Гираут де Борнейль и Линьяуре

 

 

* * *

 

— Сеньор Гираут, да как же так?

Вы утверждали, слух идет,

Что песням темный слог нейдет,—

Тогда я вам

Вопрос задам:

Ужель, избрав понятный слог,

Себя я показать бы мог?

 

— Сеньор Линьяуре, я не враг

Затей словесных,— пусть поет

Любой, как петь его влечет,—

Но все же сам

Хвалу воздам

Лишь простоте певучих строк:

Что всем понятно — в том и прок!

 

— Гираут, зачем тогда, чудак,

Трудиться, зная наперед,

Что труд усердный попадет

Не к знатокам,

А к простакам,

И вдохновенных слов поток

В них только вызовет зевок!

 

— Линьяуре! Я из работяг,

Мой стих не скороспелый плод,

Лишенный смысла и красот.

Вот и не дам

Своим трудам

Лишь тешить узенький мирок.

Нет, песни путь всегда широк!

 

— Гираут! А для меня — пустяк,

Широко ль песня потечет.

В стихе блестящем — мне почет.

Мой труд упрям,

И — буду прям —

Я всем свой золотой песок

Не сыплю, словно соль в мешок!

 

— Линьяуре! Верьте, много благ

Спор с добрым другом принесет,

Коль бог от ссоры упасет.

Что здесь и там

По временам

Я допускал на вас намек,—

Поставлю сам себе в упрек!

 

— Гираут! И мне понятен смак

Задорных шуток и острот.

Нет! Вам их не поставлю в счет,

Вес не придам

Таким словам.

В другом — тревог моих исток:

Люблю я, сердцем изнемог!

 

— Линьяуре! Хоть отказа знак

Красавица нам подает,

Но смысл его совсем не тот,

И по глазам

Дано сердцам

Узнать, что это все — предлог

Раздуть любовный огонек!

 

— Гираут! Сочельник недалек,

Зачем спешите за порог?

 

— Линьяуре! Вдаль я не ездок,

Но сам король на пир увлек.

 

 

АРНАУТ ДЕ МАРЕЙЛЬ

 

 

* * *

 

Нежным ветерка дыханьем

Мне милы апрель и май!

Соловьиным щекотаньям

Хоть всю ночь тогда внимай!

А едва заря пожаром

Встанет из ночных теней,

Час наступит птичьим парам

Миловаться меж ветвей.

 

Люб весной земным созданьям

Их зазеленевший край.

Люб и мне — напоминаньем,

Что любовь для сердца — рай.

И тревожит нас недаром

Дуновенье теплых дней:

Я, подвластный вешним чарам,

Рвусь к избраннице моей.

 

С Донною кудрей сияньем

И Елену не равняй.

Донны голосок мечтаньем

Полнит сердце через край!

А блеснут нежданным даром

Зубки, жемчуга ясней,

Вижу — бог в сем мире старом

Не хотел соперниц ей.

 

Где предел моим страданьям,

Май цветущий, отвечай!

Иль она, воздавши дань им,

Поцелует невзначай?..

Так, томим любовным жаром,

Я брожу в мечтах о ней,

С утренним впивая паром

Вешний аромат полей.

 

 

* * *

 

Вас, Донна, встретил я — и вмиг

Огонь любви мне в грудь проник.

С тех пор не проходило дня,

Чтоб тот огонь не жег меня.

Ему угаснуть не дано —

Хоть воду лей, хоть пей вино!

Все ярче, жарче пышет он,

Все яростней во мне взметен.

Меня разлука не спасет,

В разлуке чувство лишь растет.

Когда же встречу, Донна, вас,

Уже не отвести мне глаз,

Стою без памяти, без сил.

Какой мудрец провозгласил,

Что с глаз долой—из сердца вон?

Он, значит, не бывал влюблен!

Мне ж не преодолеть тоски,

Когда от глаз вы далеки.

 

Хоть мы не видимся давно,

Но и в разлуке, все равно,

Придет ли день, падет ли мрак,—

Мне не забыть про вас никак!

Куда ни поведут пути,

От вас мне, Донна, не уйти,

И сердце вам служить готово

Без промедления, без зова.

Я только к вам одной стремлюсь,

А если чем и отвлекусь,

Мое же сердце мне о вас

Напомнить поспешит тотчас

 

И примется изображать

Мне светло-золотую прядь,

И стан во всей красе своей,

И переливный блеск очей,

Лилейно-чистое чело,

Где ни морщинки не легло,

И ваш прямой, изящный нос,

И щеки, что свежее роз,

И рот, что ослепить готов

В улыбке блеском жемчугов,

Упругой груди белоснежность

И обнаженной шеи нежность,

И кожу гладкую руки,

И длинных пальцев ноготки,

Очарование речей,

Веселых, чистых, как ручей,

Ответов ваших прямоту

И легких шуток остроту,

И вашу ласковость ко мне

В тот первый день, наедине...

 

И все для сердца моего

Таит такое волшебство,

Что я бледнею и в бреду

Неведомо куда бреду.

И чувствую — последних сил

Порыв любви меня лишил.

 

Ночь не приносит облегченья,

Еще сильней мои мученья.

Когда смолкает шум людской

И все уходят на покой,

Тогда в постель и я ложусь,

Но с бока на бок лишь верчусь.

От горьких дум покоя нет,

И я вздыхаю им в ответ.

То одеяло подоткну,

А то совсем с себя стяну.

То вскинусь, то лежу опять,

А то примусь подушку мять,

Ту ль, эту ль руку подложу,—

Покоя я не нахожу.

И, изнурен в бессонной муке,

Вот я совсем раскинул руки,

 

Глаза уставя в темноту,

Чтобы страну увидеть ту,

Где издалёка ищет вас

Моей любви печальный глас:

«Ах, Донна милая, когда ж

Найдет поклонник верный ваш

Приют иль просто уголок,

Где б свидеться он с вами мог,

Чтоб этот нежный стан обнять,

Чтоб вас ласкать и миловать,

Вам целовать глаза и рот,

Теряя поцелуям счет,

Сливая все в одно лобзанье

И радуясь до бессознанья.

 

Быть может, речь моя длинна,

Но в ней ведь объединена

Вся тысяча моих речей —

Бессонных дум в тоске ночей...»

 

Всего я не договорил —

Порыв любви меня сморил.

Смежились веки, я вздохнул

И, обессиленный, заснул.

 

Но и во сне вы предо мной

Желанной грезою ночной.

Хоть день и ночь моя мечта

Одною вами занята,

Но сон всего дороже мне:

Над вами властен я во сне.

Я милое сжимаю тело,

И нет желаниям предела.

Ту власть, что мне приносит сон,

Не променял бы я на трон.

Длись без конца, мой сон,— исправь

Неутоленной страсти явь!

 

Миниатюра из рукописной хроники. XIII век

 

БЕРТРАН ДЕ БОРН

 

 

* * *

 

Мила мне радость вешних дней,

И свежих листьев, и цветов,

И в зелени густых ветвей

Звучанье чистых голосов,—

Там птиц ютится стая.

Милей — глазами по лугам

Считать шатры и здесь и там

И, схватки ожидая,

Скользить по рыцарским рядам

И по оседланным коням.

 

Мила разведка мне — и с ней

Смятенье мирных очагов,

И тяжкий топот лошадей,

И рать несметная врагов.

И весело всегда я

Спешу на приступ к высотам

И к крепким замковым стенам,

Верхом переплывая

Глубокий ров,— как, горд и прям,

Вознесся замок к облакам!

 

Лишь тот мне мил среди князей,

Кто в битву ринуться готов,

Чтоб пылкой доблестью своей

Бодрить сердца своих бойцов,

Доспехами бряцая.

Я ничего за тех не дам.

Чей меч в бездействии упрям,

Кто, в схватку попадая,

Так ран боится, что и сам

Не бьет по вражеским бойцам.

 

Вот, под немолчный стук мечей

О сталь щитов и шишаков,

Бег обезумевших коней

По трупам павших седоков!

А стычка удалая

Вассалов! Любо их мечам

Гулять по грудям, по плечам,

Удары раздавая!

Здесь гибель ходит по иятам,

Но лучше смерть, чем стыд и срам.

 

Мне пыл сражения милей

Вина и всех земных плодов.

Вот слышен клич: «Вперед! Смелей!»

И ржание, и стук подков.

Вот, кровью истекая,

Зовут своих: «На помощь! К нам!»

Боец и вождь в провалы ям

Летят, траву хватая,

С шипеньем кровь по головням

Бежит, подобная ручьям...

 

На бой, бароны края!

Скарб, замки — всё в заклад, а там

Недолго праздновать врагам!

 

 

* * *

 

Наш век исполнен горя и тоски,

Не сосчитать утрат и грозных бед.

Но все они ничтожны и легки

Перед бедой, которой горше нет,—

То гибель Молодого Короля.

Скорбит душа у всех, кто юн и смел,

И ясный день как будто потемнел,

И мрачен мир, исполненный печали.

 

Нe одолеть бойцам своей тоски,

Грустит о нем задумчивый поэт,

Жонглер забыл веселые прыжки,—

Узнала смерть победу из побед,

Похитив Молодого Короля.

Как щедр он был! Как обласкать умел!

Нет, никогда столь тяжко не скорбел

Наш бедный век, исполненный печали.

 

Так радуйся, виновница тоски,

Ты, смерть несытая! Еще не видел свет

Столь славной жертвы злой твоей руки,—

Все доблести людские с юных лет

Венчали Молодого Короля.

И жил бы он, когда б господь велел,—

Живут же те, кто жалок и несмел,

Кто предал храбрых гневу и печали.

 

Нам не избыть унынья и тоски,

Ушла любовь — и радость ей вослед,

И люди стали лживы и мелки,

И каждый день наносит новый вред.

И нет уж Молодого Короля...

Неслыханной отвагой он горел,

Но нет его — и мир осиротел,

Вместилище страданья и печали

 

Кто ради нашей скорби и тоски

Сошел с небес и, благостью одет,

Сам смерть приял, чтоб, смерти вопреки,

Нам вечной жизни положить завет,—

Да снимет с Молодого Короля

Грехи и вольных и невольных дел,

Чтоб он с друзьями там покой обрел,

Где нет ни воздыханья, ни печали!

 

 

* * *

 

Люблю, чтобы под старость отдавали

И власть свою, и дом свой молодым:

В большой семье достойных нет едва ли,

Чтобы отцам наследовать своим.

Вот признаки, что больше говорят,

Чем птиц прилет или цветущий сад:

Красавицу, сеньора ли сменить

Не значит ли и жизнь омолодить?

 

Но наши донны юность потеряли,

Коль рыцаря у них уж больше нет,

Иль сразу двух они себе стяжали,

Иль любят тех, кого любить не след,

И честью замка мало дорожат,

Иль о делах любовных ворожат.

Что им жонглер? Ведь сами говорить

Охочи так, что не остановить!

 

И чтобы донну молодой считали,

Достойных чтить ей подаю совет

И отстранять все подлое подале —

Не наносить своей же чести вред;

Заботиться, чтоб тело и наряд

Неряшеством не оскорбляли взгляд,

И юношей молчаньем не томить,—

Не то легко притворщицей прослыть.

 

А рыцарю стареть бы не давали

Отважный риск и вкус к делам большим,

Пиры в его гостеприимном зале

И щедрость, чей порыв неудержим:

Пусть на турнир иль боевой отряд

Свое добро он тратит все подряд,

В пылу игры умеет все спустить

И знает, как красавицу прельстить.

 

Не молод тот, кто о вине и сале

Велит забыть нахлебникам своим

И, чтоб быстрей запасы вырастали,

Постится сам, корыстью одержим;

Кого досуг или игра страшат —

Вдруг денежек они его лишат,—

Кто впроголодь коня готов кормить,

Носить тряпье, чтоб платье сохранить.

 

Жонглер Арнаут! И старь и новь пестрят

Мой сирвентес,— пусть Ричарду внушат

Старинного богатства не щадить,

Чтоб новое — а с ним и честь! — добыть.

 

 

* * *

 

Я сирвентес сложить готов

Для тех, кто слушать бы желал.

Честь умерла. Ее врагов

Я бы нещадно истреблял,

В морях топил без дальних слов,—

Но выйдут те из берегов.

Огонь бы трупов не сожрал,

Уж разве б Страшный суд настал.

 

Я не ворчун и не злослов,

А наглецам бы не прощал.

Господь, помимо всех даров,

Рассудок человеку дал,

Чтоб скромным быть. Но не таков

Любой из золотых мешков:

Из грязи в графы прет нахал,—

Уже и замок отмахал!

 

Короны есть, но нет голов,

Чтоб под короной ум блистал.

О славе дедовских гербов

Маркиз иль князь радеть не стал.

А у баронов при дворах

Я бы от голода зачах:

Хоть богатеет феодал,

Пустеет пиршественный зал.

 

Пускай я много ездоков

На дорогих конях встречал,

Но кто бы этих мозгляков

К Ожье, к Берару приравнял?

Мне жалок щеголь-вертопрах:

Хоть разодет он в пух и прах

И зубки отполировал,

А для любви он пуст и вял.

 

Где слава рыцарских дворов?

Цвет рыцарства куда пропал?

А замки! Там радушный зов

Всех на недели собирал,

Там друг, солдат или жонглер

Был милым гостем с давних пор.

В тех замках нынче лишь развал,

Я сам во всех перебывал.

 

Король французов не суров,

Уж он-то щедрость показал!

Жизор свой славный — вот каков!

В удел он Ричарду отдал:

Филиппа испугал раздор.

Ну что ж, спасибо за Жизор!

Но я б того к чертям послал,

Кто ратный потерял запал!

 

В путь, Папиоль!

Будь нынче скор

Льва — Ричарда почтить не вздор!

Король Филипп ягненком стал —

Утратит все, чем обладал.

 

 

* * *

 

Донна! Право, без вины

Покарали вы меня,

Столь сурово отстраня,—

Где ж моя опора?

Мне не знать

Счастья прежнего опять!

Сердце я лишь той отдам,

Что красой подобна вам.

Если ж не найду такую,

То совсем я затоскую.

 

Но красавиц, что равны

Были б вам, весь мир пленя

Блеском жизни и огня,

Нет как нет! Коль скоро

Вам под стать

Ни единой не сыскать,

Я возьму и здесь и там

Все у каждой по частям.

И красавицу иную

Обрету я — составную.

 

Самбелида! Вы должны

Дать румянец ярче дня,

Очи, что горят, маня

Страстной негой взора

(Больше взять

Мог бы — и не прогадать!).

А красавицы устам

Речь Элизы я придам,

Чтоб, беспечно с ней толкуя,

Разогнал свою тоску я.

 

Плечи будут ей даны

Из Шале,— и на коня

Сяду вновь, его гоня,

Чтобы к ряду, споро

Всё собрать,

В Рокакорт не опоздать.

Пусть Изольдиным кудрям

Предпочтенье дал Тристрам,

Но, Изольдины минуя,

У Агнесы их возьму я.

 

Аудиарда! Холодны

Вы ко мне, но, сохрани

Свойство миловать, казня,

Хоть красу убора

Дайте взять

И девиз: «Не изменять!»

Лучше Всех! Похищу сам

Шейку, милую очам,—

Я так нежно расцелую

Красоту ее нагую!

 

Зубки чудной белизны,

Всех улыбкой осеня,

Даст Файдида. Болтовня

С ней мила, но скоро

В путь опять!

Донна Зеркальце мне дать

Стан должна, столь милый нам,

Смех свой, сладостный ушам,—

Помню я пору былую,

Шутки с ней напропалую.

 

Вы же, Донна, вы вольны.

Всех собою заслони,

Но восторгов не ценя,

Дать приказ — без спора

Перестать

Вас любить, о вас мечтать.

Нет! Хоть предан я скорбям,

Сердце я лишь вам отдам!

Как своей наименую

Эту донну составную?

 

 

АРНАУТ ДАНИЕЛЬ

 

 

* * *

 

На легкий, приятный напев

Слова подобрав и сложив,

Буду я их шлифовать,

Чтоб они правдой сияли.

В этом любовь мне поможет —

В Донне чудесный исток

Доблестей я обретаю.

 

Смотрю на нее, онемев

И сердце к ней так устремив,

Что и в груди не сдержать,

Если б на нем не лежали

Думы о той, что умножит

Власть надо мною в свой срок,—

Только о том и мечтаю!

 

Готов я, любви восхотев,

Жечь свечи и масло олив,

Тысячи месс отстоять,

Лишь бы мне счастие дали.

Пусть мне Люцерну предложат,—

Светлой головки кивок

Я на нее не сменяю.

 

На папском престоле воссев

Иль царственный Рим покорив,

Все соглашусь потерять,

Только б надеяться дале,

Что поцелует, быть может,—

Иначе — ведает бог! —

Нет ей и доступа к раю.

 

Хоть множество мук претерпев,

Я свой не смиряю порыв!

Стал и друзей избегать,

Чтоб рифмовать не мешали.

Тот, кто мотыгой корежит

Поле, не так изнемог!

Словно Монкли, я страдаю.

 

Так Даниель подытожит:

Зайцев мне травит бычок,

Ветер я впрок собираю.

 

 

МОНАХ ИЗ МОНТАУДОНА

 

 

* * *

 

Давеча я в рай ходил,

Перед господом предстал —

И душой возликовал:

Милость он ко мне явил!

Расспросил не церемонно:

— С чем прибрел? Да где бродил?

Я давненько не слыхал

Новостей из Монтаудона!

 

— Я, господь, свой прежний пыл

Два-три года унимал,

Песен больше не слагал,

Лишь молитвы возносил

Вам коленопреклоненно.

Всем друзьям я опостыл —

Отвернулся стар и мал,

До последнего барона!

 

— Ты, монах, поклоны бил

И мирского избегал

(Впрочем, тяжбы затевал!) —

Мне устав такой не мил.

Лучше б песней сладкозвонно

Ближним дух увеселил,

На обитель насбирал,

Чем молиться исступленно!

 

— Я б, господь, как прежде жил,

Всюду с песнями сновал,

У испанцев побывал,

Людям слух бы усладил,—

Божий страх всему препона:

Ложь грешна, я грех свершил

Тем, что песни сочинял,

Ведь безбожно лжет кансона!

 

— Ты, монах, не тем грешил —

Королем пренебрегал!

Он тебя все звал да звал,—

Знать, с досады прекратил

Слать гонцов из Олерона.

А ведь он тебя любил,

Стерлингами забросал,

Спас от нищеты исконной.

 

— Я б, господь, его почтил,

Но по морю мавр гулял,

После в плен король попал...

Тот — глупец, кто в бой вступил,

Веря в ваш покров хваленый.

Вам и ярый турок мил,—

Как бы Акру не забрал

Мореходец беззаконный!

 

 

* * *

 

Я к господу как-то попал.

Вижу — его обступили.

Статуи в гневе вопили,

Чтоб он наших донн обуздал:

На краски вскочила цена,—

Все больше идет их для донн,

А статуям храмов — урон,

Их лики бледней полотна!

 

Мне бог, обернувшись, сказал:

— Жены, монах, нагрешили,

Статуи красок лишили,—

Их облик святой облинял.

Смотри, как вот эта бледна!

Почаще всходи на амвон,

Громи их, повапленных жен!

Для кары пришли времена.

 

— Господь,— я ему отвечал,—

Сами вы донн сотворили,

Сами красой одарили

Еще при начале начал.

А если краса им дана,

Для донн красоваться — закон.

Урон-то святым нанесен,

Но краска и доннам нужна!

 

— Монах, ты в нечестие впал!

Речи твои не грешны ли,

Чтобы творения были

Прекрасней, чем я замышлял?

Недолго цветет их весна,—

Ведь смертный стареть обречен,—

Но краской обман совершен:

Глядишь — а старуха юна!

 

— Господь, вам совет бы я дал:

Вы в своей славе и силе

Крашеных донн невзлюбили,—

Так кто ж вам продолжить мешал

Их юность до вечного сна?

А лучше бы,— я убежден,—

Земля до скончанья времен

Всей краски была лишена!

 

— Монах, я и слушать устал!

Разум утратил ты или

Жены тебя совратили,

Что ты их оправдывать стал?

Нет! Женам да будет сполна

Природный их вид возвращен.

Хоть красками лик испещрен,

Сотрет их прекрасно слюна.

 

— Господь, я бы с ними пропал:

Так уж носы набелили,

Столько румян наложили,

Что я бы слюней не набрал!

Хоть дело мое — сторона,

Но кто красотой обделен,

Прикрасу искать принужден,—

Какая ж на доннах вина?

 

— Монах, по прикраса грешна:

Ведь каждый, кто ей обольщен,

В распутство уже вовлечен,

И тешится тем Сатана.

 

— Господь, но Монфора жена

Элида — как розы бутон,

Слюнявить ее не резон:

Живая в ней прелесть видна!

 

 

ФОЛЬКЕТ ДЕ МАРСЕЛЬЯ

 

 

* * *

 

— Надежный Друг, вот вы знаток,—

Скажите,, кто из донн милей?

Одна хоть любит и верней,

Но не пускает на порог,

Моленья ваши отвергая.

Вторая хоть не столь верна

(Резвушки изменять ловки),

Зато нежнее к вам она.

Уж слишком муки велики,

Которые сулит другая!

 

— Фолькет! Подумать дайте срок,

Не знаю случая сложней —

Одно лишь ясного ясней:

Не оберетесь вы тревог,

Хоть ту, хоть эту выбирая.

С резвушкою судьба одна —

С ней ревность вас возьмет в тиски.

Уж лучше вам лишиться сна

И умирать от злой тоски,

Достойной сердце отдавая.

 

— Надежный Друг, да в чем тут прок?

Как пред достойной ты ни млей,

А ведь с резвушкой веселей!

Любить обидно недотрог,

Малейшей ласки не стяжая.

Любить без ласки! Вот те на!

Нет, донна! Что за пустяки!

Пусть ты для трона рождена,

С себя надменность совлеки,

Ко мне вниманье умножая!

 

— Фолькет! Ужель вам мил порок?

Что может быть коварства злей!

Что ласк изменницы подлей?

Их получить любой бы мог,

Вас, бедный, нагло унижая.

А той, что с виду холодна,

Пренебрегут лишь простаки.

Ей не затем любовь дана,

Чтоб тешить злые языки,

Нескромно чувства обнажая.

 

— Надежный Друг! То лишь предлог

Даря любовь, томить людей.

Дар без привета, без речей

Всегда обиден и жесток,

Пренебреженье выражая.

Душа резвушкой пленена,

Всем опасеньям вопреки.

Да, верить ей нельзя сполна,

Но и у вашей есть грешки,—

Видать, судьба у всех такая.

 

— Фолькет! Прервите слов поток!

С подругой нежною своей

Я знал немало светлых дней.

Иначе жил бы одинок,

С другим делиться не желая.

А вашим песням — грош цена,

И нет в них правды ни строки.

Зачем вам надо, старина,

Кропать столь бодрые стишки,

Душой от ревности сгорая?

 

— Надежный Друг! Их плел, играя,

Для вас я — бодрость вам нужна:

Ведь есть преловкие дружки,

К ним ваша донна так нежна,

Что вы к отчаянью близки,—

Моя ж, поверьте мне, иная.

 

— Фолькет! То похвальба пустая.

Гаусельма нас судить должна.

Вопросы эти ей легки.

Сдаюсь, коль скажет, смущена,

Что донну у меня дружки

Крадут, в измены вовлекая!

 

 

ГАУСЕЛЬМ ФАЙДИТ

 

 

* * *

 

Нет! Хватит волн морских,

Докучных берегов,

Подводных скал крутых,

Неверных маяков!

Я насмотрелся их

За все свои блужданья.

Судьбы превратности познав

И в милый Лимузен попав,

Там честь и радости стяжав,—

Воздам молитвой дань я

За то благодеянье,

Что я вернулся, жив и здрав.

 

Владыку дней моих

Восславить я готов,

Вновь, после бед лихих,

Свой обретая кров

И сад, что, свеж и тих,

Струит благоуханье

Своих простых цветов и трав,

Красою скромною поправ

Кичливый блеск чужих держав.

А Донны обаянье!

Ее очей сиянье,

Ее дары и кроткий нрав!

 

Пускай звучит мой стих,

Нежданным счастьем нов,

Среди бесед живых

При лучшем из дворов,

Где для сердец людских

Священны предписанья

Любви — источника всех прав.

Под звон ручья среди дубрав

Брожу, забвению предав

И барки колыханье,

И шторм, и злодеянья

Морских разбойничьих орав.

 

Кто ради дел святых

Искал чужих краев,—

За гробом ждет таких

Прощение грехов.

Но кто, в разбое лих

И жаждая стяжанья,

Решится, совесть потеряв,

Пиратский соблюдать устав,—

Тот, в битвах, в бурях доконав

Себя и достоянье,

Умрет без покаянья —

Вот вся цена таких забав!

 

 

УК ДЕ ЛА БАКАЛАРИА

 

 

* * *

 

Вместо нежного привета

Ей, царице всех услад,

Чтоб забыться, песнь рассвета

Я сложу на новый лад.

Лунный свет забрезжил где-то,

В птичьих трелях дремлет сад,—

Так мне тяжко бденье это,

Что заре я был бы рад.

О, боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!

 

Хоть Евангельем осмелюсь

Я поклясться: ни Андрей,

Ни Тристан или Амелис

Даме не были верней.

Строки «Pater noster»[7] пелись

Наново душой моей:

«Господи, qui es in coelis[8],

Дай увидеться мне с ней!»

О, боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!

 

Среди гор, в морской стихии

Не умрет любовь моя,

И, наветчики лихие,

Верить вам не буду я!

Провожу уныло дни я,

Без еды и без питья.

К ней от стен Антиохии

В смертный час помчался б я

О, боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!

 

Брал я с бою замок грозный,

Мне не страшен был медведь,

Леопард неосторожный

Попадал мне часто в сеть,—

Пред любовью же ничтожна

Мощь моя досель и впредь:

Трепет сердца невозможно

Ни унять, ни одолеть!

О, боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!

 

 

КАСТЕЛЛОЗА

 

 

* * *

 

Зачем пою? Встает за песней вслед

Любовный бред,

Томит бесплодный зной

Мечты больной,

Лишь муки умножая.

Удел и так мой зол,

Судьбины произвол

Меня и так извел...

Нет! Извелась сама я.

 

А вы, мой друг, плохой вы сердцевед,

Любви примет,

Сдружившейся со мной

Тоски немой

Во мне не замечая.

Всеобщий же глагол

Вас бессердечным счел:

Хоть бы приветил, мол,

Несчастной сострадая.

 

Но я верна вам до скончанья лет

И чту обет

(Хоть данный мной одной!),

Свой долг святой

Безропотно свершая.

Вас древний род возвел

На знатности престол,

Мою ж любовь отмел,—

Для вас не столь знатна я.

 

Вы для меня затмили целый свет,—

Отказа нет

Для вас ни в чем от той,

Кто день-деньской

Все ждет, изнемогая,

Чтоб ожил тихий дол

И вестник ваш прибрел

Иль пыль клубами взмел

Скакун ваш, подлетая.

 

Украв перчатку, милый мне предмет,

У вас, мой свет,

Но потеряв покой,

Своей рукой

Ее вам отдала я,—

Хоть грех мой не тяжел,

Но он бы вас подвел,

Коль ревности укол

Не стерпит... та, другая...

 

Гласят заметы стольких зим и лет:

Совсем не след,

Чтоб к донне сам герой

Ходил с мольбой.

Коль, время выжидая,

Снерва бы сети сплел,

С ума бы донну свел,

То в плен не он бы шел —

Спесивица младая!

 

Ты б к Самой Лучшей шел

И песню спел, посол,

Как некто предпочел

Мне ту, с кем не чета я.

 

Друг Славы! Мир не гол

Для тех, кто зло из зол —

В вас холодность обрел,

Но страстью расцветая!

 

 

ПЕЙРЕ ВИДАЛЬ

 

 

* * *

 

Жадно издали впивая

Провансальский ветер милый,

Чувствую, как полнит силой

Грудь мою страна родная.

Без конца я слушать рад,

Чуть о ней заговорят,

Слух лаская похвалою.

 

Весь простор родного края

Рона с Венсой оградила,

С гор — Дюранса путь закрыла,

С юга — глубь и зыбь морская.

Но для мысли нет преград,

И в Прованс — сей дивный сад! —

Вмиг переношусь душою.

 

Сердце, Донну вспоминая,

О печалях позабыло,—

Без нее же все уныло.

Песнь моя — не лесть пустая:

Что хвалить всех донн подряд! —

Славословья воспарят

К лучшей, созданной землею.

 

В ней одной искал всегда я

Правды верное мерило.

Жизнь она мне озарила,

Даром песен награждая.

Славных дел свершу я ряд

За единый только взгляд

Той, что стала мне судьбою.

 

 

* * *

 

Жаворонок с соловьем

Всех пернатых мне милей

Тем, что радость вешних дней

Славят первые они.

Я, должно быть, им сродни:

Трубадуры все молчат,

Песни о любви звучат

У меня лишь — для Виерны.

 

Мне дозволено притом

Ту из донн, что всех славней,

Донной называть своей,

Как ведется искони!

Я достоинства одни

За награду из наград

Восславлять отныне рад —

Прелесть и красу Виерны.

 

Но стрелой или ножом

Поразить нельзя больней,

Чем любовью: ты о ней

Сколь, глупец, нн раззвони,

Ожиданья тяжки дни.

Я не знатен, не богат,

Да зато верней навряд

Друг найдется для Виерны.

 

А теперь я перстеньком

Награжден—он чудодей:

С ним знатней я всех людей,

Сам король — и то в тени!

И куда ни загляни —

В замок или шумный град,—

Я богаче всех стократ!

Так он дорог, дар Виерны.

 

 

* * *

 

Сеньор мой Драгоман, да мне б коня —

Враги в испуге прыснут от меня.

Так, ястреба завидев в небе, утка

Спешит, бедняжка, скрыться в зеленя.

Враги-то знают: что мне их броня!

При имени моем и то им жутко.

 

Двойной мой панцирь блещет ярче дня,

Мой меч — Гвидона дар, ведь мы родня.

Мне путь не уступить — плохая шутка!

Все прочь бегут, доспехами звеня.

От поступи моей дрожит земля,

Так и гудит — ее страшна погудка!

 

В боях — Роланда с Оливье сменя,

В любви — Берара вежество храня,

Я милых донн совсем лишил рассудка:

Шлют перстни, ленты, письма — беготня

Гонцов любви растет день ото дня,

Бегут ко мне почти без промежутка!

 

Я бью врагов играючи, дразня,

Своей отвагой кровь им леденя:

Вы, рыцари, со мной сразитесь, ну-тка!

Я всех милей (скажу вам без вранья),

Пред доннами колени преклони,

Коль меж боев мне выпадет минутка.

 

Вот был бы взыскан щедрым даром я —

Конем могучим,— я б для короля

Под Балагьером нес дозоры чутко.

В Провансе, в Кро и в Монпелье — резня.

А рыцари — как стая воронья,

Бесстыднее разбойника-ублюдка.

 

Придет король, изменников казня,—

Ему претит тулузская грызня.

Шли лучников, Тулуза-баламутка,—

Тебе верну их, пред собой гоня.

Помчится граф искать, невзвидев дня,

Найдется ль для него хотя б закутка.

 

Для каждого, кто льстит, в душе кляня,

Кому и долг и верность — болтовня,

Кто честь не ставит выше предрассудка,—

Меча не пожалею и огня:

Будь ты стальной — сгоришь, как головня,

Останется одна лишь пепла грудка.

 

Реньер с Виерной, счастьем осеня,

Здесь, в Монпелье, приветили меня,—

И рыцаря скромнее пусть найдут-ка!

 

 

* * *

 

Мила мне лета славная пора,

Мила земля под ясными лучами,

Мил птичий свист меж пышными ветвями,

И мил узор цветочного ковра;

Милы мне встречи дружеских кружков,

Милы беседы и уютный кров,—

Милей всего, что скоро буду там,

Где милой Донне снова честь воздам.

 

Любовь со мной на радости щедра,

Любовь дарит бесценными дарами.

В мечтах любви тепло мне вечерами,

Любви отвагой полон я с утра.

Пришла любовь — и мир как будто нов.

Любви всю жизнь я посвятить готов.

Любовь приносит юный пыл сердцам,—

Через любовь я побратим юнцам.

 

Рад все заботы гнать я со двора,

Рад похвалам, летящим вслед за вами,

Рад, ваш вассал, восславить вас делами,

Рад, Донна, вам — источнику добра!

Рад красоты внимать всевластный зов,

Рад не снимать с себя любви оков,

Рад предаваться сладостным мечтам,

Рад следовать за вами по пятам.

 

Будь божья длань над Донною бодра!

Грянь божья кара над ее врагами!

Весь божий день молю в житейском гаме

Тебя, о боже, нынче, как вчера:

Божественный тому простри покров,

Кто, боже, любит без обиняков,

Будь, боже правый, грозен ко льстецам,

Лжецам безбожным — клеветы гонцам.

 

Ах, Донна, сколь судьба моя пестра!

Пред Донной я — бедняк меж бедняками,

Пред Донной я — король меж королями,

Коль Донна то сурова, то добра.

У Донны нет смиреннее рабов,

Чтоб волю Донны угадать без слов.

Но, Донна, раб ваш уповать упрям:

Чтя Донну, ждет он милосердья сам!

 

В своем веселье сколь любовь мудра!

Сколь весело в вас, Донна, жизни пламя!

Веселье, излучаемое вами,

Мир веселит, как ветерка игра.

Весельем я исполнен до краев —

Мне весело от лучезарных снов,

И весело звучать моим устам

Хвалой веселью, и любви, и вам.