецкого диалекта с сирийско‑арабским note 2.

— Ничего нового?

— Ничего, капитан.

— И с самого утра ни одного судна на горизонте?

— Одно… большое трехмачтовое. Оно шло под ветром прямо на нас. Я сделал крутой поворот, чтобы уйти от него как можно дальше.

— И правильно поступил. А теперь… — Капитан внимательно обвел взглядом весь горизонт и вдруг громко скомандовал: — Приготовиться к повороту!

Вахтенные вскочили. Румпель note 3 был повернут, шкоты note 4 вытравлены, судно сделало поворот и пошло на северо‑запад левым галсом note 5.

Это была шхуна‑бриг note 6 — торговый корабль водоизмещением четыреста тонн. Путем некоторых изменений он был превращен в быстроходную яхту. Под начальством капитана находились пятнадцать матросов и один боцман — экипаж, вполне достаточный для управления парусами. Это были сильные, мужественные люди, которые своей одеждой — короткая шерстяная куртка, берет, широкие брюки и сапоги — напоминали моряков Восточной Европы.

Ни на корме, ни на носу шхуны‑брига не было никакого названия. Не было на ней и флага. Более того: как только вахтенный докладывал о появлении паруса на горизонте, шхуна быстро меняла курс, чтобы избежать необходимости салютовать встречным кораблям или отвечать на их приветствия.

Быть может, это был пиратский корабль, опасавшийся преследования (такие еще встречались тогда в этих водах)? Нет. На его борту не было оружия; да и вряд ли с таким малочисленным экипажем отважился бы кто‑либо на подобные дела!

Быть может, это был контрабандист, тайно снабжавший города побережья беспошлинными товарами или перевозивший их с острова на остров? Тоже нет. Если бы даже самый опытный таможенный чиновник осмотрел трюм, сдвинул грузы, переворошил тюки, обыскал все ящики, он не нашел бы ничего подозрительного. Да по правде говоря, на этом судне вовсе и не было груза, если не считать запасов провизии на несколько лет, бочек с вином и водкой в глубине трюма, да еще — под мостиком — трех дубовых бочонков, охваченных железными обручами… Для балласта, хорошего чугунного балласта, оставалось достаточно места, и это позволяло судну ставить сильные паруса.

А может быть, в этих трех бочонках был порох или какое‑нибудь иное взрывчатое вещество?.. Нет, потому что в кладовую под мостиком входили без всякой предосторожности.

Но, так или иначе, ни один из матросов не мог бы дать никаких сведений о назначении шхуны‑брига, равно как и о причинах, которые заставляли судно тотчас же переходить на другой галс, как только вдали показывался какой‑либо парус. Матросы даже не знали, зачем их корабль беспорядочно крейсировал взад и вперед в продолжение пятнадцатимесячного плавания, чьи воды он бороздил в разное время, то подымая все паруса, то ложась в дрейф, то пересекая внутреннее море, то вырываясь на простор безграничного океана. Если во время этих необъяснимых переходов взорам открывался высокий берег, капитан удалялся от него как можно быстрее. Когда же внимание вахтенного привлекал какой‑нибудь остров, капитан отводил от него шхуну быстрым поворотом руля.

В судовом журнале легко было бы обнаружить странные изменения курса, не оправданные ни погодой, ни внезапными переменами ветра. Это составляло тайну двух человек: уже знакомого нам капитана и представительного мужчины, только что поднявшегося на палубу.

— Ничего? — спросил незнакомец.

— Ничего, ваша светлость, — ответил капитан. Пожав плечами, незнакомец с недовольным видом прекратил этот разговор, состоявший из четырех слов. Затем человек, к которому так почтительно обратился капитан, спустился по трапу note 7 и вернулся в свою каюту. Там, растянувшись на диване, он, казалось, впал в глубокое оцепенение, похожее на сон. Но это не был сон — незнакомец просто находился во власти одной всепоглощающей мысли.

На вид ему было лет пятьдесят. Высокий рост, массивная голова, густые с проседью волосы, широкая борода, спускающаяся на грудь, искрящиеся черные глаза, гордое и вместе с тем печальное, вернее, разочарованное выражение лица, благородство осанки — все говорило о его знатном происхождении. И костюм его отличался своеобразием: это был широкий коричневый бурнус с рукавами, расшитыми тесьмой, отороченный разноцветными блестками; голову прикрывала зеленоватая феска с черной кисточкой.

Два часа спустя слуга поставил завтрак на специальный, наглухо привинченный столик. Пол каюты был затянут толстым ковром с вытканными на нем пестрыми цветами. Человек в бурнусе, едва прикоснувшись к изысканным блюдам, выпил горячий ароматный кофе, поданный в двух маленьких серебряных чашечках тончайшей филигранной работы. Затем ему принесли благоухающий кальян note 8. Окутанный облаками душистого дыма, с янтарным чубуком в ослепительно белых зубах, незнакомец опять погрузился в свое бесконечное раздумье.

Так прошла часть дня. Шхуна‑бриг, слегка покачиваясь на волнах, продолжала свой загадочный путь по морским просторам.

Около четырех часов этот странный человек поднялся, сделал несколько шагов по каюте, остановился перед открытым иллюминатором, обвел взглядом горизонт и затем подошел к люку, скрытому ковром. Едва он коснулся ногой какой‑то пружины в углу люка, как открылся вход в кладовую, расположенную под полом каюты.

Там лежали три окованных обручами бочонка, о которых уже упоминалось выше. Несколько мгновений незнакомец, наклонившись над люком, стоял неподвижно, словно вид этих бочонков гипнотизировал его. Потом, выпрямившись, он прошептал:

— Нет… довольно колебаний! Если мне не удастся найти неизвестный островок, чтобы закопать эти бочки, я лучше выброшу их в море!

Он вновь прикрыл люк ковром и поднялся по трапу на мостик.

Было пять часов дня. Погода нисколько не изменилась. Небо было покрыто легкими облаками. Слегка накренившись под слабым бризом, шхуна, идя левым галсом, оставляла позади себя тонкую кружевную струю, которая растворялась в плещущихся волнах.

Человек в бурнусе обвел медленным взглядом линию горизонта, резко прочерченную на светлой лазури. С высоты мостика, где он стоял, любая средняя возвышенность могла бы быть видимой на расстоянии четырнадцати или пятнадцати миль.

Но ничто не прерывало ровной линии, отделяющей небо от воды.

Капитан, приблизившийся к незнакомцу, был встречен неизменным вопросом:

— Ничего?..

На что последовал тот же неизменный ответ?

— Ничего, ваша светлость…

В течение нескольких минут человек в бурнусе молчал. Потом он присел на скамью, а капитан шагал взад и вперед по мостику, направляя подзорную трубу в разные стороны горизонта.

— Капитан! — вновь обратился к нему путешественник, отведя взор от горизонта.

— Что угодно вашей светлости?

— Точно знать, где мы находимся. Капитан развернул морскую карту на широком планшире note 9.

— Вот здесь, — сказал он, указывая карандашом точку в пересечении меридиана и параллели.

— На каком расстоянии от этого острова… на востоке?

— В двадцати двух милях.

— А от этой земли?

— Приблизительно в двадцати шести.

— Никто на шхуне не знает, где мы сейчас плывем?

— Никто, ваша светлость, кроме вас и меня.

— И даже какое море мы пересекаем?..

— За время нашего плавания судно столько раз меняло курс, что даже самый опытный моряк не смог бы сказать, где мы находимся.

— Так почему же злая судьба мешает мне найти остров, ускользнувший от мореплавателей? Если не остров, то хотя бы маленький островок или заброшенную скалу, о существовании которой знал бы только я один! Там и зарыл бы я свои сокровища… И мне было бы достаточно нескольких дней, чтобы взять их оттуда, когда придет время, если оно только наступит!..

Сказав это, незнакомец снова погрузился в задумчивость. Склонившись над абордажной сеткой note 10, он долго смотрел в воду, такую прозрачную, что взгляд проникал на глубину более восьмидесяти футов. Затем, порывисто обернувшись, он воскликнул:

— Вот… вот эта бездна!.. В нее я и брошу мои богатства!..

— Ваша светлость! Она никогда их вам не вернет!

— Уж лучше потерять сокровища, чем отдать их врагам или негодяям!

— Как будет угодно вашей светлости.

— Если сегодня до наступления темноты мы не встретим в этих водах неизвестный остров, все три бочонка будут выброшены в море.

— Слушаюсь! — ответил капитан и приказал держать против ветра.

Незнакомец вернулся на мостик и, облокотившись на планшир, снова вернулся к обычному для него состоянию задумчивости.

Солнце быстро садилось. В этот день, 9 сентября, за две недели до равноденствия note 11, солнечный диск скрылся на той точке горизонта, которая привлекла внимание капитана. Не находился ли в том направлении какой‑нибудь высокий мыс, соединенный с прибрежной полосой континента или с островом? Маловероятное предположение, так как в этих водах, часто посещаемых торговыми кораблями и, следовательно, хорошо знакомых мореплавателям, карта не указывала никакой земли на пятнадцать — двадцать миль в окружности.

А вдруг найдется все же какой‑нибудь одинокий утес или подводный камень, вздымающийся на несколько туазов note 12 над поверхностью волн, чтобы послужить тем самым хранилищем сокровищ, которое так долго и тщетно отыскивал этот удивительный человек? Но ничего похожего не значилось на морских картах, дающих очень точное представление об этой части моря. Даже самый маленький островок, окруженный полосой бурунов — этими искрящимися снопами водяной пыли, — не ускользнул бы от пытливых взоров исследователей. Они не преминули бы нанести на карты его точное географическое положение. Вот и сейчас, сверяясь со своей картой, капитан готов был с полной уверенностью утверждать, что на всем обширном пространстве, которое охватывал его глаз, не было даже и подводного камня.

«Мираж!» — подумал он, вторично направив трубу на подозрительный участок. Действительно, в объективе не отразилось сколько‑нибудь ясных очертаний.

Именно в этот момент (было шесть часов с минутами) горизонт словно начал поглощать солнечный диск, который, если верить тому, что некогда говорили иберийцы note 13, погружается в море со стоном.

При заходе, как и при восходе солнца, преломление лучей еще оставляет его видимым в то время, когда оно уже исчезло за горизонтом. Его косые блестящие лучи, отброшенные на поверхность волн, вытягивались длинными полосами с запада на восток. Последняя рябь, похожая на огненные точки, дрожала под дуновением слабеющего ветра.

И это мерцание тотчас же угасло, когда верхний край диска, коснувшись линии воды, отбросил зеленый луч note 14.

Корпус шхуны тотчас же потемнел, а высокие паруса окрасились в пурпурный цвет.

И, когда завеса мрака опустилась над морем, с фок‑мачты note 15 вдруг раздался голос:

— Оэ‑э!

— Что там такое? — спросил капитан.

— Впереди справа по борту земля!

Да, земля, и в том самом направлении, где несколько минут назад капитану почудились какие‑то смутные очертания! Значит, он не ошибся!

Услышав крик с наблюдательного поста, вахтенные бросились к борту и стали смотреть на запад. Капитан с подзорной трубой на перевязи, перекинутой через плечо, схватился за ванты note 16 грот‑мачты note 17, ловко вскарабкался по ним, сел верхом на рею и, приставив окуляр к глазам, стал осматривать горизонт в указанном направлении.

Марсовой note 18 не ошибся. На расстоянии примерно в шесть‑семь миль над водой возвышался островок; темные линии его обрисовывались на алеющем горизонте.

Этот островок можно было принять скорее за обыкновенный риф средней высоты с верхушкой, окутанной серными парами. Будь это полвека спустя, ни один моряк не усомнился бы, что видит перед собой просто клубы дыма, выходящие из труб океанского парохода. Но в 1831 году трудно еще было предвидеть, что появятся когда‑нибудь гигантские машины, способные бороздить океанские воды по всех направлениях, не считаясь с погодой.

Впрочем, капитан успел только взглянуть — размышлять ему было некогда. Замеченный марсовым островок почти тотчас же скрылся в вечернем тумане. Но это не имело значения: главное, его увидели, и увидели вполне отчетливо. В этом отношении не оставалось никаких сомнений.

Капитан спустился на палубу. Незнакомец, выведенный этим происшествием из дремоты, тотчас же подозвал капитана и обратился к нему со своим обычным вопросом:

— Так, значит…

— Да, ваша светлость.

— Показалась земля?

— По крайней мере — островок.

— На каком расстоянии?

— Приблизительно в шести милях к западу.

— И карта ничего не показывает на этом участке?

— Ничего.

— Ты уверен в этом?

— Уверен.

— Значит, это неизвестный остров?

— По‑видимому, так.

— Неужели это возможно?

— Да, ваша светлость, если островок недавнего происхождения.

— Недавнего?

— Да, это вполне вероятно. Мне показалось, что остров окутан серными парами. Вулканические силы здесь довольно активны и нередко проявляются в виде подводных толчков, изменяющих рельеф морского дна.

— Ах, капитан, если б это действительно было так! Мне только и нужно, чтобы какая‑нибудь скала внезапно поднялась из моря!.. Ведь этот остров не принадлежит никому?

— Принадлежать он будет, ваша светлость, тому, кто первый его займет.

— Тогда первым буду я.

— Да… вы.

— Прикажи теперь держать прямо на остров.

— Прямо… но осторожно! — ответил капитан. — Наша шхуна может разбиться, если подводные камни выступают далеко в море. Я советую подождать и причалить к острову утром…

— Хорошо, капитан, подождем, но потихоньку приблизимся…

— Как прикажете!

Капитан поступил, как опытный моряк. Кораблю не следует подходить в темноте к незнакомому берегу.

Приближаясь к новой земле, нужно делать промеры лотом note 19 и остерегаться ночного мрака.

Пассажир вернулся в свою каюту, и, хотя он задремал, юнге не пришлось на рассвете будить его — он был на палубе еще до восхода солнца.

Капитан решил не покидать мостика и не передавать боцману ночной вахты.

Медленно опускалась ночь. Линия горизонта становилась все более расплывчатой, а периметр note 20 его постепенно сужался.

В зените угасали последние, еще пронизанные рассеянным светом облака. Ветер стихал. На шхуне оставили только паруса, необходимые для того, чтобы сохранить действие руля и удерживать направление дрейфа.

На небесном своде зажглись первые созвездия. На севере Полярная звезда смотрела тусклым, неподвижным оком, между тем как Арктур блистал на сгибе Большой Медведицы. В противоположной стороне от Полярной звезды ярко сияла Кассиопея, напоминая W. Под ними появилась Капелла — точно на том месте, где она взошла накануне и взойдет завтра, четырьмя минутами раньше, чтобы начать, как обычно, свой звездный день.

На заснувшей поверхности моря царило то необыкновенное оцепенение, которое неизбежно сопутствует наступлению ночи.

Капитан, облокотившись на борт шхуны, застыл неподвижно возле брашпиля note 21. Его голова была полна одной мыслью — об этой темной точке, замеченной в мглистых сумерках. Теперь его снова одолевали сомнения, а ночная тьма делала их еще более мучительными. Не обмануло ли его зрение? И действительно ли на этом месте выступил на поверхность новый островок? Да, конечно. Он хорошо знал эти воды, ведь он бывал здесь сотни раз… Ему казалось, что островок находится на расстоянии какой‑нибудь мили, и не более восьмидесяти лье note 22 отделяют его от ближайшей земли. Но если он не обманывается, если островок действительно выступил в этом месте из глубин моря, то не успел ли его уже кто‑нибудь занять?.. А вдруг какой‑нибудь мореход водрузил на нем свой флаг?.. Англичане, эти океанские тряпичники, не поспешили ли они подобрать попавшийся им на пути жалкий островок и бросить его в свою переполненную корзину! Не загорится ли во тьме огонек, говорящий о том, что остров уже кем‑то занят?.. Возможно, что эта груда скал поднялась на поверхность уже несколько недель или даже несколько месяцев назад, и в таком случае вряд ли она могла ускользнуть от взора моряков, от секстанта note 23 гидрографа note 24.

От всех этих мучительных и тревожных мыслей капитан пребывал в смятении, нетерпеливо ожидая рассвета. Теперь ничто уже не указывало на местоположение острова — не было даже отблеска тех испарений, которыми он казался окутанным и которые могли бы осветить наступившую тьму. Во мраке сливались воздух и вода.

Время шло. Полярные созвездия описали уже по небосводу четверть круга. К четырем часам первая полоса света забрезжила на востоке‑северо‑востоке. В предутреннем сумраке можно было различить несколько легких облаков, повисших в зените. Еще несколько минут — и солнце озарит горизонт. Но моряку не нужно столько света, чтобы различить открытый накануне островок, если он вообще существует.

В этот момент незнакомец поднялся на мостик, где находился капитан.

— Итак?.. Где же этот остров? — спросил он.

— Вот он, ваша светлость, — ответил капитан, показывая на группу скал, видневшихся примерно в двух милях от шхуны.

— Причалим!

— Слушаюсь, ваша светлость!..

 

ГЛАВА ВТОРАЯ,