Об упадке средневекового миросозерцания» В.С. Соловьева и его место в идейной борьбе конца XIX века в России.

Работа, которой Соловьев испортил все отношения с лагерем славянофилов – «Об упадке средневекового миросозерцания». Тогда по этому поводу Леонтьев Победоносцеву пишет: «Надо, чтобы духовенство наше возвысило голос. Скажет, много чести, я не согласен. Преосвященный Никанор удостоил своим же вниманием Толстого. А что такое проповедь этого самодура в сравнении с логической и связной проповедью сатаны Соловьева?" Текст говорит сам за себя. Кто такой преосвященный Никанор? Не знаете, и я не знаю, и знать не хочу, потому что, какая мне разница, дураков ведь много всегда, во все времена. И знать всех необязательно. Что такое какой-то Никанор, по сравнению со Львом Толстым? Да ничто. Но для Леонтьева преосвященный Никанор значительно выше. Но Соловьев для него в этом смысле сатана. Характер работы. В чем сущность христианства, спрашивает Соловьев. Сущность христианства в перерождении реального человечества в Царство Божие. Когда сольются истина, добро и красота. Если с этой точки зрения взглянуть на средневековье, то выяснится, что средневековье не было тем лучшим временем христианства, как многие думают. Многие думают, что идеал христианства нужно искать там, ведь в средние века люди верили по-настоящему в Бога. Нет, говорит Соловьев, потому что средневековое миросозерцание это исторический компромисс между христианством и язычеством. Компромисс между христианством и язычеством это компромисс между идеалом и действительностью. Христианство формирует идеал, но этот идеал накладывается на реальность, он не может быть в действительности воплощен как надо, он воплощен в той степени, в которой его способны воплотить. В остальном это компромисс. В чем смысл этой идеи? Возьмем любую великую идею - социализма, например. В 1917 году она тоже воплотилась у нас, но воплотилась на той реальности, которая здесь была, на том мужицком царстве. И в этом царстве она могла воплотиться только так, как некий компромисс. Идея никогда не воплощается в жизни в чистом виде. Она может воплотиться лишь постольку, поскольку жизнь позволяет ей. Это как в семье: отношения в семье идеальные, но они воплощаются между реальными людьми. Соловьев говорит, что средневековье воплотило то, что могло. Это была уступка высшего низшему. Т.е. христианства язычеству. Простой пример: знаменитый кодекс римского права Юстиниана. Римское право - суть цивилизованных языческих отношений, построенных на принципе «ты - мне, я - тебе». Даю, чтобы ты дал - главный принцип римского права. Т.е. это языческий кодекс, который прекрасно ужился с христианской действительностью. Отсюда Соловьев делает выводы о том, что искать идеал в прошлом плохо. Не было его там. Реальность воплощалась как могла.. Возможность реализации идеала возможна лишь в отдаленном будущем. Для этого надо, чтобы процесс шел, чтобы действительность менялась. И дальше он произносит фразу, которая взорвала весь славянофильский лагерь: "Мешать прогрессистам легко, но попробуйте сами создать христианство живое. Может быть, дух Христов действует не через верующих в него". Что, касается темы религии, то самой важной здесь является работа Соловьева "Россия и вселенская церковь". Она опубликована в Париже на французском языке. Так резко о православии не писал практически никто, а Соловьев христианский философ. Главная мысль - идея воссоединения церкви, потому что православие находится в ужасном положении. Он пишет: «Тело церкви разлагается. Фактически, это мертвая церковь. Это казенное православие. Произошла подмена идеалов. Произошло замещение правды внутреннего правдой формальности». Он говорит: «Оградить незыблемость казенной церкви можно лишь дубьем, насильно загоняя в церковь, как овец в стадо. Три вообще церкви: мерзость, запустения, а у отрады не ангелы, а жандармы». Она поддерживается усилиями государства только внешне. В Российской империи того времени человек решил поехать за границу, ему нужен загранпаспорт. Нет ничего проще. Надо позвать дворника, дать ему три рубля, и он принесет вам загранпаспорт. Но при одном условии, что у вас есть справка от вашего приходского священника, что вы регулярно ходите в церковь. А кто не ходит регулярно? Доставалось еще три рубля. Так это все выглядело. Отсюда вроде бы понимаешь, что разделение церквей трагедия. Идея вернуться, ведь Россия никогда не ссорилась с католичеством лично. Россия получила христианство от греков. А разделились Византийская церковь и Римская. С этим идеями он ездит в Загреб к епископу Штрассмайеру, который тоже ратовал за соединение православия и католицизма. Но 3апад ратовал всегда за соединение, но лишь с одним условием - в исходную. Штрассмайер написал кардиналу Рамполи, доложил папе и стал ждать что Соловьев поедет в Рим. Как написал один из его приятелей: «Поезжай в Рим и. возвращайся оттуда с Лютером». Но Соловьев в Рим не поехал. Он примерно понял все и написал.: «Я вернулся в Россию более православным, чем из нее уехал". Он не стал католиком, как некоторые люди, но, задумавшись, он решает, что и восток и запад, т.е. обе церкви, идут крайними путями, которые ведут к очень нехорошим последствиям. Он пишет: «Религия востока основана на ничтожной оценке человеческой личности при вознесении бесчеловеческого божества». Это когда Бог настолько Бог, что ему нет дела до людей. Это противоположно позднему православию с его идеей безбожного человечества. То есть, с одной стороны, крайность бесчеловеческого божества, а с другой крайность безбожного человечества Обе крайности нехороши. При этом Соловьев не принимает православных крайностей. Он пишет: "Я был на Валааме, видел квинтэссенцию его настоящего строго монашества и плюнул. Одного не понимаю: страха Божия. Отказываюсь понять, как можно бояться Бога». Там, где православие было казенным, вот и все: Синод, семинарии с низким преподаванием - это было для него пошло и он громит это в традициях русской революционной демократии. Но при этом, он пишет почти как Леонтьев: «Я чую близость времен, когда христиане будут снова собираться на молитву в катакомбах, потому что вера будет гонима. Может быть, менее жестоким образом, чем в нероновские дни, но более тонким и жестоким, с большей насмешкой, поддевками. «Разве ты не видишь, что надвигается? Я вижу, давно вижу».