Объективная ценность научной теории

К вопросу об объективной ценности научной теории В. И. Ленин возвращается многократно. Здесь он видит главный пункт, по которому ведутся наиболее упорные атаки идеализма, борющегося с материалистическими убеждениями естествоиспытателей. Саму суть «физического» идеализма и кризиса современной ему физики он связывал именно с атаками на положение об объективной ценности физической теории: ««Шатание мысли» в вопросе об объективности физики — в этом суть модного «физического» идеализма» '; «кризис современной физики состоит в отступлении ее от прямого, решительного и бесповоротного признания объективной ценности ее теорий...» ²

Острым и метким теоретическим оружием, направленным на защиту объективной ценности научных теорий, на устранение всяческих «шатаний» в этом вопросе, служило разработанное В. И. Лениным диалектико-материалистическое учение об объективной, абсолютной и относительной истине. Именно оно дало решение проблемы, столь сильно затруднявшей естествоиспы-

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 325.

² Там же, стр. 324

тателей,—как совместить неизбежную крутую ломку понятий, относительность знания, особенно резко выявляющуюся в ходе этой ломки, с признанием объективной ценности научных теорий, с признанием объективной и абсолютной истины.

Вывод, который строго обосновал В. И. Ленин, таков: ценность любой научной теории, подтвержденной опытом,— в наличии в ней объективной истины, т. е. знания, содержание которого не зависит ни от человека, пи от человечества. Она есть вместе с тем и истина абсолютная, т. е. знание, которое не будет «отменено», отброшено дальнейшим развитием науки. Но в реальном познавательном процессе абсолютная истина выступает в оболочке, в форме истины относительной, т. е. совокупности представлений, в которых еще не отделены представления, соответствующие действительности, от представлений, могущих быть измененными или даже отброшенными ввиду невозможности привести их в соответствие с действительностью. Истина абсолютная складывается из истин относительных. Но последние формируются не сами по себе, не пассивно, а в том активно осуществляемом сложном познавательном процессе, в котором знание шаг за шагом очищается от всего, что не соответствует объекту, освобождается от своей исторически преходящей оболочки.

В тесной связи с вопросом об объективной ценности научных теорий В. И. Ленин рассматривает так называемый «принцип экономии мышления», введенный в гносеологию Махом и Авенариусом. С точки зрения этого «принципа» они пытались истолковывать природу научных теорий, их смену и развитие. «Экономическая природа» науки состоит в том, что все ее понятия и теории якобы строятся в соответствии с «наименьшей тратой сил». Новая теория вытесняет старую, заменяет ее только потому, что она делает мышление более «экономным», требующим меньше усилий.

В гносеологии «принцип экономии мышления», говорит Ленин, не может вести ни к чему иному, кроме субъективного идеализма. ««Экономнее» всего «мыслить», что существуй только я и мои ощущения,— это неоспоримо, раз мы вносим в гносеологию столь нелепое понятие» '. В применении к теориям естествознания это «нелепое понятие» вело к путанице, лишало естествоиспытателей правильного критерия в оценке достоинств и недостатков научных теорий, в анализе перспектив их раз-

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 176.

вития, вносило крайний субъективизм и произвол, несовместимый с интересами и задачами научного исследования.

Что вообще надо понимать под «экономией мышления»? Как определить эту «экономию» независимо от вкусов, личных склонностей, уровня знаний, эмоциональной настроенности и т. п. исследователя? Никто из создателей эмпириокритицизма или его ревностных последователей не смог дать убедительных ответов на эти вопросы. Критерий «экономии мышления» оставался совершенно неопределенным и произвольным, толкуемым по-разному в разных случаях и разными людьми.

Это не могло остаться незамеченньш теми естествоиспытателями, которые не покидали материалистических позиций и выступали против философских воззрений Маха, навязываемых естествознанию. С такими возражениями выступал в 1908— 1909 гг. Макс Планк — основоположник квантовой физики. В своей работе «Теория физического познания Эрнста Маха. Возражение» Планк напоминает, что Мах и его сторонники ожесточенно боролись против признания реальности атомов, против атомно-кинетической теории материи, основанной на идее вероятности в микроскопических процессах. Он высмеивает «принцип экономии мышления», который его адепты вынуждены толковать самым широким и неопределенным образом, сегодня восхищенно одобряя с его помощью то, что вчера при его же посредстве они непреклонно отвергали. «Меня ничуть не удивило бы,— писал Планк,— если бы какой-нибудь представитель школы Маха в один прекрасный день выступил с великим открытием, что гипотеза вероятности или реальность атомов являются требованием научной экономии. Тогда все было бы в полном порядке, атомистика была бы спасена, и у нас было бы еще то особое преимущество, что каждый под экономией понимал бы то, что ему нужно было бы» '.

В заключение Планк решительно заявляет: «В качестве путеводной нити для физического исследования принцип экономии не принесет ни малейшей пользы, если даже трактовать его в самом широком смысле. И бесполезен он уже на одном том, простом и общеизвестном, основании, что заранее никогда нельзя знать, с какой точки зрения экономия будет соблюдена наилучшая и подольше. Поэтому физик, стоящий на страже интересов своей науки, должен быть реалистом, а не экономом, т. е., изучая смену явлений, он должен руководствоваться одной

¹ «Новые идеи в философии», сб. № 2, стр. 156—157.

22»

целью: отыскать в них все вечное, непреходящее, независимое от человеческих восприятий» '.

Эта меткая критика «принципа экономии мышления» целиком соответствовала подходу Ленина и полностью шла в русле его идей, хотя замечательный естествоиспытатель, конечно, ничего не мог знать о работах В. И. Ленина. И такое совпадение точек зрения еще раз свидетельствует о том, насколько отвечала интересам науки ленинская критика махизма.

Махистскому «экономическому» критерию ценности научной теории В. И. Ленин противопоставляет единственно верный, материалистический критерий — правильность теории, ее соответствие объективной реальности. Только этим, а не вздорной, псевдонаучной идеей «экономии мышления» должен руководствоваться естествоиспытатель, строя свои теории, пересматривая их в свете новых фактов, разрабатывая новые концепции, идущие на смену прежним. Если уж употреблять выражение «экономия» в применении к мышлению, то, подчеркивает Ленин, «мышление человека тогда «экономно», когда оно правильно отражает объективную истину, п критерием этой правильности служит практика, эксперимент, индустрия» ².

О том, насколько критерий правильности, истинности научных теорий жизненно необходим, насколько он принудительно навязывается самой практикой научного исследования, говорят даже рассуждения самого Маха. Обыгрывая слово «экономия», Мах сравнивает науку с хозяйством и работу ученого с хозяйствованием. В конце концов он заключает, что цель «научного хозяйства» — «возможно более полная» и «спокойная» картина мира. Но «говорить это,— констатирует Ленин,— значит признавать объективную реальность мира по отношению к нашему познанию, модели по отношению к картине. Экономность мышления в такой связи есть просто неуклюжее и вычурно-смешное слово вместо: правильность. Мах путает здесь, по обыкновению...» ³.

Эта путаница продолжается и тогда, когда Мах сопоставляет защищаемую им «экономию мышления» с некоторыми приемами и путями научного исследования, принятыми среди естествоиспытателей,— с мыслью Г. Кирхгофа о «полном и простейшем описании» объективной реальности, с идеей Г. Грассмана о необходимости «согласования мышления с бытием». Мах пытается их отождествить со своим «экономическим» подходом.

¹ «Новью идеи в философии», сб. № 2, стр. 157.

² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 176.

³ Там же.

Ленин решительно возражает против этого, указывая, что нельзя приравнивать чисто материалистические положения Грас-смана и Кирхгофа к идеалистической «экономии», согласно которой существуют лишь одни ощущения. Тем самым Ленин еще раз подчеркивает несовместимость идеалистических методологических предписаний с практически применяемыми в естествознании способами научного исследования.

Наука движется от одной ступени к другой, от одних теорий к другим и строит их так или иначе не потому, что человек хочет мыслить все более «экономно» и допускать «наименьшую трату сил», а потому, что перед человеком предстают все новые и новые материальные объекты и процессы, не зависящие от его воли и желания, его сознания, его ощущений, и он вынужден менять свои представления, приспосабливая их к материальным объектам и процессам. Если бы не существовало вещей, независимых от сознания, то «экономнее» всего было бы оставить сложившиеся научные представления совершенно неизменными, укладывая в раз навсегда принятую схему то, с чем имеет дело сознание. Но наука постоянно изменяет свои понятия и теории, не считаясь ни с какой «экономией».

Если взглянуть на то, как фактически развивалось естествознание на протяжении истекших лет после написания книги Ленина, то нельзя не увидеть, насколько был прав Ленин, с презрением отбросивший пресловутый «принцип экономии мышления». Какая «экономия мышления» заставила ученых прийти к выводу о квантовании энергии в атомных процессах и под влиянием этого перестроить многие другие фундаментальные понятия? Сколько сил было затрачено на то, чтобы отвергнуть эти новые воззрения, не допустить их в научную теорию! Характерно, что даже тот, кому наука была обязана новой идеей квантования энергии,— Планк — принял ее только тогда, когда он сам исчерпал все средства обойти ее. И, приняв эту идею, навязанную природой, ученые весьма «неэкономно» затратили огромное количество сил и средств на то, чтобы привести в соответствие с ней другие понятия и воззрения. Так же обстояло дело и в других случаях, когда возникали новые теории — теория относительности, квантовая механика и т. д. Их появление не только никогда не могло быть объяснено «экономией мышления», но, напротив, всегда оказывалось исключительно «неэкономным», «расточительным». Это — «расточительность» с точки зрения схоластического принципа экономии мышления, но, напротив, оно — драгоценное приобретение с точки зрения здравомыслящего ученого, заинтересованного в том, что-

бы как можно лучше понять объективную реальность. Только это и руководит подлинным ученым, когда он исследует окружающую нас природу, и только потому наука движется вперед.

Конечно, отрицая «принцип экономии мышления» как гносеологическую основу науки, материалист-диалектик далек от мысли, что познание должно осуществляться особенно трудными путями, средствами, приемами, особепно сложными представлениями и теориями. Он, несомненно, стоит за то, чтобы и средства и пути познания, и научные понятия, и теории были как можно проще. И условие простоты является разумным требованием, выдвигаемым в ситуации (нередко встречающейся в науке), когда нужно сделать выбор между альтернативными вариантами теории, если только каждая из них имеет основания претендовать на то, что она так или иначе описывает реальность, а опыт еще не позволяет сделать решающий выбор между ними. Когда Ленин приводил высказывание Кирхгофа о теории как о простейшем описании, он ни слова не сказал против характеристики «простейшее», хотя она чисто внешне могла бы показаться схожей с махистской «экономией мышления». На самом деле здесь есть принципиальное различие, и Ленин подчеркнул его: у Кирхгофа «простейшее описание» предполагает наличие объективной реальности и относится к ней, предполагает подчинение этого описания объекту, в то время как «экономия мышления» Маха направлена на отрицание объективной реальности, снимает задачу ее постижения и таким образом, по существу, играет разрушительную роль в науке.

В ходе созидательной познавательной работы условие простоты никогда не применяется само по себе, независимо от требования правильности, объективной истинности. Более того,— первое целиком подчинено второму. Поэтому в конечном счете судьбу теории решает именно последнее.

Критика В. И. Лениным махистского «принципа экономии мышления» в значительной мере способствовала правильному пониманию сложного процесса развития научных теорий. Раскрытие же им объективной ценности научных теорий высоко подняло значение этой фундаментальной формы научного мышления, важнейшего орудия познания мира.

Развитие теорий

Входе поступательного движения науки на историческую арену постепенно выходят одна теория за другой. Как соотносятся эти теории друг с другом? Есть ли какие-нибудь закономерности, определяющие процесс этой смены? Старые и новые теории, по мнению Э. Маха, относятся друг к другу так же, как осенью опавшие листья, ставшие ненужными, к листьям, вновь народившимся весной: одни ушли навсегда, ничего не оставив после себя, а другие появились на новом месте и растут вне всякой связи с опавшими, ничем не будучи обязаны последним. Одни «фикции» сменились другими, одни условные способы классификации фактов отвергнуты другими, ничего более. И фикции, и способы эти творятся человеческим умом по своему произволу, и никаких объективных закономерностей их смены быть не может.

Вопрос о смене научных теорий не мог не привлечь внимание В. И. Ленина. Рассматривая его, Ленин высказал глубокие соображения, характеризующие наиболее важные особенности этой смены и имеющие методологическое значение. Хотя данную проблему он в ряде случаев анализирует на конкретном примере соотношения законов классической механики и новой электронной физики, электродинамики, его выводы имеют всеобщее значение. «...Механика,— отмечает Ленин,— была снимком с медленных реальных движений, а новая физика есть снимок с гигантски быстрых реальных движений» ¹. Он подчеркивает, что здесь имеет место «ограничение механических законов движения одной только областью явлений природы и подчинение их более глубоким законам электромагнитных явлений...»².

Что существенно в этих высказываниях В. И. Ленина? Прежде всего то, что подтвержденные опытом научные теории рассматриваются им не как отбрасывающие одна другую, а как внутренне связанные, как переходящие одна в другую и предполагающие друг друга. У каждой теории есть своя собственная сфера действия, и потому они глубоко отличны. Но поскольку между областью медленных реальных движений и областью движений «гигантски быстрых» фактически нет никакого разрыва, постольку нет и не может быть абсолютного разрыва между теориями, являющимися снимками с обеих этих областей. Однако приход новой теории не есть появление такой тео-

¹ В. И. Ленин. Полы. собр. соч., т. 18, стр. 280—281.

² Там же, стр. 276.

ретпческой системы, которая располагается «рядом» со старой, просто примыкает к ней. Нет! Ленин подчеркивает не только то, что новая теория своим появлением ограничивает область действия старой, но и то, что законы старой теории подчиняются законам новой и эти последние являются более глубокими по сравнению с прежними. Налицо процесс последовательного углубления знания. Обычно каждая теория в пору своего расцвета стремится максимально или даже беспредельно расширить область своего применения. Новая теория более или менее резко сужает эту область и в свою очередь решительно устремляется на завоевание как можно более широкого круга явлений, пока последующая теория не сделает с ней то же, что она когда-то сделала по отношению к своей предшественнице. Здесь как раз и происходит то, о чем говорил В. И. Ленин: «...Пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания» '.

Таким образом, историческая смена научных теорий — это их развитие, в котором господствуют свои собственные закономерности — связь старых и новых теорий; ограничение сферы действия старых теорий и расширение новых; подчинение законов старой теории законам новой; углубление знания с появлением новой теории. Эти закономерности отвечают той характеристике общего хода познания, которую дал ему В. И. Ленин в «Философских тетрадях»: «Понятие (познание) в бытии (в непосредственных явлениях) открывает сущность (закон причины, тождества, различия etc.) — таков действительно общий ход всего человеческого познания (всей науки) вообще. Таков ход и естествознания...»² И это — «бесконечный процесс углубления познания человеком вещи, явлений, процессов и т. д. от явлений к сущности и от менее глубокой к более глубокой сущности» ³.

Таким образом, развитие теорий, относящихся к одной и той же сфере реальности, есть не что иное, как закономерный переход от одного уровня сущности явлений к другому, более глубокому. И поскольку эта «лестница уровней» сущности бесконечна, бесконечен и процесс развития научных теорий; он никогда не может окончиться. Этот процесс идет путем отрицания одних теорий другими, но отрицания не «зряшного», как говорил Ленин, а диалектического, с удержанием, сохранением всего

¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18, стр. 137.

² В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29, стр. 298.

³ Там же, стр. 203.

положительного. Благодаря этому и происходит непрестанное накопление великих духовных ценностей науки, добытых ею в борьбе за обладание объективной истиной.

Наличие указанных Лениным закономерностей смены, развития научных теорий подтверждается всей историей естествознания и особенно ярко историей современной физики и математики.

За истекшие после появления рассмотренных выше идей В. И. Ленина 60 с лишним лет в физике появился целый ряд новых фундаментальных теорий — таких, как специальная и общая теория относительности, нерелятивистская и релятивистская квантовая механика, квантовая электродинамика; ныне строится теория «элементарных» частиц. И во всех без исключения случаях полностью подтвердились отмеченные Лениным общие законы развития теорий.

Теория относительности при своем появлении выступила непримиримым антагонистом классической механики, отрицающим ее коренные предпосылки. Однако затем выяснилось, что теория относительности не только не ликвидировала классическую механику, не отбросила ее, но предполагает ее, закономерно связана с ней и включает ее в себя в качестве предельного частного случая. То же случилось и с нерелятивистской квантовой механикой, выступившей в качестве решительного отрицания классической механики. И она оказалась закономерно связанной с механикой Ньютона, ограничив только сферу ее действия определенной областью действительности, подчинив ее себе и включив в себя в качестве предельного частного случая. Подобным же оказалось и соотношение релятивистской и нерелятивистской квантовой механики. Последняя была закономерно подчинена первой и предстала как ее предельный частный случай. Аналогичное можно сказать и про соотношение всех других основных физических теорий. Такая же закономерность имеет место и в развитии математических теорий — в области геометрии, теории чисел, теории дифференциального и интегрального уравнений и других разделов математики.

Осознанная естествоиспытателями подобная закономерность развития научных теорий была с большим успехом использована в качестве важнейшего методологического инструмента в процессе построения новых теорий. Она получила наименование принципа соответствия. Общий принцип соответствия является одним из важных достижений естествознания XX в. Его философской, теоретической основой является учение Ленина об объективной, абсолютной и относительной истине. В нем на-

шли конкретное естественнонаучное выражение те закономерности развития научных теорий, которые были указаны В. И. Лениным задолго до того, как этот принцип был сформулирован и стал эффективным средством современной научной методологии.

* * *

Идеи В. И. Ленина, дающие глубокую характеристику сущности, ценности и путей развития научных теорий, живут и «работают» в современной науке. И в том факте, что теоретические орудия познания становятся все более совершенными, мы еще и еще раз видим величие вклада, внесенного В. И. Лениным в интеллектуальное вооружение человечества.

ГЛАВА XI

В. И. ЛЕНИН О ПРОТИВОРЕЧИЯХ