Автоматическое растормаживание колес: Тормозные устройства колес предназначены для уменьшения длины пробега и улучшения маневрирования ВС при...
Механическое удерживание земляных масс: Механическое удерживание земляных масс на склоне обеспечивают контрфорсными сооружениями различных конструкций...
Топ:
Оснащения врачебно-сестринской бригады.
Определение места расположения распределительного центра: Фирма реализует продукцию на рынках сбыта и имеет постоянных поставщиков в разных регионах. Увеличение объема продаж...
Проблема типологии научных революций: Глобальные научные революции и типы научной рациональности...
Интересное:
Подходы к решению темы фильма: Существует три основных типа исторического фильма, имеющих между собой много общего...
Отражение на счетах бухгалтерского учета процесса приобретения: Процесс заготовления представляет систему экономических событий, включающих приобретение организацией у поставщиков сырья...
Средства для ингаляционного наркоза: Наркоз наступает в результате вдыхания (ингаляции) средств, которое осуществляют или с помощью маски...
Дисциплины:
 2017-06-25 |
 434 |
из
5.00
|
Заказать работу |
Содержание книги
Поиск на нашем сайте
|
|
|
|
многоликий, дифференцированный и зачастую противоречивый. Как отмечает И. С. Кон [118, 119], нормативный канон и ожидаемое поведение мужчины всегда существенно отличается от образа, присущего и относящегося к женщине. Значимыми выступают также и социально-
3. Тело и кинесика: значения, нормы, символы
возрастные градации, многочисленные социально-ролевые и индивидуально-типологические вариации.
К существенным обстоятельствам следует отнести и то, что в парадигме человека в целом и «человека телесного», в частности, нередко переплетены и не всегда различимы элементы описательные, дескриптивные и нормативные, прескриптивные, что нередко требует ситуативного анализа того контекста, в котором сложился и используется этот образ.
Смыслы и значения, придаваемые человеком телесности, а точнее, тому образу тела, включая его двигательные характеристики, который складывается в том или ином социокультурном пространстве и интери-оризуется субъектом, зависят от многих обстоятельств. Наиболее явно, как уже отмечалось, они сопряжены с особенностями, традициями, стереотипами восприятия и отношения к телу, сложившимися в рамках определенных культур, этнических или иных субкультурных единиц. «В некоторых социальных мирах, — отмечает У. Уайт, — обнажение тела, отрыжка и т. п. принимаются просто как естественные стороны человеческой жизни; в других же такие поступки считаются непростительными и скрываются любой ценой. Человек может смеяться над теми, кто только и делает, что моется; последние, однако, вправе удивляться, как их сосед может выносить свое собственное зловоние. Во всех группах существуют нормы, касающиеся установленных правил полового поведения; это справедливо даже для таких групп, которые, как думают непосвященные, лишены всяких стандартов» (цит. по: [371, с. 209]).
|
|
Говоря о нормах применительно к телесности, можно подразумевать под ними, как минимум, две различные характеристики: с одной стороны, соответствие некоторому внешне заданному среднестатистическому симптомокомплексу, т. е. иметь в виду в определенном смысле объективную оценку внешности, телесного поведения и т. п.; с другой стороны, под нормами телесности может подразумеваться и внутренняя, субъективно окрашенная эталонная система, субъективно воспринимаемая степень «соответствия», самореализации личности в контексте ее телесного бытия, порог лично допустимого или недопустимого в сфере телесных поведений. При этом самые разные нормативные характеристики имеют высокую степень дифференциации не только по эпохам, народам, культурам, но и могут существенно различаться внутри одного социума, отражая особенности бытия и сознания разных социальных групп и субкультур.
Отчетливо видны эти различия при сопоставлении таких существенных для соматических поведений нормативов, как понятия стыдного и нестыдного применительно к телу, допустимого и недопустимого, красивого и некрасивого и т. п. Так, к примеру, у греков, как пишет В. В. Розанов, ссылаясь на Хрисанфа, не было чувства греха, а потому —
3. Тело и кинесика: значения, нормы, символы
возрастные градации, многочисленные социально-ролевые и индивидуально-типологические вариации.
К существенным обстоятельствам следует отнести и то, что в парадигме человека в целом и «человека телесного», в частности, нередко переплетены и не всегда различимы элементы описательные, дескриптивные и нормативные, прескриптивные, что нередко требует ситуативного анализа того контекста, в котором сложился и используется этот образ.
Смыслы и значения, придаваемые человеком телесности, а точнее, тому образу тела, включая его двигательные характеристики, который складывается в том или ином социокультурном пространстве и интериоризуется субъектом, зависят от многих обстоятельств. Наиболее явно, как уже отмечалось, они сопряжены с особенностями, традициями, стереотипами восприятия и отношения к телу, сложившимися в рамках определенных культур, этнических или иных субкультурных единиц. «В некоторых социальных мирах, — отмечает У. Уайт, — обнажение тела, отрыжка и т. п. принимаются просто как естественные стороны человеческой жизни; в других же такие поступки считаются непростительными и скрываются любой ценой. Человек может смеяться над теми, кто только и делает, что моется; последние, однако, вправе удивляться, как их сосед может выносить свое собственное зловоние. Во всех группах существуют нормы, касающиеся установленных правил полового поведения; это справедливо даже для таких групп, которые, как думают непосвященные, лишены всяких стандартов» (цит. по: [371, с. 209]).
|
|
Говоря о нормах применительно к телесности, можно подразумевать под ними, как минимум, две различные характеристики: с одной стороны, соответствие некоторому внешне заданному среднестатистическому симптомокомплексу, т. е. иметь в виду в определенном смысле объективную оценку внешности, телесного поведения и т. п.; с другой стороны, под нормами телесности может подразумеваться и внутренняя, субъективно окрашенная эталонная система, субъективно воспринимаемая степень «соответствия», самореализации личности в контексте ее телесного бытия, порог лично допустимого или недопустимого в сфере телесных поведений. При этом самые разные нормативные характеристики имеют высокую степень дифференциации не только по эпохам, народам, культурам, но и могут существенно различаться внутри одного социума, отражая особенности бытия и сознания разных социальных групп и субкультур.
Отчетливо видны эти различия при сопоставлении таких существенных для соматических поведений нормативов, как понятия стыдного и нестыдного применительно к телу, допустимого и недопустимого, красивого и некрасивого и т. п. Так, к примеру, у греков, как пишет В. В. Розанов, ссылаясь на Хрисанфа, не было чувства греха, а потому —
138 Глава 4. «Человек телесный» в системе социальных отношений
|
|
и иное восприятие обнаженного тела, поклонение всякой естественной красоте в отличие от канонического христианского ригоризма.
Многовариантность подходов к пониманию и определению красоты, и прежде всего красоты человеческого тела2), сформировавшихся в перманентных дискуссиях о ее эталонах, является одной из наиболее ярких форм проявления социокультурной производности телесности. Не воспроизводя здесь суперклассических высказываний на тему относительности понятия «красота» Н. Г. Чернышевского, приведем рассуждения Р. Полхемуса, редактора своего рода «книги для чтения» по проблемам телесности: «Женщины на полотнах Ренуара и Тициана — совсем не одно и то же, и уж тем более не то же, что из себя представляют модели XX века типа Твигги... В других обществах и исторических эпохах девушки, подобные Твигги, должны были бы либо заняться серьезным камуфляжем, либо сидеть дома, чтобы их никто не видел...» [426, р. 22].
Быть может ни один канон в сфере соматического в той же мере, как каноны красоты, не несет на себе столь существенной символической нагрузки, будучи призванным свидетельствовать о принадлежности к той или иной социальной группе (алебастровая белизна европейских аристократов или выпестованная с помощью обручей длинная шея у девушки в Бирме); о солидном положении (к примеру, полнота как олицетворение богатства признается многими ближневосточными народами, сахарскими маврами и др.); об определенных социально поощряемых доблестях и ориентациях (к примеру наличие шрамов на теле мужчины у многих кавказских народов — своего рода «первичный» половой признак настоящего мужчины) и т. п.
Принятие того или иного канона на основе идентификации себя с соответствующей референтной группой, означает и необходимость следования ему как принципу своего телесного поведения, как ориентира в телесно-преобразовательной деятельности. Этнограф Амаури Тальбот приводит в качестве примера такого рода нормативно-предписанного телесного поведения практику, существовавшую в некоторых районах Западной Африки начала века, когда отцы отправляли дочерей на год в специальные дома, где они должны были обильно питаться и находиться в максимальной неподвижности, без какой-либо физической работы, чтобы по прошествии этого срока они могли показаться на люди в качестве достойных, соответствующих принятым эталонам красоты невест, а именно — стать тучными и очень бледными [426, р. 24].
|
|
2* Небезынтересен тот факт, что само слово «красота» этимологически связывается рядом исследователей (А. Г. Преображенский, М. Фасмер и др.) с латинским «corpus» (тело) и древнеиндийским «кгр» (фигура).
3. Тело и кинесика: значения, нормы, символы
Непосредственная сопряженность эталонов красоты с общественными установлениями, с социально одобряемым поведением блестяще раскрыта в работах идеологов пролетарской культуры. К примеру, в стенограмме лекции А. В.Луначарского «Воспитание нового человека» проблемам женской красоты уделено немало внимания: «Часто идут беседы и споры о том, каков будет новый тип женщины. Нет сомнения в том, что так называемая женственность уже уходит в прошлое. Если мы обратим внимание на те черты, которыми характеризуется буржуазный идеал женщины, т. е. так называемая женственность, то увидим, что все это — остатки гаремного к ней отношения. Женщина должна там вести себя так, приобретать такую наружность, так одеваться, чтобы всем своим образом показать, что существует она для наслаждения мужчины.
Почему половина рода человеческого должна носить длинную одежду — юбки, которые путаются в ногах, не дают возможности сделать большой шаг, например, вскочить в трамвай, и метут тротуары, неся с собой в дом колоссальное количество пыли и заразы?.. Хорошо, когда у женщины здоровые мускулы. Ей нужна такая же закалка, как и мужчине. Она создана не только для того, чтобы быть чьей-то женой; она должна быть работником, как и мужчина. Поэтому ее нужно развивать в этом направлении. Вы знаете, что в старину... на женщину налеплялось невесть что (корсет, кринолины) для того, чтобы сделать ее не похожей на человека, выпереть на первый план ее половые признаки, которые будто бы для мужчины в ней только и ценны. Женщины красятся..., ей непременно хочется нарисовать на своем лице второе лицо... Когда вы дадите женщине возможность естественно развернуться в условиях социалистического быта, она будет прекрасной женщиной» [152, с. 41-42].
Задавая определенные нормы понимания, оценки, отношения, социально-предписываемые стандарты служат мощными рычагами контроля по отношению к различным формам соматического поведения человека. По определению Г. Болтански [309], социально определяемый «кодекс привычек» и делает, прежде всего, тело «социальной структурой»: формируя чувства должного, стеснения, стыда, он задает параметры того, какие проявления, связанные с телом, и в каких ситуациях следует контролировать; в какой форме может быть представлено и выставлено тело; он содержит правила «о внешней гигиене, о желаемой длине волос и бороды, об украшениях и одежде... Этот кодекс устанавливает, каким образом можно проконтролировать физические процессы, связанные с телом» [там же, р. 154-158].
|
|
Соблюдение кодекса принятого, привычного, ожидаемого в телесных проявлениях человека является существенным результатом и проявлением его социализированности, и — напротив, несоблюдение этого
140 Глава 4. «Человек телесный» в системе социальных отношений
кодекса — источник личностного дискомфорта, напряжения. «Мы знаем, как легко из-за нашего тела мы можем попасть в неприятное положение, например, из-за дрожи, заикания, из-за наготы тела, из-за нескладного положения тела, из-за покраснения или кашля в неподходящий момент» [361, р. 73], что диктует необходимость контроля по отношению к телу со стороны индивида, приспособления его телесных проявлений, действий, движений к принятым ориентирам.
Особое место в такого рода «кодексе привычек», как известно, занимают пространственные предписания, регулирующие как дистанционные параметры взаимодействия индивидов, так и допустимость или недопустимость располагаться по отношению к другому определенной частью тела (например, поворачиваться спиной). М. Дуглас отмечает, что при всех различиях, существующих в предписаниях такого рода в разных культурах, есть и принципиальное сходство между ними: «передняя сторона тела всегда более респектабельна и обладает большей ценностью, чем задняя; малая дистанция при контакте с другим человеком — всегда признак неформальных, близких отношений с ним» [329, р. 109].
Результаты кросс-культурных исследований в то же время свидетельствуют, что пространственные предписания, сложившиеся в их рамках стереотипы несут значительно большую смысловую нагрузку, чем указанная выше. Не только степень дистанцирования, но и допустимость или недопустимость прикосновений, непосредственного телесного контакта является манифестацией некоторых смысловых, ценностных ориентации. Так, к примеру, в мистических культурах прикосновение к «посвященным» не только не запрещено, но напротив, является свидетельством «допущенности», «единоверия», «принадлежности», доверительности и т. п. Отличительной особенностью европейской культуры, по мнению исследователей, являются такие формы телесных контактов, которые свидетельствуют о доминирующем положении мужчины в обществе, о его господстве и превосходстве. Жесткие требования соблюдения дистанции характерны для пуританского, христианского ригоризма и т. д.
Исследователи спорта как социального феномена приводят небезынтересные наблюдения о том, как на его развитии (содержательном наполнении, тенденциях общественного признания или отвержения) сказывались принятые в том или ином обществе, а точнее — в определенных социальных группах — нормативы «телесного контакта», его допустимости или неприемлемости. К примеру, отрицательное отношение к спорту представителей высших социальных слоев нередко было производным от «пространственного канона», который, с одной стороны, считал неприличными непосредственные телесные контакты
3. Тело и кинесика: значения, нормы, символы 141
сами по себе, а с другой — утверждал недопустимость очевидности, «обнародованное™» таких состояний тела, как пот, искаженное напряжением лицо и пр. [368].
Таким образом, ориентации, принимаемые личностью как социальным субъектом, существенно влияют на самые разные формы его проявления в сфере соматического сознания и практики, на отношение к тем или иным видам социальной деятельности, так или иначе связанным с использованием, отражением, формированием тела человека.
Отмечая существенное значение телесных характеристик, внешнего имиджа для социальной идентификации индивида, Б. Ф. Поршнев отмечает, что здесь особое значение приобретает чувство стыда, как одно из самых сильных чувств человека, которое характеризует опасение или сознание неприемлемости чего-то, связанного с данным индивидом, для других (определенной группы) людей. И особенно сильно это опасение выражено у человека именно в отношении внешних характеристик, его телесного облика [211, с. 105]. Вероятно, прежде всего это связано с очевидностью этих характеристик, невозможностью «прикинуться» кем-то иным в своих телесных проявлениях, данных в отличие от принципиально возможного утаивания (по крайней мере в течение некоторого времени) «внутренних» качеств, характеристик индивида.
Анализируя в историческом контексте различные формы поведения человека, Б. Ф. Поршнев обращает внимание и на факт разнохарактерности трактовок понятий «допустимого» и «недопустимого», на социально-дифференцирующую функцию этой телесно-ориентированной парадигмы сознания и поведения, что обнаруживает себя уже на самых ранних этапах развития человечества. Так, к примеру, у одних племен только мужчины должны были прикрывать какие-то части своего тела, у других — только женщины. В более позднее время, в Древнем Риме, матроны без стыда раздевались при рабах, но стыдились это делать при мужчинах своего сословия [211, с. 173-179].
Допустимость или не допустимость репрезентации своего тела в обществе, ее степень всегда имела не просто социокультурную детерминированность в широком смысле слова, но, как и все социальные нормы, заключала в себе четкую социально-дифференцирующую функцию, обозначая принадлежность к определенной социальной группе, противопоставленность другим, т.е. выступая существенным фактором социальной идентификации индивида.
Любопытно в этом отношении исследование В. Фриче «Социология искусства» [258], в котором используя в качестве базы историю развития живописи, а точнее — изображения человека, автор ставит задачу показать, что «нагота и одетость человеческой фигуры в искусстве — не случайность», они связаны с конкретными социально-культурными
142 Глава 4. «Человек телесный» в системе социальных отношений
условиями [там же, с. 133]. И хотя данное исследование вполне может служить образцом канонически-социологизаторского подхода, сама постановка проблемы представляется небезынтересной.
В феодально-жреческих обществах, отмечает В. Фриче, построенных на основе резкого двухчленного деления общества на господ и подданных, фигуры господ и богов изображаются всегда одетыми или «с намеком на одетость»; нагота же — это удел рабского сословия. Нет места наготе и в романо-готическом и византийском искусстве средневековья. К феодально-жреческим структурам примыкают по этому признаку и явно монархические, также содержащие в себе отчетливый «пафос социальной дистанции», где между монархом-императором и подданными лежит целая пропасть. Наготе здесь нет места. «Мужская нагота, — заключает В. Фриче, — проявляется и торжествует лишь в искусстве демократических обществ, с развитой граждански-политической культурой, с республиканским строем» [там же, с. 136].
Однако выведенная здесь закономерность имела и свои исключения в истории — к примеру, Спарта, являвшаяся военно-аристократическим, а не демократическим государством, в котором, однако, царил культ нагого тела. Объяснение этого «исключения», предлагаемое немецким искусствоведом Гаузенштейном, сводится к тому, что Спарта была бедная страна и поэтому простота была необходимой, обязательной даже для военной знати. Более обоснованным нам, однако, представляется версия, предлагаемая В. Фриче, который полагает, что каждый член этого сообщества был, прежде всего, единицей военного государства, в котором он без остатка растворялся, — а поэтому, — пишет В. Фриче, — «это создавало достаточную почву для культа нагого тела в жизни, а следовательно и в искусстве» [с. 137]. Действительно, телесность в условиях военного государства не могла не быть одним из важнейших достоинств, истинной ценностью для ее гражданина, что предопределило культ тела как такового, его высокий «социальный статус», престижность обладания хорошим, развитым телом и естественное стремление к его демонстрации.
Как уже отмечалось в гл. 2, в пространстве античной культуры культ нагого тела, в отличии от специфического для Спарты, утилитарно-прикладного характера, имел более высокий, общественно-личностный смысл; отраженный в искусстве, он был своего рода выражением идеала свободного, сильного, физически и нравственно совершенного гражданина. Во второй раз нагое мужское тело воцаряется в искусстве после долгого перерыва во Франции XV века — характерное для предшествующего периода религиозно-романское и готическое искусство не знало наготы. Донателло, Синьорелли и другие блестящие живописцы, не говоря уже о Микельанджело, которого называют нередко
3. Тело и кинесика: значения, нормы, символы
единственным по-настоящему «телесно мыслящим» художником, стали истинными певцами человеческого тела, с одной стороны, а с другой стороны — своего рода глашатаями равенства людей, обладающими — независимо от социальной принадлежности — равно восхитительным даром природы (или Божественным даром): телом с его пластикой и выразительностью.
Третий явно выраженный период интереса к нагому телу в изобразительном искусстве возникает в период буржуазной революции во Франции, где, к примеру, Давид изображает своих героев нагими не только в подражание античности, но и потому, что для него нагота, как и для представителей обозначенных выше эпох, — полагает В. Фриче — символ гражданского равенства.
Социологический анализ изображения нагого тела в искусстве разных эпох, разных общественных систем, предложенный В. Фриче, касается, прежде всего, социально-символических смыслов образа мужского тела, соотнесенный с организацией общественной жизни. Характер же женских телесных образов связывается им преимущественно с присутствием или отвержением в той или иной общественной системе принципов гедонизма. «К примеру, одной из излюбленных тем греческой пластики, — отмечает Фриче — становится "смеющаяся блудница" и "плачущая матрона" как отражение победы принципа наслаждения над принципом семейственности» [там же, с. 142].
История изображения женского тела в изобразительном искусстве — это история «ухода» от светлых образов античности, образов, созданных Джорджоне и Тицианом, к утверждению на полотнах «вульгарных плебейских тел, соответствующих вкусу выскочек — богачей, расценивающих женское мясо с точки зрения эстетики лавочников». Но в то же время, утверждает Фриче, в изображении женских тел наблюдается и иная, социально-классовая тенденция: «наряду с апофеозом вульгарной наготы, нарастает и чувство ужаса перед этой наготой... все более очевидным становится принципиальный отказ от изображения ню, которая расслабляла буржуазию и мешала ей сосредоточиться на империалистической миссии, требующей от нее физического здоровья и крепких нервов» [там же].
Обращение к историческим примерам, иллюстрирующим социальную нормируемость тех или иных параметров телесности, ее выраженности, представленности, ее социально-дифференцирующей и социально-символизирующей функции, не является единственно возможным — современные исследования социокультурного пространства также дают весьма яркие примеры смысловых, нормативных, символических характеристик телесности в этом пространстве.
144 Глава 4. «Человек телесный» в системе социальных отношений
В частности, примерами такого рода подходов могут служить концепция П. Бурдье и развивающего его идеи в этом отношении М. Фи-терстоуна. Теория «капитала», а точнее — различных видов «капитала», построенная П. Бурдье, включает в себя и проблему телесности человека, его физического статуса, имиджа, здоровья. Различая «культурный капитал» (образование, знания, приобщенность к культуре), «экономический капитал» (деньги), автор концепции относит к капиталу индивида и его «символический капитал», включающий умение подавать себя, держаться, формировать свой имидж [311]. Лежащий в основе деятельности индивида вкус (одно из центральных понятий П. Бурдье), отличающий представителей одной социальной группы от другой, имеет телесные формы проявления («вотелеснивается») и тем самым становится очевидным для других, становится необходимым атрибутом подтверждения своей принадлежности к той или иной группе.
Опираясь на эту концепцию, Майкл Фитерстоун разрабатывает систему эмпирических показателей «обнаружения» определенного «вкуса» в телесных характеристиках — например, в размерах тела, его объемах, но прежде всего, в телесных поведениях: манерах еды, питья, ходьбы, сидения, жестикуляции и т. п. Одним из эмпирических индикаторов вкуса, по мнению М. Фитерстоуна, является характер спортивных занятий, предпочитаемых представителями разных социальных групп: «В то время, как рабочий станет заниматься атлетической гимнастикой, чтобы у него было сильное тело, новый средний класс стремится к здоровому и стройному телу» [338, с. 129].
Смысловые конфигурации телесного образа, двигательного действия производны не только от такого рода «генерализованного» культурного контекста, но и от более частных обстоятельств, встроенных в этот контекст: например, от позиции субъекта, воспринимающего, оценивающего тело и совершаемые на его основе действия (позиции «внутреннего» или «внешнего» восприятия, взгляд на тело «актора», совершающего само действие, или же «зрителя»); от концентрации в процессе совершения действия на теле или же на его «внетелесных» результатах и т. д.
Красноречивый пример изменения восприятия одного и того же «соматического поведения», но в субъективно различающихся контекстах, приводит Т. Шибутани. «Обнаженная женщина может невозмутимо позировать художнику, пока она смотрит на себя как на модель. Но если художник взглядом или каким-нибудь другим жестом даст понять, что внимание направлено на нее как на индивида, она испытывает чувство стыда и спешит прикрыться» [278, с. 317].
Многочисленные примеры смысловых различий в восприятии телесных действий как результата различных интенций субъекта, раз-
3. Тело и кинесика: значения, нормы, символы
З.Серебрякова. «Купальщица». 1911 г.
личий в его «местоположении» в процессе действия дает столь ярко выраженная в своей «телесной ориентированности» сфера, как спорт. В частности, это касается так называемых «измененных состояний сознания», возникновение которых связано с достижением «единения» субъекта действия с его телом, когда весь опыт приобретает характер «здесь и теперь», а индивид в полной мере ощущает тотальность бытия.
146 Глава 4. «Человек телесный» в системе социальных отношений
Рассматривая эти состояния, К. Цикзентмихалий полагает, что такого рода состояния могут возникать в различных жизненных ситуациях, но именно в спорте они представлены в наиболее явном, наиболее чистом виде. «Индивид ощущает это как единый поток движения от одного момента к другому, когда не он контролирует свои действия, а они берут его под свой контроль, "несут" в своем потоке; когда нет никакой дистанцией между "я" и средой, стимулом и ответом, прошлым, настоящим и будущим» [453, с. 36].
Движение в такой ситуации приобретает для его субъекта совершенно иной смысл, чем для внешнего наблюдателя; спортсмен сам как бы становится этим движением, действием. Бегуны иногда говорят: «В этот момент я сам стал бегом»; нередко можно услышать применительно к такому состоянию оценку типа «здесь не было никакого интервала между мной и движением, я слился с ним».
В современной литературе об этом интереснейшем феномене, порождаемом в процессе физической деятельности человека, нередко проводится аналогия между возникающим «измененным состоянием сознания» и «мистическим единством», в котором мысль и действие неразделимы. «Я полагаю, — пишет Дж. Стоун, — что то, что в этом отношении описывается в литературе о спорте, танцах или физических упражнениях — это и есть мистическое единство (макио). Вполне возможно, что испытывающие это состояние атлеты, танцоры или джоггеры, понимают, что они переживают в этой деятельности мистическое единство. Однако они не очень склонны говорить об этом, в том числе и потому, что "измененное сознание" стало предметом обсуждения, прежде всего, в связи с изучением феномена наркотического воздействия» [451, р. 105].
Наконец, отметим и такой фактор возникновения разных смыслов физического действия, как концентрация внимания субъекта НА теле в процессе самого действия или же вне него. Причем это различие наглядно проявляет себя в сферах, весьма близких на первый взгляд по своей телесной ориентированности — в спорте и при занятиях физическими упражнениями, что само по себе уже может служить основанием для утверждения близости этих сфер (прежде всего, именно в смысловом контексте). Специалисты утверждают, что многие спортсмены, которые в современном спорте более всего ориентированы на внешний результат деятельности, концентрируют внимание прежде всего на технике исполнения какого-то движения, на «инструментарии» деятельности, а не на самом теле. Того же они ждут и от зрителя этого действия, который, в контексте их смысловых экспектаций, сосредоточен на том же, что и спортсмен, а если это вдруг оказывается не так, что выражается в непредусмотренном поведении зрителя, то «актор» может
3. Тело и кинесика: значения, нормы, символы
оказаться в серьезном затруднении, смущении и т. п., порожденном исходными различиями в смысловых нагрузках по отношению к телу. Вообще, когда тело не является первичным средством выражения смысла действия, то ему уделяется мало внимания; когда же оно само является главным объектом (физическое совершенствование) или главным звеном в реализации деятельности (пластические искусства, художественные виды спорта), то субъект фокусирует свое внимание именно на теле, придавая ему смысл первичной ценности.
Смысл действия определяется также его местом в цепи связанных с ним других действий, принадлежностью к системе определенного рода деятельности, включающей и соответствующую мотивацию, целевую ориентированность. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить между собой формы движения, механика которых (т.е. их собственно физическое содержание) идентична или, по крайней мере, выглядит как таковая. К примеру, всякий прыжок с этой точки зрения всегда есть двигательное действие, выражающееся в «быстром перемещении тела отталкиванием от какой-нибудь точки опоры» (С. И. Ожегов). Однако понятно, что смысловое значение прыжка балерины, создающей с его помощью определенный образ, передающей посредством его некоторые внутренние состояния, будет совершенно иным, чем, положим, смысл прыжка вратаря, экспрессия движения которого никак не связана с сутью, целью самого этого движения — перехватом мяча.
Значительный вклад в разработку теории движения человека как элемента его социальной жизнедеятельности внес Р. Бердуистел, введший специальный термин для обозначения этого проблемного поля — «кинесика». Его концепция основана на выделении двух типов единиц, позволяющих описать различные формы двигательной активности человека: «кинемы», или формальные единицы, и «кинемоморфемы», или значащие единицы [307]. А. Леруа-Гуран [401] посвятил свое исследование анализу генезиса кинем, под которыми он понимает «жесты и машинальные операционные цепи». Весь блок машинальных операционных цепей (жестов, манер, поступков) образует фундамент индивидуального поведения, ориентированный на поддержание связей с обществом3). В основе оперативных цепей, которые устанавливаются в ранний период жизни, лежит имитация, что предопределяет
3) Близка этой концепции и теория, предложенная Р.Туомелой [454], строящего свою систему объяснения различных действий на основе выделения «базовых» и «небазовых» действий. Базовые действия, которыми являются все обычные телесные (физические) действия субъекта, согласно этой концепции, порождают все его остальные действия. Это «то, что субъект может осуществить в нормальных обстоятельствах, то, что входит в его повседневный репертуар действий. Все иные действия выводятся из простых телесных действий посредством определенного вида порождения; все, что может осуществить субъект, сводимо к его простым базовым действиям» [там же, с. 290-2911.
148 Глава 4. «Человек телесный» в системе социальных отношений
«естественность» тех или иных форм кинесического поведения для индивида. Лишь при встрече с другой культурой, на контрасте с другими операционными цепями жесты и иные двигательные элементы становятся предметом осмысления, обнаруживая свою (а, более всего, как правило, чужую) «неестественность».
В то же время, и в рамках одной культуры существуют достаточно яркие формы проявления широкого смыслового спектра одного и того же движения, позы, мимической реакции. Особенно наглядно это представлено в специализированных видах деятельности и, прежде всего, в искусстве. Вопрос о характере и возможностях смыслового наполнения физического действия, жеста, движения разработан, в частности, в рамках теории сценического движения. К примеру, значительное внимание этой проблеме уделял в рамках своей системы создания образа К. С. Станиславский, акцентировавший эстетическое значение физических действий на сцене.
Один из специалистов в области теории сценического движения И. Э. Кох, наряду с разработкой специальных, профессиональных аспектов этой проблемы, предложил свою систематизацию различных видов движения вообще, разделив их на 5 основных групп:
• локомоторные, или простые бытовые действия, совершаемые
полуавтоматически, обычные перемещения в пространстве: действия,
создающие определенные позы (стояние, сидение и пр.); хватание,
бросание и т. п. Все эти действия обладают внутренним структурным
диапазоном — от биологически мотивированных движений и до таких
же движений, но социально стилизованных, насыщенных социальной
значимостью (стилевые действия);
• рабочие движения, т. е. разнообразные действия, совершаемые
человеком в процессе трудовой деятельности;
• пантомимические движения, выражающие эмоциональное со
стояние человека, обладающие значительным знаковым характером,
т. е. несущие информацию не о самих себе, а о каких-то иных
характеристиках субъекта деятельности (отношении к чему-то или ко
му-то, настроении и т. п.);
• иллюстративные движения, т.е. движения, призванные передать,
охарактеризовать некоторые свойства того или иного объекта как их
воспринимает субъект действия (размеры, местоположение и пр.); эти
действия не мотивированы состоянием человека, имеют своего рода
«внешнюю» детерминацию;
• семантические движения, выражающие просьбу, приказ, моль
бу или иные подобные действия, направленные к другому человеку;
эти движения существенно поливариантны в смысловом отношении,
3. Тело и кинесика: значения, нормы у символы
носят социально-условный характер: например, кивок в одной культуре означает согласие, в другой отрицание и т. п. [123, с. 15-21].
Предложенная систематизация телесных движений человека позволяет в определенной мере детализировать тот более общий подход к структурированию форм физической деятельности человека, который был рассмотрен выше и сведен к двум крупным блокам — инструментальной и экспрессивной деятельности. В целом же проблемы смысла движения, жеста, телесной атрибутики, как в рассмотренных в данном разделе аспектах, так и во многих иных ракурсах, оставшихся за пределами проведенного анализа, представляют одно из чрезвычайно интересных и плодотворно разрабатываемых в современной социальной науке направлений, составной частью входящих в блок проблем «языка культуры», в котором вопросы телесности занимают, безусловно, не последнее место.
Само понятие «язык культуры» не является универсальным, устоявшимся и по-разному определяется разными авторами. Чаще всего под ним
|
|
|
Механическое удерживание земляных масс: Механическое удерживание земляных масс на склоне обеспечивают контрфорсными сооружениями различных конструкций...
История развития хранилищ для нефти: Первые склады нефти появились в XVII веке. Они представляли собой землянные ямы-амбара глубиной 4…5 м...
Типы оградительных сооружений в морском порту: По расположению оградительных сооружений в плане различают волноломы, обе оконечности...
Своеобразие русской архитектуры: Основной материал – дерево – быстрота постройки, но недолговечность и необходимость деления...
© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!
