Избавление Цесаревича от смерти. Спала, октябрь 1912 года

«Однажды на озере, прыгал в лодку, Он упал и ударился об уключину верхней частью левой берцовой кости. Доктор Боткин обследовал ногу и нашел маленькую припухлость в левом паху ре­бенка. Она причиняла Алексею безпокойство, и

* Воррес Иен. Последняя Великая Княгиня. М. 1998, С. 292, 296-298.

^ Борзое Н.В. Светозарный Отрок. В кн.: Светлый Отрок. М. 1990, С. 30-31.

доктор Боткин предписал Ему оставаться не­сколько дней в постели. Через неделю боли пре­кратились, припухлость исчезла, и доктор решил, что опасность миновала. [•--]

Как только Алексей начал поправляться после падения, [ Царица] Александра Феодоровна по -просила Пьера Жильяра заняться с Ним фран­цузским языком. Это были первые близкие кон­такты Жильяра с Царевичем. Он еще ничего не знал о болезни Мальчика. Начавшиеся уроки до­вольно скоро пришлось прервать. «Алексей вы­глядел больным*,, с самого начала, — вспомина­ет Жильяр. — Вскоре Он вынужден был перей­ти на постельный режим... Когда я увидел Его, то был потрясен отсутствием красок на Его лице и тем, что Он не ходил, но Его переносили. Создава­лось впечатление, что Он не мог стоять на ногах».

[Царица] Александра Феодоровна, как любая мать, была обезпокоена положением Своего боль­ного Ребенка, вынужденного оставаться в мрач­ном доме, без солнечного света и свежего возду­ха. Она решила взять Алексея на прогулку, поса­див Его в карете между Собой и Анной Вырубо­вой. Карета двинулась, дергаясь и стуча по не­ровной песчаной дороге. Каждый раз, когда каре­та подпрыгивала, Алексей, бледный и скрючен­ный, вскрикивал от боли в ноге и в брюшной по­лости. Испугавшись, Императрица приказала ку­черу немедленно возвращаться домой. Однако для этого нужно было проехать несколько миль. Александра Феодоровна в ужасе просила ехать то быстрее, то медленнее. Анна Вырубова вспо­минает, что «каждый толчок Его мучил. Лицо вытягивалось и бледнело... Когда мы подъехали ко дворцу, Его вынесли почти без чувств».

Боткин осмотрел Ребенка, нашел тяжелое кро­воизлияние в области берцовой кости и в паху. Этой ночью поток телеграмм полетел из Спала. Один за другим из Петербурга приезжали докто­ра: Острогорский — педиатр, Раухфис — хи­рург, Федоров и Деревенко. Их присутствие уси­лило безпокойство в доме: более глубокой стала печаль на лицах, более многозначительным шепот, который заменил разговоры. Но доктора не при­несли Ребенку облегчения. Они не смогли ни ос­тановить кровотечение, ни снять боли. Продол­жающееся внутреннее кровотечение было связано с повреждением кровеносного сосуда в ноге. Кровь медленно проникала в мягкие ткани, в об­ласть паха и нижнюю часть живота. Ногу привя­зали к грудной клетке, полагая, что это облегчит отток крови, Однако наступил момент, когда внутреннее пространство для продолжающей вы­текать крови иссякло. Кровь не свертывалась, кровотечение продолжалось. Начались кошмарные боли. «Самые ужасные дни наступили между 6 и 10, — писал [Государь] Матери, — Наше доро­гое Дитя страдало невыносимо, боли были похо­жи на спазмы и возобновлялись каждые четверть часа. Высокая температура вызывала у Него со­стояние бреда, который продолжался и днем и ночью. Иногда Он сидел в кровати, но боли во­зобновлялись каждую минуту. Он почти не спал, у Него уже почти не было сил кричать. Он непре­рывно повторял: Господи, смилуйся надо Мной».

День и ночь крики ребенка проникали через стены и наполняли коридор. Многие слуги не вы­держивали и затыкали уши, чтобы продолжить свою работу. В течение одиннадцати критических дней [Царица] Александра Феодоровна почти не

отходила от Сына. Час за часом Она сидела у постели лежавшего на боку, стонущего от боли, находящегося в полусознательном состоянии Ре­бенка. В лице Мальчика не было ни кровинки, тело было судорожно сжато, глаза, окруженные огромными черными кругами, закатились к верху. Императрица все это время не переодевалась и не ложилась в кровать. Когда у Нее была возмож­ность немного поспать, Она опускалась на кушет­ку рядом с кроватью Сына и пыталась задремать. Но через мгновение Его стоны и крики перерас­тали в постоянный стон, леденящий Ее сердце. Превозмогая боль, Он просил Мать: «Мама, по­моги Мне. Ты поможешь Мне?». [Государыня] сидела, держа Его голову в Своих руках, вытирая лоб. Ее глаза были полны слез. Она безмолвно молила Бога облегчить муки Своего маленького Сына. В эти одиннадцать дней ее золотистые во­лосы покрылись сединой.

В то же время [Императрица] держалась бо­лее стойко, чем Царь. «Я едва был в состоянии оставаться в Его комнате. Но я должен был под­менять Алике, так как Она была совсем истоще­на, проводя каждую ночь у постели Алексея, — писал Царь Матери. — Она переносит это испы­тание лучше Меня». Анна Вырубова рассказыва­ет, что однажды, когда [Государь] вошел в ком­нату и увидел Своего Сына в состоянии агонии, мужество покинуло Его; Он, рыдая, кинулся из комнаты. Мать и Отец были уверены, что Их Ребенок умирает. Так же думал Алексей и смот­рел на смерть как на избавление от страданий. «Когда Я умру, Мне не будет больше больно? Да Мама?» — спрашивал Он. В другой раз, ко­гда Ему было полегче, Он сказал довольно спо-

койно; «Когда Я умру, поставьте Мне в парке ^аленький каменный памятник».

Невероятно, как отмечает Жильяр, но за сте­нами комнаты больного жизнь дома казалась не­изменной и спокойной. Польские аристократы продолжали приезжать на охоту с Царем, и Ни­колай [Александрович] уезжал с ними в лес. Ве­чером на самое короткое время Императрица по­кидала комнату Сына и появлялась, бледная и со­средоточенная, чтобы играть роль хозяйки в доме Своего Мужа.

[... ] Жильяр, наблюдавший изнутри жизнь Царской Семьи, едва мог поверить тому, что Он видел. Однажды вечером, после обеда, его учени­цы Мария и Анастасия должны были сыграть пе­ред Родителями и гостями две сцены из пьесы Мольера «Мещанин во дворянстве». Как поста­новщик, Жильяр стоял сбоку сцены, за кулисой. Отсюда он мог видеть игру и подсказывать де­вочкам. «Я увидел Царицу в первом ряду, улы­бающуюся и весело говорящую со Своими сосе­дями, — писал воспитатель. — Когда выступле­ние было окончено, я вышел через служебный ход и оказался в коридоре напротив комнаты Алексея Николаевича. Оттуда раздались отчетли­вые стоны, которые я явственно слышал. Внезап­но я увидел бегущую Царицу, которая держала в обеих руках длинный неудобный шлейф. Я при­жался к стене, и Она пробежала, не заметив ме­ня. У Нее было рассеянное выражение лица, Ее глаза застыли от ужаса. Я вернулся в гостиную. Там продолжала царить атмосфера праздника. Лакеи, одетые в ливреи, разносили освежитель­ные напитки; все смеялись, шутили... Через не­сколько минут Императрица вернулась. Она сно-

ва как бы надела свою маску и старалась улы­баться тем, кто толпился перед Нею. Но я за­метил, что Государь, продолжая разговор, занял такое место, откуда мог наблюдать за две­рью...» [...]

«Несмотря на все предосторожности, абсолют­ная тайна, окружавшая болезнь Наследника, не могла сохраняться безконечно. В Петербурге по­шли слухи. Они мало соответствовали действи -тельности. Это были туманные предположения о том, что могло случиться. Пространная статья в газете «Лондон дейли мэйл» сообщала, что На­следник якобы подвергся нападению со стороны анархистов и был серьезно ранен брошенной бом­бой. В конце концов, когда доктор Федоров пре­дупредил Царя о том, что продолжающееся кро­воизлияние может стать фатальным в любой мо­мент, граф Фредерике получил разрешение начать подготовку медицинского бюллетеня о здоровье Царевича, однако без указания причин тяжелого состояния.

Официальное сообщение о тяжелой болезни Наследника Престола положило начало церков­ным службам, охватившим всю Россию. Специ­альные молебны проходили в огромных соборах и в маленьких церквах отдаленных деревень. В Пе­тербурге перед Чудотворной Иконой Богоматери в Казанском Соборе день и ночь молились люди, Поскольку в Спала церкви не было, для соверше­ния богослужения натянули огромный зеленый тент в саду. «Слуги, казаки, солдаты — все от­носятся с удивительным сочувствием, — писал Государь Матери, — В начале болезни Алексея они просили священника отслужить молебен для всех и повторять его каждый день до выздоров-

ления Царевича. Польские крестьяне приходят толпами и плачут, когда священник служит».

Много раз казалось, что наступил конец. Од­нажды за завтраком Царю подали записку от Императрицы, написанную у постели Сына. Она писала: «Страдания Алексея так. ужасны, что Я чувствую приближение Его смерти». По­бледнев, но взяв Себя в руки, [Государь] сделал знак Федорову, который поднялся из-за стола и пошел вслед за Царем в комнату больного. Но у Алексея сохранилось дыхание, агония затянулась. На следующий вечер, когда свита горестно ожи­дала известий, собравшись в будуаре Императри­цы, вошла сестра Александры Феодоровны — Ирэн Прусская. С побелевшим лицом она попро­сила всех удалиться, сказав, что положение Мальчика безнадежно. Была назначена последняя служба, и медицинский бюллетень, отправленный в Петербург, был составлен таким образом, что следующий мог содержать сообщение о смерти Его Императорского Высочества Наследника Престола.

Именно этой ночью, когда уже не оставалось никакой надежды, [ Государыня] обратилась к Распутину. Она попросила Анну Вырубову теле­графировать ему в Покровское, его родную де­ревню в Сибири, и попросила его помолиться о жизни Сына. Распутин моментально ответил те­леграммой: «Бог узрел Твои слезы и услышал Твои молитвы. Не горюй. Маленький не умрет. Не разрешай докторам слишком Его безпокоить».

«А воспитатель пишет об этом же припадке болезни: «Царевич лежит в кровати, жалобно стонет, прижавшись головой к руке Матери, и Его тонкое, прекрасное, безкровное личико было

неузнаваемо. Изредка Он повторяет слова молит­вы и часто, часто повторяет одно слово: «Мама», вкладывая в это слово все Свое страдание... И Мать целовала Его волосы, лоб, глаза, как будто этой лаской Она могла облегчить Его страдания, вдохнуть в Него жизнь, которая, казалось, Его покидала уже...»¹

На следующее утро худая и бледная, но улы­бающаяся [ Царица] Александра Феодоровна спустилась в гостиную. «Доктора еще не замеча­ют улучшения, — сказала Она, — но Я теперь не волнуюсь. Ночью я получила телеграмму от от- и,а Григория, и она успокоила Меня окончательно». Через день кровотечение остановилось. Ребенок был до крайности изможденный, но живой»².

Как Господь открыл страдания Наследника Старцу

«А тем временем происходило следующее.,.

[Цесаревич] Алексей, Маленький, как назы­вал его отец, упал и ударился коленом о камень. Болезнь возобновилась. Началось сильное внут­реннее кровотечение. Затем приступ прошел. [Царица] Александра Феодоровна возблагодари­ла Господа за быстрое выздоровление Сына, но через несколько дней Алексею опять стало плохо. Длительная поездка в карете по неровной дороге закончилась новым кровотечением. На этот раз оно не унималось. Царевич очень страдал от бо-

* Борзое Н.В. Светозарный Отрок. В кн.: Светлый Отрок. М. 1990. С. 32-33.

² Роберт К.Масси. Николай и Александра, М, 1996. С. 207-211.

ли. Нога в паху неимоверно распухла. Врачи бы­ли уверены, что Мальчик при смерти. Такого тя­желого положения еще не было. В тот самый день (очевидно, 11 октября 1912 г.) мы с отцом гуляли у реки.

Вдруг он схватился за сердце; «Ох, нет/»

Я испугалась. Подумала, что ему плохо.

Видя на моем лице испуг, он сказал только одно слово:

«Царевич».

В ту минуту отец ничего не мог знать о болез­ни Мальчика. Он почувствовал.

Позже нам стало известно, что, будучи в за­бытьи, [Царевич] Алексей вдруг открыл глаза как раз в ту минуту, когда [Государыня] Алек­сандра Феодоровна произнесла имя моего отца. Ничего никому не сказав, Александра Феодоров­на тут же послала ему телеграмму с тем, чтобы он как можно быстрей приехал.

Мы как раз садились обедать, когда принес­ли эту телеграмму. Отеи, прочел ее и тотчас же вышел из-за стола, опустился на колени пред иконой Казанской Божьей Матери и стал молиться.

Это продолжалось очень долго. Мы сиде­ли, замерев, Дуня так и застыла с посудой в руках.

По лииу оти,а крупными каплями стекал пот. Наконец, он перекрестился в последний раз.

Потом поднялся и велел отправить телеграмму Императрице: «Не бойся. Бог узрел Твои слезы и услышал Твои молитвы. Не горюй. Твой Ма­ленький не умрет. Не разрешай докторам слиш­ком Его безпокоить».

К тому времени, как телеграмму вручили Им­ператрице, у Алексея упала температура, боль стихла, и Он крепко уснул.

Доктора не преминули приписать счастливый оборот событий наконец-то начавшемуся дейст­вию лекарств. Но во Дворце никто не сомневался в истинной причине избавления [от смерти]

Мальчика»¹,

Следует отметить, что официальная медицина часто находилась в противоречии с духовным вра­чеванием, не понимала благодатной помощи Стар­ца. Вот один из примеров, взятый из воспомина­ний М.В. Родзянко «Крушение Империи»: «Од­нажды Наследнику оказалось необходимым сде­лать небольшую операцию. Лейб-хирург Федо­ров, приготовив нужное в операционной комнате Зимнего дворца, отправился звать Наследника, Каков же был его ужас, когда он увидел, что все приготовленное, тщательно дезинфицированное им (бинты, перевязочный материал и т. д.) оказалось покрытым какой-то [одеждой]. На вопрос к сво­ему помощнику, что это значит, он получил ответ, что приходил Григорий Ефимович, молился, кре­стился и покрыл все приготовленное к операции своей одеждой. Федоров отправился к Государю с жалобой, но Государь отнесся довольно снисхо­дительно»².

молитвенник за святую русь и

ЕЯ ПРЕСВЕТЛАГО ОТРОКА

Страдалец-Отрок... Скорбь Моей Отчизны...

«Чадо молитвы, благословение

Серафимово»^!

30 июля/12 августа 1904 года...

Высокоторжественный знаменательный день Русской Державы... В преддверии первой смуты 1905-1907 годов Господь благословляет Россию рождением Наследника, так ожидаемого и желан­ного всеми. Рождение Цесаревича было вымолено и явилось чудом милости Божией над Отчизной, дарованным Собором Русских Святых, но в осо­бенности, предстательством Преподобного Сера­фима Саровского. Предреченный Царственный Младенец-Отроча родился после посещения Ба­тюшки Серафима: «Новую показа Тя Мученицу Александру Преподобный Серафим, новую общи-

^ Распутина Матрена. Распутин. Воспоминания до-чери. М. 2000. С. 222-223.

² Гибель Монархии. М. 2000. С. 144-145.

' Акафисты Святым Великомученикам Благоверным Царице Александре Новой и Царевичу Алексию. М. 1999. С, 16.

ну девичию в дщерях Твоих созидая. Мы же ви-дяще Тя, о Царице, водами источника Саров­ского покрываемую, со умилением зовем Ти: Радуйся, Духа Свята молитвами Серафима спо­добляющаяся!»¹.

Царь-Мученик Николай, всем сердцем благо­дарный Господу, записал в Дневнике: «Незабвен­ный великий для Нас день, в который так явно посетила Нас Милость Божия. В 1 ¹А дня у Алике родился Сын, которого при молитве нарек­ли Алексеем,., Нет слов, чтобы уметь достаточно благодарить Бога за ниспосланное Нам утешение в эту годину трудных испытаний!»².

Со дня вступления на Престол Государя Им­ператора Николая II Россия ожидала в течение десяти лет прямого Наследника Престола. Суро­вые знамения посылал Всевышний Российской Державе: начавшаяся русско-японская война, смутные безпорядки, разжигаемые среди народа «братьями зла», неосознанные шатания умов, сло­вом, преддверие бедствий. Государь говорил: «Строго Господь посещает нас Своим гневом».

Как луч надежды, радостной и светлой, про­неслась над Россией весть о рождении Наследни­ка Цесаревича. Триста залпов прогремели со стен Петропавловской крепости...

Ангелом-предстателем за Землю Русскую был послан сей Отроча; Небесным Промыслом суж­дено было Ему страданиями Своими являть Рос­сии страшную болезнь — которую она уже несла

Акафисты Святым Великомученикам Благоверным Царице Александре Новой и Царевичу Алексию. М. 1999. С. 16.

^ Дневники Императора Николая II. М. 1991. С. 222.

в себе — забвение Бога, за что Господь накажет народ кровавыми испытаниями войн и распрей. Это Божие наказание предвозвещалось постоян­ным источением крови Царственного Страдальца, Наследника Престола — будущего Рос­сии. Россия кровоточила Царевичем Алексием...

Первое кровотечение у Цесаревича Алексия случилось в день Рождества Богородицы, 8/21 сентября, на сороковой день по рождении, ко­гда празднуется память иконы Курской Знамение]

Как близок Господь и как все соединено в ми­ре небесном и земном: Матерь Божия, взявшая по отречении народа от Царя российский скипетр и державу, задолго до случившегося упреждала столь явственно о грядущем. Покровительница боярского Рода Романовых — Знамение — предвозвещала Крестный путь сей благоухающей ветви Царского Дома; Владычица Знамение взя­ла под Свой покров Пресветлого Отрока Алексия и, проведя сквозь все страдания, возвела Его в Небесный Иерусалим.

Дневник Государя от 8 сентября 1904 года:

«... Алике и Я были очень обезпокоены кро­вотечением у маленького Алексея, которое про -должалось с перерывами до вечера из пупови -ны... Маленький был удивительно спокоен и ве­сел! Как тяжело переживать такие минуты безпо-

коиства!»

Именно в это время приводит Господь в Пе­тербург странника Григория, который, испросив в дорогу благословение у Царицы Небесной Зна­чение Абалацкой, поклонившись мощам Святого

Дневники Императора Николая II. М, 1991, С. 228.

Праведного Симеона Верхотурского и напутст­вованный блаженным Старцем Макарием, при­ходит за разрешением на строительство церкви в честь Покрова Божией Матери в родном селе Покровском...

Григорию было откровение, и Царица Небес­ная благословила его в путь. На том месте он по­ставил крестик, к которому часто ходил молиться со своими близкими. (Дочь Матрена запишет в Дневнике от 13 мая 1918 года: «Как я счастлива, что я дома. Как здесь хорошо, каждая мелочь на­поминает тятеньку дорогого. Хочу страшно идти к Мурашному, где тятеньке было видение. Какой он хороший, милый, славный, добрый. Любил нас всех больше своей жизни»¹.)

Роста несколько выше среднего, но почему-то всем казавшегося высоким, в простом крестьян-ском армяке, поверх которого надет свободный серый холщовый сюртук, с головой, покрытой со­ломенной шляпой с большими полями, и со своей неизменной палочкой-посохом из камыша, он от­правился сразу в церковь Знамения на Невском проспекте поклониться Чудотворному образу Ее, а затем, первым делом, в Александре-Невскую Лавру.

«В одно прекрасное время проникла мне мысль, — писал Старец, — и глубоко запала в сердце. Как говорится по слову Апостола Павла, «кто устроит храм, того адовы врата не одолеют никогда». Вот я стал неотступно Царицу Небес­ную просить и пришлось мне физически порабо­тать, не один раз приходилось, крепко обнявши

¹ Расследование Цареубийства. Секретные документы. М. 1993. С. 52.

голову, глубоко, глубоко подумать по поводу хра­ма. Сам я человек безграмотный, а главное без средств, а храм уже в сердце перед очами пред­стоит. Как это устроить? А главное, помолившись Царице Небесной, чтобы Она дала мне сил и не упасть духом и надеяться на Его щедрую ми­лость, и под Покров Царицы Небесной. Легко сказать; «дай нам на храм 20 тысяч», а как их дать и где взять? Надо подумать, сообщиться с Господом, да побеседовать с Ним, попросить Его, чтобы Он не отринул Своею милостивою щедростью и оказал мне Свою радость. Говорить стану кратко о благодетелях: если подробно на­чать, то это будет слишком длинно. Так недаром говорит Святое Писание, что за Богом молитва не пропадет, а за Царем служба. И вот Божья радость совершилась на мне грешном. Я простой мужичок, когда вообще благодетелей искал, ехал из Тобольской губернии с одним рублем, посмат­ривая по дороге на Каме, как господа лепешки валят в воду, а у меня и чайку нет на закладку. Как это было пережить! Приезжаю в Петербург. Все равно как слепой по дороге, так и я в Петер­бурге. Пришел первое в Александре-Невскую Лавру поклониться мощам и за крыльцом у меня большой мешок с черным бельем. Отслужил мо­лебен сиротский за 3 копейки и 2 копейки на свечку.

Выхожу из Александре-Невской Лавры, спра­шиваю некоего Епископа Духовной Академии Сергия [Страгородского]. Полиция подошла, «ка­кой ты есть Епископу друг, ты хулиган при­ятель». По милости Божией, пробежал задними воротами, разыскал швейцара с помощью при­вратников. Швейцар оказал мне милость, дав в

шею; я стал перед ним на колени, он что-то осо­бенное понял во мне и доложил Епископу; Епи­скоп призвал меня, увидел и вот мы стали бесе­довать тогда. Рассказывал мне о Петербурге, знакомил с улицами и прочим, а потом с высоко­поставленными, а там дошло и до Батюшки Ца­ря, который оказал мне милость, понял меня и дал денег на храм»¹.

Произошедшее Царское милостивое участие в человеке Божием Григории и в прошении его о воздвижении храма для Царицы Небесной, оче­видным образом показывает, что Господь и Пре­святая Дева призирали с Небес на избранника, на коего обильно изливалась Божественная Благодать. Итак, дивный Старец Григорий не зарыл та­лант, данный ему от Господа, и свято исполнял принятое им на себя служение Царской Семье, Царскому Роду, Светозарному Отроку Страдаль­цу Алексию.

Первый знак недуга, поразившего Наследие России, был грозным предзнаменованием: «Странное рождество Сына Твоего видяше, уст­ранимся мира» ум на небеса преложше: како сие Чадо молитвы, благословение Серафимово, неис-цельно болящим является? Аще ли не глаголет Отцу народа русского, яко чада Его неисцельно больны суть? Но в сей скорбной тайне благода­рим Бога, поюще: Аллилуиа»².

* Распутин Г.Е. Житие опытного странника В кн. Григорий. Распутин. Сборник исторических материалов Т. 4. М. 1997. С. 363.

2 Акафисты Святым Великомученикам Благоверным Царице Александре Новой и Царевичу Алексию. М- 1999. С. 18.

Не тайной ли Божией великой является и то, что всякий раз Цесаревич исцелялся только по молитвам Старца Григория?!

Вся Россия молилась за Наследника, Он по­минался каждодневно на Литургии во всех церк­вах и монастырях, а какой дивный молитвенный дух украшал Мать-Императрицу и Царя?! — Но лишь молитвенное воздыхание человека Божия Григория, слезное и дерзновенное, иногда до по­та покрывавшего его чело, — приносило облег­чение и утешение Страдальцу! Дивны дела Твои, Господи, и непостижима сила Твоего води­тельства и Промысла. Как вразумлял Господь, что время настало молитвы и поста, послушания Церкви, посланникам Божиим, бережного и люб­веобильного отношения к Царю. Упреждал Гос­подь, что Он близ есть при дверех. Царственные Родители — Папа и Мама — как Их величал Григорий — Народа Русского, сострадали ему кровию Сына Своего. Плача и проливая слезы у изголовья Богом ниспосланного сокровища, — Они плакали о грехах Своих подданных, уязвивших Их Царственного Отрока, умаленного в болезни.

Сколько надежды на будущее благоденствие Отечества в царствование Алексия имели в серд­це Своем Государь и Императрица! Восприняв от Своего Отца, Императора Александра III, силь­ную и мощную Державу, огромный корабль, бро­шенный Промыслом Божиим в шторм и бурю, наскакивавший на рифы, Царь Николай провел его мудро и благоразумно, стараясь сохранить все плывущее на этом корабле, не сбрасывая с него плевелы, дабы не повредить пшеницу.

Царь поступал как умудренный Свыше хри­стианин, высокой духовности подвижник: от Него

требовали принять на Себя отделение плевел от пшеницы; но Царство Божие — подобно челове­ку, посеявшему пшеницу, доброе семя на поле своем... Поле это есть мир... Служители сказа­ли: хочешь, мы пойдем и выберем все плевелы. Но Господь запретил им делать это, чтобы выби­рая плевелы, не выдергивали вместе с ними и пшеницы... Господь повелел оставить до жат­вы... Жатва же — кончина века... Вырвать вон плевелы — желание делателей, но это воспреще­но, так как до полного созревания люди не всегда могут отличить доброе семя от плевел и вырвут не зло, а добро... Может быть, корни пшеницы и плевел переплетаются!¹

Они воспитывали Отрока в служении Богу и Народу. Какие изумительные свойства души бы­ли присущи Цесаревичу Алексию!

Само имя, избранное при крещении, свиде­тельствовало об устремленности Родителей к со­биранию и укреплению Отечества: имя Алексий носил один из великих собирателей Земли Рус­ской из Дома Романовых, Царь Алексей Михай­лович Тишайший; небесным покровителем Цеса­ревича был Святитель Алексий Московский, мно­го потрудившийся для укрепления русской госу­дарственности.

К Наследнику были призваны исключительно русские няни и кормилицы: Он впитывал русский дух с молоком в прямом смысле этого слова. Дядьками при Царевиче были простые матросы, ближайшими людьми, окружавшими Его с детст­ва, были простые русские люди. Из недр русско­го крестьянства даровал Господь Царственному

Отроку и молитвенника и духовного водителя-старца Григория. Поскольку Господь от рожде­ния пребывал с Отроком и почивала на Нем Бла­годать Его.

Странник Григорий с детства приучал к мо­литве Цесаревича: Его хрупкое тельце, изнемо­гающее под тяжестью Креста, просило помощи Божией, Он всегда молился: «И услышал Бог голос Отрока... И Ангел Божий сказал,., что Бог услышал Отрока... И Бог был с Отроком» (Быт. 21, 17-21).

«Господь зовет Отрока»¹

Светлой памяти Святого Семейства

«Погибла Царская Семья... И до сих пор этому не хочется верить... Страшно поверить...

Я невольно уношусь в еще недавнее прошлое, теперь ставшее таким далеким и невозвратным... Я снова вижу Их такими, какими видела не­сколько лет тому назад. Снова проходят отрывоч­ные картины Их жизни, которым я была свиде­тельницей. Я вижу себя девочкой, впервые прие­хавшей в Царское Село. Вижу этот приветливый городок, в котором мне суждено было провести много счастливых дней. Здесь на глазах моих рос Наследник Цесаревич, росли Великие Княжны, росла и я сама.

Передо мной снова расстилаются широкие улицы с белыми домами.

Приветливое Царское Село все сияет под лу­чами зимнего солнца. Весь городок в снегу, а над

1 Царст. 3, 8.

' Высказывание Тихомирова Л.А.

ним ласково плывут низкие облака, а он точно смеется и радуется чему-то... Меня ведут к боль­шому дому с белыми колоннами, стоящему за вы­сокой оградой. Вокруг него столпились заморо­женные зимой деревья. Этот белоснежный дом так велик и прекрасен, что я не могу на него на­глядеться. Мне говорят, что это Дворец, что в нем живет Царь нашей Русской Земли и что я сейчас Его увижу. Мое сердце начинает биться быстро, быстро до боли... Руки совсем заледене­ли в маленькой теплой муфте, ноги делаются тя­желыми и словно прирастают к земли. Все мое маленькое существо дрожит при мысли, что ис­полнится моя заветная детская мечта: я увижу на­шего Царя. Это волнение никем не внушено, оно само по себе рождается в детской душе, в кото­рой уже родилась любовь к родине.

Вот ворота широко раскрываются и в них въезжает тройка, запряженная вороными конями; длинные волнистые хвосты лошадей почти каса­ются снежной дороги. Ими правит широкий ку­чер, одетый в синий казакин; у него длинная рус­ская борода и много медалей на могучей груди. Сани пусты. Они подъезжают к Дворцу и оста­навливаются у подъезда. Я напряженно жду... в висках стучит два молоточка, они отбивают се­кунды, которым нет конца... Вот на широких длинных ступенях показываются два лакея и оста­навливаются по бокам дверей, а третий спускается к саням. Еще минута и в дверях показывается не­высокая фигура казака; позади него идет малень­кий Мальчик, одетый в морскую форму. Сердце сильно ударяется и замирает... Прежде чем мне сказали, кто этот казак, одетый в синюю черке­ску с золотым позументом, я уже знаю, что это

«Он», и что Мальчик, быстро спускающийся по ступенькам, — наш Наследник. Вот Они сели в сани, вот Их накрыли синей полостью, вот лоша­ди медленно едут к воротам. Коренная гордо под­нимает голову, пристяжные идут, танцуют, с вы­гнутыми в бок лебедиными шеями; под дугой зве­нит русский колокольчик, роняя свой свежий, прозрачный звон; могучие, статные фигуры поли­цейских, одетых в серое, вытягиваются, все руки одновременно прикладываются к козырьку и за­стывают. Тройка выехала за ворота и медленно проезжает мимо меня. Она проезжает так близко, что мое лицо опушается снегом от ее полозьев, Я вижу два лица: одно грустное и утомленное, дру­гое — детское, смеющееся и розовое. Быстро промелькнули эти лица, но я охватила их очерта­ния так четко, так ясно, что они на всю жизнь запечатлеваются в моей памяти. И сейчас мне светит тот же взгляд добрых, синих глаз Царя, та же грустная улыбка, с которой Государь ответил мне на низкий поклон... Мне смеется то же пре­лестное личико Цесаревича, искрятся тем же дет­ским любопытством большие лучистые глаза, и маленькая, пухленькая ручка чинно прикладывает­ся к матросской шапочке, на которой золотыми буквами написано «Штандарт».

Передо мною встает другая картина. Яркое весеннее утро. Я спешу в гимназию по широкой приветливой улице Царского Села. В небольших палисадниках деревья стоят еще ого­ленными, но кое-где, на черных влажных веточ­ках уже раскрылись душистые почки. Они кажут­ся изумрудами, упавшими с весеннего неба и по­висшими на кустах. Крики грачей оглушают воз­дух; черными, суетливыми стаями вьются они над

деревьями. Снег уже тает от горячих лучей солн­ца; всюду текут веселые говорливые ручьи. Улица оглашена весенним шумом и веселым говором прохожих.

Позади меня слышится звон колокольчиков... Я оборачиваюсь и вижу медленно едущую знако­мую мне тройку. В санях сидят четыре Великие Княжны и Великая Княгиня Ольга Александров­на. Сани скользят по талому снегу, кое-где заце­пляясь за оголенную землю, и встряхивают сидя­щих. Великие Княжны смеются, глаза Их сияют, щеки у всех раскрасневшиеся, лица русские, радо­стные... Им весело, что пришла весна, что снег местами стаял, что сани вздрагивают от толчков. Они одеты в бархатные зеленые шубки и серые меховые шапочки, из-под которых выбиваются русые пушистые волосы. Они сидят, тесно при­жавшись друг к другу, так как Им не хватает места в одной тройке. Великая Княгиня Ольга Александровна, ухватившись рукою за облучок, почти совсем вылетает из саней при каждом толч­ке и смеется своим добрым смехом. Княжны смотрят на прохожих с интересом и любопытст­вом. Посмотреть на толпу — одно из Их люби­мых удовольствий, и Они нарочно заставляют ку­чера ехать медленно. Прохожие останавливаются, но не успевают еще поклониться, как все пять го­ловок приветливо кивают им. Тройка медленно проезжает мимо меня; я низко кланяюсь; все от­вечают мне поклонами и светлыми улыбками. Младшие Княжны еще раз оборачиваются назад и продолжают кивать и улыбаться.

Тройка проехала... Замер веселый смех Вели­ких Княжен вместе со звоном колокольчиков под золоченной дугой... Прохожие стоят и смотрят

> вслед проехавшим Княжнам. На всех лицах не­вольное умиление и восторг. Точно сама весна в лице четырех русских Княжен проехала мимо на ретивой тройке и озарила всех своей светлой, сча­стливой улыбкой.

Передо мной встает лицо Государыни.

Я вижу его таким, каким оно больше всего за­печатлелось в моей памяти. Я вижу его в косынке сестры милосердия, низко одетой на лоб, в окне медленно проехавшей кареты. Это лицо строго и царственно, черты его прекрасны, но не той кра­сотой, от созерцания которой забываются страда­ния, от которой на душе становится светло.

Тонкие губы Царицы крепко сжаты. Не над­менность сжала их, не гордость Царская, а какая-• то мука, которую Государыня хочет, но не может скрыть от толпы. Тонкие ноздри Ее дрожат, точ­но страшное безпокойство не может ни на минуту утихнуть в Ее измученной душе. Большие серые глаза строги и скорбны; они устремлены куда-то вперед, они словно не видят окружающего, а при­кованы к какой -то страшной картине, которую никто, кроме Нее не видит. Поклоны Ее сдер­жанны и принужденны, улыбка хочет и не может озарить лица... Видно, что присутствие людей Ей тягостно, что Она хочет поскорее уйти от них... уйти в тишь молельни, чтобы в долгой молитве простереться перед крестом и шептать в мучи­тельной тоске: «О, если бы Ты благоволил про­нести Чашу сию мимо Меня, впрочем не Моя во­ля, но Твоя да будет».

Почти каждую субботу и воскресенье я ходила в церковь Сводного Полка. Зто была временная церковь, устроенная в небольшом зале, пока стро­ился Феодоровский Собор. Сюда приходила мо-

литься только Царская Семья и некоторые при­ближенные лица, остальное место занимали сол­даты Сводного, Стрелкового и Конвойного Его Величества полков. Перед иконостасом находи­лось небольшое возвышение, на нем, во время службы, стояла вся Царская Семья. Вдоль стен висели старинные иконы древнерусского письма. Из темных и золотых окладов величаво вырисо­вывались лики святых. Церковка почти всегда на­ходилась в полумраке, лишь у иконостаса горели свечи, озаряя Царскую Семью. Вся церковь име­ла строгий, но приветливый лик. Нигде не моли­лись так искренно и глубоко, как здесь, ни в ка­кой иной церкви не охватывало душу такое свет­лое умиротворенное чувство. В эти молитвенные тихие часы Государь был особенно дорог и бли­зок моей душе.

Особенно памятна мне одна всенощная. Я стою в церкви впервые после перенесенной тяжелой болезни, прислонившись к стене от сла­бости. Я напряженно ожидаю приезда Государя. Голова кружится все сильнее, а время тянется все медленнее и мне горько до слез, что в этот вечер, когда мне так сильно хочется видеть Царскую Семью, Она не приедет...

Вдруг скрипнула боковая дверь и широко рас­пахнулась...

Струя свежего морозного воздуха ворвалась в церковь, поколебался свет лампад и свечей; на мгновенье передо мною в раскрытую дверь мелькнула снежная дорога. По маленьким сту­пенькам быстро вошел Государь с Великой Княжной Ольгой Николаевной. Они проходят так близко от меня, что Государь задевает меня малиновым рукавом Своей стрелковой рубашки.

Он становится на своем обычном месте. Сегодня Он бледнее обыкновенного, на лице тревога; но через несколько минут сосредоточенной молитвы тревога исчезает, покоем и просветлением дышат умиротворенные черты Его лица. Великая Княж­на Ольга Николаевна иногда оборачивается и смотрит на молящихся. Она слишком юна, чтобы выстоять всю службу в безпрерывной молитве. Она видимо хочет себя молитвенно настроить, но наверно слишком неотвязно бродят молодые думы в юной головке и путают Ее молитвы. Ей хочется разглядеть все лица, проникнуть в манящую, не­ведомую Ей жизнь за высокой оградой Дворца.

В церкви становится все жарче; кадильный дым вьется клубами под низкими сводами. Круп­ные капли пота выступают на бледном лбу Госу­даря. Он подзывает к себе адъютанта и тихо про­сит открыть боковую дверь. Снова видна снежная дорога, на которую падают быстро кружащиеся снежинки. Морозный воздух охватывает меня, пронизывает насквозь ослабевшее после болезни тело. Моя мать, напуганная моей болезнью, с тревогой накидывает на меня шубку и озабоченно спрашивает: не холодно ли мне? Государь обора­чивается на мой кашель и замечает, как моя мать меня укутывает. Его глаза с лаской и участием останавливаются на мне, затем Он снова подзы­вает адъютанта, и я слышу тихо, но четко сказан­ные Им слова: «Закройте дверь, этой девочке хо­лодно». Его приказание исполняется. Мы стоим несколько минут растроганные и взволнованные и затем уходим из церкви, чтобы дать возможность Государю снова открыть дверь, дышать морозны­ми притоками свежего воздуха и горячо молиться до конца долгой службы.

По дорожке Царскосельского парка идет Го­сударь с Великими Княжнами. Они возвращают­ся с